***
Мелованная бумага приятно скользила под пальцами, шелестела с тихим хрустом и словно гладила кожу подушечек в ответ. Обложка с теснёнными буквами прилипла ко второй ладони девушки, никак не решавшейся заговорить. Не сложно, не страшно, но что-то мешало рассказать о том, что тяготит душу. Громко захлопнув книгу, Соня понадеялась, что обратит на себя внимание, и повернула голову к волнующему свету уличных фонарей. — Берём ли мы во внимание, что наше влечение друг к другу становится явным для окружающих, или будем игнорировать это? — перебирая в пальчиках пододеяльник, спросила Соня и тут же пожалела об этом. — Не понимаю, о чём ты, — пряча глаза под светлыми бровями, пробурчал стоящий у окна Дима. — Да так, — девушка махнула рукой, — думала, что слова имеют смысл, а оказалось, — она нервно потёрла переносицу, не закончив фразу. — Слова имеют смысл, — хмуро произнёс Дубин, возвращаясь на уже законное место в палате — старый деревянный стул. — Это что-то значило, по крайней мере потому что у меня будут серьёзные проблемы. Тебе стоит забыть про произошедшее, такого больше не повторится, — мрачно просипел уставшим голосом парень, серьёзно смотря на девушку. — Как скажете, лейтенант Дубин, — криво улыбнулась Соня, стараясь скрыть обиду и злость, царапающие глотку после услышанного. Когда днём он говорил про значимость их действий, то имел ввиду вовсе не то, что сказал. И точно не то, что хотела слышать Лагунова. Диме нравилась Соня, как друг, как неофициальный коллега, как девушка, как человек, но она, в первую очередь, была свидетелем. Дима не любил смешивать личную жизнь и работу. Молодой человек постоянно контактирует с криминалом, нередко ставя жизнь под угрозу. Дубин не может подставить под удар её, это слишком опасно. — Тебе пора, — сквозь зубы сказала девушка, открывая книгу. — Посижу ещё, — вяло отозвался Дима, разминая затёкшую шею руками. — Дубин, у тебя своего дома что-ли нет? — огрызнулась она, пока её глаза бегали по строчкам и лицо выражало хладнокровное спокойствие. — Если что-то понадобится — звони, — Дима не стал спорить и поднялся на ноги, накидывая на плечи белый халат. — Мне няньки не нужны, — ядовито пропела Соня, не отрывая глаз от страницы. Смотреть на Дубина было также тяжело, как алкоголику в завязке на бутылку водки. — Как скажешь, — усмехнулся Дима, наклонился близко к лицу Лагуновой и поцеловал её в лоб. — Пока. — Катись к чертям, — не выдержав, крикнула она в след и раздражённо выдохнула, когда обнаружила, что книга закрыта, а номер страницы вылетел из головы.***
За окном мирно кружились неуверенные снежинки. Макаров не мог оторвать взгляд от панорамного окна с тех пор, как очнулся на кожаном диване в гостиной просторного дома Кирилла Гречкина. Он уснул после сладкого кофе и не заметил, как машина остановилась, его подхватили на руки и перенесли внутрь. Радовало одно — одежда была на нём. С кухни доносились тихие маты вперемешку со звоном посуды, струился тепловатый свет, приглашая всех желающих заглянуть в комнату. Заинтригованный юноша даже перевернулся на бок и подумывал заглянуть к Кириллу, но дёрнулся, увидев в дверях силуэт. — Я тебя разбудил, да? Прости, — приторно протянул Гречкин, и Макаров почти поверил в искреннее сожаление, если бы не дебильная ухмылка в полутени. — Что снилось? Снова я? — Не дай Бог, — сипло выдохнул Лёша и сонно потер прищуренные глаза. — Долго я спал? — Не особо, мой субботний сон длится дольше. К слову, я там ужин приготовил, — облокачиваясь на дверной косяк, Гречкин сложил руки на груди отнюдь не в пригласительном жесте. Юноша с интересом разглядывал Кирилла, пытаясь отыскать тень лукавства, затем поднялся и прошёл мимо, на кухню. На мраморном барном столе стояли 2 тарелки с похожим на пирог блюдом, пара блестящих бокалов и всего одна бутылка вина. Сглотнув слюну от аромата овощей, Макаров подошёл к раковине и открыл шкафчик под ним. В мусорном пакете матового чёрного цвета лежала коробка с криво приклеенной наклейкой. Оторвав бумажку, он прочëл «Грибной тимбаль с овощами». — Заказал, — демонстрируя улики, заключил Макаров и довольно улыбнулся. — Гречкин, когда ты разучишься пиздеть? — Никогда, котёнок, — стоя у стола, пропел Кирилл и пропустил мимо ушей тихое «Да ëб твою мать». — Красное или