Конечно, она жалела себя саму: так всегда бывает, когда люди оплакивают чью-то одинокую смерть. Джонатан Франзен — «Свобода»
Не сложно догадаться, что смятение так быстро не проходит, что боль не покидает бесследно, а сложности тем временем только накапливаются, в какой-то момент рискуя перевалиться через край и затопить всё вокруг. Чимин уже не в первый раз уходит в себя, когда не находит сил свыкнуться с окружающей действительностью, и теперь это всё больше кажется закономерностью или, того хуже, одним цельным падением в пропасть. Всё те же пропуски пар и репетиций, молчание и долгое затворничество, унылое лицо, глаза, лишённые всего хорошего. Сокджин снова пытается подступиться, но быстро это дело бросает, однажды зовёт Намджуна на помощь, но и тому ничего сделать не удаётся. Сокджин по итогу не без грусти умывает руки, благодаря друга хотя бы за возможность неловко пообщаться с Намджуном на кухне, и совсем не ожидая, кого ещё придётся встретить на пороге квартиры. Юнги около двух недель порывается подловить после занятий Ким Сокджина, который не теряется без друга, но всё равно ощутимо держится особняком. Подобрать нужные слова сложно, а ещё ужасно страшно, потому что этот парень всё ещё может ни о чём не знать, а связь между студентом и преподавателем всё ещё остаётся табуированной, из-за чего Юнги решает пойти не самым очевидным путём. Купив две путёвки на горячие источники, он с надеждами, но без явного ощущения, что затея эта может обернуться не поражением, шагает по неизвестному адресу субботним утром. Сокджин на настойчивый звонок в дверь ранним утром предпочитает не отвечать, сразу же укладывается обратно и встаёт только после четвёртого и последнего сигнала — того самого, после которого Юнги в подъезде окончательно тушуется и решает отбросить эту ужасную затею. — Вы что-то хотели? — Сокджин открывает дверь и раздражённо бросает незнакомцу в спину, а потом, когда тот медленно оборачивается, успевает испытать целый спектр эмоций от сконфуженного «блять» до радостного «ну наконец-то!». — Мин-сонсэнним! Доброе утро. Какими судьбами? Юнги сглатывает, в нерешительности замирая около лифта. Обычно этот парень с преподавателем так не разговаривает, но тут, видимо, все слишком хорошо всё понимают. В дискредитирующем положении тут только этот самый Мин-сонсэнним, и Сокджину нет никакой нужды церемониться с ним. — Доброе утро, — сдержанно улыбается мужчина, сжимая в руке небольшую дорожную сумку, чтобы хоть как-то унять дрожь. Волнительно. Чертовски волнительно и страшно. — Прости за беспокойство, я узнал твой адрес в университете. Чимин говорил, что живёт у тебя. — Есть такое, — охотно кивает Сокджин, секунду сомневается, нужно ли Чимину сейчас именно это, но потом всё же решает, что друга необходимо спасать, и отходит с пригласительным жестом. — Милости прошу, Мин-сонсэнним. Он намеренно зовёт его именно так, как бы указывая на пикантность ситуации, а Юнги молча злится, но совсем ничего не может сделать. — Чимин ещё спит, — говорит Сокджин, пока его гость снимает пальто и обувь. Отросшие чёрные волосы лезут в лицо, одежда такая же полуофициальная — он выглядит точно так же, как в университете, но Сокджин замечает, что сейчас сможет применить к нему оценочное «и правда красивый», как и в целом впервые воспринять его не как преподавателя, а как приятного молодого мужчину. — Мне лучше подождать? — уточняет Юнги. — Не думаю. Он целыми днями валяется в комнате и притворяется спящим, так что можете просто разбудить его. — Всё настолько плохо? — осторожно спрашивает Мин, а Сокджин, вероятно, кивает, потому что его ответа Чимин уже не слышит. Он подрывается с дивана, сквозь беспокойный сон осознавая, что голос Юнги ему вовсе не снится, вскакивает с постели, морщась от головной боли и одёргивая мятую белую футболку. Слегка затуманенным рассудком думает, что ещё успевает запереться в ванной и отгородиться шумом воды до тех пор, пока Юнги не уйдёт, но тот оказывается на пороге комнаты слишком быстро. — Привет? — робко звучит в тишине и смятении. Чимин ещё с минуту стоит неподвижно, как будто надеясь, что этот сон ещё удастся прогнать.Jamie xx, Romy — Loud Places
