***
Звонкий голос даже шёпотом всегда неприятной дрожью отзывался в сердце, хрипотца, иногда промелькавшая в нём, лишь усиливала общую напряженность струн внутри. Соня до скрежета сжимала зубы и молилась, чтобы сквозь сизый дым мать не разглядела проступавшую на глазах влагу. Новый день начался как обычно. Девушка даже обрадовалась, когда обнаружила на кухне только мать, и попыталась выдавить улыбку, которой привыкла встречать новый день в «Радуге». Однако если в детдоме зачастую в ответ приходила такая же сонная и слабая улыбка, то дома в лёгких изгибах губ увидели оскал и презрительно оглядели Соню. Это наглухо отбило всякое желание выражать эмоции в стенах старой двушки. Девушка готовила себе завтрак, — налила воду в чайник, откопала богом забытую коробку чая и несколько печений, наверняка, со вкусом сырости и пыли, — когда услышала короткую и ехидную усмешку за спиной. — Немного ли ты ешь? У тебя, вон, щёки, как у хомяка, — хмельно и с иллюзией заботы проговорила Мария, полулёжа на столе. — Я с тобой разговариваю! — Не много, — сухо ответила Соня, не обращая внимания на стойкий запах спиртного в воздухе. — Это тебя в детдоме так с матерью научили говорить? — приподнимаясь на локтях, повысила голос женщина. — Как так? — Лагунова давно решила, что никому, а в первую очередь матери не позволит смешивать её с дерьмом, устраивая эмоциональные качели, потому сдержанно ответила. — Дерзко. И чего ты такая кислая? Вечно ты всем недовольна, — обернувшись, Соня увидела, как мама ровно сидит на стуле, откинувшись к стене, что никак не вязалось с её заторможенной речью. — Я как лучше хочу, последнее готова отдать, а она недовольна, неблагодарная! Отвернувшись в окну, Лагунова изнутри закусила щёку, желая отвлечь внимание от обиды, мерзким грузом нависавшем на сердце. Не видеть, не слушать, не реагировать, не отвечать, проглотить, стерпеть, выплакаться в подушку, лишь бы снова не разводить скандал. — Я с тобой разговариваю! — рявкнула женщина, и послышался скрежет табурета по полу. — Смотри в глаза, когда с матерью разговариваешь! — она развернула дочь к себе и встретилась с прожигающим ненавистью взглядом. — Ах, ну конечно! Мать же всегда плохая, всегда во всём виновата. Только я не могу понять в чём, я же ничего такого не сделала. — Вот именно, мам, — чуть дрогнувшим от нервов голосом ответила Соня, — ты ничего ничего не сделала. — Да, мать же легче всего обвинить в своих проблемах, — обижено проговорила Мария, подошла к столу и раскурила сигарету. — За что мне такое наказание, Господи? Выключив плиту и убрав надрывавшийся чайник, девушка трясущимися руками налила кипяток в кружку, немного проливая на ноги и пол. — Ты когда-нибудь будешь смотреть, что делаешь? — хриплым от табака голосом прорычала Мария. Внутри вдруг что-то перемкнуло, сбрасывая огромный груз из грязи и оскорблений, которые все эти годы девушка проглатывала, и Соня сорвалась. «Твоя задача просто чувствовать, проживать эмоции без их анализирования» отозвались в голове слова психолога. Девушка горько усмехнулась от предвкушения лёгкости после высказывания всего того, что крутилось на языке. — А ты никогда не думала, что я не всё тебе на зло делаю? — чуть ударив по столешнице, проговорила она, стоя спиной к матери. — Мне ведь больно, вода только вскипела. Когда ты уже поймёшь, что не пуп земли, что на тебе свет клином не сходится, — развернувшись, Соня сделала пару шагов к матери и без робости, какой всегда смотрела ей в глаза, взглянула на неё, — что ты не святая? Что вокруг тебя люди, и они тоже живые? — Вы все там так разговариваете? — покачиваясь, женщина поднялась с места и холодными грозными глазами впилась в дочь, зная какой эффект производит. — Может тебя вернуть обратно? — Отлично, — тут же выпалила Соня, продолжая сохранять самообладание в борьбе взглядами. — Меня там хотя бы кто-то любит. Слова, как удар молнии, разрезали воздух, отлетая от стен в некомфортную и подозрительную тишину. Уже чувствуя вкус победы, Соня