Зачем растут липы на улице Драконовых Лапок? Зачем танцы, когда хочется поцелуев? Зачем поцелуи, когда стучат копыта? Члены городского самоуправления должны лично увидеть вас, чтобы сообразить, какое именно оружие подходит к вам больше всего, господин Ланцелот. © Е. Шварц, «Дракон»
— Тебе нравится подчиняться? — Ян провёл рукой по щеке Фредерики, задержал пальцы на нижней губе, ввёл чуть глубже, заставив облизать. Его давно уже мучил этот вопрос. С одной стороны, его, конечно, заводили её покорность и стремление угодить, с другой, это наводило на неприятные мысли, что даже его ближайшим сторонникам не нужны ни свобода, ни демократия, что они только и хотят найти себе господина. Конечно, Ян не хотел превращаться в какого-то моралфага, осуждающего людей за сексуальные пристрастия, но если бы она вела себя так только в сексе, но нет… Если же говорить именно про секс, жена никогда не проявляла инициативы, зато с покорной готовностью выполняла любые его желания. Это уже начало становиться довольно скучным. Внезапно Ян подумал, что Джессика не стала бы себя так вести. Он не всегда понимал её, но не сомневался в том, что она не боялась иметь собственные мысли и желания, а не слепо подчиняться мужчине. Это менее удобно, но более правильно в морально-этическом смысле. Более… демократично. Но мыслит ли такими категориями хоть кто-то в Галактике, кроме него? Люди не дорожат даже личной свободой, что уж говорить про чужую. Мужчины тиранят своих жён, матери — детей, дети — кошек и собак, начальники — подчиненных, а всех их скопом тиранит его белобрысое величество император Лоэнграмм, и всех всё устраивает. Ну, кроме кошек. Собакам нормально. Кроме Яна, и пошедших за ним на смерть. Ради него, похоже. Не ради свободы. Хотя, он, наверное, просто несправедлив к ним. Слишком устал. Надо снять напряжение, но сейчас смысложизненные вопросы почему-то казались важнее, чем секс. Имперцы остановили наступление, но это, конечно, временное затишье. Ян рассчитывал, что белобрысый просто блокирует их, чтобы не класть свои войска при штурме, ведь по логике время на его стороне, но тот бросает на него армию за армией, совершенно не щадя подданых. В Рейхе всегда было принято относиться к людям как к грязи, считать, что, как говорил один из тиранов древней Земли, бабы новых нарожают, но Ян недооценил масштаб. Его решительная, верящая в мирное небо над всеми жителями Галактики, за которое стоит бороться демократическими методами, Джессика так и осталась для него кем-то вроде прекрасной дамы — недоступным, недосягаемым идеалом, недопетой песней. Не любовницей, не женой. А Фредерика здесь, всё время рядом, его. Даже когда он должен был принести гибель её отцу, она осталась лояльна ему, Яну. Или всё-таки демократии? Но об этом никогда не спросит, он не настолько жесток. — Я задал вопрос, Фред, — повторил Ян, как ему казалось, ласково, но тут же понял, что таким же тоном, бывает, отдаёт приказы в бою. — Я… — жена смутилась, покраснела. Она красивая — правильные черты лица, изящный, немного вздёрнутый нос, большие золотисто-карие глаза, внешне она ему всегда нравилась, но Яну сейчас хотелось увидеть то, что стоит за внешностью. — Я давно влюбилась в тебя, ты же знаешь! Я сделаю всё, что ты хочешь! — А ты сама? — Ян улыбнулся как можно теплее, провёл рукой по её тонкому, но тренированному до поджарой хищности телу, несильно сжал грудь. Некрупная и упругая, она идеально ложилась в ладонь. — Чего ты хочешь? Фред придвинулась ближе к нему, забралась на колени. Коснулась губами шеи. Хищники тоже подчиняются вожаку стаи… только Ян всегда хотел считать себя человеком, а не зверем. — Просто трахни меня, — прошептала она на ухо. — Ты ведёшь себя так, как будто я сахарная. Почему-то Яну показалось, что только он может думать о таких вещах, как демократия и этика, наедине с обнаженной женщиной. Внезапно показалось несправедливым, что он никогда не мог перестать думать о других и стараться вести себя по-человечески, просто поддавшись инстинктам. Вот Лоэнграмм никогда ни в чём не сомневается, давая свободу хищной натуре и совсем не переживая, что чувствует очередная подстилка великого кайзера. Но к нему наверняка стоит очередь из желающих — Райнхард раздражающе, отвратительно идеален. Внезапно Ян почувствовал злость и даже что-то вроде зависти. Сколько раз он вспоминал личную встречу после Вермилиона или смотрел записи выступлений, его охватывало одно желание, совершенно ему не свойственное — зажать в кулаке безупречные золотые локоны и посильнее приложить «императора Галактики» лицом об стол, разбить его по-девичьи миловидную физиономию в кровь. Испортить слащавое совершенство. Красота внешняя часто прикрывает фальшивую, лживую суть — Яна научила этому ещё отцовская коллекция антиквариата.***
Когда искусственное небо Изерлона сымитировало утро, Яну доложили, отвратительно рано, что император, внезапно, предлагает переговоры. И он совершенно не сомневался, что разговаривать Лоэнграмм намерен именно с ним. Потому что ненавидит и хочет уничтожить. Удастся ли что-то выгадать и хотя бы спасти жизнь Фредерике и другим своим людям? Или его просто казнят? Но, может, в качестве мученика он окажется полезнее для демократии и свободы, чем живой? И всё же, он очень хотел бы спасти если не себя — это, наверное, невозможно, то Фредерику и всех остальных друзей и соратников. Ради них стоит пожертвовать собой, да будет ли польза от той жертвы? Ян всегда хотел стать историком, чтобы развеивать туман, скрывший прошлое, но но ему всю жизнь приходится пытаться разгадать, что готовит туманное будущее.