Записывайтесь на ноготочки

— Ты совсем совесть потерял. — Ну мам. — Замолчи пожалуйста. Я не хочу вступать в ряды ненормальных, которые бьют своих детей, но я вот на столечко, — мать продемонстрировала ему большой и указательный палец, между которыми уместилась бы разве что песчинка, — близка к этому. Как ты мог? — Мам. — Молчи, я сказала! — Так ты ведь вопросы задаешь! — Раз такой умный, придумал бы, как заработать деньги, не воруя у моей лучшей подруги! — Да какое это воровство, мам? — О! — женщина оскорбленно хмыкнула и ударила ладонью по столу. — Три лака, 4 комплекта для маникюра, пилка, чайная ложка и конфеты. — Конфеты раздают бесплатно. — Когда ты не воруешь! — Я ж не сухожар вынес! — Спасибо еще и кассу не обнес! — мать демонстративно захлопала в ладоши. — Вот вернется твой отец… — Так он тоже детей не бьет, — улыбнулся Хонджун. — Он человек верующий, грех замолит, — кивнула мама. — Эм… — женщина неуверенно подала голос. — Я конечно не рада, что Хонджун решил воровать, но давайте решим без мордобоя? — А чего же? — казалось, мать зашла на второй вираж. — Давай ты его и отделай. Он заслужил. Я отвернусь и подожду. Он кричать будет, сопли распустит, но нет и нет, молодой господин Ким, я не дрогну. Буду слушать, как тебя лупят! Возможно шваброй! — К чему этот драматизм? — снова робко спросила женщина. — Тебе легко говорить! Сонхва же не ворует! Такой хороший мальчик. — Ой, а может лучше бить начнете? — поморщился Хонджун. — А что? Неприятно? Я тебе тогда каждое утро буду про Сонхва рассказывать. Ты у меня будешь первым делом о нем слышать по утрам и засыпать с его именем на устах. — Мама, это очень странная угроза. — А ты очень странный вор! Госпожа Пак тяжело вздохнула. Ее школьная подруга всегда была склонна реагировать на все чрезвычайно драматично, и она прекрасно знала, что это нужно просто переждать. Но еще она знала, что эта буря прошла бы быстрее, если бы Хонджун замолчал и просто дал ей закончить мысль. Но Хонджун унаследовал отцовское слоновье терпение и материнскую остроту на язык. Не лучшая комбинация для психики окружающих, однако сам Хонджун мог бы многого добиться. Мог бы. Если бы чуть больше учился, чуть меньше шлялся по странным районам. И не воровал. Для госпожи Пак Хонджун был как второй сын. Она знала его с рождения. Дарила подарки на каждый праздник, покупала сувениры в поездках. Даже всякие машинки и конструкторы она нередко покупала в двойном экземпляре, зная, что Хонджун все равно попросит у мамы такой же. Она искренне любила его, и оттого текущая ситуация была неприятна и ей. Хонджун не был плохим парнем — разве что чуточку дурным. Он был склонен совершать необдуманные, глупые поступки, целью которых была скорее провокация, чем какая-либо иная выгода. Он любил красоваться, любил выделываться. Госпожа Пак находила эту черту очаровательной… Пока он не ограбил ее салон. Кража, конечно же, не была серьезной. Если бы кто-то другой вынес такой комплект, она бы и в полицию звонить не стала. Но Хонджун был ей не чужим, и пускай она не могла вмешиваться в его воспитание, оставаться в стороне на этот раз она тоже не могла. В отличие от его матери, она была женщиной спокойной, но даже ей казалось, что это — первый шаг на дорожку, с которой вернуться очень непросто. Ему было 17. В этом возрасте еще многого не понимаешь, но кража — это уже сознательное преступление. Оставалось только понять, зачем это было нужно Хонджуну. Ей самой он говорить отказался, так что пришлось сказать его матери. И теперь этот маленький засранец хитро поглядывал на нее, зная, что, хоть взбучку устроили и ему, чувствует себя она ничуть не лучше него. Да, Хонджун, ко всему прочему, был еще и умным. Дикая смесь. — Я звоню в полицию, — сдалась мать. — Ну мам. — У меня есть идея получше, — госпожа Пак, готовая и к такому повороту, схватила подругу за руки. Хонджун осторожно отодвинул от матери телефон подальше. — Пускай работает у меня. Отработает все украденное плюс моральный ущерб. — Поставь его моделью для стажеров, — тут же загорелась мать. — Пусть ему ногти вырвут и кутикулы до костяшек срежут. — …у меня нет таких стажеров. Думаю, и людей-то таких нет. — Тогда пусть сортир драит. — А вот это можно устроить. Будет помогать администратору. Заменит уборщицу. — После школы. Каждый день до самого выпуска. — У меня не настолько дорогие материалы, дорогая. Смягчись. — Да, мам, будь со мной помягче. — Я тебя сама выпорю, — на выдохе сказала мать. — А потом уйду в монастырь. Буду каждый день молиться господу богу, чтобы сделал из тебя нормального человека, раз уж мы с отцом не смогли. — Бог умер, мама. — Как и твои карманные расходы, сынок. — Хонджун, — спокойно произнесла госпожа Пак. — Завтра в четыре жду тебя в салоне. — Без проблем, госпожа Пак. А это… — он взял баночку синего лака. — Можно себе оставить? — Ну ты же это украл, — пожала плечами госпожа Пак. — Если не собираешься раскаяться и вернуть… — Собирается. Он же хочет есть. Да, сынок? Хочешь есть дома из тарелки? — Забирайте конечно, госпожа Пак. Я лучше запишусь. — Разумно, дорогой, — улыбнулась госпожа Пак. — Не провожайте. Причины поступка Хонджуна были так очевидны, что ему за себя было стыдно. Не за сам факт кражи, а конкретно за причины. Да, он злился на отца за новую командировку. Да, его отец так делал всю его жизнь, и благодаря этому они все неплохо жили. Но если мама готова была его ждать и делать вид, что совсем не скучает и прекрасно живет и без него, то Хонджун был не согласен. Ему нужен был отец. А его маме нужен был муж. Узнай он, что сын совершил что-то ужасное, наверняка бы бросил все и примчался разбираться. Работа работой, но какой от нее толк, если сына посадят или он, скажем, сильно пострадает? Так что план был очень простым. Страдать Хонджуну не хотелось. Умирать тем более. Оставалась только тюрьма, а точнее — преступление. Не слишком большое, чтобы его правда не посадили. Не слишком опасное для него и других. Что-нибудь маленькое, но значимое, что подтолкнет окружающих к мысли, что он начал скатываться. Кража была идеальным преступлением с этой точки зрения. И пускай мать считала, что он слишком глуп, раз не стал трогать кассу, у него и тут было все просчитано. Дело в том, что он любил госпожу Пак. Честно любил. Она была для него членом семьи. И он прекрасно знал, как тяжело ей дался этот бизнес. Обидеть ее, украв деньги? Нет, она бы, может, и простила его, но сам бы он себя не простил. А вот лаки — это же мелочь даже для нее. План был надежным и, что важнее, сработал идеально, потому что отец действительно вернулся на неделю раньше. Пришлось конечно долго извиняться, посыпать голову пеплом, выбирать букет для госпожи Пак, но это все было мелочью. Мать, хоть и злилась, с приездом отца порозовела. Во взгляд вернулся блеск. И готовить она начала лучше, что, конечно, было не основной целью, но тоже очень важной. Дома воцарилась хоть и напряженная, но идиллия. Предстояло теперь разобраться лишь с двумя вещами: с отработкой у госпожи Пак и психотерапевтом, к которому его хотели отправить. С первым все было ясно — придется отработать. Вариантов не было. А вот психотерапевт… Ну, Хонджун не горел желанием делиться переживаниями на тему отца. Мало ли, что там еще вылезет? Пока решили, что сначала отработка, а там, может, все остынут, решат, что он исправился, и тема замнется сама собой. Оставалось только хорошо отработать у госпожи Пак, поэтому в салон он явился даже чуточку раньше. — Я так понимаю, с последнего урока ты сбежал? — мягко уточнила женщина, взглянув на часы. — Только с последних пятнадцати минут. Там контрольная. — Это тебя напугало? — Нет, просто у учительницы были заплаканные