Леденящее душу отражение сердца

      За день Соня пережила достаточно стресса, чтобы не уснуть часов до 3 ночи, а лучшего способа снять этот стресс, чем довести себя пару раз до оргазма, Соня не знала. Подумав, что никто не собирается принимать душ в три часа дня, девушка прошмыгнула в ванную комнату и победно улыбнулась тому, что оказалась права.       Дима знал, что хочет видеть Соню. Он не знал, почему хотелось быть с ней рядом, не знал, как на его шатания по больнице отреагирует Фёдор Иванович, не знал, хочет ли его видеть Соня. Дубин знал, что не может сидеть в участке, потому что все мысли блуждали в голове и почему-то всегда приходили к образу улыбчивой девушки с пшеничными волосами и чувственными глазами. В больницу Дима вошёл с улыбкой, которая только расширилась, когда бегущая навстречу девочка споткнулась и облила полицейского соком. Он пожелал ей хорошего дня, спокойно пропуская мимо ушей извинения её родителей, и обратился к медсестре: — Извините, не подскажите, где здесь туалет? — с виноватым видом, что отвлёк от работы, Дима указал на пятно на рубашке. — Прямо по коридору, налево, пройдёте лестницу и, — женщина вернулась к бумагам, словно договорила, но вновь подняла голову, — справа. — Спасибо, — коротко проговорил Дубин, разворачиваясь.       Приподнятое настроение вдруг улетучилось, мимо проходили пациенты, некоторые весёлые, с темными кругами под глазами, но не теряющие надежды, другие спокойные, размеренные и наверняка смирившиеся с безнадёжностью выписки. Сняв тяжёлую зимнюю куртку, Дима стыдливо прикрыл ей липкое пятно, выругавшись про себя на ситуацию, и толкнул дверь между отделениями. Проход на лестницу, дверь справа со значком «WC». Небольшая белая комната, слабо освещаемая мигающей лампой, с двумя дверьми вдоль одной стены. Дима, услышав приближающиеся шаги, решил, что обязан попасть в туалет первым, и быстро сообразил, дёрнул на себя ближнюю дверь и шагнул, тут же хлопнув.       Лагунова готова была поклясться, что повернула замок, прежде чем раздеться и включить душ, но, услышав грохот, насторожилась. Выглянув из душа, Соня увидела широкую мужскую спину, согбенную над раковиной в небольшом предбаннике, и отшатнулась назад, когда спина выпрямилась и закрыла зеркало, в которое прекрасно видно всю ванную комнату, но вдруг потеряла равновесие. На звук удара человек у раковины оглянулся. — С Вами всё в порядке? — обеспокоенно спросил парень, смотря на замыленную дверцу душевой. — Вам нужна помощь?       Не получив ответа, Дима подошёл ближе и заметил в небольшую щель знакомый оттенок волос. Глаза забегали по бездвижному телу в полусидячем положении, а в голове каша. Дубин попросту растерялся, не знал, что делать. Знал только, что действовать нужно быстро. Он метнулся к душу, выключил воду, проклиная все ванные и душевые комнаты в мире, снова посмотрел на девушку и вдруг замер. Соня была в сознании и широко распахнутыми, бурлящими эмоциями глазами смотрела на него. В комнате свинцовой пылью осела неловкая тишина. — Так и будешь пялиться? — вскинув брови, выпалила Соня и попыталась приподняться. — Извини, — буркнул парень, покрываясь румянцем, и повернулся на правой ноге.       Соня была возмущена, недовольна, шокирована, а ещё возбуждена, и справиться с таким сочетанием эмоций ей не представлялось возможным. Оперившись рукой широкое дно душа, девушка поставила обе ноги, почти одними руками подняла вес тела и перенесла на ноги, но сдавленно прошипела от резкой боли в голеностопе. — Что такое? — порвался обернуться Дима, но тут же остановил себя. — Я не смогу встать, — прикрыв рукой грудь, Лагунова охнула, задев внезапно набухшие соски. Мозг безотчётно представил вместо тонкой ладони тёплую и мужскую. — Кажется, ногу подвернула. Слева на крючке полотенце, подай, пожалуйста.       