чуть сбавила ход ярости внутри и, сфокусировав взгляд, затуманенный эмоциями, встретилась с самым худшим кошмаром. Она увидела тот самый взгляд, где смешивались абсолютное безразличие и невообразимая сила, проглядывавшая сквозь холодность. И эта сила давила, уничтожала, заставляла прочувствовать скрывающуюся в недрах души никчёмность и скорее спрятаться от этих глаз. Под этим взглядом Соня, так упорно и старательно работавшая с психологом над стабилизацией ментального здоровья, установившая свои границы, нарушение которых пресекались при первой попытке, услышала звук падения керамоблочной стены, которую столько выстраивала, и вновь почувствовала себя маленькой и беззащитной девочкой. Глотая воздух вместе с дымом, девушка изо всех сил старалась не показывать страха, который завладел её телом от макушки до кончиков обожженных пальцев на ногах. — Тварь, — пробирающим до костей спокойностью голосом прошипела женщина сквозь зубы и звонко ударила дочь по щеке. — Неблагодарная тварь, как ты можешь говорить, что я не люблю тебя? — Хоть раз, — безуспешно пытаясь проглотить слёзы, Соня сдалась. Глаза наполнялись крупными каплями, пока дрожащие связки выталкивали слова, — хоть раз бы что-то хорошее сказала. Я вечно всё делаю не так, а ты не лучше, мам! Ты права, ничего такого ты мне не сделала, — чувствуя неожиданный прилив смелости, девушка выплевывала слова прямо в глаза Марии, — в этом вся проблема! Ты ничего плохого мне не сделала, но и хорошего тоже. Тебе всю мою жизнь было плевать на меня, и когда я в слезах рассказывала, что твой мужик меня изнасиловал, ты ничего не сделала. И ты выгнала его только после того, как он изменил тебе. Напряжение, переполнявшее маленькую девушку, вышло наружу, и она обессиленно опустилась на соседнюю табуретку, вяло вынимая из лежавшей напротив пачки сигарету. Зажав фильтр между губ, Соня скосила ничего не выражавший взгляд на мать, показывая тем самым, что упрёк по поводу курения никак её не тронет, и подожгла сигарету. Вместе с белым дымом, казалось, выходили лишние переживания, растворяясь в воздухе горечью, которая уйдёт после проветривания. Посильнее затягиваясь, Лагунова наблюдала за тем, как мать садится за стол и страдальчески запускает руку в волосы. — С самого рождения от тебя одни проблемы, — пугающе безэмоционально сказала Мария, не желая смотреть в сторону дочери. — Сначала я чуть не умерла, пока ты вылезала из меня, потом вечно таскалась с тобой по больницам. Если бы не ты, твой отец от меня бы не ушёл. Апатичное состояние, в котором Соня, сгорбившись, сидела на кухне, вдруг сменилось возбуждением. Сердце тяжело и сильно забилось, с каждым ударом обостряя все органы чувств. Соня слышала как шипит тлеющая сигарета в руках матери, видела каждую тонкую струйку дыма в воздухе, почувствовала водку и ликёр, который распивали дружки мамы. На несколько секунд девушка оторвалась от земли, путешествуя по прекрасным картинам встречи с отцом, которые невольно прокручивались в голове. — Не ушёл? Ты говорила, что он умер, когда мне было 6, — глотая большую часть звуков, проговорила она, ещё сильнее затягиваясь. — Для меня он всё равно, что умер, — мрачно просипела женщина, туша бычок о край блюдца. — Зря я только в свидетельство его не вписала, алименты не могу требовать. — Ты знаешь, где он живёт сейчас? — подскакивая из-за стола, пролепетала Соня, готовая сорваться к отцу прямо сейчас. — Или, может, у тебя есть его номер? Место работы? Что угодно! — С чего ты взяла, что интересна ему? Он за все 12 лет ни разу не спросил про тебя, — с язвительной насмешкой спросила Мария, складывая рука на груди. — Но… — Знаешь, мне так надоело твоё хамство, — устало протирая глаза, беззлобно проговорила она. — Сдавай телефон и уходи, чтобы я тебя не видела! — Мам, пожалуйста, — жалобно протянула Соня, смахивая слёзы, и добродушно улыбнулась в попытке растопить холодность матери. — Живо неси его! — рявкнула женщина, замахиваясь на дочь. Та, хоть более двух лет пребывавшая