глаза. Подозреваю, она рассталась с парнем, а значит оценки всем снизит. Она так всегда делает. — Ну а так она поставит неуд. — Зато заслуженно, а не потому что она все еще не замужем, — пожал плечами Хонджун. Госпожа Пак посмотрела на него долгим загадочным взглядом и еле заметно улыбнулась. Хонджун никогда не понимал, о чем она думает в эти моменты. Этот взгляд и пугал и радовал одновременно. В первый день администратор представила его всем мастерам, показала, где что хранится. Объяснила, как делать записи, как работать с таблицами. Рассказала о графике полива цветов, как правильно настроить кондиционер. В общем, загрузила не самой полезной, но безусловно важной информацией. Хонджун заметил, как старательно она держит его подальше от кассы. Вряд ли это было распоряжение госпожи Пак, скорее уж ее личная инициатива. Было чуточку обидно, но, в конце концов, он ведь и правда вор. Ничего, пройдет пару недель, и она полюбит его, как любили все вокруг. Ну, практически все. — Госпожа Пак, а где Сонхва? — спросил Хонджун. Салон располагался прямо под квартирой Паков, так что не было шанса, что Сонхва бы ушел или пришел незамеченным. — Ох, — госпожа Пак замешкалась. — Он… А ты… — Он просил про него не говорить, а я спросил и поставил Вас в неловкое положение?— догадался Хонджун. — Именно, дорогой, — выдохнула женщина. — Спасибо. Хонджун вздохнул и поплелся в кладовку за ведром и шваброй. Сонхва был старше на год и сейчас уже учился в институте, но видеться они перестали еще в средней школе. Так бывает: вы растете вместе почти что как родные братья, дружите, всем делитесь… А потом что-то меняется. И вот вы уже смотрите друг на друга как незнакомцы. Вам не о чем говорить. Вы даже не ругаетесь, просто… Перестаете дружить. И винить в этом некого. С ними это произошло как раз, когда Сонхва перешел в старшую школу. Он начал отдаляться, а Хонджун, тогда еще увлеченный учебой, был слишком сосредоточен на экзаменах. Хотя, возможно, ему тоже хотелось отстраниться. Теперь они виделись только в тех случаях, когда это было угодно их матерям. Летом они вместе выбирали форму: Хонджуну в выпускной класс, Сонхва — в институт. Но по ощущениям с тех пор прошла целая вечность, да и они почти не говорили. И нельзя сказать, что Хонджун был так уж расстроен этим фактом. Даже если поначалу ему это и не нравилось, он давно смирился и привык. Просто… Он бы не отказался иногда общаться. Ну так, совсем чуть-чуть. Просто спросить, как дела, и получить какой-то вразумительный ответ, а не поджатые губы и глаза в потолок. Сонхва, очевидно, его ненавидел. Хонджун не то чтобы надеялся сейчас эти отношения как-то вернуть и починить, но все же… Да он и сам не знал, чего там «все же». Просто отношение Сонхва его сильно обижало. Но едва ли ему удастся бегать от Хонджуна вечно, правда? А Хонджун здесь как минимум на пару месяцев, так что они еще посмотрят, кто кого. Бегать Сонхва удалось аж целых две недели. В первой половине дня он был на учебе, как и Хонджун, а после учебы вечно где-то околачивался. Хонджун испытывал что-то среднее между завистью и злостью. Госпожа Пак поведение сына никак не комментировала, но, видя, как Хонджун каждый раз дергается при звуке открывающейся двери, грустно улыбалась, будто понимая что-то недоступное Хонджуну. Потом просила вернуться к работе, и сама тоже переключала внимание на клиента. Работал Хонджун так хорошо, как только мог. Судя по тому, что мама перестала его пилить, госпожа Пак тоже была им довольна. Так что да, иногда он позволял себе чуть пристальнее высматривать ее сына. Был ли у него план, что делать дальше? Совершенно точно нет. Но его предстояло придумать прямо сейчас, потому что спустя неделю Сонхва наконец соизволил появиться в салоне. На нем была толстовка и спортивные штаны. Обычно он одевался более аккуратно, так что, очевидно, спустился в том, в чем был дома. Лицо заспанное, на голове капюшон — очевидно, даже голову сегодня не мыл. Хонджун мысленно позавидовал, вспоминая, что и у него когда-то были выходные. Для клиентов его визит остался практически незамеченным: он вошел очень тихо, подошел к администратору и положил перед ней несколько конвертов. — Опять на литеру не посмотрели, — пояснил он. — У вас вай-фай сегодня нормально работает? У меня уже раза три пропадал. В этот момент кто-то включил аппарат, так что ответа Хонджун не услышал. Они поговорили еще пару минут. Сонхва сдержанно кивал, улыбнулся на прощание и, закинув в карман несколько конфет, пошел к выходу. Недолго думая, Хонджун выскочил за ним. — Эй! — крикнул он. — Теперь даже не здороваешься? Сонхва обернулся на него озадаченно. Смерил очень равнодушным взглядом и наконец ответил: — Привет. В его голосе не было решительно никаких эмоций. Все кричало о том, что для него это обычная условность. — Дела как? — с вызовом спросил Хонджун. — Хорошо. Как школа? — Скучно. — Поэтому решил обокрасть мою мать? Ах, вот в чем дело. Он его не не заметил, он его целенаправленно игнорировал. Обиделся, значит. Оскорбился. — Я отрабатываю все. — Надеюсь, мы не пойдем по миру после твоей отработки, — Сонхва покопался в карманах, доставая ключи от уличной двери. — Ты правда думаешь, что я мог бы такое сделать? — Ну тебе воровать не в первой. Правда же? — и он ушел, а Хонджун не нашел слов, чтобы его остановить. Весь остаток дня он был немного на взводе. Сначала думал, что злился на грубого Сонхва, но все потом понял, что думает больше о себе и своем поведении, чем о бывшем друге. Он не взял из салона никаких больших ценностей. Это все мелочь, расходный материал, который меняется если не сразу, то через месяц или два. Он ведь все распланировал, все выбрал таким образом, чтобы это никому не повредило, кроме него самого. Но что, если он все же ошибся?.. Может, моральный ущерб, о котором Хонджун сначала подумал как о шутке, был настоящим? Что, если госпожа Пак обиделась сильнее, чем показывала? Ведь, если подумать, кража всегда кража. Да, все, что он вынес легко восполняемо, но ведь… От него-то точно никто не ждал, что он так поступит. Он считал госпожу Пак почти что тетей, и получается, что он… Украл у члена своей семьи. Госпожа Пак ему доверяла, пускала тут везде, никогда не следила за ним. А он взял — и воспользовался этим. В этом свете реакция Сонхва была более понятна. Он злился, потому что Ким обидел, и возможно сильно, его мать. А Хонджуну было прекрасно понятно желание защитить маму любой ценой. Должно быть, скажи его мать, что кто-то у нее что-то украл, Хонджун бы разбил тому человеку лицо. Может, и Сонхва хотел поступить также, а госпожа Пак не позволила?.. И может то, что Сонхва его все это время избегал, было как раз для того, чтобы он не учудил лишнего?.. И чем дольше Хонджун об этом думал, тем сильнее его терзала совесть. До этого он ни дня по-настоящему не сожалел о том, что втянул женщину в свои разборки с отцом, а теперь… Он ведь даже не извинился кажется. Молча принял наказание, но даже не стал пытаться делать вид, что сожалеет. Он был ужасным человеком. Может, стоило все же матери его высечь. Когда все клиенты разошлись, Хонджун сослался на оставшиеся дела и задержался. Когда ушел последний мастер, он, наконец, осмелился подойти к госпоже Пак. — Сделаете мне маникюр? — тихо попросил он. Женщина удивилась на долю секунды, но, увидев взгляд парня, улыбнулась. — Конечно. Только напиши маме, что задержишься у меня. Он долго не решался заговорить. Знал, что должен извиниться, но все слова казались такими и жалкими, что говорить их было вдвойне стыдно. — Так зачем ты это сделал? — спросил госпожа Пак, опиливая ногти. — Скука? Зависть? — Злость, — буркнул Хонджун. — На меня? — На отца. Хотел, чтобы он вернулся