белое? — Красное, — недоумевая, ответил Лёша, ведь сосуд из тёмного стекла уже был выбран, зачем спрашивать, и сел за стойку. — Почему тебе так важно быть хорошим? Ты, якобы, готовишь ужин, сироткам помогаешь, контрольные в устной форме проводишь. Откуда этот комплекс неполноценности? — взяв в руки вилку, Макаров опустил её в тарелку, но так и не решился отломить кусок. — Потому что мой отец — мудак, — дежурно сказал Гречкин, передавая столовый нож юноше. — Он не хвалил меня, не уважал маму, водил маленького ребёнка по стрип-барам, хотя за это спасибо, — ухмыльнулся он, мечтательно поднимая глаза. — Раньше я пытался что-то ему доказать, но теперь это вошло в привычку, — вкручивая штопор в пробку, сказал Кирилл и остановился, когда винт вошёл на половину. — Это как пробежки по утрам. Сначала ты хочешь впечатлить друзей, соседку-милашку, живущую через 3 дома, а потом втягиваешься и не зависишь от кого-то. — Интересное мнение, — промычал Макаров, отправляя в рот второй кусок потрясающего французского блюда. — Хорошо, а если кто-то узнаёт о твоих «пробежках» и будет использовать это против тебя? — спросил он, кончиками пальцев касаясь краёв бокала. Макаров прозрачно намекал на то, что с травмами нужно работать, чтобы жить счастливо. — Это ты к чему? — удивился Гречкин, наполняя свой бокал вином. Одна капля, упавшая на светлый стол, не остановила его. Кирилл обошёл стол, встал за спину Лëши и стал наливать бордовую жидкость в пустой сосуд. — Папочка хочет знать, что задумал его котёнок, — спокойно, просяще, но в то же время строго проговорил парень бархатным голосом. — Котёнок хочет предупредить папочку, попросить быть его осторожным, — не донеся новую порцию вкуснейшего ужина до рта, хриплым, от неожиданного тона, голосом ответил Макаров. — Ментальные проблемы порой мешают понимать свои эмоции и поступки, что уж говорить о других людях и их тараканах в голове, — закончив говорить, Лёша подхватил бокал и отпил почти половину в один глоток. — И часто после снов со мной ты ловишь паничку? — спустя несколько минут напряжённого для юноши молчания загадочно спросил молодой человек. — Практически каждый раз, — ровно ответил Макаров, опуская взгляд в тарелку, лишь бы не видеть Кирилла сидящего напротив. — Это был не первый раз? — бесцветно спросил Гречкин, цедя вино, и вдруг поднял блестящие, влажные глаза на подростка. — Если тебе станет легче, то когда ты снишься мне, я чувствую себя примерно так же паршиво. — Что? — поперхнулся юноша, и сквозь кашель проскользнуло сдавленное «блять». За красочно описанными картинами сновидений помогло угнаться вино, без него Макаров не представлял, как смог бы поверить в слова Кирилла. Тот же ночной холод, резкая боль в груди и керосиновые слëзы сквозь дым и языки пламени. На секунду Лёша испугался, что говорил во сне. В голове была приятная лёгкость, наводящая на абсурдные мысли, которые просто необходимо сказать, потому что они не проходят дополнительной проверки на переправе между мозгом и ртом. Кажется, блокпост пустует, охранник вышел покурить. — А если это судьба? — допивая второй бокал, промолвил юноша и забыл про еду вовсе, стягивая тяжёлую толстовку с себя. — Нам снится один и тот же сон. Может мы как-то связаны? Хотя, нет. Я чувствую сильную ненависть к тебе за гибель сестры, потому и вижу это. Но ты… Ты не можешь мучаться из-за этого, ты же психопат. Ты не понимаешь, что чувствуют другие из-за собственного эго. Оно как гигантский воздушный шар, что бросает длинную тень на землю. — У моей мамы такие же глаза, как у тебя, — вдруг трепетно произнёс Кирилл, но будто осёкся и потупил взгляд. — Правда? — искренне удивился Лёша, дотрагиваясь до нижнего века. Ему вдруг показалось, что Гречкин хочет сменить тему, потому что эта неуместна. — Ты особо не говорил про маму. Почему? — Она умерла от рака, когда мне было шесть, — нехотя ответил парень и осушил бокал, зажимая зубами тонкое стекло стенок. — Сгорела за полгода на глазах. Она всегда заботилась обо мне, защищала, когда отец возвращался домой пьяным, и каждый вечер говорила, что ангелы оберегают мой сон. Я люблю её безумно, как никогда не любил никого. А теперь она сама стала ангелом, — он с надеждой устремил глаза вверх, и по щекам покатились несколько слëз. Макаров молча встал, обошёл стол