Сделав ровный шаг назад, словно по команде, Дубин одним движением снял полотенце со стены и, прикрывая глаза ладонью, повернулся, чтобы протянуть его девушке. Когда шелест ткани прекратился, Дима вновь повернулся и поднял Соню на руки, избегая встречи глазами. Девушка вцепилась в плечо, не ожидав такого аттракциона, и шумно выдохнула от того, насколько были напряжены мышцы Димы. По щекам словно провели куском льда, они порозовели и стали гореть от притока крови к коже. Почувствовав ягодицами холодный подоконник, Соня слегка зажмурилась, тут же открыла глаза и стыдливо их опустила, заметив предательски проступившие красные пятна на груди и ключицах, отпустила плечо, ожидая, что Дубин что-то скажет. Но Дубин молчал. Молчал и стоял на месте, так близко к девушке, что без проблем мог дотянуться до её губ лёгким движением. Он мог бы спросить о самочувствии, сказать, что скучал, или поздороваться, но не мог даже двух слов связать. Привычные светлые волосы потемнели от стекающей теперь каплями воды, на лице здоровый румянец от горячей воды, небольшая отдышка после грациозного полёта, — все эти мелочи сложились в обезоруживающую мозаику из чарующего трепета и истинного восхищения. — Я одну тебя в душ больше не пущу, — наконец заговорил Дима, понизив голос с повседневного на какой-то хитрый. — Предлагаешь принимать душ вместе? — ухмыльнулась девушка, посылая к чёрту стыд, поддаваясь манящему зову желания в помутнённом сознании. — Так явно безопаснее, — без промедлений ответил Дубин, заглядывая в глаза напротив, и указал на ногу. — Что ты там делала, раз умудрилась упасть? — Боюсь, скажи я правду, ты сочтёшь меня плохой девочкой, — томно произнесла Лагунова. Удочка заброшена, подумала она. — А ты расскажи, — чуть наклоняясь, попросил он мягким голосом. Клюёт, обрадовалась Соня. — Я трогала себя, — пригнувшись к уху, она невесомо опустила руку на висок и обжигающим шёпотом добавила: — Если закроешь дверь, я покажу.       Дима отшатнулся, ошарашенно смотря на девушку. Лагунова замерла, стараясь не выдать разочарования из-за его реакции, которая не совпадала с её планом, если вообще не была противоположной той, что девушка ожидала увидеть. Но Дубин вдруг развернулся, закрыл дверь и быстро вернулся обратно, подходя ещё ближе, чем был. — Значит, хочешь поиграть? — оскалился парень, и Соня не могла понять, такая резкое изменение выражения лица, тона голоса и блеска в глазах больше пугает её или возбуждает. — Хорошо.       Не владей Дубин исключительной смекалкой, не дослужился бы до лейтенанта за год. Прочесть девушку, понять её настрой было также легко, как и пресечь его, но от шёпота стало жарко. Казалось, что дышать он может, лишь близко-близко подойдя к ней, как можно дышать в тени большого дерева рядом с прудом в знойный летний день. Вот только жар шёл от неё. — Игры для детей, — возразила девушка, вновь приближаясь к лицу Димы и явно ощущая запах его одеколона. — А я не ребёнок. — По законодательству, ребёнок, — шелковисто проговорил он, почти касаясь носа Сони своим. — Чхать я хотела на законодательство, — беззвучно-пронзительным голосом дерзнула она, смотря на пленительные губы, которые до безобразия близки к собственным. — Гражданка Лагунова, мне придётся донести об этом, — прищурившись, цокнул Дима. — Может, мы сможем договориться? — не успела Соня договорить, как Дубин накрыл её губы своими и с чувственным напором стал углублять поцелуй. — Конечно сможем, — задыхаясь, ответил Дима. — Но не будем. — Господин полицейский, поймите, — девушка положила руку на спину, обняла его, чувствуя как напряжено теперь всё его тело, — мне не нужны проблемы с законом. — Мы не должны этого делать, — шумно