Генрих. Ах, Эльза, Эльза! Ты всегда была немножко слишком добродетельна! Но это шло тебе. За скромностью твоей скрывается нечто. Дра-дра чувствует девушек. Он всегда выбирал самых многообещающих, шалун-попрыгун. А Ланцелот еще не пытался ухаживать за тобой? Эльза. Замолчи. Генрих. Впрочем, конечно, нет. Будь на твоем месте старая дура, он все равно полез бы сражаться. Ему все равно, кого спасать. Он и не разглядел, какая ты. Эльза. Мы только что познакомились. Генрих. Это не оправдание. Эльза. Ты звал меня только для того, чтобы сообщить все это? Генрих. О нет. Я звал тебя, чтобы спросить — хочешь выйти замуж за меня? Эльза. Перестань! Генрих. Я не шучу. Я уполномочен передать тебе следующее: если ты будешь послушна и в случае необходимости убьешь Ланцелота, то в награду дра-дра отпустит тебя. © Е. Шварц, «Дракон»
Раньше он думал, что жестокость — синоним эффективности. Нет, он ошибся, проявленная им по отношению к жителям Вестерланда жестокость — это компромат, компромат в руках Оберштайна. Интересно, скоро ли все узнают? Глупо было полагаться на министра безопасности! Продажные идиоты с париком и покушением — предупреждение, если Райнхард немедленно не освободит Оберштайна, следующий «выстрел» будет уже «на поражение», и, скорее всего, тоже через прессу… Райнхард почувствовал, что его прошибает холодный пот. Но больше всего он боялся не реакции адмиралов, аристократов, народа и армии, которые, в конце концов, вполне могут поверить, что правда о Вестерланде — всего лишь фальшивка, монтаж, а реакции стоящего сейчас перед ним Яна, плечо которого он так и не отпустил. Почему-то любое касание Яна воспринималось как электрический импульс, идущий по всему телу, хотелось всё время быть ближе, смотреть на него, говорить с ним. И прикасаться смелее, более тесно. Ян точно сможет отличить истину от лжи, но Райнхард и не хотел скрывать от него, что произошло с Вестерландом на самом деле. Эта мысль несколько сбила возбуждение, хоть и не до конца. Ян должен знать, поскольку именно он понимает, какого это — стоять перед подобным выбором. Но если бы Ян узнал об этом из новостей или, скажем, из присланного с зашифрованного адреса файла, он бы точно счёл Райнхарда чудовищем, с которым нельзя вести никакие переговоры. А сам Райнхард просто не может отвести взгляд от его лица, так что такой исход категорически нежелателен. — Спасибо, — в тёмных, полных стылой тоски глазах Яна мелькнуло подобие улыбки. Райнхард хотел бы, чтобы он улыбнулся по-настоящему, но, вероятно, никогда этого не удостоится. Странно, но желание увидеть сломленным куда-то пропало, потому что смотреть на его страдания оказалось по-настоящему тяжело. Хотелось обнять, прижать к себе, сказать, что всё будет хорошо, но Райнхард не сомневался, что от него Яну не нужно ничего подобного. Если уж родная сестра предпочла переживать своё горе подальше от него, хотя он был шокирован и раздавлен смертью Кирхайса не меньше, то уж враг точно лишь нехотя терпит его присутствие, чтобы обеспечить хоть какую-то безопасность своим спутникам. Но касаться Яна, конечно, хотелось совсем не по родственному… — Думаю, ты немного преувеличиваешь. Ты и я — все мы принимали решения жертвовать кем-то в бою. Или, может быть, Райнхард просто превращается в параноика, который боится собственной тени? Почему он уверен, что у Оберштайна были подготовлены каналы для обнародования компрометирующей информации в случае своего ареста или казни? Вполне возможно, Ян ничего не узнает… Оберштайн ведь с самого начала хотел убить его, а не использовать! Потому что боялся. Ян был опасен для имперских ценностей, самим своим существованием как будто показывая, что величие кайзера и преданность его доблестных вассалов ничего не стоят рядом с