***
Он сидит в одиночестве на краю большого мата, старательно растягивается и так же пытается не слушать, что происходит вокруг. Кто-то ноет, что физруки над ними измываются, кто-то вспоминает список дел, кто-то просто сплетничает. Чонгук на выдохе ложится вперёд, ноги разведены в стороны, живот касается мата, как и пальцы ног. Старается слушать тянущую боль в пояснице и под коленями. — Ты хочешь, чтобы я поверил, что ты после пар поехал с ним в какую-то там студию, а потом у вас был петтинг, и ты, дай угадаю, стонал прямо в микрофон? — Последнего я тебе не говорил. — Да ты шутишь! Я не верю, что наш Мин-сонсэнним и правда… — Я тоже не верил, но это он поцеловал меня первым, так что… Чонгук сам не замечает, как вспыхивает. Поднимает голову, сжимает до скрипа зубы, и выглядит, наверно просто устрашающе. Плевать. Неужели можно быть таким идиотом? У Чонгука глаз дёргается каждый раз, когда кто-то рядом бессовестно обсуждает свою половую жизнь. Не потому, что сам не может (не исключено), а потому что слишком легкомысленно. Секс — это слишком личное, слишком трепетное и интимное, что-то между влюблёнными и только. Как можно выставлять всего себя напоказ? Тем более что… Кажется, теперь он точно убедился. Тот странный флирт между преподавателем литературы и чёртовым Пак Чимином не был шутками или плодом чьего-нибудь воображения. В целом, плевать, но всё ещё коробит от того, с какой лёгкостью Чимин готов разболтать о своей не самой безопасной связи. — Нет, ты правда смеёшься надо мной! — слишком громко восклицает Сокджин, и от этого ломит уши. — Верить или нет — твоё дело, — Чимин самодовольно усмехается и невозмутимо садится на шпагат. Чонгук пылает изнутри. Он даже не пытается отвести свой обозлённый взгляд. Наглый вульгарный выскочка! Чимин медленно поднимает веки, сталкивается с теми самыми молниями в чужих глазах. Чонгук очень хочет ему врезать, а он просто усмехается, кивает, как бы спрашивая «чего тебе?». Чонгук вскакивает с места и широким шагом уносится прочь прямо в незашнурованных кроссовках.***
— Мне нужно на тренировку сегодня, — не очень убедительно сопротивляется Чонгук, пока его за руку тащат в ближайшую кофейню. — Ты ведь хочешь, чтобы я пошёл с тобой? — улыбается в ответ Тэхён. — Тогда мне жизненно необходим кофе. — Ты ведь не будешь ждать, пока я натанцуюсь. Может не будешь тратить на это время? — Почему это не буду? — наигранно удивляется, подмигивает и улыбается так непередаваемо лучезарно, что Чонгук моментально сдаётся. Они идут по оживлённой центральной улице, месят ботинками местами неубранный мокрый снег. У Тэхёна шарф на плечах висит и совсем не закрывает красивую смуглую шею. Чонгуку всегда в такие моменты хочется остановить его и насильно затянуть потуже длинный бежевый кашемир. Но на улице совсем не холодно, да и Чонгук редко может так явно проявить свою заботу к нему. Кофейня с широкими панорамными окнами встречает привычным теплом и гомоном обилия людей. Оживлённая улица, тёплая, но всё равно не самая приятная погода и довольно низкие цены делают своё дело — компании друзей, влюблённые парочки и фрилансеры с ноутбуками тянутся в это уютное местечко, заполняя его до отказа. — Займи место, Гу, я пока возьму нам кофе, — говорит Тэхён, а Чонгук кивает, но поспешно сообщает, что пить ничего не собирается. Тэхён кивает вскользь, но слова его вряд ли воспринимает всерьёз. Чонгук не хочет наполнять желудок перед тренировкой, и это правда хотя бы отчасти, тем более что срабатывает и правда безотказно, потому что танцевать объевшимся на самом деле неприятно, а Чонгук не похож на того, кто плодотворной тренировке предпочтёт