в безопасности, тут же увернулась и присела, закрывая руками голову. — Она ещё и уворачивается, посмотрите сука какая! Я не попугай, у тебя минута, если телефона у меня не будет, никогда отца не найдёшь. Задетая резкостью матери Соня спокойно вышла из кухни, выдыхая остатки дыма в потолок коридора. Завернув в свою комнату, девушка зашла за дверь, быстро напечатала сообщение и вернулась на кухню, делая вид, будто устройство было в спальне, что оно вовсе не лежало в кармане пижамных штанов весь разговор. Небрежно кинув его на стол, Соня метнула оскорблённый и озлобленный взгляд на мать, которая картинно смотрела на грязную посуду в раковине.***
Лёша молча слушал учителя, записывая лишь самое главное, и часто отвлекался на сообщения, приходившие от Кирилла. Как это обычно бывает после сильного выброса эмоций, на душе у Макарова было непривычно спокойно и радостно. Пульс не стучал в животе, закладывая в голове юноши сомнения в своей нормальности, зажимы в челюсти, казалось, отошли на неопределенное время. Душу не скребли извечные и одинаковые вопросы, панически пугая его. Даже сообщения от Гречкина воспринимались по-хорошему, без задней мысли о каком-то подвохе или лживости слов. Лёша просто был собой, говорил, что хотел, потому что было плевать на реакцию на его слова. Неудовлетворённость в сексуальном плане, да и в жизни в целом оставило свой отпечаток, и сейчас Макаров описывает свои тайные желания и наслаждается их одобрением со стороны Кирилла.Вы
Ещё мне нравится асфиксия, выглядит слишком охуенно
Кирилл Гречкин Подчинение любим, значит?Вы
С чего вы взяли, Кирилл Всеволодович?
Кирилл Гречкин Ну сначала твой член каменеет от ласкового «попроси папочку», потом удушение. Тебе нужен контроль, потому что тебя это заводитВы
Ты не знал об этом, когда сосал у меня, поэтому кому из нас контроль нужен больше? Тебе ведь нужно брать всё в свои руки, папочка)
— Макаров, телефон в сумку или ко мне на стол, — прошипела учительница. — Извините, — пряча под ресницами блестящие глаза, Лёша выключил телефон и убрал в карман, прекрасно понимая, что через пару секунд достанет его. Кирилл Гречкин Ты занят сегодня?Вы
Нет, а что?
Кирилл Гречкин Да ничего Просто хотел показать свою кровать Может, претворить твои мысли в реальность, как пойдет Заеду в 8 — Лёш, она злая сегодня, — донёсся шёпот слева. — Стрёмно как-то, я переживаю, что влетит всем. — Кто тревожится, тот на хую корёжится, — не поднимая глаз с экрана, ответил юноша соседу по парте. — Ладно, прости. Юноша не простит себя ещё раз, если во время не сможет среагировать. С подругой связь можно поддерживать только по телефону, поэтому его нельзя выпускать из рук. Просто запрещено. Включив звук на минимум, Лёша положил его под учебник и продолжил записывать за учительницей. — Давление насыщенного пара, — монотонно говорила учительница, проходя по классу.***
Непроглядная серость неба вводила Питер в полусонное состояние. Для кого-то этот фактор был раздражающим, потому что он тормозил его дела, а для кого-то блаженным, укутывающим спокойствием. Кирилл относился к последним и, пряча набухавший член среди складок штанов, оглядывал взволнованного водителя. — Тох, не парься ты, всё нормально, — протянул Гречкин, закидывая в рот очередную кислую конфету, от которой сводило скулы. — Сутулый проверил, против тебя ничего уже давно нет. — А ты чего такой спокойный? В главный участке едем, а там злой майор Гром, который, наверняка, будет рад размазжить твоё лицо при первой возможности, — вглядываясь в боковое зеркало, громко проговорил Антон. — Зачем ты вообще со мной потащился? Один бы справился, не маленький. — Тачка моя, документы мои, — Кирилл загибал пальцы и внимательно смотрел на них, словно руки показывали фокус. — Они ж доебутся, а я рядышком, сопровождаю брата. Мокрый снег начался, когда парни подъезжали к зданию, которое с лёгкостью можно было перепутать с памятником архитектуры. Щёлкнув замком, Кирилл с ухмылкой, выражавшей полнейшую уверенность, вошёл