Чудотворцем. Что ты можешь быть каким угодно — слабым, больным, глупым, но в конечном итоге ты ничем не хуже кайзера Нового Рейха Райнхарда фон Лоэнграмма, ты такой же человек, не больше и не меньше. Только сам Ян совсем не был обычным человеком. На поле боя он превосходил Райнхарда, и тот ничего не мог с этим поделать, хоть политически, по факту, победил его. С помощью Оберштайна… — Не преувеличиваю, — Райнхард покачал головой, так что волосы на секунду упали на лицо, закрыв обзор. — Но сейчас ты, наверное, слишком устал для таких разговоров. — Если честно, сам Райнхард чувствовал себя измотанным. А Яну, судя по выражению лица, реально требовалось напиться и вырубиться. — Может быть, выпьешь со мной? — И поесть чего-нибудь попроси, — Ян слегка усмехнулся. — Если, конечно, для этого не надо идти в какую-нибудь парадную столовую. — Не надо, — Райнхард наконец заставил себя снять руку с его плеча. Согласие заставило его улыбнуться, как самому ему показалось, по-идиотски. — Слуги доставят в гостиную. Ты можешь скачать дворцовое приложение, утром появляется меню, можно сразу выбрать, что ты хочешь и когда. — Хорошо, — Ян поставил приложение на загрузку и смущённо улыбнулся. — Закажи пока что-то простое, какие-нибудь закуски, не хочу доставлять хлопот твоему персоналу. — Да, конечно, — Райнхард совершенно не знал, что может понравиться Аль-Фасильскому Волшебнику, и поэтому не глядя ткнул в закуску с пометкой «отлично подходит для романтического ужина». Он прекрасно понимал, что это не свидание, но хотел ненадолго представить, что это именно оно. Хотя, конечно, Ян бы никогда не согласился встречаться с ним по-настоящему, нечего и предлагать. К тому же, Райнхард боялся, что Ян просто высмеет его неопытность. В Альянсе в гомосексуальных отношениях не видели чего-то плохого, и рейховская пропаганда утверждала, что все там их, якобы, практикуют, но это могло быть сильным преувеличением или просто ложью. Ещё подростком Райнхард услышал по имперским СМИ признание пленного альянсовца, рассказывающего, как командир их подразделения в приказном порядке «вжарил ему под хвост». Правда, судя по характерным особенностям речи пленный был жителем Рейха, но тогда юный Райнхард этого не понял, зато всерьёз задумался о том, как происходит половой акт между двумя мужчинами и что это вообще значит — «вжарить под хвост». Впрочем, после того, что случилось с его сестрой, секс в целом казался ему чем-то очень противным и унизительным, и он просто не мог понять, как испытывать желание. Для этого человек должен был быть по-настоящему особенным и близким, как Кирхайс. В последнее время он стал обращать внимание на Хильду, которая была не только полезным соратником, но и другом, и красивой девушкой. А Ян точно не был другом, он был особенным и волшебным, но при этом враждебным и чужим. Хотя в тот момент, когда Райнхарду стало плохо, так не казалось. И когда он поставил вызов на громкую связь, было ощущение, что между ними возможно взаимопонимание. И за слова про Вермиллион он даже поблагодарил. Вообще-то, Райнхард понятия не имел, как утешать и поддерживать, но, видимо, на этот раз справился.***
«Мой кайзер, — гласила записка, прикреплённая к тарелке с устрицами. — Не извольте гневаться и не велите казнить искренне преданного вам человека! Не ради корысти, а только волей известного лица, спешу доложить: известное Вам лицо предупреждает, что если Вы не избавитесь от Вашего гостя, последствия могут быть непредсказуемыми и трагическими. Искренне преданный Вам Е. В., целую Ваши сапоги! P. S. На случай, если Вы сочтёте разумным последовать совету упомянутого лица, к записке прикреплена капсула с мощным снотворным. Легко растворяется в вине, но в сочетании с алкоголем опасна для жизни».