раньше. — Ты ведь знаешь, что плохим поведением привлекают внимание только дети? — укоризненно спросила женщина. — Да, но… Больше с ним ничего не работает. Все время трындит про свою работу, как она важна, как он там нужен… А нам он, вроде как, не нужен? Ладно мне, а маме? — Думаю, тебе не стоило вмешиваться в дела родителей. Я хорошо знаю твою маму. Если бы ее не устраивала такая жизнь, об этом бы знал не только твой отец, но и ты, я и вообще весь город. Ей только не говори, что я так сказала. — Но она грустная, когда его долго нет. — Это вовсе не значит, что она против его командировок. И вообще, ты сам-то разве не даешь ей поводов грустить? Хонджун скукожился на стуле. Вина давила все сильнее. — Я извиниться вообще хотел, — наконец признался он. — Я плохо поступил. Подорвал ваше доверие ко мне. — И понял это всего лишь за неделю трудов? — удивилась женщина. — Я думала, уйдет хотя бы месяц. — Ну, я вообще умненький. — Ты пользуешься тем, что я взрослая и не могу ответить тебе, — усмехнулась женщина. — Красим в синий? — Да не, — помотал головой Хонджун. — Я же в школу хожу. Бесцветным давайте. Женщина кивнула и молча продолжила работу. Когда с покрытием было покончено, она выкинула использованные пилки и сказала: — Хонджун, ты уникальный ребенок. Ты чуткий, это редкое качество. Чуткий — значит и добрый. Только почему-то ты этого стесняешься и вечно прячешь это под колкостями и шалостями. Я не твоя мать и не могу тебя учить, но я очень тебя люблю. И хочу, чтобы ты наконец стал собой. Ты меня понимаешь? Хонджун не очень понимал. Но кивнул, рассудив, что иной ответ госпожу Пак расстроит. Только несколькими днями позже Хонджун понял, что Сонхва говорил про то, что кража из салона — не первая для него. Но, как ни старался, не мог вспомнить, чтобы крал что-то еще. Нет, они таскали вместе печенье, один раз угнали велик у соседского мальчишки. Таскали украшения из маминых шкатулок. Мерили галстуки отцов. Но разве это кража?.. Нет, Сонхва, может, и изменился в старшей школе, но не до такой же степени. Явно было что-то еще и, возможно, именно из-за этого Сонхва и злился так на него. После разговора с госпожой Пак выяснилось, что вообще-то Сонхва заходит к матери каждый день. Приносит ей пирожное из какой-то далекой кафешки, целует в щеку, отчитывается об успехах, а только потом идет домой. Хонджун находил это причудливым, но был рад, что они видятся практически каждый день. Сонхва перестал смотреть на него как на пустое место и теперь здоровался. Иногда спрашивал, как дела. Теплоты в этом вопросе не было никакой — они просто со дна поднялись до прежнего нулевого уровня. Хонджуна это все еще злило, но он решительно не представлял, что делать дальше. — Он красавчик, да? — подмигнула ему администраторка, когда Хонджун в очередной раз смотрел Сонхва вслед слишком долго. — А? Не знаю, — смутился Хонджун. — Да брось. Знаешь, сколько клиенток и клиентов мечтают сосватать ему своих детей? Пак Сонхва лакомый кусочек в наших краях. Нечего стесняться. — А ты не слишком старая для первокурсника? — надменно спросил Хонджун, ощутив прилив непонятной злости. Девушка тут же стушевалась и опустилась за стойку. Вот оно как. Сонхва, получается, красавчик. Нет, наверно, это не должно было удивлять, а тем более злить, просто… Ладно, это удивляло. Они были знакомы буквально с рождения Хонджуна. Воспринимать Сонхва как красавчика было… Странно. Сонхва был просто Сонхва. О его красоте, как в общем-то и о любых других качествах, Хонджун не особо думал. Надо будет обязательно рассмотреть его получше в следующий раз. Однако следующего раза все никак не представлялось. Сонхва перестал заходить на целую неделю. Госпожа Пак как-то упомянула какие-то промежуточные тесты, так что наверно в этом не было ничего странного. — Хочешь поужинать с нами завтра? — предложила в конце очередной недели госпожа Пак. — У Сонхва завтра тесты заканчиваются, мы будем отмечать. — А я разве… Не буду мешаться? — Глупости! — отмахнулась женщина. — Раньше ты часто ел с нами. А Сонхва у вас. Думаю, я немного скучаю по прошлому. — Это потому что я вам уже глаза намозолил? — Вроде того, — женщина потрепала его по волосам. — Смотрю на тебя и вспоминаю, каким славным ребенком ты был. — Я и сейчас славный. — Ну… — вздохнула госпожа Пак. — Для звания славного надо будет извиниться перед Дженни. — Что? — удивился Хонджун. — Я же ничего… Оу. — Вот именно. Чуткость и доброта, дорогой. И в самом деле. Комментарий про возраст едва ли был приятным, а он даже не задумался. Просто разозлился, увидел слабое место и… Ударил. Он всегда так поступал. Тем же вечером он извинился перед девушкой. Она простила его в обмен на одно закрытие салона вместо нее. Хонджун был только рад помочь. Следующим вечером Хонджуна отправили в квартиру вперед: госпоже Пак надо было закончить с документами. На лестнице он ощутил странную дрожь в коленях. Он бывал тут кучу раз, но сейчас будто сомневался, что ему можно здесь находиться. Интересно, Сонхва вообще в курсе, что он придет? Поддержал ли он эту затею? Не спустит ли Хонджуна с лестницы? Плохих мыслей было так много, что Хонджун пару минут мялся у звонка. Но Сонхва открыл дверь все с тем же равнодушным спокойствием, с каким здоровался с ним в салоне. Пропустил в квартиру, выдал гостевые тапочки. В нос ударил знакомый запах домашней еды. Мама Хонджуна готовить не любила, а папа не умел, так что в основном они ели еду из доставки. Домашнюю еду Хонджун ел только здесь. Он едва не прослезился, поняв, что не чувствовал этих ароматов уже несколько лет. — Папа почти закончил, — сообщил Сонхва. — Можешь подождать в гостиной, скоро уже сядем. — Ясно, — кивнул Хонджун. — Как твои тесты? — Все в порядке, спасибо. Они смотрели друг на друга, неловко скрестив руки на груди. Сказать им было нечего. Сонхва не мог вот так уйти, оставив гостя в коридоре. А Хонджун не хотел идти в гостиную, зная, что тогда Сонхва оставит его одного. Напрашиваться в комнату не хотелось, да и вряд ли бы Сонхва разрешил пойти с ним. Оставалось только вот так неловко мяться, ожидая какого-нибудь озарения. — Как работа? — сжалился Сонхва. Ему совершенно точно не было интересно, но, очевидно, неловкость его доконала. — Хорошо. Мне даже нравится. — Мама сказала, ты справляешься. — Я стараюсь, во всяком случае. Ты… — Хонджун прочистил горло и посмотрел на бывшего друга исподлобья. — Ты был прав на мой счет. Я поступил ужасно. Но я извинился. И надеюсь, что твоя мама… — Она тебя уже простила. Даже раньше, чем ты извинился. Только я злился, так что в целом мог бы и не напрягаться. — Я совсем не напрягался! То есть… Я имею в виду, что искренне извинился. Я правда понимаю, что сделал херню. Сонхва посмотрел на него тем же длинным взглядом, что часто смотрела и госпожа Пак. Только если по ней было совсем непонятно, зачем он ей, Сонхва Хонджун прочитал сразу: он пытался понять, насколько Ким искренен. И эту проверку Хонджун прошел на отлично. — Хорошо. Главное, что мама на тебя не злится. — Вообще-то… Мне бы хотелось, чтобы ты тоже меня простил. — Ты серьезно? — усмехнулся Сонхва. — Я даже не знаю, из-за чего ты на меня злишься. — О, ясно. Очень мило. — Я серьезно. Я чем-то тебя обидел, я понял. Именно поэтому мы перестали общаться. Но я типа… Скучаю? Мне нравилось с тобой дружить. — «Дружить»? — глаза Сонхва нехорошо блеснули. — Дружили наши мамы. А мы — лишь жертвы обстоятельств. Мы играли, гуляли, спали, ели — все делали вместе только потому что им хотелось проводить вместе больше времени даже после рождения детей. Мы — селекционные овощи. Не друзья. И он ушел, громко хлопнув дверью и наплевав на все нормы приличия. Хонджун тяжело вздохнул. Селекционные