вздыхая, прошептал Дима, прикусывая нижнюю губу девушки. — Да, — согласилась она, отвечая на новый поцелуй и сильнее прижимаясь к Дубину. — Ты полицейский, я свидетель. Между нами могут быть только деловые отношения. — Мне грозит до пяти лет, — оторвавшись от губ, он спустился к шее, сжимая сухой ладонью бедро. — И отстранение от службы. — До трёх лет, — голос был на грани стона, с протяжным «х». — Если вообще не уволят, — Соня на мгновение поймала взор парня, и внизу живота сильнее стал затягиваться узел от взгляда потемневших глаз. — Мы должны остановиться, — ровные зубы зажали кожу около ключицы, и девушка зашипела, закусив губу. — Это ничего не значит, — из груди вырвался стон, когда Лагунова почувствовала упирающийся в бедро член, — зачем тогда останавливаться? — Это грязно, — проводя дорожку влажных поцелуев к груди, Дима остановился у края полотенца и довольно улыбнулся, услышав разочарованный вздох Сони. — Неэтично, — он подцепил пальцами край ткани, не касаясь мягкой кожи, и потянул, но вновь замер, дразня, и заглянул прямо в глаза: — И это что-то значит. — Это тебя возбуждает, не так-ли? — проговорила Соня, закусив нижнюю губу.       И Дима потерял контроль. Он сорвал полотенце, бросил его куда-то за спину и обхватил губами кричащий о внимании сосок. Ловко играясь с ним языком, Дубин еле сдерживал улыбку, слыша как шумные вздохи наращивают темп и превращаются в тихие стоны. Дима почувствовал себя оператором АЭС, только вместо пульта управления станцией и множеством кнопок у него всего две и запускают они не реактор, а импульсы по телу девушки, которые раздвигают ноги шире. Девушка выгибалась навстречу, извивалась от нетерпения, мелко задрожала, когда ладонь Димы с груди переместилась на внутреннюю сторону бедра. В момент, когда пальчики Сони уже расстегнули молнию брюк, когда Дубин ловил каждое, даже невесомое, действие девушки, когда хотелось сильнее, грубее, глубже, резче, громче, нежнее, плавнее, — хоть что-то лишь бы не то подвешенное состояние, в котором находилась пара, — раздался звонок. Вытащив телефон из кармана, Соня раздражённо выдохнула: — Какого чёрта, Пчёлкина звонит? — она протянула телефон Диме, но тот лишь растерянно смотрел на девушку. — Будет странно, если отвечу я. — Да, — шумно выдохнул Дубин, отвечая на звонок. — Да, Юль. Да, в больнице, — заправляя за ухо влажную прядь волос, он мило улыбнулся Соне, которая замахала руками. — Со мной. Мы по коридорам гуляем. Да, — полицейский передал трубку Лагуновой и шёпотом прибавил: — Сказала, что что-то срочное. — Привет, — собравшись, сказала она. — Меня просто надоело сидеть в палате, хотелось походить хотя бы минут 10, — голос Сони дрогнул из-за прикосновения мягких губ к её шее, но Юля не заметила этого. — Фотография у меня, — донеслось рвано из устройства, похоже, будто Пчёлкина прикрыла микрофон рукой. — Что? — вскрикнула девушка и оттолкнула парня от себя, начав собирать вещи. — Встретимся у палаты, — вернув телефон владельцу, Соня спрыгнула на пол, задевая эрекцию парня и выбивая из него еле различимый стон. — Прости. — Нет, только не лишай меня столь прекрасного зрелища, — проскулил Дима, смотря как одевается Лагунова, и застегнул ширинку. — Хотя, я запомнил много. — Это важно, — надев безразмерную футболку серого цвета с логотипом никогда не существовавшего американского университета, девушка бросила виноватый взгляд на парня и сделала шаг к молодому человеку. — Я не знаю, как ей это удалось, но она была бы богиней среди аферистов, — подобрав с пола штаны, выданные в комплекте с однотонной рубашкой с каким-то бурым пятном на воротнике, Соня притянула его к себе и быстро поцеловала Дубина. — Сделай вид, что ничего не знаешь. Я постараюсь тебе объяснить всё позже.

