В Черных горах, недалеко от хижины дровосека, есть огромная пещера. И в пещере этой лежит книга, жалобная книга, исписанная почти до конца. К ней никто не прикасается, но страница за страницей прибавляется к написанным прежним, прибавляется каждый день. Кто пишет? Мир! Записаны, записаны все преступления преступников, все несчастья страдающих напрасно.
© Е. Шварц, «Дракон»
Яна всё сильнее накрывало чёрной тоской. Если раньше, в Изерлоне, ему казалось, что никому, кроме него, демократия и свобода не нужны, то теперь он понимал, что людей, за которых следовало бороться, было гораздо больше, чем ему казалось, но у них не было армии, она была у него. А он не справился по собственной… слабости? Глупости? Сейчас ему казались смешными собственные недавние мысли о том, чтобы, буквально, пожертвовать собой, попав под суд и казнь в Рейхе, и получить освещение в прессе. Что он хотел доказать, кому? Ульянов почти сыграл эту роль за него, да только все его слова суду глушились. Всё равно тех, кто ещё хочет свободы, независимости, демократии, слишком мало, а армия есть только у него, Яна. Замкнутый круг — без армии невозможно бороться, но и армия не может без тыла. Рейх с его отсталым социальным устройством имеет свои слабости, но для них не составляет проблемы набрать огромную орду — благо, рейховские солдаты, недавние крепостные, неприхотливы и нетребовательны в еде и содержании, и наштамповать на каторжных планетах, где никто не заботится об условиях работы, длине рабочего дня и тем более оплате, множество кораблей и орудий к ним. Всё это оказалось невозможным для Альянса, где жизнь граждан имеет ценность. Но они могли победить, если бы Ян обезглавил эту орду под Вермиллионом. Чего он так испугался, гибели мирного населения? Но это была бы вина Ройенталя и Миттермайера, а не его! Кстати про Миттермайера, Ян почти посочувствовал ему, когда Лоэнграмм спешно вызвал Волка Бури вместе с очередным отрядом подкрепления, чтобы спасти их от не-кайзера Рудольфа с обер-полицаем Картошкиным. Судя по физиономии Волка Бури, тот мысленно проклинал спешно скрывшихся в автомобиль «самых гениальных полководцев Галактики», не желающих самостоятельно разбираться, откуда на Рудольфа Канарейкина и полицейское управление готовилось нападение. — Что вы думаете про оранжевый парик? — спросил Лоэнграмм после нескольких минут тяжёлого молчания. — Меня больше впечатлило мыло с символикой Культа Земли, — Ян по привычке, совершенно механически, мягко улыбнулся и почесал в затылке. — А так же визитка Рубинского. Но лучше всего, конечно, коктейли Молотова в пластиковых бутылках. Кажется, ваши безопасники были в ударе… — Да, с мылом — это они заморочились, — согласился Лоэнграмм с усмешкой. — Я полагаю, это было своего рода наказание за арест Оберштайна. При нём эти клоуны не решились бы донимать меня подобным бредом. Кто-то из его людей решил показать мне, что без него я ничего не контролирую. — Значит, кто-то из охраны предан Оберштайну и слил им, что вы в больнице, — пожал плечами Ян. — Не самая лучшая новость… но «покушения» готовились в любом случае, просто при нём вы бы об этом узнали в последнюю очередь — зачем кайзеру вникать во всякие мелочи. — Вряд ли Оберштайн пропустил бы такую откровенную халтуру… — Лоэнграмм вперил в Яна очередной тяжёлый взгляд, заставляющий чувствовать себя неуютно. Как будто хочет съесть… — Но я ещё раз повторяю, это означает, что вам нельзя отходить от меня — настоящий убийца явно ходит не в оранжевом парике, и коктейль Молотова у него будет в нормальной бутылке. — Не могу сказать, что держусь за жизнь, — Ян отвернулся к окну. Судя по пейзажу, они уже приближались к дворцу. Понастроили… Раньше, без этого новодела, Феззан казался ему гораздо приятнее: уютнее и самобытнее. Имперцы портят всё, к чему прикасаются. Пришли на чужую территорию и начали всё переделывать, никого не спросив, да ещё удивляются, почему их любят только те, кто готов любить платно.***
— Это мои личные покои, вы можете воспользоваться ванной, минибаром… — Лоэнграмм махнул рукой с видом человека, не особенно понимающего, что и зачем он делает. — Слуг, пожалуй, лучше не вызывать, постарайтесь разобраться без них. Я сделаю распоряжения относительно ваших спутников и вернусь. И вот, возьмите… Он сунул Яну в руки запакованный комплект белья, судя по всему, прилагавшийся к имперской офицерской форме. — Благодарю, — Ян заставил себя вежливо кивнуть. Может быть, действительно открыть мини-бар? Раз уж предлагает… очень уж тоскливо… Ян скинул тяжёлый кайзеровский китель. Следовало хотя бы принять душ… гель из схваченного наугад флакончика никак не хотел пениться, присмотревшись, Вэньли понял, что это вовсе и не гель, а бальзам для вьющихся волос. Только сейчас до него дошло, что под личными покоями кайзер действительно подразумевал личные покои. Это заставило истерично рассмеяться. Ему раньше не приходило в голову, что локоны Лоэнграмма требуют какого-то специального ухода, но это же логично. По количеству флакончиков ванная выглядела почти девчачьей, у Фредерики их меньше… Бельё Лоэнграмм, видимо, тоже дал своё. Ян бы нормально