и обнял парня, оставляя на макушке мелкие чувственные поцелуи. Говорить о таком тяжело, Лёша знает не понаслышке, и больше всего в такие моменты вернуть человека хотя бы на несколько минут. — Выходит, я тоже сирота. Ну, частично. Может твои слова про судьбу не такая уж и сиропная хуйня, — размазав предательски выступившие слëзы, Кирилл предпринял попытку посмотреть в красивые глаза юноши, но решил хоть раз отпустить мгновение и плыть по течению. — Я понятия не имею, какими будут наши отношения, сколько мы будем вместе, как кто к этому отнесётся. Я знаю, что мне комфортно с тобой здесь и сейчас, и хочу, чтобы сейчас длилось чуточку дольше, — опешив от чистоты слов, Макаров отпрянул от Кирилла, но остался перед ним. — О, прекрасный и невообразимый Алексей, согласны ли Вы с вашими красивейшими и умнейшими глазами, с вашей чудесной россыпью веснушек, с ужасными безразмерными кофтами и розовыми шрамами на руках стать моим партнёром? Врёт? Манипулирует? Шутит? Придуривается, чтобы посмотреть на реакцию? Провоцирует? Он готов был поверить в каждое из своих предположений, даже во все сразу, если то будет нужно. Доверие — это то, что Макаров однозначно точно и не под каким предлогом не испытывает к Кириллу Всеволодовичу Гречкину. — Мои веснушки шепчут «да», а шрамы подталкивают к этому, — Лёша прикоснулся к лицу парня и втянул его в долгий и робкий поцелуй. Повернувшись, Гречкин обнял мальчишку за талию и впервые почувствовал что-то под сердцем при физическом контакте с другим человеком. Он мог поклясться Богом, что это магия, что Макаров колдун с немыслимыми чарами. Что от его глаз струилось бархатное волшебство, окутывающее, завладевающее душой. Разорвав поцелуй, Кирилл зарылся носом в волосы юноши, втайне надеясь запомнить аромат ландыша навсегда. — Мне нужно отойти. Я, кажется, немного перебрал с вином, — бробурчал в шею Гречкина Лёша. — Прямо по коридору, вторая дверь слева, — оставив на макушке трепетный поцелуй, парень выпустил его из объятий. Скользя по дорогому паркету из черного дерева, Макаров с испуганной улыбкой смотрел в никуда. Мозг отказывался принять произошедшее, перекручивая в голове все возможные варианты. Может, Лёша до сих пор спит на мягком кожаном диване, тихо посапывая и глупо улыбаясь. Или Лёша слишком сильно надавил на лезвие последний раз и лежит в коме. Может, Лёша не выжил вместе с Лизой. Макаров дёрнул на себя дверь, облегчённо выдыхая из-за отсутствия стеклянных вставок в ней, и нырнул в светлое и просторное помещение. Самым шокирующим было не предложение встречаться, а тот удар сердца, которого не было. Он не может всерьёз что-то чувствовать к Кириллу, ему нельзя что-то чувствовать! Это немыслимо, нереально и комично. Бегая глазами по убранству ванной комнаты, Лёша, заметив раковину, тут же подошёл к ней и открыл кран. Нужно придерживаться сценарию «Мне что-то нехорошо», пока приводишь мысли в порядок. Да, Макарову нужно было остаться наедине с собой, чтобы разобраться в том, что, блять, происходит. Какого хуя ему не хочется плевать в лицо Кириллу каждый раз, когда он его видит? Почему он вообще до сих пор здесь? Когда все язвительные плевки в сторону Кирилла перестали быть правдой? Как и зачем ему в голову пришла идея играться с Гречкиным? Последний вопрос остаётся главным, написанным большими красными буквами и подчёркнутым дважды. Макаров действительно хочет сделать ему также больно или чувствует к Кириллу нечто большее, чем эстетическую симпатию? — Ну ты и мудак, — выплюнул Лёша в зеркало и умылся ледяной водой. — Что ж ты как мразь с человеком себя ведёшь? — проводя рукой по волосам, он зацепился взглядом за пёстрый кусок ткани на сушилке. Крадущейся походкой Макаров подошёл к трубе и присмотрелся. — Ахуеть, — только и смог проговорить юноша, снимая боксёры с золотисто-коричневыми динозаврами на лиловом фоне. — Кирилл! — Что? — слегка отразилось от стен дома. — Я такое тут нашёл, — смеялся Лёша, вылетая из ванной. — Ты обязан мне их подарить! — Чего блять? — загружая посудомойку, парень обернулся в сторону голоса и неловко улыбнулся. — А что в них такого? — Ты шутишь?! Это трусы с динозаврами, — прикладывая ткань к бёдрам, Макаров с вызовом смотрел на Кирилла. — С динозаврами! — Харош стебать, — возвращаясь к посудомойке, ответил