***

      Чувствовать его руку в своей было приятно. Физический контакт с другими людьми был Кириллу отвратителен, он старался даже в сексе меньше прикасаться к чужому телу. Но с Лёшей по-другому. От прикосновения к Лёше по телу запускалась взрывная цепочка мелкой дрожи, отзывавшейся в животе взмахами крыльев бабочек. Держать его руку в своей было словно держать за руку маму, — на душе становилось спокойно, трепетно и от чего-то радостно. Дождаться конца выступления за кулисами Гречкину не удалось, потому что Макаров попросту выгнал его обратно в зал, к порхающим вокруг женщинам из администрации. Однако спустя пару минут Кирилл перестал обращать внимание на лепетания тётушек, потому что не мог оторваться от сцены. Лёша отлично постарался, потому что передать классическое произведение в новых реалиях, но почти без изменений оригинального текста, — это невероятно. В голове Кирилла вдруг промелькнуло воспоминание собственного выступления на сцене детского драм-кружка, но он тут же отмахнулся от него, как и от любых других, окутывающих тоской. — Браво! — как только зажегся свет, Гречкин вскочил с места активно зааплодировал. — Это потрясающе! Невероятно, — только и смог воскликнуть он, чувствуя что-то влажное и тёплое в груди. — Потрясающая режиссёрская работа! — Это всё Лёшенька Макаров, — закудахтала директриса, кокетливо улыбаясь парню. — Сам всё прописал, сам всё поставил, словом, чудо, а не ребёнок! — Кирилл улыбнулся, глядя на сцену.       И правда, чудо, подумал он. Молодой человек вдруг вытаращил глаза и уставился в одну точку. Он понял, что что-то теплое и влажное — это настоящее, но пока только зарождающееся счастье. Отрицать это, глядя на гордого и радостного Макарова, довольного собой и постановкой, было бы предательством. Дождавшись, когда около выхода начала сформировываться толпа, Кирилл прокрался на сцену, ища глазами россыпь веснушек на длинных ногах. — Спасибо, — смялся юноша, не двигаясь с места, чтобы оставаться в поле зрения воспитателей. — Они должны думать, что ты лично решил меня поздравить. — Уверен, понравилось всем, — всё ещё находясь под впечатлением, выпалил Гречкин, делая непроизвольный шажок ближе. — Даже тем угрюмым дядям. — Им? — улыбаясь, Лёша посмотрел в сторону, куда указывал Гречкин. — Господи, ну и цирк! — с ноткой печали проговорил он, отворачиваясь. — Это претенденты на опеку. — Это же замечательно! — широко улыбаясь, Кирилл перебарывал желание вновь прикоснуться к юноше. — Они прекрасно выступили и получили шанс обрести семью. — Это отвратительно, — выплюнул Макаров сквозь улыбку. — Ребята словно на выставке породистых собачек, куда пришли богачи и заберут того, кто лучше пройдет полосу препятствий! — Похоже, кто-то перенервничал, — ухмыльнулся парень, смотря прямо в глаза Лёше. — Откуда такая проницательность? — приятно удивился Макаров. — Боишься, что и ты можешь стать сучкой богатого дяди? — усмехнулся Кирилл, прикусив нижнюю губу. — У меня уже есть папочка, который не даст меня в обиду, — невинно хлопая глазами и всё также дежурно улыбаясь, ответил Лёша. — Правда ведь, папочка? — Кирилл Всеволодович, ребята хотят взять интервью для нашей газеты, не откажете? — кокетливо улыбаясь, попросила взволнованная директриса. — Конечно, — вежливо улыбнулся Гречкин, не нашутку пугая Макарова своей нормальностью. — Только ещё раз поздравлю Лёшеньку! — Назовёшь меня так ещё раз, и я буду готов отдаться тебе прямо на сцене, — шумно выдохнул юноша, заводя парня за штору. — На тебя положительно влияет театр, я тебя не узнаю. — Это плохо? — насторожился он и, нахмурив брови, внимательно смотрел на режиссёра. — «Плохо», «хорошо», ты Маяковского что-ли перечитал? — фыркнул Лёша, прекрасно понимая, что через подобные резкости его психика сбрасывала напряжение. Он потёр ладони и, смягчив тон, с лёгкой улыбкой продолжил: — Мне это нравится. — Ахуенно, — не сдержался Кирилл и обнял юношу, впитывая запах ландыша. — Я быстро с ними поговорю, сфоткаюсь и мы с тобой поговорим, потому что я таким уёбком чувствую, даже не представляешь. — Ну, ну, — остановил его Макаров. — Не спойлери. Иди, Кирилл Всеволодович, — улыбнулся Лёша и получил короткий и жадный поцелуй от Гречкина.