овощи. Ну да. Действительно, они едва ли подружились бы, не будь связаны через матерей. Сонхва был более спокойным и собранным. Любил читать, смотрел умное кино. Не то чтобы он был совсем уж конченым умником, но стремился к прекрасному и возвышенному куда сильнее Хонджуна, который любой книжке предпочел бы дерево с удобными ветками, завалил экзамен в музыкалку и был отчислен со всех творческих курсов, куда его пыталась пристроить мать. Хонджуну многое нравилось, но он ненавидел правила и ограничения так отчаянно, что нигде не мог прижиться. Во всех характеристиках писали о его остром уме, харизме, общительности, находчивости. А снизу огромными буквами дописывали «проблемы с дисциплиной». Сонхва если где и ругали, то за излишнюю принципиальность и надменность. Они не могли быть друзьями. Но так вышло, что до Сонхва Хонджун помнил только маму. Он был его первым другом. Он был тем, с кем он соревновался в росте, в скорости бега, длине прыжка. Они ели обеды на скорость, кидали камни на заброшках. Ели мороженое огромными ложками. У Хонджуна были и другие друзья, но Сонхва был такой один. Казалось, он был рожден для того, чтобы быть его другом. А Хонджун — чтобы быть другом Сонхва. Когда все развалилось… На самом деле, Хонджун помнил тот период очень плохо. Гормоны бушевали в нем ужасно. Проблемы с дисциплиной достигли апофеоза. Он часто дрался. У него вылезли прыщи, и все девчонки смеялись над ним. Потом прыщи сошли, а потом… Провал. Весь тот период, что они с Сонхва отдалялись друг от друга, будто бы просто был вырван из его памяти как блокнотный лист. Хонджун не знал, не помнил, что сделал. И до сегодняшнего дня даже не думал, что мог что-то сделать. — Хонджун. Ты плохо кушаешь, — заметил господин Пак. — Тебе не нравится? — О, нет, что вы! — очнулся Хонджун. — Просто так давно не ел Вашей еды. Даже как-то не верится, что я снова тут… — Папа, не говори «кушаешь». Он уже не ребенок, — заметил Сонхва. Как Хонджун мог обидеть такого человека? Его замечания могли быть колкими, надменными, но даже сейчас, когда они не были в ссоре, Хонджун уважал каждое его слово. Он не мог на него обидеться. Сонхва всегда был его старшим товарищем. Они столько всего делали вместе, столько раз делились тайнами. У них не было секретов, не было обид. Они были одним целым, что на ночь разъезжалось по разным домам. И вовсе они не были селекционными овощами! Может, когда были совсем маленькими, но в школе они ведь сами вместе ходили обедать — никто их не заставлял. Вместе ходили домой. Вместе иногда делали домашку. Все сами, без чужих советов и подсказок. Они знали всех друзей друг друга, всех одноклассников. Даже учителя знали, что они дружат. Разве такое можно назвать фальшивкой? Селекционными овощами они были сейчас, сидя за одним столом и даже не переглядываясь. Вынужденные находиться в одном помещении. Чужие друг другу. Сейчас, не тогда. Кусок в горло и правда лез очень плохо, но Хонджун как-то справился, отказавшись от десерта. Старшие попросили помыть посуду и удалились смотреть вечернее шоу. — Я мою, ты вытираешь, — распорядился Сонхва, натянув резиновые перчатки. Хонджун молча встал рядом, но на пятой тарелке не выдержал. — Ты меня шнурки научил завязывать. Я помню, — сказал он тихо. Сонхва замер, а затем спокойно продолжил тереть тарелку губкой. — К чему ты это? — И читать мы вместе учились. Помнишь? Я в первый класс пошел, и все меня хвалили, что я уже читать умею. А все потому что ты меня учил после своих уроков. — А еще мы вместе учились плавать, катались на лошади и строили песчаные замки. Что с того? — Ты правда не понимаешь? Правда считаешь, что мы не были друзьями? — Да, считаю. Я тебя вообще никогда другом не считал, Ким Хонджун. — Врешь. — Ты — пиявка в моей жизни. — Неправда. — Я чувствовал себя твоей сиделкой. — Возможно, но это не значит, что мы не были друзьями. — Чего тебе так уперлась эта тема? Раньше ты особо не горел желанием со мной дружить. — Вообще-то это ты прекратил общение, когда пошел в старшую школу. — Ах вот как? Я виноват? — Я сейчас не о вине говорю. — А я именно о ней. — Хорошо, я виноват. И что теперь? Хочешь, чтобы я извинился? — Уже поздно. — Тогда чего ты хочешь? Сонхва повернулся к нему так резко, что Хонджун неосознанно отстранился. Это было странно, потому что Сонхва никогда не причинял ему боли. Бояться его вот так — с чего бы это?.. А Сонхва молча смотрел на него, и в глазах было столько боли, что Хонджуну самому захотелось заплакать. Это и была его чуткость?.. — Я думал, мы всегда будем друзьями. Но ты был другого мнения. А теперь даже не помнишь? — Да я… — Хонджун понял, что говорит слишком громко, поэтому понизил голоса до шепота. — Я ничего не помню, понимаешь? Когда мы перестали дружить, я… Я не помню, что со мной было. Тебя не было, и больше ничего не запоминалось. Я не помню, что такого сделал — правда. Только знаю, что каждый раз, как вижу тебя, мое сердце сжимается до размера изюма. И мне хочется говорить с тобой, а ты вечно от меня отворачиваешься, а я не знаю, что с этим делать. Может, я виноват, но ты так жесток со мной. Неужели я правда это заслужил? Сонхва смотрел на него яростно еще какое-то время, а затем вдруг начал смягчаться. Будто понял что-то. Увидел то, чего не видел раньше. — Не думаю, что это важно теперь. То, из-за чего мы перестали общаться. Но тогда мне было очень больно. — Почему ты мне не расскажешь? — Потому что это запутает тебя еще больше. И меня тоже. Это никак не поможет нашим отношениям. — А у нас есть отношения? Сонхва вздохнул и взял в руки следующую тарелку. — Мне тоже грустно смотреть на тебя. В четырех случаях из десяти. В остальное время я был зол. Теперь, думаю, злиться буду еще меньше. — Тогда… Погуляем завтра? — У тебя отработка. — В воскресенье? Там две админки на смену выходят, мне тупо места не будет. —Хорошо, — спустя кажется вечность согласился Сонхва. — Погуляем. Но сначала вытри тарелку получше. Сердце Хонджуна застучало так бешено, что он едва не отключился. До самого воскресенья он только и думал, что о Сонхва. Куда они пойдут, что будут делать. И, самое ужасное, о чем говорить? Когда они были маленькими, интересы у них были плюс-минус одинаковые. Роботы, комиксы, мультики про динозавров. Как у всех мальчишек. Но с годами их личности начали формироваться в разных направлениях. Хонджун больше любил музыку, Сонхва — кино. Хонджун любил острое, Сонхва его переносил плохо. Общение складывалось как-то само, по привычке, но Хонджун даже примерно не помнил, о чем они говорили. Должно быть, о школе, уроках, одноклассниках. Может, обсуждали какие-то комиксы. Но сейчас Сонхва был в институте, а Хонджун даже не помнил, когда последний раз читал комикс. О чем же им говорить? Идти на встречу было страшно. Хонджун копался в гардеробе так долго, что матери пришлось вмешаться и выбрать за него — иначе бы он просто опоздал. Сонхва с виду не волновался совсем, но подозрительно упрямо держал руки в карманах пальто. — Сегодня прохладно, — заметил он первым делом. — Согласен. — Я к тому, что можем пройтись конечно, но я бы лучше в кафе посидел, чем задницу вот так морозить. — Оу… — смутился Хонджун. — Я только «за». — Ты решил, я погоду с тобой хочу обсудить? — Ну откуда ж я знаю. Может ты теперь дофига метеоролог. — Задница. — Ты тоже ничего. Вместе они погуглили ближайшие кафе и, решив не идти на прогулку совсем, сразу пошли в одно из них. — Я редко куда-то хожу, — признался Сонхва. — Вечно на учебе. — Ну а я до конца отработки раб салона, так что… — пожал плечами Хонджун. — Мама не говорила, на сколько это все? — Это я у тебя должен спросить, — фыркнул Хонджун. — Мы договаривались на отработку долга и