внутрь, оставляя за спиной слякоть. По залу туда-сюда сновали сотрудники и сотрудницы в одинаковой форме, на хмурых лицах некоторых мелькало удивление, на других разочарование. Среди толпы высокий и красивый Гречкин и нервно оглядывающийся Антон привлекли внимание Дубина, который с гостеприимной улыбкой, прижимая блокнот в груди, подошёл к ним. — Антон, добрый день! — Дима пожал протянутую парнем руку и всё-таки повернулся к Кириллу. — Здравствуйте, Кирилл. По тому, с каким тоном поздоровался Дима, Кирилл понял, что в его глазах он последний негодяй, который должен отбывать срок в местах не столь отдаленных. Но странное напряжение от этого осознания улетучилось, когда Дима бегло осмотрел Гречкина, добродушно улыбнулся и вскинул руку для рукопожатия. — Чем я могу помочь? Если вы за машиной, то у меня плохие новости. Сейчас как раз проводится дополнительная экспертиза, — глядя в глаза Ловкачёву, размеренно говорил Дима, давя подступающее отвращение к Кириллу, которого не должно быть, ведь Дубин давно отпустил ситуации годовалой давности. — Можете забрать её завтра. — Спасибо, — немного замялся Антон под твёрдым взглядом полицейского. — Я пришёл сообщить об угрозах. Думаю, это как-то связано. — Давайте пройдём к столу. Вам лучше остаться здесь, — остановил Дима Гречкина, который первый шагнул в сторону рабочего места. — Тох, справишься без меня? — закатывая глаза, спросил Кирилл и, сразу же получив в ответ уверенный кивок, направился на выход. — Идём, — проводя взглядом Гречкина, Дима повернулся к Антону. — Когда и в каком виде стали поступать угрозы? — Около 5 дней назад, после угона машины. Я сначала не придал этому значения, думал, кто-то шутит, — Антон сел на край стула и стал перебирать пальцами край толстовки. — Но меня насторожила подпись, — ловко открывая диалог, проговорил Антон и повернул телефон к Дубину. — Это не оскорбление, это инициалы. — Вы знаете чьи? — оторвавшись от бумаги, Дима взглянул на пострадавшего, который выглядел подозрительно нервным. — Думаю, что это Фёдор Юсупов. Мы вместе вели бизнес, но он скрывал от меня неуплату налогов. — То есть он мстит? — вглядываясь в сообщения, задумчиво протянул Дима. — Я вынужден изъять телефон как улику, прошу прощения, — вытягивая устройство из рук Ловкачёва, Дубин извинительно улыбнулся и положил телефон на стол. — Вы у меня последнее отбираете! — чуть успокоившись, отшутился Антон и усмехнулся. Ловкачёв, нащупав в кармане зажигалку, толкнул дверь и стал высматривать друга. Тот, облокотившись на крышу автомобиля, стоял и выпускал клубы дыма. Антон терпеть не мог свою трусость, которая возникала всякий раз при контакте с правоохранительными органами, а потому чувствовал себя уставшим и знал, что сигарета спасёт. Он поджёг сигарету, молча подошёл к Кириллу и, помедлив, решил не заострять внимания на серьезности в лице вечно беззаботного молодого человека. Если у него на душе что и было, то Антон не хочет сейчас это обсуждать. Антон просто хочет отвлечься от неразберихи, в которую он попал случайно. Разблокировка двери, парень кивнул Гречкину на соседнюю дверь и сел за руль, упуская из виду странный взгляд голубых глаз.***
Выждав конца уроков, Лёша с трепетом перепроверил телефон и, не увидев сообщения от подруги, бросился в соседний корпус. Пролетая мимо одноклассников, он неловко извинялся и замедлялся, чтобы не сбить никого, но через пару метров снова переключался на бег. Нужный кабинет был так близко, когда юношу остановила воспитательница, и он приготовился выслушивать наставления о том, как опасно бегать по коридорам. Лёша краем уха слушал женщину, которая говорила что-то по поводу спектакля, и всё время оборачивался на дверь. Макаров не знал графика работы, потому волнение неприятным семечко поселилось в груди. Отвязавшись, наконец, от воспитательница, Лёша сделал последние два шага и резко дёрнул дверь на себя. — Виктор Германович, можно? — тяжело произнёс юноша из-за отдышки, которая, казалось, должна была уже