Бургомистр. Ладно. Что в городе? Тюремщик. Тихо. Однако пишут. Бургомистр. Что? Тюремщик. Буквы «Л» на стенах. Это значит — Ланцелот. Бургомистр. Ерунда. Буква «Л» обозначает — любим президента. Тюремщик. Ага. Значит, не сажать, которые пишут? Бургомистр. Нет, отчего же. Сажай. © Е. Шварц, «Дракон»
Обычно Вэньли не снились кошмары, скорее, кошмаром для него была явь, наполненная войной и политикой, гибелью демократии и победой авторитаризма, но сейчас что-то изменилось. Весь перелёт до Феззана его мучили слишком реалистичные кошмары, в которых закованный в черно-серебряный мундир, похожий своим словно припыленным видом и серым плащом на огромную моль Пауль фон Оберштайн был почему-то его отцом. Наверное, это из-за того, что Ян уже который раз изучал личные дела своих противников. Он понимал, что Райнхард фон Лоэнграмм находится под существенным влиянием главы имперской госбезопасности. Точнее, во многом зависит от него. Лоэнграмм в какой-то степени романтик-идеалист, тогда как Оберштайн — циник, но Лоэнграмм любит власть, это видно из всех его действий, и несмотря на весь свой романтизм прекрасно понимает ценность Оберштайна для себя. Но насколько каждый из них держит другого под контролем? Где пределы власти каждого и какое нарушение этих невидимых границ способно разрушить тандем? В кошмарах Яна херр моль, почему-то ставший его отцом, поучал его, доказывая, что демократия всегда проигрывает авторитарному режиму с сильным лидером, способным проявить решительность и взять силой желаемое — власть и территории соседних стран. А Ян спорил с ним, доказывая, что, во-первых, такие победы не приносят обществу в целом ничего хорошего, потому что в любом случае большая часть населения страны ничего с них не получает, кроме близких в цинковых гробах, а уровень жизни большей части народонаселения при демократии намного выше, во-вторых, после завоевания всегда остаётся ненависть побеждённых к завоевателю, что само по себе делает систему нестабильной, в-третьих, слабость авторитарных систем в отсутствии сменяемости власти — за долгие годы правления автократ отрывается от реальности, окружив себя только теми, кто говорит то, что хочет слышать он и что выгодно им, и чем дальше, тем больше верит в собственное всемогущество, отчего его решения имеют всё худшие последствия для государства, или наоборот, устаёт от дел правления и даёт слишком много свободы фаворитам. Но тот лишь насмешливо улыбался и говорил, что люди прекрасно обходятся без благосостояния и прав, что им самим нравится чувствовать на себе сильную руку. На это Ян отвечал, что после Рудольфа Гольденбаума Галактика пошла по худшему пути из возможных, но это вовсе не было единственным вероятным ходом истории. А потом не-отец предлагал ему посмотреть новые экспонаты его коллекции произведений искусства, которые оказывались механическими человекоподобными куклами с такими же искусственными глазами, как у своего хозяина. Ян смотрел на ту, что была в короне и белом плаще, и просыпался. Вероятно, подсознание за время сна обрабатывало те данные, над которыми он думал, бодрствуя, и таким образом говорило, кто на самом деле главный в неофициальном властном тандеме? Что же, это могло быть верным, а могло и не быть. Оберштайн… какие цели на самом деле преследует этот человек? Он — инвалид, в детстве и юности ему было нелегко, тем более, в таком государстве, как Галактический Рейх. Наверняка, это наложило серьёзный отпечаток на его личность. Он не на виду, в отличии от таких ярких лидеров, как Лоэнграмм или Ройенталь, но его влияние огромно. Преследует ли Оберштайн цель отомстить за унижения прошлого всему миру, стоя за спинами других? Или он хочет когда-нибудь заявить о себе по-настоящему открыто? Может ли моль оказаться истинным драконом?***
Погода на Феззане была хорошая — видимо, облака разогнали. А может, просто повезло. Сразу после посадки «Леду-2», конечно, окружили плотным черно-серебряным кольцом отряды Рейхсгвардии. Среди высокой делегации встречающих Ян с некоторым удивлением увидел самого кайзера Лоэнграмма в белом плаще, более худого и бледного, чем после Вермиллиона, почему-то опустившего глаза и не произнёсшего никаких слов приветствия, и застывшего за его левым плечом Оберштайна, напротив, вперившего в него цепкий холодный взгляд. Лицо главы имперской безопасности было таким застывшим, словно его обкололи ботоксом.«Товарищ, знай, пройдёт она, И демократия, и гласность, И вот тогда госбезопасность Припомнит наши имена!»
— вспомнил Ян строки какого-то великого поэта древности. Внезапно, к Яну и его спутникам шагнуло сразу несколько рейхсгвардецев. Он ожидал чего-то подобного, поэтому вскинул руки, приказывая своему сопровождению не вмешиваться. Есть вероятность, что тогда хотя бы останутся живы. И всё же, ему следовало лететь вообще одному, похоже. — Адмирал Ян Вэньли, вы арестованы, — тихо проговорил Оберштайн, чьё сходство с бледной серой молью только усилилось в ярком свете феззанского солнца. — Вас ждёт суд за организацию террористической группировки «Изерлонская республика»! — Я отрицаю всякую причастность к терроризму! — произнёс Ян как можно громче, пока на него надевали наручники. — Мои солдаты никогда никого не запугивали и не причиняли вреда гражданским! Требую внести это в протокол! — Стойте! — наконец заговорил Райнхард фон Лоэнграмм, до этого так и стоявший, опустив взгляд. Теперь серые глаза сверкнули холодной сталью. — Освободить их. Это приказ. — Мой кайзер, — тихо обратился к нему Оберштайн, с которого внезапно слетела маска неестественного спокойствия. — Этих террористов надо… — Мы уже слышали, — прервал его Лоэнграмм, поморщившись. — Он прав — они не террористы. Кажется, спецоперация пошла не по плану…