покрытие морального ущерба. Долг я, наверно отработал уже, а что делать с моральным ущербом понятия не имею. — Думаю, ей нравится держать тебя там. Она тебя любит. Ты ж типичный сын маминой подруги. — Я?! — возмутился Хонджун. — Это про тебя мне вечно талдычат, какой ты славный, как хорошо учишься и как помогаешь маме! — А мне про тебя, какой ты смелый, творческий и как легко находишь со всеми общий язык. — Мама терпеть не может моих друзей. — А по моим данным она рада, что ты не останешься один в случае чего. — Типичная мама, — закатил глаза Хонджун. — Драма на ровном месте. — Да брось ты, — улыбнулся Сонхва. — Госпожа Ким клевая. Она всегда нам разрешала телек допоздна смотреть. — А утром хихикала над тем, что мы как две вареные картошки. — Ну, такой у нее метод воспитания. Можешь представить, чтобы так моя мама поступила? — Госпожа Пак действует более педагогично. И посмотри, какой отличный сын у нее вырос. Не то что я. — Выходит, моя мама любит больше тебя, а твоя — меня. Думаешь, они заметят, если мы махнемся? — Думаю, я был послан моей матери в испытание. И я собираюсь мучить ее до самого конца. Им принесли заказ. Ели они молча, периодически воруя друг у друга овощи. Сонхва с детства не любил морковку, а Хонджун терпеть не мог помидоры. Оба вспомнили об этом как-то автоматически, тут же потянувшись к тарелкам друг друга. Сердце Хонджуна снова сжалось так сильно, что стало страшно. Это был такой милый жест, но почему-то он причинял столько боли. Они заказали десерт и наконец снова посмотрели друг на друга. — Я так боялся, что нам будет не о чем говорить, — признался Сонхва. — Совсем забыл, что с тобой круто и помолчать. И Хонджуну вдруг стало так спокойно, что от облегчения он едва не расплакался. С тех пор они стали чаще видеться. Сонхва заходил в салон, и они болтали по несколько минут, чтобы не слишком отвлекать Хонджуна от работы. Они переписывались, кидали друг другу мемы, советовали фильмы и музыку. Раз в две недели, когда Хонджуну доставался выходной, они проводили его вместе. Играли в приставку, ходили в кино или тупо смотрели в потолок и молчали. Им было хорошо и так. Хонджун и правда забыл, каково это: знать кого-то настолько хорошо, чтобы было комфортно с ним любым. Сонхва мог сказать что угодно — и Хонджун бы понял его с полуслова. И наоборот это работало так же. За время разлуки оба стали вполне себе отдельными личностями, но вместе им все еще было прекрасно. Это чувство было очень приятным. Ужасно приятным. Ужасающим приятным. Хонджун очень боялся сделать что-то, что снова заставит Сонхва от него отвернуться, ведь тогда… Он не знал, как снова это переживет. Он не знал, как справился с этим в тот раз. Терять Сонхва он не хотел. И тем страшнее было осознавать, что это может произойти реально. Хонджун с каждой встречей все отчетливее понимал, что вот-вот все испортит. Потому что ему хотелось поцеловать Сонхва. Никогда еще так сильно не хотелось поцеловать кого-то, а теперь пожалуйста: он спит и видит, как бы засосать друга, с которым не общался несколько лет. Ужасная ирония судьбы. Он контролировал себя и, как ему казалось, контролировал прекрасно. Но из простой мысли это желание стало навязчивой идеей. Он буквально видел во сне, как делает это. У Сонхва каждый раз была разная реакция, так что Хонджун просыпался то в холодном поту, то со стояком, то с блаженной улыбкой на лице. Но каждый раз осознав, что это снова был сон, он тяжело вздыхал и стонал в подушку. Каждая встреча могла стать роковой и последней, но Хонджун не мог отказать себе в удовольствии общения. Только не так. Только не поэтому. Но что же ему оставалось?.. — Слушай, а ты мутишь с кем-нибудь? — спросил он его как-то, надеясь, что вопрос звучит не слишком подозрительно. — Уже нет. Расстались пару недель назад. Вот как. Значит, пока они общались… А Сонхва даже ни полслова… Злость накатила резко, но Хонджун отмахнулся от нее. — Кто-то из универа? — А к чему вопрос? Мы же расстались, говорю. — Ты раньше про всех рассказывал. — Ой, про «всех», — передразнил Сонхва. — Я до старшей школы и не встречался ни с кем, так… Любовные переживания. — Ну так расскажи о переживаниях. — Его зовут Минхо, он очень красивый, клево целуется, отлично танцует. И у него совершенно ублюдский характер. Я начал бояться, что задушу его подушкой, пока он спит, так что пришлось его бросить. — Погоди… Подушкой? — Эм. Да? — Вы что… Спали вместе? — Хонджун, я в институте учусь, помнишь? Мне уже можно. — Да я знаю, — отмахнулся тот. — Просто не ожидал от тебя. Думал, ты до брака будешь отнекиваться. — Ерунда. Мне нравится секс. Хонджун почувствовал, как краснеют уши. В голову полез миллион неуместных мыслей, и еще столько же вопросов, на которые Сонхва точно не ответит. А жаль! — А что насчет тебя? — Меня? — удивился Хонджун. — Когда мне с кем-то мутить? — Ну кто-то же был? — Да… Давно уже нет, на самом деле. — Как давно? — Ну с прошлого класса и нет. — А чего так? — Да как-то… Не думал об этом даже, если честно. — Странно. Ты ж популярный был такой. — Во-первых, почему «был»? — обиделся Хонджун. — Я и сейчас не жалуюсь. А во-вторых, какое вообще это имеет значение? Популярность только косвенно влияет на наличие отношений. — Ты правда не помнишь, — вздохнул Сонхва и покачал головой. — Удивительно. Хонджун нахмурился. Сонхва иногда вспоминал о чем-то своем, но никогда не рассказывал Хонджуну. Это немного раздражало, но допрашивать его он не собирался. — Что делаешь на следующей неделе? — перевел тему Сонхва. — В субботу закрою салон пораньше. Договорился с Дженни ее подменить, она хочет праздники с парнем провести. — А ты не хочешь провести их с родителями? Ты же просто на подработке, а она на полной ставке. — Да… Папа все равно опять уехал. Чего я там дома не видел? Еды из доставки? — Значит, ужинать к нам придешь? — Ну… Я буду рад приглашению. — Тогда и маму твою позовем. — Типичный сын маминой подруги, — закатил глаза Хонджун. — Сам такой, — беззлобно ответил Сонхва. Сонхва зашел за ним прямо перед закрытием. Помог вытереть пыль, отжал вместо него тряпку и проверил наличие бумажных полотенец. — Ты прикинь, камеры утром рубанулись, — поделился тем временем Хонджун. — То ли с соединением что-то, то ли что, не знаю. Камера вон включена, а картинка никуда не поступает. А Дженни разрешила сказать твоей маме только после ее ухода, представляешь? Чтоб я так жил. — То есть они все еще не работают? — Ага. Но завтра утром приедет мастер. Уже не моя проблема, у меня завтра тест, так что я вообще не приду. Пойду кладовку запру, и можем выдвигаться. Он проверил, везде ли выключил свет, не осталось ли где чего лишнего. Запер дверь и вернулся к Сонхва. Вечер у Паков прошел отлично. Мамы болтали так много, будто не виделись буквально позавчера. Папа Сонхва делился секретами готовки, хотя, конечно же, никто из присутствующих никогда бы ими не воспользовался. Сонхва тайком налил Хонджуну вина и, приложив палец к губам, взглядом указал на комнату. Хонджун кивнул и ретировался следом за ним. Родители даже не заметили. — Я не понимаю, о чем можно говорить столько лет, — вздохнул Сонхва устало. — Да они же буквально каждую мелочь пересказывают. Маме нахамили — она твоей пишет. Встряла в пробку — опять за телефон. Твоя мама и о беременности узнала раньше моего отца. — Вот я и не понимаю, о чем можно говорить, если и так общаешься постоянно. У меня бы уже голос сдох, а они вон ржут. — Это все вино, — Хонджун улыбнулся заговорщицки и протянул Сонхва стакан. Конечно таким количеством напиться было невозможно, да и не ради этого все затевалось. Это просто было их маленькое приключение. Небольшое нарушение ненавистных правил. Ничего опасного, но