Леденящее душу отражение сердца

      Гречкин не хотел ехать в клуб, адрес которого прислал Антон, из-за странного и не покидавшего его чувства. Беспокойство стягивало живот прямо под диафрагмой в тяжёлый шарик, мешавший нормально дышать. Но Кирилл, который никогда не обращал внимание на сигналы организма, снова закрыл на это глаза, выкурил две сигареты подряд и прыгнул в машину. Так уж было заведено у Гречкиных — ни перед чем не останавливаться на пути к цели, даже если последствия будут окрашены в негативные цвета; цель — вот что главное.       Глаза сами собой приросли к подозрительно знакомому силуэту, а в груди восторг смешался с волнением и предвкушением чего-то очень интересного. Кирилл встал из-за столика, где отдыхал в компании Антохи и ещё тройки очаровательных девиц, которые успели задушить своими вопросами и плоскими пошлыми шутками, и направился к туалету, чтобы просто размять ноги, как вдруг у бара блеснули знакомые веснушки под синими глазами.       Тяжёлая ладонь постучала по плечу юноши. — Малой, ты чего так испугался? — с беспокойством смотря на Макарова, спросил парень. — Я подумал, что это пап… — он прокашлялся, надеясь, что Гречкин не услышал, — Гром. — О, и давно ты Грома папочкой зовёшь? — играя бровями, Кирилл сел рядом. — Пчёлкина знает? — Она сама предложила, — пьяно смеясь, Лёша почувствовал какое-то светлое чувство в груди.       Пятнадцатилетний Лёша Макаров, убитый горем после смерти сестры, размазал бы Лёшу сейчас лицом по барной стойке. Потому что юноша был рад видеть Кирилла Гречкина, хоть он был и не самым близким человеком, но это единственное знакомое лицо, кроме мамы Юли, которая как кукушка подбросила его за барную стойку. Стало как-то спокойно при виде сияющих от алкоголя глаз Гречкина и ухмылки, в которой можно было прочесть каждый раз что-то новое. Со сцены донеслись приятные гитарные рифы, ликер в коктейле плавной волной растекался в крови, и присутствие Кирилла стало атмосферным. — Два светлых рома, — обратился Гречкин к бармену и, улыбаясь, посмотрел на юношу, — я угощаю. — Спасибо, — кажется в клубе слишком душно, потому что щёки пылали. — Жарко тут. — А ты не разглядывай девчонок и легче станет, — снова ухмыльнулся парень, оглядываясь. — Да тут не это, — сказал Макаров, разглядывая прозрачный напиток в стакане. — Ах, да, ты ж за мальчиков дерешься, — отпивая, протянул Гречкин. — Кирилл, — начал было Лёша, но вдруг схватился за голову. — Пойдём выйдем, — взволнованно попросил Гречкин, протягивая руку к спине юноши.       Лёша осушил стакан залпом, ощущая как ром обжигает пищевод, и широко и нелепо улыбнулся. Не стоило так легко доверять Гречкину, выходить с ним из здания, зная его гнусную натуру, не стоило вообще начинать с ним разговор, но какая, блять, разница? Макаров дошёл до той степени отчаяния, когда малейший холод в его сторону воспринимался как отвращение, когда разум упорно цеплялся за неоднозначные взгляды и прокручивал в голове причины их появлений, когда слёзы не душат по ночам, наполняя подушку влагой, а когда их просто не осталось. Да, он осознаёт, что перебрал с алкоголем, но это сожаление не делает его трезвее, поэтому он впервые за долгое время повинуется внутреннему голосу и делает то, что хочет из любопытства, из банального «А что если…?». И вот, пробираясь сквозь толпу, Лёша чувствовал, как расслабление от алкоголя препятствует нормальной ходьбе, и взял за руку Кирилла, который обернулся и одобрительно усмехнулся. Однако перед этим в голове Гречкина успела пронеслись тирада мыслей о том, что творится в черепной коробке Алексея Макарова, почему он сначала плюётся ядом и прожигает глазами, а затем первый идёт на физический контакт, пусть и не такой уж и серьёзный. Он не давал этим размышлениям ход, но был на готове — непонятно, что ещё может выкинуть юноша и как это отразится на Кирилле.       