Nebel

Эльза. Зачем вы затеяли все это? Я не упрекаю вас — но все было так ясно и достойно. Вовсе не так страшно умереть молодой. Все состарятся, а ты нет. © Е. Шварц, «Дракон»

      Ян вскинул голову, глядя Императору Галактики в глаза. Обычно он старался воздействовать на людей более мягко, используя свою милую и безобидную для армейского командующего внешность, но сейчас он не видел реальной возможности воздействовать на Райнхарда фон Лоэнграмма и просто говорил то, что считал нужным. А может, все же попытаться как-то договориться с ним? Это же он проникся жаждой общения, хотя и очевидно, что его главная цель — отомстить за технический проигрыш под Вермиллионом, унизить и растоптать. И сила, нужно смотреть в глаза правде, на стороне Императора.       — Какой человек? — Лоэнграмм улыбнулся холодно и криво, глядя на Яна с явным чувством собственного превосходства. Ян заметил, как побели костяшки на его сжатой руке. — Кто-то из тех, кто отдавал вас под суд? Кто пытался убить?! Когда мы не сражались на поле боя, я таким не занимался, это для тех демократических крыс, которых вы защищали! Что плохого я или имперский режим сделали вам лично?!       Ян мягко улыбнулся, почти отзеркалив Лоэнграмма.       — Вы хотели меня арестовать. Вы оскорбили мои эстетические и этические принципы золотыми держателями для туалетной бумаги и эфиром вашего пропагандиста Шизарёва. Вы заблокировали соцсеть, так что я не могу даже написать своей жене. Ваше имперское СМИ создаёт помехи во время трансляции суда над Ульяновым, когда он получает слово, а мне интересно, что же он говорит. Вы захватили мою страну, убили моих сослуживцев, уничтожили нашу государственность, нашу гордость, пытаетесь сломать нашу самоидентичность…       — Что я должен сделать, чтобы вы перестали пороть чушь?! — Лоэнграмм презрительно скривился, теперь уже не скрывая гнев. Он набрал какой-то номер. — Привести Алексея Ульянова в императорский дворец завтра, хм, — он перевёл взгляд на Яна, — вы к часу дня вообще проснетесь? Один человек хочет услышать, чего он там наговорил, — бросил он резко и тут же скривил лицо ещё сильнее. — В смысле, есть ли у меня разрешение Оберштайна?! В час — значит в час! Приказ Императора! — Он резко сбросил вызов. — Довольны? Ваши демократические деятели так могут?       Видимо, Шизарёва и туалетную бумагу он счёл недостойными личного вмешательства.       — Получить разрешение Оберштайна? — Ян почесал в затылке. Возможно, он сейчас перегибал с произносимой самым серьезным голосом насмешкой, но, кажется, это идеальная возможность задеть Императора за живое так, чтобы он разгневался не только на Яна, но и на своего всесильного министра. — Думаю, чисто теоретически, если бы они оказались на одной стороне, в рамках одной системы, они бы справились…       — Вы просто не хотите примириться с тем, что загнали в угол сами себя, хотя я не раз предлагал вам пост адмирала! — Лоэнграмм резко вскочил, но тут же покачнулся, опершись ладонью об стол. — Поймите, система не имеет значения, имеют значение лишь личности, и те, кому вы преданы, не стоят вас!       Он провёл свободной рукой по лицу. Яну сначала показалось, что дело в злости, но пальцы блондина всея Галактики свело в нешуточном треморе. Ян подумал, что если сейчас Император свалится в обморок или с сердечным приступом, его же и объявят виновным в покушении.       — Вам нужно сесть, — Ян встал и придержал Лоэнграмма за плечи. Самому не верилось, что он это делает. На ощупь возникло ощущение, что под пафосным плащом там одни кости. Ну и ещё сердце — пульс явно был слишком сильным и быстрым, как будто оно пыталось пробить грудную клетку. — И, желательно, позвать врача.       Сейчас он говорил тем же тоном, каким обращался бы к кому-то из своих людей, стань тому дурно. Почему-то он был уверен, что Император в этом сильно нуждается сейчас. А потом это можно будет использовать…       — Со мной все в порядке! — Лоэнграмма передернуло, как от удара током. Кажется, он сам понял, что ложь слишком очевидна. — Пожалуйста, забудь об этом! — Проговорил он вдруг с почти просительной интонацией. — Эти приступы все чаще… Это отвратительно!       То есть убивать и шантажировать, оккупировать и завоёвывать — повод для гордости, а болезнь, в которой Лоэнграмм совершенно не виноват, — для стыда… Проклятая имперская логика!       — Совершенно нормально, что во время болезни ты не можешь вести себя как ни в чем не бывало, это совсем не делает тебя менее ценным как личность! — проговорил Ян, пока Император с его помощью садился. Выглядел он ещё более бледным, а белки глаз немного покраснели. — В этом и смысл современной демократии — все мы разные, нет идеала, к которому надо стремиться. У вас есть такой идеал — белый мужчина-воин, физически сильный и здоровый, но этот идеал — лишь миф, иллюзия. Быть больным, калекой, инвалидом — нормально! Стыдиться нечего!       Ян замолчал, решив, что очередную речь про демократию вполне могут не оценить.       — На словах, — губы Райнхарда перекосила невесёлая усмешка. — Ты, конечно, стараешься быть хорошим и демократичным, но многие ли у вас в Альянсе искренне так считают? Стали бы они, например, встречаться с больным или калекой? Насколько Оберштайну удалось собрать досье, твоя жена совершенно здорова…       — Для меня точно важно не это, — ответил Ян, хотя, действительно, доказать ему было нечем. — За других я не могу отвечать, но, думаю, есть много людей, которые не обратят внимание на то, что у тебя иногда кружится голова…       — Не только кружится… — Райнхард, кажется, решил, что раз уж Ян увидел один приступ, нужно рассказать ему все. — Знаешь, почему я решил, что должен провести переговоры с тобой? Я видел призрака Кирхайса… — Райнхард растерянно замолчал.       — И он призвал тебя к миру? — предположил Ян, поняв, что нить разговора оборвалась. А сейчас они заговорили о чем-то по-настоящему важном!       — Нет, то есть да… дело не в этом. Я подумал, что Император, который видит призраков — не самый лучший правитель Империи, правда?       Ян хорошо знал это выражение лица, много раз им виденное: «Спаси меня. Сотвори для меня чудо. Стань моим Волшебником!»       Но Ян умел творить чудеса лишь на поле боя. Исцеления никогда не входили в его компетенцию.