отступить. — Тебе назначено? — бархатным голосом проговорил мужчина и, оторвавшись от компьютера, встал с места. — Лёша! Проходи. Поговорить хочешь? — Ну, можно и так сказать, — некомфортно себя ощущая в светлом кабинете, Лёша тараторил и искал за что бы зацепиться глазами. — Хочешь воды? — подметив взловнованную ауру, возникшую с приходом подростка, предложил психолог. — Да, спасибо, — Макаров взял кувшин, выхватывая его практически из рук мужчины, и плеснул в стакан. — Виктор Германович, простите, что отвлекаю, но это касается Сони, я не знал к кому идти. — Печально, что она уехала от нас, — ровным голосом проговорил он, возвращаясь за стол. — Я внимательно слушаю. — Она не выходит на связь. Я беспокоюсь за неё, — Лёша впился ногтями в нижнюю губу и перевёл взгляд на психолога. — Может, это глупо, но я думаю, что с ней могло что-то случиться. Она всегда предупреждала, когда откладывала телефон, понимаете? Простите, — взяв стакан, Макаров сделал пару глотков, — я чувствую себя виноватым, что не проводил её, потому что был занят. — Ты чувствуешь вину, потому что не смог помочь ей? — наблюдая за тем, как печальные глаза напротив согласны с каждым его словом, Виктор Германович открыл ящик, достал лист бумаги и что-то записал. — Хочешь поговорить о вине? — Виктор Германович, — раздувая ноздри, проговорил Лёша, давя слишком громкие звуки, — я не хочу, чтобы мы обсуждали меня. Мы оба прекрасно понимаем, что Соне нельзя быть дома, и раз я не знаю, что с ней, я хотел бы знать, что с ней может быть. Вы можете рассказать, как специалист, её возможные действия? — Я не имею права разглашать личную информацию о пациентах, — тихо проговорил мужчина, но в тишине комнаты слова показались юноше немного резкими. — Она очень много говорила о твоей поддержке, но я не могу преступить закон. — Вы же понимаете, что если вы не расскажите, то я сам узнаю. Проникну в кабинет после отбоя, например. Вы даже не узнаете, что я был здесь, — с ехидной улыбкой пролепетал Макаров, пытаясь скрыть опасность за шутливой формой. — Хорошая попытка манипуляции, но ты немного перегнул, — мягко усмехнулся мужчина, складывая руки домиком. Перед глазами вдруг появилась маленькая Соня с ангельскими глазами и вновь проговорила: «Виктор Германович, мы же друзья?». — Мы поговорим с тобой как друзья Сони, потому что беспокоемся за неё, ладно? — Мне по-прежнему обращаться на «вы»? — непониающе нахмурил брови Лёша. — Как тебе будет удобнее, — усмехнулся психолог, умиляясь сохранившейся детской искренности в мальчишке. — Ты слышал что-нибудь про диссоциацию личности? Она возникает как защитная реакция на катастрофические события и жестокое насилие. Глубокие травмы искажают наше восприятие действительности — реальные факты и фантазии перемешиваются. Часть личности как бы отделяется, а вместе с ней и травмирующий опыт. Это плохо тем, что при повторном жестоком обращении человек отвергает себя в отдельную субличность, приписывая ей всю боль. «Отделение» помогает вывести за пределы сознания абсолютно все, что нарушает внутренний покой — и помогает выжить в момент столкновния с травмой. Но диссоциация истощает психику, в будущем у человека нередко возникают провалы в памяти или бегство в зависимости. Соня же почти отучилась уходить в собственный мир, но в её случае возможна другая ситуация. Вместо бегства она признает поражение и может наказывать себя, так как самоповреждения уже были раньше. Как кухонная губка впитывая информацию, Лёша сжимался от каждого нового предложения и картин, которые представлялись в голове. Тревога постепенно перерастала в панику. Всматриваясь в глаза мужчины, Макаров искал в них хоть малейшее утешение и вдруг резко встал на ноги, приоткрыл губы в немом крике и широко распахнул красивые глаза. — Что? — напрягся Виктор Германович, перегибаясь через стол. — Нет времени объяснять, — дрожащим голосом отозвался юноша, обходя стул. — Главное успеть, спасибо, — неразборчивым шёпотом продолжил Лёша, выходя из кабинета.