***
Венчик кружил в танце молоко и яйца. На сковородке аппетитно шипели румяные сосиски. Протерев руки о полотенце на плече, Дима развернулся спиной к столешнице и облокотился на неё, вытаскивая из кармана телефон. — Врачи говорили что-то про твоё питание? Может тебе нужно потреблять больше витаминов или есть меньше жареного? — глядя поверх очков, стал расспрашивать молодой человек. — Думаю, мне можно всё, — протянула девушка, продолжая осматривать кухню, — по чуть-чуть. — Тебя не тошнит? — смотря в экран, поинтересовался Дубин. — Тошнит, — просто ответила Соня, смотря в окно. — После отмены препаратов проти тошноты так всегда. — Учащённое сердцебиение? — с оттенком утверждение спросил он. — Нет. — Голова кружится? — Нет, — удивлённо моргнула она и улыбнулась, осознав истинные мотивы расспроса. — Прекрати читать симптомы передозировки. Со мной всё нормально. — Прости, но нет. Пока ты находишься в зоне моей ответственности, я должен заботиться о тебе, — повернувшись к плите, Дима выложил начинавшие подгорать сосиски и отправил в сковороду яично-молочный коктейль. — Что следующее по списку? Свето- или звукочувствительность? — Есть там что-то про параноидальные голоса в голове? — раздражённо выдохнув, девушка поднялась и вышла на середину крошечной кухни. — Повышенная раздражительность — есть, — кисло улыбнулся Дубин, вновь прислоняясь бёдрами к столешнице. — Хватит, — вспылила Соня и попыталась отнять телефон, но Дима среагировал тут же и рванул руку с телефоном вверх. — Софья, успокойтесь, — мягко попросил он, самодовольно улыбаясь. Девушка, напротив, ещё больше взбесилась, рявкнула и подпрыгнула, хватаясь за воздух. — Дима! — взмолилась Соня и встала на носочки. Не зря физика — нелюбимый предмет Лагуновой, — коснувшись кончиками пальцев уголка матового чехла и уже чувствуя вкус победы, девушка потеряла равновесие и упала на Дубина, больно впечатывая его ягодицы в ручки выдвижных шкафчиков. Подняв глаза, Соня хотела обматерить парня, пихнуть его в живот и отобрать несчастный телефон, однако свободная рука трепетно легла ей на спину, а в глазах, находившихся близко, читался лёгкий испуг. Еле заметно дрогнувшие уголки губ заставили Лагунову забыть об откровенной наглости и вмешательстве в её личное пространство. В голове пронеслись картины из больничной душевой, приятно отдало в низ живота. — Если ты не прекратишь, я оседлаю тебя прямо на полу кухни, — сквозь сжатые зубы прошипела девушка, проводя пальчиком по линии челюсти. — Если ты не прекратишь, наш ужин сгорит, — непонимающе хлопнул глазами Дима и поспешил выключить плиту. — Сядь за стол. С тягостным чувством на душе девушка вернулась за стол. Её тянуло к Дубину нездоровой, тревожной и неотвратимой силой. Виктор Германович заставлял говорить о случае надругательства над Соней, и, кажется, только сейчас до неё полностью дошел смысл его слов, которые интерпретировались в покалеченной сознании неправильно. — Ты же понимаешь, что не обязана делать то, чего ты не хочешь? — вдруг осторожно начал Дубин, выкладывая на тарелку омлет. — О чём ты? — дрожащим голосом спросила Лагунова, испугавшись, не сказала ли она вслух свои мысли. — О том, — он поставил перед девушкой тарелку, — что взаимоотношения между мужчиной и женщиной не обязательно строятся на ущемлении свободы и прав одного из партнёров. — Так, — сложив руки на груди, девушка откинулась на спинку стула, стараясь отогнать навязчивые мысли. — Ты решил играть роль отца и рассказать про половое воспитание? — Если тебе так легче, — парень сел напротив, но не притронулся к еде. — Иногда в жизни происходят такие события, которые заставляют нас кардинально изменить мышление, даже если мы не замечаем этих изменений. Ты не являешься только сексуальным объектом для мужчин, их привлекает не только твоё тело. Лагунова с ужасом уставилась на лейтенанта. Ей не хотелось верить в то, что она слышала. Этого просто не может быть. Дима влез в её личное дело и узнал, что её изнасиловали. Других причин говорить о сексе в таком ключе просто не существовало. — О боже, — только и смогла выдавить из себя Соня, пока её глаза наполнялись слезами. — Ты… Как ты смел лезть в заключение моего врача? — девушка сжала кулаки, стараясь собраться, припустить эмоции. — Почему? Зачем ты это сделал? — Я знаю, что не должен был этого делать, и приношу свои извинения, — спокойным голосом ответил Дубин, протянул раскрытые ладони. — Если не веришь мне, положи два пальца сюда, — он указал на запястье левой руки, — и считай удары. Врать у меня никогда не получалось, — он невесомо кивнул на кисти, и девушка с опаской прикоснулась к его коже. — Я не работаю в полиции, — вдруг серьёзно сказал он. Пульс под пальцами был ровным ещё секунду после фразы, затем участился. — В покер с тобой не поиграть, — усмехнулась Соня, уверенне вжимая пальцы в руку. — Ты не обязана соглашаться с каждым моим словом, но я сделал это ради тебя. Заключение врача я видел лишь мельком, у твоего психолога не был, говорил только с директором, — смотря прямо в глаза девушки объяснял Дубин. — В душевой меня ввело в ступор твоё поведение. Это была не Соня, которая любит Эпоху Возрождения и Достоевского. После разговора с Ириной Васильевной мои догадки подтвердились. Если ты не хочешь говорить об