На улице пахло сыростью после недавнего дождя, от асфальта исходила успокаивающая влажность. Гречкин перекинулся парой слов с охранником, скорее всего они знакомы, раз на лице омбала промелькнули эмоции. Лёша сдерживал хмельной смех, прикрывая рот тыльной стороной ладони. Он даже после порядочной дозы алкоголя, которая расслабила бы даже вечно серьёзного и собранного Грома, редко позволяющего себе такой отдых, даже после этого Лёша не прекращал анализировать бытовые ситуации, которые, казалось бы, не нуждались в анализе. Видимо, ничто не сможет изменить Макарова, ни на пару часов, которые он проведёт в блаженном забвении, отпустив навязчивые негативные мысли. Тоска вдруг окутала душу юноши, напуская на брови тяжесть, заставляя их нахмуриваться, сердце сжиматься, болезненно отдавая в голову, а живот покалывать чем-то очень раздражающим. В таких случаях Лёша обычно хватался за голову, судорожно дышал через рот, пытался выдавить слёзы, чтобы стало легче, чтобы выгнать эту омерзительную, не понятно откуда взявшуюся безысходность из середины грудной клетки, но сейчас опьянение тормозило почти рефлекторную реакцию на тоску.       Кирилл кивнул, указывая на тот самый поворот, который Макаров успел заметить час назад. На стенах в некоторых местах были нарисованы граффити, казавшиеся одинаково безобразными в темноте, привлекая тем самым внимание юноши, который всегда пытался найти свой тайный смысл во всем. — Курить будешь? — немного взвизгивая на первой гласной, спросил Кирилл, смотря куда-то вглубь в попытках скрыть волнение.       Да что, в самом деле, он школьник какой-то, что-ли, раз так волнуется рядом с шатающимся юношей, который почти полгода преследует его во снах? Кирилл, мать вашу, Гречкин волнуется перед каким-то мальчишкой, а я английская королева. Заметив, что тот кивнул, Гречкин принялся откровенно рассматривать Лёшу, жадно запоминая, как он зажимает фильтр губами, как скользит подушечка его пальца по колёсику дебильной дешёвой зажигалки, как он зажмуривает глаза, когда делает первую затяжку и облокачивается на стену. — Знаешь, Кирилл, — прерываясь на выдох, Лёша развязно, широко облизал нижнюю губу, — ты спрашивал, теперь моя очередь.       Парень поджёг сигарету, показывая тем самым незаинтересованность, пока внутри всё сжалось от предвкушения. — Ты никогда не думал уйти? — медленно, словно пробуя на вкус каждое слово, выдал Лёша. — Не из дома, а из собственного царства. — Меня всё устраивает, — вышло менее грубо, чем Кирилл планировал, поэтому он пристально посмотрел на Макарова. — Зачем же мне уходить? — А затем, что царство твоё из цветного картона, — ответил парню Лёша не менее твёрдым взглядом. — Красочное и привлекательное, но стоит посмотреть подольше, понимаешь, что замок фальшивка, а царь — пустышка.       Он не вкладывал в речь ненависть, не прилагал усилий для новой создания новой порции яда, слова сами лились по смазанному коктейлем из алкоголя и никотина языку прямо к стене непоколебимости Гречкина, рисуя трещину. — Он издаёт указы, подданные их безукоризненно исполняют как бы плохо для них это ни было. Они превозносят правителя в его присутствии и ненавидят за спиной, потому что царь — самодур, — насмехаясь, продолжил Лёша с улыбкой, он видел как недоумение постенно охватывает Кирилла. — Ну а ты-то чем лучше? — уже послышался звук падения стены, как вдруг был нанесён ответный удар. — Не справляешься с собственными мыслями, убиваешься на протяжении года. Ты стоишь на месте, ты не хочешь идти дальше.       