вкусный обед. И вот на кого ещё Чонгук совсем не похож, так это на человека, который может спокойно принимать чужие подарки. Даже не подарки, это уже начинает попахивать обеспечением, потому как повторяется катастрофически часто. Тэхён постоянно водит Чонгука по разным кафе, в которых цены, само собой, повыше чем в студенческой столовой, он, как и прямо сейчас, часто вызывается сделать заказ, а цену Чонгуку не сообщает, обворожительно отшучиваясь и заставляя просто мириться. Всего пару дней назад, встречая после очередной тренировки, он без предупреждений вызвал такси, хоть Чонгук и уговаривал ехать на автобусе, потому что скидываться на комфорт для его бюджета слишком накладно. Тэхён просто улыбается, говорит, ему приятно ухаживать за своим бесценным парнем, а Чонгук, изнывающий от одиночества всё время, проводимое врозь, всегда ведётся, едет к нему домой, готовит лёгкий ужин из его продуктов, накидывает его футболку после душа, спит в его постели. Это может показать приятным, буквально лучший расклад, если задуматься, но лишь при условии, что ты не Чон Чонгук, который очень не хочет от кого-то так сильно зависеть, но выбор имеет не большой, потому что Тэхён, он… Он невозможно обворожительный, любвеобильный и нежный. Он заботливый, чуткий и просто невероятный во всех отношениях. И Чонгук ловит себя на мысли, что бесстыдно любуется, когда усаживается за столик у окна и цепляется взглядом за его фигуру, за широкие плечи под большим клетчатым пальто, за взлохмоченные ветром волосы, за приветливую улыбку, за наполненный доброжелательностью взгляд. Чонгук всегда мечтал о такой вот беспросветной любви, и, кажется, получил большее, о чём только можно было мечтать. Как жаль, что человек никогда не может быть просто доволен. — Я взял один карамельный латте, но зато огромный, так что пей! Тэхён ставит на столик большой бумажный стакан, от которого тут же тянется сладковатый аромат карамели, кофе и тёплого молока, и усаживается напротив, отчего-то всё так же ярко улыбаясь. — «Ю кьюти Джиу девятнадцать девяносто девять», — Чонгук с лёгкой усмешкой читает оставленный на стакане ник и открывает крышку, чтобы немного остудить. — Напишешь ей? — Что? — на секунду хмурится Тэхён. — Ах, это! — и снова начинает улыбаться. — О боже, не понимаю я людей, которые простую доброжелательность принимают за подкаты! — Она симпатичная, — пожимает плечами Чонгук, скользя безразличным взглядом по стройной невысокой девушке-баристе. — Да что ты говоришь, знаток! — восклицает Тэхён, обхватывая руками стакан кофе, чтобы немного согреть пальцы. — Я? — удивляется Чонгук. — Это к тебе девчонки клеятся. — Ну извини, на лбу у меня не написано, что я влюблён в одного прекрасного мальчика, — парирует Ким. — И вообще… — делает небольшой глоток ароматного кофе, — не делай вид, что с тобой никто не флиртует постоянно. — Никогда, — тихо роняет Чонгук, сильно хмуря брови. Ещё одна больная неприятная тема, которую они с Тэхёном не успели обсудить. Не то чтобы он не обращает внимания на окружающих людей, но… К нему и правда практически никогда не подкатывают, и в какой-то момент это начинает не хило так бить по самооценке. Чонгук не из тех, кто очень ищет внимания людей, но это и правда немного тревожит, потому что… Что с ним не так? Он молодой, ухоженный, высокий. Неужели взгляд настолько враждебный? Неужели он одной своей аурой просто отпугивает от себя людей? — Да брось, я уверен, ты этого не замечаешь или не хочешь признаваться, — всё ещё паясничает Тэхён, совсем не осознавая глубину происходящих сейчас откровений, хоть это и можно было увидеть в сильно потемневших опущенных