Гречкин. — Трусы есть трусы, главное что попа не мёрзнет. — Да как ты не поймёшь? Динозавры, — задыхаясь, продолжал возбуждённый Лёша, — это удивительные существа. Они мощные, опасные и гигантские! — И именно поэтому я называю свой член Тирэксом, — ухмыльнулся парень, разливая остатки вина по бокалам. — Потому что он рычит? — вторя действиям Гречкина, юноша тоже ухмыльнулся, поднял бокал и осушил его один глотком, смотря в искрящиеся глаза напротив. В ответ он метнул холодный взгляд из-под упавшей на глаза чёлки и подошёл к Макарову, оставляя бутылку где-то на столе. Взяв ладонь юноши в свою, Кирилл приложил её к рельефному торсу и повёл вниз, заглядывая в глаза пронзительным, кипящим взглядом. Когда ладонь накрыла пах, её обожгло, даже через ткань, и Лёша хотел убрать руку, но чужая кисть крепко сжала её, осаждая сопротивление. — Мне страшно, — уставившись на свою ладонь в чужой, тихо проговорил Лёша. Гречкин моментально отпустил руку юноши и зажмурился, чувствуя к себе отвращение. — Прости, — тяжело выдохнул парень и отшатнулся. — Я не об этом, — юноша ловко перехватил его руку и смущённо опустил взгляд. — Я не представляю, как приму его в себя. — Кто тебе сказал, что я трахну тебя? — с облегчением и ухмылкой в половину рта спросил Гречкин. — Посмотри мне в глаза и скажи, что не хочешь меня? — бросил Макаров и с вызовом приподнял футболку, оголяя плоский живот. Взгляд голубых глаз жадно впился в полоску голой кожи и потемнел. Макаров довольно улыбнулся и победно улыбнулся. — Не ври хотя бы себе, Кирилл, — протянул Лёша, возвращаясь за стол. Он резко вспомнил про Соню и решил проверить телефон. Среди пары сообщений от Грома и Юли были смешные видосы и простые рецепты. Соня не писала. Сердце пропустили удар. А если ей стало хуже? С трудом отбросив тревожные мысли, Лёша коротко и лаконично поинтересовался самочувствием подруги и решил проверить почту. Может, из института ответили. Макаров и сам не знал, зачем подал заявку на конкурс режиссёров, и оттого ещё больше не понимал, зачем ждёт ответ. Письма не было. — Я не хочу тебя, — Гречкин вытащил телефон из рук юноши и напротив, — пока ты не доверяешь мне. А ты явно мне не доверяешь. Давай поговорим об этом. Лёша закусил щёку изнутри. Нет. Только не это. Недоверие к Кириллу — последняя приграда для влюблённости в него. Но рациональное начало по-прежнему спит. — Да, я тебе не доверяю. — Почему? — А сам не догадываешься? — едко прыснул Макаров, ища глазами бутылку вина. Кириллу нравился хмельной Лёша. Он расслабленный, почти блаженный и вместе с тем очень игривый. Даже если бы тот проклинал его, Гречкин не поверил бы в серьёзность проклятий. Вот он, настоящий. — Мне нужно слышать это от тебя, — чуть нахмурив брови, попросил парень. — Я привык к твоему высокомерию, самолюбию и заносчивости. Я глотаю твои едкие фразы, стреляю ими же в ответ. Потому что ты не такой. На самом деле ты другой. Ты заботливо покупаешь мне сладкий кофе после приступа паники, ты бережно относишься к моим личным границам, — Лёша не успел прикупить язык. Он не хотел говорить это, потому что слова являлись правдой. Глубоко вздохнув, Макаров окончательно сдался перед самим собой. — Все оскорбления, вся грубость — это моя защитная реакция, потому что я не хочу верить. Не хочу верить, что человек, принёсший мне столько боли, хороший, — на длинных ресницах скаталось пару капель, но воспалённые синие глаза впились в парня напротив. — Я пытаюсь переубедить себя, доказать, что ты ничтожество. В противном случае, я окажусь предателем. Я предам сестру. Но ложь, сказанная много раз, не становится правдой. Рвано выдохнув, Лёша закрыл лицо руками. Ему было ужасно стыдно. Пала последняя преграда. Он высказал Кириллу то, что не должен был, что было не позволено говорить тому, кто стал причиной смерти его Лизы. Но держать в себе это было невозможно. Нельзя пересадить розовый куст из сада в домашний горшок и ждать красивых цветков. Невозможно долго глотать мышьяк, чтобы похудеть ради красоты. Рано или поздно, это начнёт съедать изнутри. Лёша не осознавал, что ненависть к Гречкину переросла в ненависть к себе. А потом снова стала выливаться на Кирилла. — Ты должен увидеть это прямо сейчас, — горячо произнёс молодой человек и подошёл к юноше, виновато поджав губы.