***

— То есть ты обратилась к Юле за помощью, а не ко мне, хотя я работаю с огромной базой данных? — сквозь зубы спросил Дима, подавляя вырывающийся мат. — Почему ты злишься на меня? — громко возмутилась Соня и, встав с кровати, стала ходить по палате. — Почему ты мне соврала? — подрываясь с места, повысил голос Дубин. — Может мне вас оставить? — опасливо спросила Пчёлкина, стоявшая за полицейским. — Нет! — в унисон рявкнули Лагунова и Дубин, обернувшись на девушку. — Если ты соврала про отца, как я могу быть уверен, что ты не врёшь когда даёшь показания? — взорвался молодой человек, чувствуя что глохнет от собственного крика, и понял, что нужно остановиться. — Давай ты успокоишься и вернёшься в постель, — вскидывая руки, попросил парень более тихим голосом. — Не надо меня успокаивать! — разозлилась она, прожигая Диму воспалёнными глазами. — Софья, вы слишком импульсивны, — Дубин сделал шаг к девушке и глухо начал, создавая обволакивающую перину спокойствия. — Напомню, скоро должна приехать Ваша мама, и будет затруднительно объяснить ей нашу дискуссию. Более того, мы говорим о твоём отце, — видя заворожённый и более покойный взгляд светлый глаз напротив, перешёл на «ты», — против связи с которым Мария была против. Если мы разговариваем спокойно и по делу, значит мы не вызываем подозрений. — Он прав, — напомнила о своём присутствии Юля и подошла к Соне. — Дорогая, тебе нельзя много беспокоиться, ты ведь не хочешь проторчать тут на пару дней больше? — Не хочу, — слабым, детским тоном согласилась она, покорно поддалась руке Пчёлкиной и села на койку. — А что, есть новости? — вдруг участливым голосом обратилась к Диме. — Есть, — слова растворились в скрипе двери.       Метнув немигающий взгляд на вход, Соня, сохраняя на лице полное спокойствие и болезненную усталость, предупреждающе глянула на Диму и прикрыла глаза, словно вспоминала что-то. Мария смутилась, не ожидая увидеть здесь полицейского и какую-то красноволосую особу, но всё подошла к постели, натянув маску заботливой мамы. Юля быстро прошмыгнула за шторку, в темпе застегнула халат на все пуговицы, включив воду, и вернулась к кровати, чтобы поправить подушку и параллельно задвинуть сумку с париком под койку. — Привет, доченька, — приторно протянула женщина и опустилась прямо на постель, нагло игнорируя Дубина и диалог между ними. — Зачем ты пришла? — выплюнула Соня, одарив Марию презрительным взглядом. — Я переживаю за тебя, скучаю, — сохраняя полу кокетливое и неподходящее настроение, Мария придвинулась ближе и прикоснулась к ещё влажным волосам дочери. — Я хотела с тобой поговорить, узнать, как ты. — Я занята, — Соня грубо оттолкнула руку женщины и кивнула на Диму. — Говори, только быстро. — Я хотела поговорить с тобой, — делая особый акцент на последнем слове, Мария заговорщицки пригнулась к дочери. — Всё-таки дело семейное, — метнув брезгливый взгляд на девушку в чистом белом халате, она поморщилась. — У нас с тобой никогда общих секретов не было, — намекая на замалчивание Лагуновой старшей по поводу её отца, девушка располагающе подняла брови. — Говори при них. Это полицейский и мой врач, от них не может быть секретов! — пытаясь вытащить из милой и тихой женщины настоящую Марию, с вечно опухшим лицом, заплывшими красными глазами и посылами ко всем чертям, Соня настаивала на своём.       