И именно в тот момент всё путается. Хочет, не хочет, ждёт или нет, жаждет его внимания или пытается отгородиться. Чимин не знает, потому что до встречи с ним казалось, очевидно, а теперь снова его взволнованное лицо перед глазами, его мягкие волосы, его кожа, которую руки ещё помнят наощупь. Он сдаётся так же быстро, как успевает вспомнить всё это. Их связывает так мало, но он и это не способен отпустить. — Зачем ты… — вырывается словно по инерции. Чимин очень не хочет это говорить, но «спасибо, что ты здесь» звучит как-то слишком жалко. Ему настолько хорошо и спокойно сейчас, что страшно от этой резкой перемены, от потоков тепла, окутывающих тело. Юнги хмурится, в последний момент решает, что церемониться сейчас будет очень неуместно. Чимин слишком плохо выглядит, чтобы это вытерпеть. — У меня есть две путёвки на горячие источники, — он вынимает бумажные билеты из паспорта, и Чимин впервые за долгие дни улыбается, несдержанно умиляясь его старомодности. Его тоже трогают материальные вещи? На сердце всё быстрее наступает тепло, словно он уже опустился в горячую воду. — Это всего лишь на ночь, автобус через два с половиной часа, — говорит он, выбирая, кажется, самую лучшую стратегию. — Составишь мне компанию? Никаких нравоучений, никакого сожаления и попыток понять. Разве это не то, в чём Чимин очень нуждался? В коридоре осторожно выглядывает голова Сокджина, и Чимин смотрит на него с околосчастливым успокоением на лице, затем снова возвращается к Юнги. — Мне нужно… я успею собраться? — ещё секунду ломается, но абсолютно сдаётся, когда Юнги громко и очень счастливо выдыхает. — На ночь всего ничего нужно, — начинает тараторить он, — сходишь в душ за полчаса. — Я соберу тебе вещи! — обозначает себя Сокджин. — Завтрак где-нибудь по пути захватите. Чимин нерешительно покачивается на месте и уже так несдержанно улыбается. Давно у него при слове «завтрак» так не разыгрывался аппетит. — Договорились, тогда? — осторожно уточняет Юнги. Всё ещё опасается, но тоже горит от восторга. — Да, — с закрытыми глазами выдыхает Чимин, резво шагая в ванную и только замирая у двери напоследок, чтобы всё с той же улыбкой посмотреть на Юнги, а затем подарить ему свой восторженный поцелуй в полыхнувшую сразу щёку. Быть любимым безмерно приятно, и это чувство заглушает любой страх. Чимин не готов расставаться с таким.***
Они едут в такси по согревающемуся весной городу. Чимину кажется, он ощущет это особенно явно — словно лёд трескает и отпускает закостенелое тело. Он выходил на улицу за время своего отчуждения, но словно совсем этого не чувствовал. Это было пусто, совсем не так, как сейчас. Чимин словно не ездил в такси пару лет, а теперь удивляется тому, как красив Сеул, а после — как приятны глазу открытые простраства. Это чувство не отпускает его вплоть до прибытия на место, до ужина в уютной забегаловке и заселения в отель. Юнги робко протягивает ему ключ от отдельного номера, слегка грустнеет, когда Чимин берёт его, а потом снова расцветает, потому что Чимин с пониманием улыбается и шагает в номер следом за Юнги. Тогда наступают первые поцелуи, на тумбочке забывается открытая бутылка соджу. Щёки горят, пока их целуют, а губы от тех же поцелуев уже приятно щиплет. Чимину кажется, он только что вышел из горячей ванны — тело мягкое, податливое, расслабленное. Он обнимает Юнги за плечи, обхватывает его торс ногами, забывая обо всём, что тревожило раньше, как будто этому затяжному состоянию не предшествовали сомнения в самом Юнги. Сейчас совсем не хочется об этом, сейчас бы просто ощущать, не думая, как быстро это способно рассеяться. Чимин пока не знает, а когда узнает, обязательно возненавидит это чувство целиком. Этот день подходит к концу, но он ещё способен подарить свои сюрпризы.***