Глаза Лёши вдруг округлились от растерянности, но он сжал свободную руку в кулак, чтобы сохранять невозмутимость. Пусть говорит, что хочет, от этого слова не станут правдой. — Ты боишься перемен, потому что так привык жить в своем мире страданий, — выплюнул Кирилл, делая небольшой шаг к юноше. — А ты боишься брать ответственность за поступки, — с улыбкой на лице Макаров наклонился, путая Кирилла.       Гречкин не был задет словами мальчишки, если бы он принимал каждый негативный отзыв о себе близко к сердцу, то давно бы уже спился от отчаяния. По началу внутри играл лишь азарт, толкающий соблюдать правила Лешиной игры, но вскоре появилось раздражение, которое крепчало с каждой новой каплей желчи. — Снова язвишь? Неудивительно, — пожал плечами Гречкин, сглатывая, — ты на большее не способен. — Не способен? — возмущённо выпалил Лёша, пока злость сгущала синеву глаз. — Что-то не видно в твоих действиях ничего смелого или интересного, — отшатнулся Кирилл, показывая, что последнее слово за ним. — Словом, одна скукота.       Макаров увидел вдруг огонёк в глазах Гречкина, который горел в то утро, когда он приезжал в «Радугу». Мельком взглянув на молодого человека, Лёша почувствовал что-то непривычное, несвойственное Кириллу: он смотрел на подростка также, как с утра, также как это делали девочки, — с восхищением, с интересом, с некоторым волнением и желанием. Животным. Первобытным. Диким. И юноша самодовольно улыбнулся, потому что не ошибся в своих догадках. Он чем-то зацепил обворожительного и харизматичного сына миллиардера, смог повлиять на него, даже толком не контактируя. Значит план сработает может сработать. — Значит, я однообразный? — продолжая взвизгивать, спросил Макаров, тем самым закидывая удочку. — Чем докажешь, что нет? — резко, грубо и сухо ответил Кирилл, наблюдая за растреянностью Лёши.       Не Гречкин начал закидывать собеседника оскорблениями, хотя обычно зачинщиком ссор был он, и парень просто не мог потерпеть такого свинского отношения к себе. Лучшая защита — это нападение, даже если противник симпатизировал тебе. Если Макаров ненавидит его всеми фибрами души, то пусть ненависть к нему прожигает в его сердце мерзкие дыры с запекшейся кровью по краям.       Юноша прекрасно понимал, что Гречкин берёт его на слабо, как старшак с района одиннадцатилетнего пацана за гаражами перед принятием в шайку, но всё равно сомневался в собственной актерской игре, которая слишком важна. Что если у него не получится скрывать свои истинные причины, не выйдет симулировать? Что если в один прекрасный момент он забудет, расслабится и всё понесётся к черту, оставляя Лёшу снова ни с чем, отбирая у него последнее? А может Гречкин и прав, Макарову не хватает смелости, раз он боится выйти из комнаты, чтобы посмотреть мир. — Вот и я о том же, — устав от бездействия подростка, выдохнул Кирилл.       Лёша прочёл в этом выдохе непогасший азарт, который только разрастался, поэтому сделал последнюю тяжку, полоская горло горьким дымом, и отправил бычок в холодную чёрную лужу. — Кто тебя так обидел? — казалось, сочувствие было искренним, юноша не избегал контакта глазами, пытался заглянуть глубже. — Недолюбили, недодали в детстве? Папа не поддерживал тебя, не хвалил рисунки?       Кирилл подавился горьким дымом. Слова ударили прямо в солнечное сплетение, выбили воздух из груди. — И ты компенсируешь это оскорблениями в сторону тех, кто к тебе тянется? — поджал губы Макаров, показывая тем самым полное отсутствие сожаления.       