все же кое-что очень приятное. Через двадцать минут они оба, немного все же разморенные от сухого вина, вяло играли в приставку. Сонхва против своего обыкновения не сделал ни одного хорошего удара, но все равно умудрился победить Хонджуна, который после тяжелого рабочего дня и алкоголя вообще немного засыпал. Скоро он сдался и, отложив приставку, откинулся на диванные подушки. — Разбуди, как они замолчат. Мы наверно домой поедем тогда. — Ты прямо как в детстве. Все веселятся, ты засыпаешь в углу. А мне тебя караулить. — Ну хочешь тоже ложись. Только отстань. — Ты занял мой диван. Хонджун не стал отвечать. В конце концов, Сонхва взрослый мальчик и сам разберется. Он задремал, но продолжал воспринимать действительность. Слышал, как за стенкой смеются взрослые. Слышал гудение процессора и ощущал рядом чужое тело. Там же, где оно было, когда он только лег — Сонхва никуда не ушел. Интересно, ему весело так вот просто сидеть?.. Может, он читает или смотрит что-то? Хонджун не знал. Ему что-то снилось обрывочно, и скоро он перестал понимать, что все-таки реально. Поэтому, когда почувствовал у лица чужой выдох — даже не понял, реально ли это. Он рассудил так: реальный Сонхва не стал бы подходить к нему так близко, не имея намерения его поцеловать. А еще реальный Сонхва ни за что бы не полез к нему спящему, потому как это совершенно ужасный литературный прием, который должен кануть в лету. А значит, если он правда все это ощущает, это все сон. И чего тогда стесняться? Он сделал вид, что ничего не замечает. Собственно, больше в этом сне ничего и не происходило: Хонджун просто чувствовал чужое дыхание очень близко к своему лицу. Это было приятно. В конце концов, любой сон, в котором Сонхва на него не кричал, был приятным сном. Хонджун почувствовал чужие пальцы в своих волосах. Стало совсем приятно. Так приятно, что держаться сил не осталось, поэтому он спросил прямо: — Это хороший сон или плохой? Ответ последовал не сразу. — Скажу, если поцелуешь меня. Удивительно, но голос Сонхва дал очень четко понять, что это не сон вообще. Хонджун открыл глаза. Уставился в немного испуганные глаза напротив и, нервно сглотнув, потянулся к его губам. У обоих губы были ледяные. Кажется, от внезапного контакта и смены ролей их обоих потряхивало. Все ощущалось смазано, торопливо, будто любой из них может передумать в следующий момент, поэтому надо успеть понять, успеть прочувствовать, успеть насладиться. Но время шло, а Сонхва продолжал терзать губы младшего. И это было так прекрасно, что Хонджун был готов умереть в любой момент. Он так мечтал об этом моменте, и вот… Сонхва потянул его на себя, заставляя сползти на пол. Он сел, широко разведя ноги. Хонджун уселся между ними. Теперь они были очень близко и могли вдоволь наслаждаться не только губами, но и руками друг друга. Хонджун щупал чужие плечи и лопатки, гладил шею и скулы. Он только сейчас понял, как мало они раньше трогали друг друга и как мало он вообще замечал, какое сильное у Сонхва тело. Не слишком мускулистое, но крепкое — идеальное. Хотелось увидеть его целиком, а не только чувствовать под пальцами. Но Хонджун все еще не совсем понимал, что у них происходит и как далеко это должно зайти, а потому продолжал удерживать себя в моменте, не думая о следующем миге. Даже если завтра мир рухнет, сегодня он впервые поцеловал Сонхва. О большем мечтать он бы не посмел. Сонхва отстранился только когда в конец запыхался. Удерживая руками его лицо, он столкнул несильно их лбы и прошептал: — Что же мы такое делаем? Мы же как братья. — Братья? — фыркнул Хонджун. — Я никогда тебя братом не считал. Как, думаю, и ты меня. Другом — да, лучшим другом — тоже. И пускай я очень люблю твоих родителей, но ты… Ты мне совсем не брат. — Мы выросли вместе. — Ну и что с того? Это разве что-то портит? — Если это все… — Не говори этого. Я не хочу об этом думать сразу же после первого поцелуя. Я слишком долго его ждал. — Я так старался этого избежать… И все равно. — В каком смысле? Сонхва разочарованно застонал и отодвинулся. — Никак не смирюсь, что ты не помнишь. — Так может уже расскажешь? Теперь-то точно пора, — Хонджун протянул руку и переплел их пальцы. — Отвернись, — попросил Сонхва. — Мне неловко. Хонджун фыркнул и подполз ближе к Сонхва. А затем развернулся и улегся спиной ему на грудь. — У меня были совершенно жуткие прыщи, помнишь? — Свои помню. Твои нет. — Отлично. — Ты для меня всегда был идеалом, Сонхва. Это комплимент. — Стало быть, и как надо мной девочки издевались не помнишь? Как дразнили, водой поливали, чтоб лицо умыл? Жуткое было время. — Ты не рассказывал. — Ну… Это возможно. О таком вообще не принято говорить. — А стоило бы. Я бы их за косы-то потаскал. — Еще чего не хватало. Я же старше. И мы цивилизованные люди, нельзя так просто бить тех, кто тебе не нравится… Даже если очень хочется. — Допустим. Что же я тогда сделал? — Сначала ничего. Но прыщи прошли, я стал красавчиком. И девочки резко захотели со мной встречаться. — А такое я что-то помню. — Ну вот. Я, хоть и мечтал разбить сердце каждой, но в итоге забил на это. Мне понравилась одна из параллельного класса, я предложил ей встречаться. — И? — И ты, гандон, увел ее у меня! — Сонхва несильно ударил его по плечу. — Поцеловал прямо на моих глазах! — Оу… — Оу. Оу! Это не самое плохое! Самое плохое — это что я на тот момент уже год в тебя был влюблен. Год! И стоило мне о тебе забыть, как ты взял и увел мою девушку! Ты хоть представляешь, какой кризис идентичности мне устроил? А теперь даже не помнишь! — Ее звали… Фату. Да? — неуверенно спросил Хонджун. — Так ты помнишь? — Эм… Это… Я правда не помнил, пока ты не сказал. Но насчет нее интересно вышло... — Хонджун поджал губы и, поерзав, удобнее устраиваясь в объятьях того, кого он, надеялся, скоро назовет своим парнем. — Не может быть, — догадался Сонхва. — Нет. — Ага. — Ты не мог. Хонджун помнил это удушающее чувство пустоты от наблюдения за ними двумя. Он ненавидел Фату всей душой, Сонхва еще сильнее. Он так мучился, так страдал. Почти перестал есть, плохо спал. Голова все время болела. Он много плакал и решительно не представлял, что делать дальше. Позже он узнал, что многие первые влюбленности так и заканчиваются. — Я был в тебя влюблен, а ты начал встречаться с девицей. Я разозлился, ну и… — И вы даже не встречались? — Я даже целоваться тогда не умел, о чем ты. Она и недели рядом со мной не протянула. А я еще и тебя потерял, так что… Это все было бессмысленно. — Почему ты не признался? — А ты? — Не знаю. Боялся все испортить? — А я боялся, что не нравлюсь тебе. И что ты будешь смеяться. — Я бы не стал, даже если бы не чувствовал того же. — Мы были почти детьми. Ты был первой моей любовью. — И ты моей. — И как так вышло, что спустя столько лет мы пришли вот к этому? — Не знаю. Но я рад. — Я тоже, — улыбнулся Хонджун. — Правда все так быстро… Это нормально? — Я знаю тебя 17 лет. Какое тут быстро? — Ну должны быть правила и для парочек типа нас. — Оу, уже "парочек"? — Естественно. Ты знаешь меня 17 лет, думаешь, я спущу такое на тормозах? — Надеюсь, что не спустишь. По дороге домой мама задремала на плече Хонджуна, так что поговорить с ней в дороге не вышло. А очень хотелось. Волнительно конечно сообщать маме о таком, но Хонджун чувствовал, что должен. Она была тем человеком, благодаря которому он вообще узнал Сонхва. Логично, что она должна узнать первая. Наверняка Сонхва своей маме уже все рассказал, и та сейчас умирает от невозможности обсудить это с подругой. Но Сонхва обещал обеспечить радиомолчание до утра. Расплатившись, они вышли из такси. Мама была чуть перепившая, а оттого что-то тихо напевала себе под нос, копаясь в сумочке