Настроение переменяется словно по щелчку пальцев после недолгого, но особенно яркого секса на изголовье кровати. Чимин, ощущая себя вновь живым, совсем этого чувства не боится, боясь скорее это счастье упустить. Они идут к небольшому бассейну, который оказывается снятым только на них двоих, и тогда звучит первый тревожный звонок. Чимин сжимается, видя тёмную воду и поднимающийся пар. Воображение вырисовывается необозримую глубину. — Идёшь? — удивлённо спрашивает Юнги, спрыгивая в бассейн прямо с бортика. Чимин сглатывает, видя, как его обнажённые плечи исчезают в воде. В глазах, наверно, тот ещё ужас мерцает. — Я думал, будет что-то вроде джакузи, — с нервной усмешкой роняет Чимин, всё ещё неподвижно стоя на расстоянии в пару метров. Влажный воздух холодит кожу, короткие плавки неприятно липнут к бёдрам. Хочется сбежать обратно в душ. — Не любишь плавать? — без задней мысли спрашивает Юнги. Он проплывает на спине пару метров, останавливается, зачёсывая назад длинные чёрные волосы. Ему вполне комфортно, кажется. — Я боюсь глубины, — быстро выдыхает Чимин, и так же быстро, чтобы не передумать, шагает к лестнице. Юнги удивлённо смотрит на его дрожащую фигуру. Казалось, это от холода. Чимин неумело пытается спуститься в бассейн передом, на что Юнги быстро подплывает и объясняет, как нужно. Почему-то происходящее пугает не на шутку. Словно в неумении плавать скрывается нечто большее. — С этого края не так глубоко, — говорит Юнги, придерживая Чимина за руки, пока тот в самой настоящей панике шагает в воде. Он достаёт до дна, но вода обнимает его до самой шеи. Он паникует, когда та плещет в лицо, пытается вытянуться и мёртвой хваткой держится за Юнги. — Мы можем уйти, если хочешь… — Нет-нет! — поспешно вскрикивает Чимин, стоя в месте, где вода достаёт всего лишь до груди. Дальше не двинется, словно предвидит, что может сейчас произойти. Юнги умело держится на другом конце бассейна, плавает, периодически ныряет и подплывает. «Угроза» — так и шепчет сердце. Это продолжается недолго, в какой-то момент достигая того самого, что обязательно должно было произойти.Hurts — Ready to Go
— Хочешь, попробую научить тебя плавать, — предлагает Юнги, обнимая со спины и осторожно целуя в плечо. — Вряд ли из этого что-то выйдет. Я пробовал. — Я не настаиваю, — шепчет он, — просто можно попробовать. Можно попробовать? Чимин до одури боится доверять. Он в собственные ноги не верит, когда стоит в воде, но всё равно зачем-то заставляет себя кивнуть, а потом с трудом борется с панической атакой, когда Юнги подхватывает его тело на руки точно какую-то пушинку и пытается объснить, как двигать конечностями. Чимин слышит слабо, абсолютно теряет умение управлять собсвенным телом, и это снова напоминает о танцах. Он отчаянно тянет голову вверх, чувствуя, что мгновенно захлебнётся, стоит слегка расслабить шею. — Я рядом, — звучит где-то и правда рядом. Чимин отчаянно дышит, стараясь слышать эти слова и чувствовать эти руки на себе. Не так уж страшно? И правда. Настоящий ужас наступает, когда Юнги переворачивает на спину. Чимин не понимает, что происходит, каменеет, не находя сил даже вырваться. Лицо Юнги попадает в поле зрения, звучат наставления, как правильно плавать на спине. Вода мочит волосы, подступает к ушам, и Чимин больше не может управлять этим окаменевшим телом, как и той паникой, что вспыхивает особенно ярко. Рука Юнги на спине, но он её больше не чувствует. Улыбка Юнги прямо перед глазами, но это последнее, что удаётся увидеть прежде чем он начинает топить. Чимин не замечает, как сильно дёргается, сразу же осознаёт тот факт, что находится под водой. Она заливается в рот, нос, уши, а руки Юнги вдруг обозначаются так явно. Они держат, пока Чимин отчаянно тонет, дёргается и глотает горячую воду, всем своим телом впитывает эту смертельную опасность. Это не длится больше трёх секунд, но для Чимина ощущается, как время, за которое можно лишиться жизни. Что-то выдёргивает его на воздух и ставит на ноги, но он уже не может остановить задавившую истерику. Вода льётся потоками по телу, закрывает хлынувшие слёзы. Он кашлет и кричит, отчаянно плача и вырываясь. — Тише. Я здесь! Я рядом, — где-то далеко зовёт Юнги, а Чимин изо всех сил толкает его в грудь, бросаясь к спасительной лестнице. — Постой! Чимин уже с бортика бросает на него наполненный ужасом взгляд. Юнги поражённо смотрит в ответ, держась на взволновавшейся воде. Сегодня он почувствовал то, чего так сильно боялся всю жизнь. Он тонул, и его не могли спасти.***