глазах. — Не знаю только, кто чаще пристаёт. Парни или девушки? — Никто… — Чонгук тускнеет на глазах, как-то сжимается весь и, кажется, вот-вот утечёт под стол. Тэхён хмурится, наконец начиная осознавать происходящее. — Эй, Гу, — нежно зовёт своего такого невозможно любимого парня и тянется за его ладонью через стол. — Ты чего поник? Эти знакомства ничего не значат, ты ведь знаешь? Чего расстраиваться… — Я знаю, — упрямо выдыхает Чонгук. — Просто… неужели я настолько отталкивающий? — и смотрит своего хёну в глаза этим своим невозможно печальным взглядом, от которого у Тэхёна непроизвольно сжимается сердце. — Ты чего… — шепчет Ким. — Ты чего придумал себе? — Я не нравлюсь людям, — совсем тихо подытоживает накопившиеся в голове мысли Чонгук. Он давно уже размышляет о таком. К нему не тянутся люди, и это самое точное, что он может о себе сказать. С ним не торопятся заводить дружбу, с ним не пытаются познакомиться на улице, с ним не хотят сближаться редкие знакомые. И дело даже не в том, что он не делает того же в ответ. Это, безусловно, правда, но Чонгук встречал людей, которые казались абсолютно такими же, но внимание к себе всё равно почему-то привлекали. Если начать копаться в этом можно и вовсе уйти с головой, потому что Чонгук начинает развивать эту странную тоску, начинает возвращаться к тому, что он самому себе слишком неприятен, что он с лёгкостью может найти обилие тех отталкивающих черт, что он жутко одинокий, противный своим родителям и редким людям рядом. В такие моменты Чонгук вспоминает, что он, к тому же, бездарность, что он неудачник, что он не умеет толком ничего, и, кажется, так ничему и никогда не научится. — Гу… — где-то на фоне продолжает лепетать Тэхён. Ох, этот Тэхён… Чонгук резко поднимает на него глаза, в которых уже и слёзы вот-вот готовы выступить, и обида плещется, и ещё так много всего. Что Тэхён находит в нём? Может быть, он и вовсе с ним лишь из-за факта их истинности? Чонгук боится о таком думать, потому что слишком быстро обесценивается целая жизнь, буквально меркнет. Тэхён — самое лучшее и искреннее их всего, что у него когда-либо было. Что если и он лишь подделка? — Ты очень красивый, нежный, и просто неописуемо прекрасный человек, — шепчет он. — Может быть, ты этого не замечаешь, но тебя часто провожают взглядом, ты увлекаешь, ты нравишься людям, и те, кто знают тебя, очень тебя ценят. Тем более как минимум один подкат на твоём счету точно есть, — он играет бровями, пытаясь поднять парню настроение. — Я ведь захотел познакомиться с тобой. — Ты захотел меня трахнуть, — поправляет его Чонгук, только сильнее убеждается, что не хочет сейчас позволять ему касаться своих рук. — Собственно, это и сделал. Тэхён молчит. Что ему тут говорить? Будь это не правда, он бы обязательно опроверг. Но факта их знакомства это не меняет. Тэхён не сможет даже рассказать ему о первых испытанных чувствах, о первой встрече, о самых первых мыслях о нём, потому что вспомнит лишь что-то вроде «классная задница». Тэхён был жутко пьяным, просто повёлся на реакцию собственного тела, а потом не смог даже как следует позаботиться о парне, позорно сбежал, потому что даже в том состоянии было невыносимо стыдно. — Прости… — поникшим голосом шепчет Тэхён. — Всё нормально, — быстро отмахивается Чонгук, начиная неловко собираться. — Идём уже. Время поджимает. Тэхён снова вызывает такси, а Чонгук не находит в себе сил протестовать. Они молча едут в машине, глядя в разные окна, молча заходят в пустынный театральный холл, Чонгук уходит переодеваться, а Тэхён видит приоткрытую дверь в концертом зале и быстро шагает туда, чтобы затаиться в темноте средних рядов и с замиранием сердца созерцать. Может быть, и правда повёлся на красивого мальчика в том клубе, но это не отменяет одного простого факта — Тэхён потратил всё проведённое вместе время на то, чтобы увидеть его изнутри, чтобы как можно лучше его рассмотреть, а потом обязательно влюбиться.***