Лёша не задавал вопросы. Лёша говорил фактами, ясными ему как небо в Петербурге в редкий день. Гречкина вдруг окутал страх, тяжёлый и грязный, вогнавший его в угол. Но в каждом углу висит табличка с напоминанием «Лучшая защита — нападение!». — Смешно, — прыснул Кирилл и резко взметнул руки перед лицом Лёши, который уже подумал, что разбитый нос — достойная плата. Макаров сам бы себе разбил лицо за такие высказывания. Однако он почувствовал, как ткань футболки и рубашки под носом хрустит, и ощутил жгучее дыхание на собственных губах. — Смешно, что ты такой показушно-выебистый, — плавая от усмешки к ярости, прорычал Гречкин и прижал юношу к бетонной стене. — Повтори, давай!       В глазах у Лёши потемнело, и он ужасно расстроился, что удар головой был достаточной силы, чтобы отключить сознание, и он пропустит бешенство Кирилла. Через пару секунд, ведя взглядом по лицу Гречкина, Макаров понял, что шанс увидеть пену у рта есть, и широко улыбнулся. Кирилл Всеволодович мог бы размазжить его ебальник по асфальту, выбить пару зубов, отбить левую почку или разорвать селезёнку, но Лёша до сих пор стоит, а вернее висит на руках Гречкина, целый и не вредимый. Кирилл не хочет бить его. Кирилл хочет услышать то, что давно знает и старается забыть. — Ты хочешь забыть о несправедливости по отношению к тебе, — запинаясь, сказал Макаров, пока воздух вокруг раскаялся, — но не можешь. Знаешь почему? — Почему? — тут бросил Гречкин, неосознанно думая про пути отхода. — Потому что сам становишься таким, как твой отец, — юношеский голос разрезал тишину подворотни холодной сталью, окончательно срывая тумблеры в голове Кирилла.       Макаров однозначно точно перебрал с алкоголем, потому что не сразу понял, почему воздуха стало катастрофически мало, но осознание догнало его само. На шее мертвой хваткой устроилась сильная рука с изящными длинными пальцами, сдавливая горло до влажного, почти смертельного хруста в позвоночнике. Лёше стоило бы испугаться, отступить, попытаться высвободиться и кричать о помощи, но алкоголь заблокировал инстинкт самосохранения. То самое любопытство прижало его к краю отвесной скалы, где любое действие может стать последним, но это лишь пускало по телу волны адреналина. Макаров почувствовал бы себя безумцем, будь он трезвым, но в мыслях не осталось места условностям.       Гречкин чувствовал власть над хрупким телом юноши, знал, что жизнь мальчишки буквально в его руках, и это дико его заводило. Лёша опустил ресницы, когда хватка стала слабее и можно было вдохнуть, но он не стал вырываться. Ром сильно ударил в голову, распаляя воздух вокруг них двоих, и Макаров понял, что сейчас самое время. Он всем непослушным от градуса телом навалился на руку, сокращая расстояние до минимума, в нос ударил запах апельсина и мяты, проникающий в лёгкие облачной массой, разогревающий кровь ещё больше, чем ром, и губы обхватили губы Кирилла, утоляя жажду от горячего дыхания на них. Макаров агрессивно напирал, ожидая сопротивления, однако Гречкин поддался навстречу, проникая ловким языком и умело исследуя каждый миллиметр, притянул свободной рукой юношу за талию. Кожа под рёбрами, в тех местах, где были его руки, горела как от ожога крапивой, разгоняя кровь до бешенной скорости, заставляя сердце стучаться о грудную клетку. Поцелуй влажный, страстный, пробивающий тела дрожью возбуждения и желания, пропитывающий сознание одним из смертных грехов — похотью, он вытягивал обоих из земной жизни, унося их в мир грубых касаний и рваных стонов. Ни Кирилл, ни Лёша не могли думать о последствиях и мотивах друг друга, да и какая, блять, разница, если член болезненно ноет, а в голове только «Хочу, хочу, хочу!». Языки сплетались в игривом танце, где каждый хотел занять ведущую позицию, губы яростно обхватывали территорию соперника, а уже обе руки подхватили юношу под бёдра и впечатали в стену. Когда Кирилл переключился на шею, а его стояк опасно упирался между ног, Лёша понял, что пора останавливаться, но его тело говорило об обратном и демонстрировало это вылетающими из груди стонами. Тишину вместе