отнёсся к тому, чтобы воспользоваться вещами Дасти или ещё кого-то из приятелей со времён учебы, это казалось нормальным и естественным, но это… Сам бы он точно не пустил Лоэнграмма в свою комнату, да он был уверен, что тот бы сморщил нос от недостатка пафоса. И бальзама для волос. Наверное, Лоэнграмм принял близко к сердцу, что Яна пытались убить на его территории, это стало чем-то вроде личного оскорбления и пятна на чести, вот и пытается как-то компенсировать. Но Ян ни на секунду не забыл: тот его намеренно выманил, чтобы арестовать. А мог бы вообще не захватывать Галактику, неужели ему мало планет Рейха? И разве освобождённые крепостные и лишенные прав аристократы так уж хорошо живут, чтобы лезть в чужие земли, вместо того, чтобы заниматься своими? Теперь казалось, что он полностью лишился привычного запаха, что от него пахнет Лоэнграммом, как будто сам Ян стал частью «Рейховского мира». Он говорил себе, что шампунь и надетое белье с рациональной точки зрения никак не могут влиять на его внутреннюю суть и являются лишь временной необходимостью, к тому же, готовность поделиться своими вещами вовсе не говорит о Лоэнграмме плохо, наоборот, но на уровне инстинкта запах всё равно ощущался как чужая метка. Внезапно Ян с испугом подумал, что, возможно, сам кайзер и стоит за «убийцами» с оранжевым париком и визиткой Рубинского, в смысле, это покушение сфабриковано по его заказу — чтобы убедить Яна в необходимости оставаться рядом с ним, в его покоях… но зачем? Это уже похоже на действия сексуального маньяка, которым Лоэнграмм, вроде бы, не является, да и цель из Вэньли какая-то сомнительная, мог бы найти кого-нибудь посимпатичнее и менее пропитого. К тому же, Лоэнграмм казался искренне удивлённым при появлении не-кайзера Рудольфа, а Яну всегда казалось, что он вовсе не гений актёрской игры, его максимумом в этом плане обычно было нечитаемо-высокомерное лицо. Пока сам предполагаемый маньяк не вернулся, Ян включил монитор. На первом попавшемся ему канале крутили какую-то киноленту, естественно, о войне. О чём ещё в Рейхе могут снимать кино? Нужно же как-то героизировать гигантские человеческие потери. Он усмехнулся, глядя на суровые, неестественно одухотворенные физиономии актеров, и пошёл искать какой-нибудь халат, чтобы не расхаживать перед Лоэнграммом в трусах. Песня на фоне играла соответствующая видеоряду:Солдат всегда здоров,
Солдат на всё готов,
И пыль, как из ковров,
Мы выбиваем из дорог.
И не остановиться,
И не сменить ноги,
Сияют наши лица,
Сверкают сапоги!
Вот так у глупых мальчишек и создаётся иллюзия, что война — это нечто романтическое. Но, всё же, армия необходима, особенно с таким соседом, как Рейх. Ян вспомнил, как отговаривал Юлиана становиться военным, но запрещать не стал. А какое право он имел запрещать? И всё же он хотел бы, чтобы приёмный сын выбрал другую профессию, более безопасную. Хотя кто может быть в безопасности рядом с Яном? А сам Ян не хотел себе такой судьбы, и всё же не мог бы выбрать другую. Его настоящей неисправимой ошибкой был только Вермиллион. Хотелось напиться, но он решил не брать алкоголь Лоэнграмма. Взгляд невольно упал на лежащие в нескольких местах, как напоминание, что хозяин покоев болен, блистеры с таблетками — одни, как он смог определить, для замедления сердечного ритма, назначение других осталось тайной.— На «первый-второй» рассчитайсь!
— Первый-второй…
Первый, шаг вперёд — в Вальхаллу!
— Первый-второй…
А каждый второй — тоже герой —
В Вальхаллу пойдёт вслед за тобой.
— Первый-второй.
Первый-второй.
Первый-второй…
Кто-то в Рейхе до сих пор верит, что убитые в бою воины попадают на вечный пир в Вальхаллу к одноглазому Одину, богу войны и победы. Это отделяет их от массы обычных умерших, попадающих в Хель, холодный и мрачный загробный мир. Ян всегда считал это признаком примитивного разума, которому нужно верить, что потери оправданы какой-то высшей целью, что идти на смерти и убийства — не выбор людей, а некое предназначение: «мы», как герои, попадём в Вальхаллу, а «они», чужие, унтерменши, — просто сдохнут.А перед нами всё цветёт —
За нами всё горит.
Не надо думать! — с нами тот,
Кто всё за нас решит.
Весёлые — не хмурые —
Вернёмся по домам,
Невесты белокурые
Наградой будут нам!
Впрочем, как человек, интересующийся историей, Ян знал, что изначально Легенды викингов предполагали, что все воины, павшие в битвах, как свои, так и чужие, попадают в Вальхаллу, где будут вечно повторять свои прижизненные бои, умирая и вновь воскресая каждый вечер. Иногда Ян представлял, как будет вновь и вновь сражаться в битве под Вермиллионом, возможно, именно такое загробное наказание он и заслуживает.— На «первый-второй» рассчитайсь!
— Первый-второй…
Первый, шаг вперёд — в Вальхаллу!
— Первый-второй…
А каждый второй — тоже герой —
В Вальхаллу пойдёт вслед за тобой.
— Первый-второй.
Первый-второй.
Первый-второй…
— Райнхард, вы когда-нибудь хотели попасть в Вальхаллу? — не удержался он от вопроса, внезапно обнаружив вернувшегося Императора. — Вы предлагаете меня убить, чтобы я не попал в Хель как умерший от болезни? — Лоэнграмм криво усмехнулся. — Вы очень добры.