Hurts — Lights
Один поворот за другим, начинает кружиться голова. Одно и то же движение на повторе, стёртые ступни. Взгляд в одну точку, пока тело вертится в центре пустой сцены. На полу лежит одинокий луч прожектора. Чонгук будет повторять пока не сделает идеально, будет кружиться на этой холодной сцене, пока не добьётся своего предела — вечность. К нему прикованы глаза. Это не похоже на внимание сотен, не похоже на взгляды танцоров или строгость хореографа. Это что-то абсолютно неописуемое, это что-то за гранью, это что-то такое личное и такое широкое во всех смыслах. Его глаза следят за каждым движением из темноты. Чонгук заметил его не раньше чем через час, но совершенно не подал вида. Сам не знает, перед кем выделывается, если в зале сейчас единственный человек, перед которым не нужно надевать маску. Чонгук не может — эти маски на нём уже намертво. Он останавливается в финальной позе, мышцы гудят от напряжения, медленно поднимает голову, желая убедиться только в одном. Убедится, что он очарован, что он совершенно сошёл с ума от одних только его движений. Чонгуку хочется, чтобы Тэхён был одержим, потому что сам одержим им до небывалых космических масштабов. Он абсолютно растворён в нём, как бы сильно не пытался этого скрывать. Шаги оглушают напряжённый слух, его приближение ощущается кожей. Чонгук не может пошевелится, стоит на одной ноге, упираясь носком второй в пол, мышцы замерли камнем под облегающей чёрной тканью. Сам он — статуя, мраморное изваяние, что слепит своей красотой. Великолепие — думает про себя Тэхён, пока неторопливо идёт на сцену, улыбаясь так темно и загадочно, что у Чонгука всё сводит внутри. Это сюрреалистично, это так волнительно и страшно, это до безумия страстно. Чонгук перестаёт дышать, когда поднятой руки касаются его холодные пальцы, когда ведут по обнажённой коже, останавливаясь на шее, где взволнованно бежит кровь. Тэхён кладёт руку ему на щёку, обводит пальцем скулы и приподнимает за подбородок. Чонгук безропотно повинуется, сам не понимает, почему поступает именно так, просто ведётся на магию его рук, его взгляда, его выжигающего взгляда. Дыхание срывается с губ, когда он понимает — этот человек действительно смотрит на него. Так смотрит, что не замечает больше никого и ничего вокруг. Это чувство не передать словами. Чонгук помнит, что стоит на сцене большого театра, помнит, что танцевал сейчас один, без музыки, без чувства, без указаний. Просто танцевал, оттачивая мастерство, в которое никогда не верил сам, в которое не верил никто, а теперь… Этот человек действительно им восхищается, этот человек действительно смотрит так неподдельно влюблённо. Чонгука ломает от запретности происходящего, от глубины и ответственности, от интимности и чувственности, потому что они совсем одни в этом огромном зале, где каждый звук прокатывается эхом по высоким стенам. Они одни в свете прожектора, они одни, но их могут застать в любой момент, и именно сейчас Тэхён совершенно опьяняюще ведёт ладонью по напряжённой спине, отчерчивает пальцами мышцы, словно выучил каждую наизусть. Он прощупывал их губами, Чонгук хорошо это помнит. Теперь эти губы касаются его, и статуя рушится, идёт трещинами. Чонгук опускает руки ему на шею, наконец стоит на двух ногах и отвечает на его поцелуи, всё так же зная, где они и каков риск. Он боится быть увиденным всю свою сознательную жизнь, боится предстать перед кем-либо в своём истинном обличии но, кажется, ради этого человека он только и хочет, что выворачиваться наизнанку. Ощущение пространства и времени исчезают, остаются где-то далеко, сейчас есть только он.***