с томными вздохами стала разрезать мелодия, отрывая парня от манящих ключиц. Гречкин переменился в лице как психопат, который неделями сидит без эмоций и в один момент начинает безпричинно улыбаться, достал телефон из кармана, одной рукой продолжая сжимать ягодицы Макарова, и ответил на звонок. — Да? — хрипло ответил Кирилл, оглянувшись, и пошло ухмыльнулся, разглядывая чудеснейшую картину: раскраснейвшийся Лёшенька прятал смущённые глаза. — Я немного занят сейчас, — юноша поборол стыд и взглянул ему в глаза, но заметил, что игривое настроение улетучилось с лица Гречкина, вместо него укрепилась серьёзность, а рука аккуратно опустила его на землю. — Да. Я понял.       Лёша непонимающе нахмурил брови с тревогой смотря на Кирилла, который мало походил на самого себя. Невозмутимый Гречкин казался шокированным и потерянным, отчего пьяная пелена перед глазами Макарова рассеялась, сознание прояснилось резко, ударяя в глаза ярким светом. Какого хуя ему нужно было звонить именно сейчас? Кирилл молча смотрел сквозь юношу и тяжело дышал, сдерживая крик от раздирающей грудину злости, пока Макаров всерьёз думал звать на помощь, мало ли у него сердечный приступ. — Ты в порядке? — мягко докоснулся Лёша до его щёки, ощущая насколько сильно сжата челюсть. — Кир?       Дрожащий голос донёсся до бушующего океана в душе и вытащил на безопасный маяк. Когда тон юноши такой ласковый, даже после всей боли, которую парень принёс ему, а глаза блестят ясностью и искренностью даже через алкогольную дымку, сердце не сжимается, оно схлопывается в ебучую чёрную дыру, которая затягивает в себя всё вокруг, кроме этих пиздецки красивых синих глаз. — Надо идти, — отрешённо, но всё же осознанно сказал Гречкин, моргая. — Тебя мамочка обыскалась уже, наверное.       Лёша не успел среагировать, как сильная рука схватила его, снова опаляя кожу, и его потащили в сторону клуба. Юноша не успевал перебирать ногами, спотыкался, но не падал только благодаря опоре в виде Гречкина. В клубе было душно и громко, поэтому Макаров не успел понять как оказался за барной стойкой, а копна темных волос исчезла в толпе. — Лёша! — радостно вскрикнула Юля, обнимая его со спины. — Материал просто ахуительный, это будет скандалом!       Пчёлкина не выглядела обеспокоенной, похоже даже не заметила пропажи того, за кого взяла ответственность. Она была полна воодушевления, уверенности и шампанского, которое развязало её язык. Вряд-ли Юля может сравниться в степени опьянения с Лёшей, но была расслаблена, потому как обычно материлась при юноше когда была очень возбуждена новой зацепкой или озарением, а значит и ему простит все грехи. — Мой хороший, да ты никакой! — удивилась девушка, отпивая из бокала что-то цветное. — Ты сама меня бросила тут! — начал оправдываться Макаров, ища глазами того, от чьих касаний щёки до сих пор горели. — Поехали домой, Юль. — Нееет, — хмельно протянула она, целуя юношу в щёку, как бы уговаривая остаться. — Тут так весело! — Папочка волнуется, и вряд-ли он успокоится, если мы среди ночи, сшибая углы, вернёмся домой, — подвёл Лёша, и Юля расстроенно кивнула. — Ох, блять! — выругался себе под нос юноша, снимая рубашку, и повязал ее на поясе. Лишь бы Пчёлкина не заметила, вопросов много будет про эрекцию и половое воспитание.       Всю дорогу в такси Лёша пребывал в нервном состоянии. Его охватила лихорадка, погружавшая во все эмоции по очереди: было стыдно после такого развратного поведения; было невероятно хорошо от обжигающих прикосновений Кирилла; было омерзительно от самого себя, что он пошёл на такую гнусность; было по-настоящему обидно, что Гречкин даже ничего не сказал. Списав такое буйство эмоций на ром, Макаров откинул голову и задремал под лёгкую беседу водителя и Юли.