Она сразу заметила, что мать как на иголках, что руки её дрожали, спина была натянута как струна, в глазах читалось беспокойство и страх. — Анастасия Кирилловна, детский психолог, — ловко подхватила Юля, ловя на себе недоверчивый взгляд женщины. — Так Вы, значится, Мария, её мама? Я прошу Вас покинуть палату. — Это почему? — влажно возмутилась Мария, упираясь руками в койку, готовая в любой момент к нападению. — По предварительным результатам анализа психологического состояния Сони я могу смело заявить, что общение с матерью на пользу ей не идет, а, напротив, ухудшает её и без того шаткое состояние. Покиньте палату, — ровным тоном проговорила Пчёлкина, и даже Соня поверила в профессионализм Юли. — Извините, но это мой ребёнок, и я сама решу, когда мне с ним общаться, — пропищала Мария, подскакивая на месте, и ткнула пальцем липового психолога в грудь. — А вот тут ошибочка, — спокойно приняв неуважительное поведение собеседницы, возразила Пчёлкина и успокаивающе посмотрела на Диму, который уже потянулся за рацией. — Она, — девушка кивнула на Соню, с трепетом наблюдавшую за происходящим, — не ваша дочь. — С какой стати? — вскипала она, метая молнии из-под нахмуренных бровей. — Дмитрий, — повернув голову влево, позвала Юля человека, сведущего в законодательстве явно больше, — скажите, попытка суицида — достаточно веское основание для лишение родительских прав? — Достаточно, — гулко ответил Дубин и мрачно посмотрел на женщину. — Если мне не изменяет память, то, помимо лишения прав, следует уголовное наказание. — Дочь, скажи им, — умоляла Мария, надеясь получить от дочери поддержку. — Против закона не пойдёшь, — равнодушно сказала Соня и опустила ресницы, издав болезненный стон. — Покиньте палату, — Дима встал на ноги и закрыл собой пациентку. — Или мне придётся вызвать охрану.       Мария, одарив находящихся в комнате обиженным и озлобленным взглядом, развернулась и в гордом молчании вышла. Дверь хлопнула. Матовое стекло звонко затряслось. Дима и Юля, затаив дыхание, повернулись к Соне, печально смотревшей в след матери. Лагунова подняла глаза в потолок и расхохоталась. Посетители понятия не имели, как отреагирует Соня на такое животное отношение к Марии, но выдохнули, увидев как весела стала девушка. — Вау, — охнула блондинка, взмахивая руками. — Вам бы в театральное, а не в полицию и журналистику. Я была уверена, что Маша пустит в ход кулаки, — вновь засмеялась Соня, окончательно сбрасывая маску больного и уставшего. — Спасибо. — Как бы мы её по-другому выперли отсюда, — улыбнулась Юля, голос её немного дрогнул от остатков напряжения. — Дима, ты перегнул с уголовкой, — озорно приметила Пчёлкин. — Ничего, — серьёзно ответил Дубин. — Это для надёжности. Такие как она больше всего боятся именно тюрьмы.       На припорошенные дорожки ложились последние солнечные лучи. Голубо-зелёное небо ложилось плотным покрывалом на Санкт-Петербург, сверкающий пока ещё редкими огнями домов. За время, прошедшее после ухода Марии, стало ясно три вещи. Дима, поддавшийся долгим уговорам, показал-таки Соне фотографии с места преступления и попросил указать на что-то примечательное. Девушка долго всматривалась в фото головы девочки, вдруг подняла встревоженный взгляд на Дубина и после объяснила, что видела раньше такое тату. Все девочки, входившие в агентство «Star Garden», имели за левым ухом клеймо в виде символа омега, который присутствовал на визитных карточках и на вывеске. Всех под разным предлогом уговорили набить омегу, означавшую конец, как подсказала Юля, и доплачивали за это. Диме стало ясно, что дело не так просто, как казалось, он подозревал, что убийца - маньяк, потому как символизм присущ почти всем из них. Соне стало ясно, что ни Дима, ни Юля не дадут её в обиду. С ними она ощущала себя как на пуховой перине, защищённой и любимой. Подметив взгляд Димы на Соню, всего на пару секунд дольше, чем следует коллегам, Пчёлкина хитро улыбнулась в кулак и набрала Лёшу. Юле стало ясно, что между свидетелем и следователем что-то есть.