этом, прямо сейчас скажи об этом, я отстану от тебя навсегда. — Дай подумать, — девушка нахмурила брови, отчего её нос мило поморщился. — Мы поговорим об этом, если ты ответишь на мой вопрос, — Дубин улыбнулся и плавно кивнул. — Твоя забота обо мне только по работе? — Когда я впервые тебя увидел, я не знал, что ты будешь сидеть на моей кухне и ужинать плохим омлетом в два часа ночи. Я испытываю к тебе беспричинную нежность, которую не могу объяснить чем-то рациональным, — пульс оставался стабильным, на лице не дрогнул ни один мускул. — Если ты не находилась бы под моей охраной, я всё равно накормил бы тебя. — Спасибо, что поделился этим, — тихо выдохнула Соня и почувствовала, как в ней разыгрался аппетит. Взяв в руки вилку, девушка принялась уплетать горячий омлет и, вместе с тем, рассказывать про своё неприятное прошлое. Долгий, тяжёлый разговор, которого Соня ждала и не хотела, состоялся. Лагунова поделилась тем, что ей рассказал психолог, своими эмоциями в момент насилия и сейчас, чувствуя нарастающую головную боль. — Ещё у меня есть диссоциация, — отправляя в рот последний кусок сосиски, промямлила она. — А что это такое? — с интересом участвуя в разговоре, Дима понимал, что тема важна для девушки. В груди что-то перемкнуло, и чужая боль и важность вдруг стала становиться своей. — У жертв насилия, особенно в детском возрасте, срабатывает механизм отделения, — взглянув на холодильник, девушка встала и уверенно подошла к нему. — Психика таким образом защищает человека, чтобы он не умер от моральной боли. Диссоциация — это когда ты отделяешь себя от действительности, якобы это не с тобой происходило, тебя не насиловали, — открыв холодильник, девушка увидела бутылку гранатового сока и приятно удивилась. — Могу я взять? — Да, конечно, — парень стоял на ногах, контролируя действия девушки. — Как это проявляется? — В первую очередь это мешает исцелению, потому что, — поставив на стол стеклянную бутылку с темно-бардовой жидкостью, Соня повернулась к шкафчикам, в поисках посуды, — для начала нужно принять факт насилия. — Я достану, садись, — мягко погладив Лагунова по спине, Дима достал с верхней полки стаканы. — Я проработала эту часть, смогла начать говорить с этим, но психика у человека гибкая, — наливая в посуду сок, девушка радостно улыбнулась, словно говорила о чём-то прекрасном и безопасном. — Моя уже привыкла отделять себя от реальности, и иногда я могу не осознавать, что происходящее вокруг реально. Либо могу отрицать то, что случилось несколько минут назад, — отпив терпкий напиток, Соня увидела шокированный взгляд Димы и поспешила его успокоить. — Нет, нет, тебе не стоит беспокоиться! В последний раз такое было год назад. Оставив в раковине грязную посуду для завтрашних себя, Соня и Дима отправились спать. На часах было около четырёх утра. Лагунова, пробиваемая дрожью уже второй час, благодарно улыбнулась, когда Дубин предложил ей свою кровать. Говорить о насилии, а в частности сексуальном, всегда тяжело для жертвы. Соня старалась медленно и глубоко дышать, чтобы хоть немного унять дрожь в ногах. Слушая размеренное дыхание молодого человека, лежащего на полу рядом с кроватью, Лагунова нервно теребила бинтовую повязку на правой руке. Девушка переживала, что рассказ о своих проблемах изменит отношение Димы к ней. Однако он не шутил, когда говорил, что испытывает к ней, ведь остался спать рядом, хотя мог бы лечь в гостиной на небольшом диване, который, в любом случае, являлся более комфортным местом сна, чем то, что на скорую руку соорудил парень. Соня перевернулась на бок и, вытащив обе ноги из-под одеяла, взглянула на мирно спящего Дубина, который отправился в мир грёз спустя пару минут, как пожелал спокойной ночи. Соня завидовала ему. Хотелось бы и ей так быстро засыпать.***
Макаров открыл глаза, тихо выдыхая. Кирилл спит уже по меньшей мере полчаса, прижимаясь к плечу юноши головой. Лёше же не спится. Подушка словно набита гвоздями, которые колют спину, футболка прилипла к шее и груди от горячего дыхания Гречкина. Юноша осторожно сполз вниз, чтобы не разбудить Кирилла, встал с кровати и захватив пачку сигарет, вышел на балкон. Влажный холодный воздух кусал кожу, колол нос, но дышать становилось легче. Загородный коттеджный посёлок дышал тишиной. Где-то вдалеке гудел самолёт. Вставив сигарету между губ, Макаров поджёг кончик. По щеке покатилась горячая слеза, которую тут же размазал ветер. — Неужели вся моя ненависть была бессмысленной? — всхлипнул Леша. — А если и всё остальные чувства бессмысленны? И жизнь бессмысленна?.. Пальцы обвили холодные перила балкона, до боли впиваясь в металл. Выдыхая дым, Макаров прикрыл глаза и улыбнулся. Невозможно, чтобы в одно мгновение человеку стало плевать на то, что жило в его душе больше года. Однако из каждого правила есть исключение. Окурок полетел вниз, на дорогой газон, тлея в воздухе. Проведя ладонью по щекам, Лёша наскоро вытер слёзы и отправился в теплую постель. Он не может повлиять на прошлое, изменить события, которые уже произошли, но может и хочет изменить будущее. По крайней мере своё. От прикосновения ледяных пальцев Гречкин поморщился во сне и сильнее прижал юношу к себе, сильнее укутывая обоих в кокон из одеяла. Под счёт ударов сердца под ухом Лёша расслабился и уснул.