Из раздевалки Чонгук выходит в рекордные девять вечера и ощущает себя выжатым, как бы банально это не звучало. Тэхён Жду тебя около главного входа Чонгук вздыхает, блокируя телефон. Сил совсем не осталось, а льющиеся из окон сумерки только усиливают желание лечь и уснуть до завтра. У себя в общежитии, у Тэхёна в постели, да хоть на диване в фойе — без разницы, просто вырубиться и ни о чём не думать. И дело, конечно, не столько в физической усталости в конце сложного дня, дело не в свалившихся на голову сложных партиях. Эту вымотанность скорее дарит Тэхён, и Чонгук не разобрался пока, нравится ему это или нет. Это состояние скорее зовётся смятением. Это непонимание, недоверие к тому, как приятно всё происходящее. Чонгук собирается с духом прежде, чем выйти к нему. Его руки на себе всё ещё обжигают, и Чонгук по-прежнему слышит в них слова любви. Они прекрасно общаются сейчас, но всё произошедшее так и не отважились обсудить. Чонгук не умеет такого, а Тэхён, наверно, просто опасается теперь, но точно всё понимает. Иначе зачем было делать то, что он сделал? Он всё понимает. На улице много людей, не смотрят на позднее время, вечер пятницы зажигает город изнутри. Чонгук сразу же видит своего уже как несколько дней парня около лестницы, идёт к нему устало, с трудом приподнимая уголок губ. Он настоятельно просил не обнимать на людях, а Тэхён держится, каких бы усилий ему это не стоило. Сегодня ночью и так получит сполна. — Идём, я уже вызвал такси, — берёт под локоть и бесцеремонно тянет. Чонгук покорно плетётся следом. — Куда так поздно? — тихо спрашивает уже в такси. Адрес на навигаторе незнакомый. — Сюрприз, — легко пожимает плечами Тэхён и отворачивается к окну. Хочется взять его за руку, переплести пальцы. Хочется упасть головой на плечо, поцеловать в шею. Хочется прижаться к нему и бесконечно ехать в комфортной машине, дремать под тихую музыку какого-то расслабляющего радио и никогда не останавливаться. Нельзя. Водитель косо посмотрит — это в лучшем случае. Скорее всего остановит машину и заставит выйти с оскорблениями и криками. Чонгук вздыхает, тоже отворачивается к окну. А так хочется легко и по-человечески, чтобы не осуждали, не тыкали пальцем, просто не трогали. Неужели ему запрещено любить?***
Troye Sivan — YOUTH
Чонгук непонимающе хмурится. Его ведут в неизвестное здание без вывески, лестница в подвал, коридор. Где-то на пути Тэхён берёт его за руку. Переплетает пальцы. Оборачивается через плечо, разменивает счастливую улыбку на испуганный взгляд Чонгука. Страшно касаться друг друга в общественном месте, куда бы они не пришли, но Тэхену странным образом доверяется. Как и всегда. Фейсконтроль, осмотри сумок, пароль на входе, поспешно оставленный в камере хранения рюкзак и бумажный браслет на запястье. Чонгук слышит музыку и пока что думает, его привели в какой-то классный клуб. В целом так и есть. За одним лишь исключением. Они оказываются в танцующей толпе. Тело тут же подхватывают пульсации. Чонгук любит и умеет танцевать, месяцем ранее вообще не представлял пятницу без клуба. С Тэхёном ещё ни разу не выбирались в такие места вместе — слишком заманчиво и при этом опасно. Насколько сложно будет держаться, когда соблазн касаться его увеличится в сто крат? Чонгук не замечает ЛГБТ-флаги на стенах, не отмечает довольно специфичный выбор песен, не замечает, какой