в поисках ключей. Хонджун стоял прямо за ней, нервно кусая губы. — Мам. — А? — Я люблю Сонхва, — сказал он с надрывом и сам себе удивился. Он думал, что скажет это спокойно или может радостно, а вышло… Очень грустно. Мама перестала копаться в сумочке и обернулась к нему. — Страшно, да? — понимающе улыбнулась она. — Очень, — прошептал Хонджун. Мама развела руки в сторону. Хонджун обнял ее так крепко, как только мог и всхлипнул. — Не волнуйся, — сказала она, погладив его по голове. — Вы оба замечательные. У вас все будет как надо. А если и нет — я лишу его титула сына маминой подруги и закрою для него свое сердце. — Откажешься от любимчика ради меня? — усмехнулся Хонджун. — Дорогой, — мама посмотрела ему в глаза очень серьезно. — Я ради тебя от жизни откажусь. И впервые столь громкие слова не показались Хонджуну слишком драматичными. Салон был закрыт на праздники еще два дня. Оба из них Сонхва и Хонджун провели вместе, фактически пролежав чуть меньше 48 часов в обнимку в комнате Сонхва. К новому статусу привыкать было странно и сложно. Например, встретившись утром, они смотрели друг на друга несколько секунд, не понимая, как им следует поздороваться. Потом Хонджун все же привстал на цыпочки и поцеловал Сонхва в щеку. Вышло странно. Но в целом к месту. Потом Хонджун понял, что упорно зовет Сонхва «чуваком» и «другом», что будто бы тоже уже было не к месту. Этот момент он решил обсудить с самим Сонхва. Чувака решили оставить, а вот «друг» все же очень резал слух. Им предстояло еще во многом разобраться, но Хонджун чувствовал себя достаточно уверенно. Пока они с Сонхва будут говорить — все обязательно сложится. На следующий день Хонджун успешно сдал тест по математике и в приподнятом настроении ехал на отработку. У него было ощущение, что скоро это все закончится, а значит — они будут проводить с Сонхва еще больше времени. Он хотел отработать остаток срока максимально хорошо, чтобы произвести на, возможно, будущую свекровь наилучшее впечатление. Словом, в салон он заходил с легким сердцем, а потому был очень удивлен, увидев заплаканное лицо Дженни, бледного Сонхва и какую-то удрученную госпожу Пак. Посетителей не было. Даже свет нигде не горел. — Что случилось? — спросил Хонджун. — Хонджун… Ты открывал кассу? — спросила госпожа Пак. — Эм… Нет? Зачем мне это? Я ведь не работаю с деньгами. Нехорошее подозрение когтями цеплялось за душу. Хонджун тщетно пытался унять нарастающую тревогу. — Это не я, госпожа Пак, клянусь! Я попросила его закрыть все, пересчитала кассу и ушла. Я не брала ни йены! — Спокойно, Дженни. Я сейчас просто пытаюсь разобраться, никого не обвиняю, — сказала госпожа Пак. — Хонджун. Ты точно не открывал кассу? Может, когда убирался? Случайно? И не заметил или забыл закрыть? — Нет, я… Я просто закрылся и… И тут до Хонджуна дошло. Он перевел взгляд на Сонхва, что топтался у матери за спиной. Тот все еще был бледным как полотно. Их взгляды встретились. Сонхва знал, что Хонджун все понял. — … и взял деньги сам. Госпожа Пак. Я их взял. Дженни как-то облегченно всхлипнула, а вот Сонхва едва не отключился. — Вот как, — не своим голосом ответила госпожа Пак. — Зачем они тебе? Снова отец? — Нет, это… Неважно. Я все верну, честно. Мне просто срочно было надо, я не хотел… — Ты обнес мою кассу, Хонджун, — перебила госпожа Пак. Ее пальцы подрагивали. — Ты мог попросить. Мог просто поставить в известность хотя бы! Я бы все поняла. Но ты… Ты просто украл у меня деньги. Надеюсь, причина была веской, потому что ты только что навсегда утратил мое доверие. Хонджун посмотрел на Сонхва. — Да. Причина была веской. Иначе я бы не стал. Госпожа Пак тяжело вздохнула, закрыв рот рукой. Ноги ее больше не держали, поэтому она села. Сонхва сел рядом, взяв ее за руку. Хонджуна подташнивало. — Я не стану говорить твоей матери. Это ее убьет. Пожалуйста, просто уходи и не возвращайся. Не подходи к моему дому, салону… И сыну. Тебе здесь больше не рады. Хонджун, с трудом сдерживающий слезы, поднял голову. На Сонхва он больше старался не смотреть. — До свидания, госпожа Пак. Спасибо за все. — Жаль, не могу сказать того же… Хонджун. Она так редко называла его по имени. Хонджун не знал, стоит ли ему ждать объяснений и извинений и, честно говоря, не был уверен, что хочет их слышать. То, как поступил Сонхва, не вписывалось ни в какие рамки. Хонджун даже близко не мог представить, почему тот ничего не сказал ни матери, ни самому Хонджуну. Почему надо было красть у матери? Почему нельзя было попросить? Ладно, может, не у матери попросить, но семья Хонджуна тоже ведь не бедствует. Был миллион способов решить эту ситуацию и тот, который выбрал Сонхва был просто наихудшим из возможных. Зачем вообще ему деньги? Да еще и столько, да еще и тайком ото всех? И самое главное: почему он позволил Хонджуну соврать? Он, который всегда старался быть правильным, позволил Хонджуну подставиться в таком ужасном деле. Сознаться в том, о чем Хонджун даже понятия не имел. Если это план — почему он его не посвятил. И зачем, черт возьми, надо было признаваться в любви именно в тот день, когда это все произошло? Одна мысль была хуже другой. Хонджун валялся в постели сутки, соврав маме про отравление. Он просто не мог встать. Жизнь не готовила его к таким ударам, он не знал, как их выдерживать. А главное — зачем. Он вроде бы спал, но не знал, когда именно. В комнате было очень темно, поэтому он едва понимал, закрыты ли вообще у него глаза или открыты. Думать о таких вещах он не мог совершенно. Следующим утром мать постучала в его комнату. — Дорогой, — позвала она. — Тут Сонхва… Я пущу? — Ты уже ведь пустила, — вздохнул Хонджун. Учитывая, что маме он ничего не рассказал, Сонхва все еще оставался ее любимчиком. — И то верно, — отчиталась мама и, подтолкнув Сонхва в комнату, ушла. Сонхва подошел и нерешительно присел на край постели. Хонджуну очень хотелось его столкнуть, но его злила мысль о том, что придется уделить Сонхва столько сил. — Я сознался маме. Она тебя больше не винит. Зовет в гости. И с нее бесплатный маникюр. — О, ну тогда все в порядке. — Хонджун… Я могу объяснить. — Едва ли, Сонхва. Едва ли. — Тебе не стоило валить все на себя. Сказал бы правду. — Мы двое были там последними. Это либо ты, либо я. И раз ты не сознался сам, значит, была веская причина. Я решил защитить тебя быстрее, чем сообразил, чем это кончится для меня. — Я… Я объясню. — Не стоит. — Меня шантажировали. Фотографии и… гифки. Где я делаю всякое. Я не мог сказать маме. Ты же знаешь, какая она. — А мне? — А тебе было стыдно. Я хотел… Хотел произвести правильное впечатление. А тут такое. Да и как бы я после этого признался тебе в чувствах? «Знаешь, тут у одного парня есть фото, как я делаю ему минет, а еще я кстати люблю тебя»? — Было бы что рассказать детям. — Хонджун! Я прошу тебя. Попытайся понять. Я все исправил. Отдал деньги, забрал фото. Рассказал все маме. Пришлось показать некоторые фото и сообщения, но… Это неважно. Я злюсь на себя, она тоже. Но твоя репутация в ее глазах восстановлена. — Сонхва, ты, кажется, не видишь картины целиком. — А может ты чего-то не знаешь? — Я?! — Хонджун резко сел, вцепившись Сонхва в плечи. — Твоя мама — удивительная женщина. Она простила мне воровство дважды. Дважды! Она так сильно тебя любит, она понимающая, добрая и отзывчивая. Нет ничего, чего бы она для тебя не сделала. А ты? Ты ее обокрал, позволил мне взять вину на себя, а теперь пришел каяться? Что она сделала, что ты так ей не доверял? Фото — это же ерунда. — Если она такая замечательная, почему она против наших отношений? — холодно спросил Сонхва. Хонджун тут же его отпустил. — После вечеринки я решил с ней поговорить, а она мне сразу сказала — нет. Я даже не успел ничего сказать. Сказала, что не одобрит ни при каких обстоятельствах. Дружить — сколько угодно, но никакой любви. Почему, если она так любит меня, она хочет отвергнуть того, кого я люблю? Я недостаточно хорош? Мой выбор так плох? — И ты решил — что? Подтвердить ее опасения на мой счет? — Я решил разобраться с проблемой, а потом переубедить ее. Если она считает меня плохим сыном, фото бы в лучшую сторону ситуацию не исправили бы. Но теперь уже неважно. Она все знает. И хочет извиниться перед тобой лично. Хонджун фыркнул и снова лег. — Пожалуйста, Хонджун. — протянул Сонхва. — Я уже знаю, каково это — быть без тебя. А она нет. И она очень тебя любит. Можешь злиться на меня, но она ведь тебе ничего не сделала. Поговори с ней. И он ушел, тихо прикрыв за собой дверь. О том, стоит ли идти к госпоже Пак, Хонджун не думал слишком долго. Знал, что нужно. Во-первых, она и правда была ни в чем не виновата. Во-вторых, он слишком любил ее, чтобы потерять столь бесславным образом. Пускай теперь совсем было непонятно, как сложатся его отношения с ее сыном, в своих чувствах на ее счет он был полностью уверен. Она встретила его объятиями и потоком извинений на ухо. Хонджун улыбнулся. — Все в порядке. Мы оба защищали то, что любим. — Тебе повезло меньше, чем мне, — горько усмехнулась женщина. — Маникюр хочешь? — Да, пожалуй, — Хонджун осмотрел ногти. — Файбергласс. Черный. — А ты поднаторел, я смотрю, — улыбнулась она. Какое-то время Хонджун просто наблюдал за ее работой, но затем все же набрался смелости спросить. — Почему Вы против наших отношений? — А это еще имеет значение? — Пока не знаю, — честно ответил Хонджун. — Но без вашего одобрения смысла точно нет. — Я это ценю, — женщина кивнула. — Ты… Должен понимать кое-что о материнстве. Ребенок — это совсем другая любовь. Ради ребенка женщины совершали и совершают такое, что другим никогда не понять. Я никого так не люблю, как Сонхва. И не полюблю. Тебя я тоже очень люблю, пойми правильно. Ты правда мне как второй сын. И я хочу защищать вас обоих. Но, если мне придется выбирать… Я выберу его. Думаю, твоя мама поступила бы также. — Выбрала бы Сонхва? Уверен, так и было бы, — хохотнул Хонджун. — Брось, ты меня понял. — Но с чего вы нас противопоставляете? Я ведь ему не враг. Зачем выбирать? Госпожа Пак вздохнула. — В лампу, — сказала она. — Я ведь уже говорила, ты чуткий мальчик. Знаешь, что и как спросить, чтобы тебе точно ответили. Знаешь, как поддержать, как расположить. Но при этом… Твоя броня куда прочнее, чем у моего сына. Он ведь очень хрупкий внутри. Посмотри, что с ним сделала эта ситуация. Он соврал тебе, мне, украл деньги. Я уж не говорю о том, что он вообще позволил сделать те фото. Ты всегда найдешь, куда его ударить, если захочешь. Возможно, ты будешь бить так, чтобы не убить. Только он куда слабее тебя, дорогой. Ты и не заметишь, как уничтожишь моего самого родного человека. Хонджун долго молчал, подбирая слова. В том, что сказала госпожа Пак, был смысл, была истина. Но все же… — Это не совсем так. Ваш сын… Он, может, и правда хрупок, но ему моя броня нипочем. Если бы не он, я бы все еще не понял, как больно сделал вам, украв те лаки. Вы правы, у меня очень надежная броня, только он ее пробил даже не стараясь. Просто сказал, что думает… А меня проняло. Так всегда было. Я… — он глубоко вздохнул. — Я всегда любил и уважал вашего сына. Если у кого и есть власть надо мной, есть сила контролировать меня — это у него. — Что же ты хочешь сказать? — Что мы либо уничтожим друг друга, либо никто не погибнет, — улыбнулся Хонджун. — Как, наверно, и происходит во всех отношениях. Когда любят взаимно. — В лампу, — ответила она. Стоило Сонхва открыть дверь, Хонджун налетел на него с поцелуем. — Ты… — Сонхва пытался спросить что-то, но успевал только отвечать на поцелуи и переставлять ноги по направлению к своей комнате. — Я тебя люблю, я тебя хочу и ужасно злюсь, но хочу тебя больше всего. — Прямо сейчас? Может поговорим? — робко уточнил Сонхва. — Это «нет»? — Это «я тоже хочу тебя, но было бы неплохо знать, что ты не отгрызешь мне член». — Не попробуешь — не узнаешь! — и Хонджун дернул его за край футболки, стягивая ее через голову. Однако стоило им раздеться и лечь на кровать, как Хонджун мигом растерял всю свою уверенность. Сонхва сначала решил, что тот передумал, но, вглядевшись в его лицо, все понял. Он спокойно перевернул их так, чтобы оказаться сверху, и навис над ним. — Думаю, до конца не пойдем? Или меня ждет сюрприз в этой милой попке? — Ты дурак что ли такие слова говорить? — покраснел Хонджун. — Нет там никаких сюрпризов. — Жаль. Но я справлюсь и так. Он встал, подошел к шкафу и из-за книг достал смазку. — Так вот чего ты столько читаешь, — поддразнил Хонджун. — Читать я тоже люблю, — обиделся Сонхва. На этом полноценный диалог и закончился. Далее были только вздохи и всхлипы, медленно переходящие в стоны. И тихий ободряющий шепот, от которого у Хонджуна сносило крышу. Мир вдруг стал такими тихим, будто бы и не существовал за пределами этой комнаты вовсе. Все сущее, все реальное было сейчас только здесь. Все замыкалось на Сонхва, его блестящем взгляде, теплых руках и влажном рте. Боже, каким влажным был его рот! Хонджун и не знал, что минет — это вот такое. Ну, стоило конечно догадаться, но это было просто невозможно. Это было в десятки раз круче, чем в порно, хоть Сонхва и не вытворял ничего такого. Он уверенно лизал головку, погружая ствол все глубже и глубже. Перебирал пальцами мошонку, чуть поджимая ее. Он поднимал и опускал голову, позволив Хонджуну схватить его за волосы. Сравнивать Хонджуну было не с чем, но если секс — это так хорошо, то и с партнером на всю жизнь он уже тоже определился. — Я возьму глубже, так что будь пожалуйста нежен, — попросил Сонхва шепотом. — Мне этим ртом потом еще экзамены сдавать. Хонджун всхлипнул и кивнул. Сонхва тоже кивнул и взял член в рот до конца, пропуская головку в горло. У Хонджуна кончились слова, воздух и вся жизнь. Он кончил так быстро, что даже не понял, что произошло. Сонхва немного закашлялся, снимаясь с члена. — Я тоже хочу так уметь, — сообщил Хонджун, отдышавшись. — О, не переживай. Я тебя читать научил. С минетом тоже как-нибудь разберемся. — Что бы я без тебя делал. — И все же… — Сонхва лег рядом, устроив голову у Хонджуна на плече. — Почему ты здесь? — С твоей мамой поговорил и кое-что понял. — Что же? — Что очень сильно тебя люблю. Просто… Просто пиздец как люблю, Сонхва. И это ужасно страшно, но я… Я готов рискнуть. Мне нужен ты. — И мне ты нужен, — Сонхва чмокнул его в висок. — И я хочу быть с тобой. Против мама или… — Не против. Я объяснил ей, что ты меня угандошишь не хуже фуры, если придется. — И что это значит? — Потом объясню, — засмеялся Хонджун. — А сейчас расскажи, кто тебя шантажировал? — Это зачем? — Я не защитил тебя от школьных хулиганок, защищу от универского монстра. — Хонджун, не надо устраивать себе проблемы. Тебе же потом тоже где-то учиться. Не дай бог будет жалоба или еще чего… Там уже все решено, правда. Мама обратилась в полицию, хоть я и говорил, что не надо. — И правильно сделала, — кивнул Хонджун. — Только поступать я никуда не буду. Я решил выучиться на мастера маникюра. Мне это кажется нравится. Видал? — Хонджун с гордостью показал парню нарощенные черные ногти. Сонхва нервно сглотнул. Госпожа Ким, которую он любил чуть меньше, чем свою родную мать, наверняка лишится чувств, если ее родной сын решит не получать высшее образование. Его долг, как возможно будущего зятя и уж точно любимого сына маминой подруги, было защитить все семейство Ким от этой ужасной ошибки. — Мы еще это обсудим, — сказал он Хонджуну.