здесь контингент. Только вспыхивает, когда Тэхён тянет за руку, резко прижимает к себе и целует. Глаза широко распахиваются, сначала страшно, а потом наконец понимает. Его ладони ложатся на поясницу, скользят ни разу не сдержанно — одна вверх, другая вниз. Резкий прилив удовольствия пронзает насквозь, Чонгук окольцовывает руками его шею, пока одна тэхёнова ладонь пробирается под футболку, а вторая сжимает бедро. Здесь можно, здесь не осудят чужую любовь. Чонгук внезапно улыбается-смеётся в поцелуй, размыкает губы, прижимаясь лбом к его лбу. Они синхронно двигаются под музыку, Тэхён пошло оглаживает его тело ладонями, и в этой близости столько непередаваемого удовольствия. Молодость? Да, наверно, это она и есть. Вспышки света бьют в глаза, и Чонгуку так хорошо ещё до единого коктейля. Зачем алкоголь, когда есть Тэхён? Зачем хоть что-нибудь постороннее, когда он может просто касаться своего парня? Усталость растворяется в жарком воздухе, толпа подпевает припев, и эти звуки выбрасывают всё постороннее из головы. На следующей песне Чонгук уже прыгает, вскидывает руки к потолку, тает под прикосновениями, осмеливается и прикасается сам. Пусть никогда не заканчивается. Пусть горит целую вечность.***
Улыбка не покидает его губы, даже когда усталость всё-таки стягивает мышцы, глаза закрываются, а Тэхён тоже касается всё ленивее, мягче. Около трёх часов ночи они выходят из клуба и едут к Тэхёну домой. Полчаса в такси за которые Чонгук ни разу не отводит от него глаз. Уши заложены от громкого звука, а ноги ломит и на коленях, наверно, появляются синяки. На шее засосы, но как-то плевать. Чонгук смеётся пьяно, и точно знает, что через пару минут заплачет от переизбытка эмоций. Это происходит уже в квартире, когда они снова несдержанно целуются, раздевая друг друга. Чонгук беспорядочно касается его параллельно с тем отстраняет — хочет что-то сказать. — Я так… боже, я так тебя люблю! — выпаливает, усаживаясь на кровать и глядя на него снизу вверх. — Я тоже тебя, Гу, — пылко шепчет Тэхён, упираясь коленом рядом с его бедром. На них уже нет футболок и тела так горячо соприкасаются, что опасно подскакивает пульс. — Только тебя, только тебя одного, слышишь? — беспорядочно шепчет он, осыпая его лицо поцелуями, ловя солёную влагу губами. Чонгук плачет, зная, что его слёзы сверкают в темноте. Ничего не может сделать с этой пульсацией внутри себя. — Спасибо, — стонет от давления между ног, — спасибо, что отвёл меня туда. Он не знает, как выражать то, что чувствует. Будь он чуть более трезв и чуть менее возбуждён сейчас, он бы обязательно ему это станцевал. Но Чонгук только сидит на кровати, обнимает его за талию и бёдра и пытается собрать свои чувства в слова. — Пожалуйста… давай ходить в такие места чаще… Тэхён смотрит в его огромные наполненные слезами глаза, улыбается от умиления, без слова слыша весь его живой восторг, и благодарность, которым суждено рассеяться в одно короткое мгновение… — Обязательно, Гу, — бездумно говорит Тэхён, снова целуя его, — сходим ещё раз как минимум потому, что ты, кажется, оставил там свой рюкзак… Чонгук крупно вздрагивает, ощущая резкую тяжесть в теле, как будто его чем-то ударили по голове. Глаза наполняются слезами с новой силой, и дальше следует накрывающая резко горечь осознания, лишь убеждающая, что за всё хорошее в этом мире нужно платить, а такие как Чонгук, и вовсе не способны на безмятежное счастье. В рюкзаке найдут его документы, а после всё окружение узнает, что эту ночь Чонгук провёл в гей-клубе. Чонгук плачет ещё не меньше часа, а потом засыпает у взволнованного и бестолково шепчущего что-то Тэхёна на руках.