После произошедшего сердце больше не останавливается. Чимин вылетает из комнаты, пробегает душевую, едва не падая на скользком полу. Он оборачивается, словно преследует его без малого страшный монстр, и это такая несусветная глупость, но он не способен её отогнать от себя. На улице уже наступает тёмный вечер, а он осознаёт это время только когда проносится мимо окна в холле. В такие моменты снова чувствует, что сходит с ума. Это не прошло, никуда это не делось. Он нездоров, он не спасён, он не спокоен. Все прошлые тревоги умножаются на новые, и этот итог его уничтожает. Чимин быстро сушит волосы и одевается, чтобы ещё до прихода Юнги в номер, сбежать на улицу. Во дворе можно посидеть около костра, отгородиться его треском от окружающей действительности. Чимину кажется, густой дым не будет для него столько же губительным, как окружающий везде и всюду кислород. Боль каждой неудачи, ужас произошедшей с Чонгуком трагедии, разрыв с самым близким человеком, измена и потерянные ориентиры сводят с ума вдруг с такой силой, словно всё это произошло только что. Юнги успокаивал, а теперь Чимин не может представить, что слушает его музыку. Словно чувства его, заключённые в чужих песнях, вдруг обратились отравой. Чимин прячет голову в капюшоне, руки — в толстых манжетах, оставляя открытыми только глаза, и те лишь затем, чтобы созерцать скрипящее совсем рядом пламя. Что произошло и почему Юнги вдруг стал внушать эти непонятные чувства? Он ничего не сделал, никак не обидел и не задел. Так почему же настолько больно и страшно? Почему весь его образ целиком внушает недоверие, а его желание помочь обращается попыткой утопить? — Чимин? Он и сам не знает ответ. — Прости, — звучит в воздухе, и оба не сразу могут осознать, кто именно это произносит. Они оба так виноваты, но один из них не может объяснить, в чём именно. Они оба сложные, но один не предпринимает попыток разобраться. — Я просто запаниковал, — быстро роняет Чимин, отворачиваясь, когда Юнги садится в кресло напротив. Это правда, но он молчит о том, что ему померещилось. Слишком ненавидит это чувство, слишком боится черпать его из далёкого и не до конца осознанного детства. Он ощущал, что его топят, и это ужасно само по себе. — Я понимаю. Откуда? — Я могу задать личный вопрос? — осторожно спрашивает, получая в ответ ужасно затравленный взгляд. Он не должен был это делать, но узнать сейчас слишком важно. — Попробуй, — Чимин надломлено улыбается. Прекрасно знает, что придётся сейчас рассказать. — Что произошло? Прямо сейчас? Это не очевидно, но Чимин точно знает, что вопрос этот о прошлом. — Моя сестра утонула, когда я был ребёнком. Юнги напряжённо замирает, хмурит брови и, как и все, строит это печальное выражение лица. — С кем не бывает, знаю, — с чёрной иронией улыбается Чимин. — Нет, — качает головой Юнги. И тут слишком многое понимает. — Просто, это… Когда это произошло, я был слишком маленьким, чтобы самостоятельно это осознать, — быстро говорит Чимин. Ему уже приходилось рассказывать о смерти Сынхи, но то, что он выдаст сейчас, не звучало ещё никогда. — Так вышло, что для меня ярче увиденного стала реакция мамы. Юнги напряжённо вглядывается в его лицо. — В первое время она от горя говорила, что это папа утопил Сынху. Он делает паузу, неизбежно давя слёзы. Невозможно удержаться уже сейчас, когда словно разобрался, понял наконец что к чему, но всё ещё по-детски ярко переживаешь это слово. Утопил. — Они плавали на лодке. Сынха ныряла с маской, а папа был занят установкой буёв и просто не заметил, что она пропадала дольше обычного, — Чимин громко сглатывает, но ком в горле никуда не девается. — Она запуталась в верёвках и не смогла выплыть из-под лодки. Я с берега видел, как он бросился в воду, но достал её уже не… неживой. Юнги всё так же смотрит. Ужас от предвкушения продолжения бьёт по нему особенно сильно. Он знает, как тяжело родителям даются переживания о детях. — Мама долго кричала, всё повторяла «утопил, утопил, утопил»… — Чимин… — Прости, что тебе пришлось это увидеть, — роняет с такой осязаемой болью и непомерно ужасным раскаянием. — С тех пор я чувствую, что вода… нет, — он запинается, — я чувствую, что есть вещи… некая неизбежная угроза, от которой тебя не может уберечь даже самый близкий человек. Юнги чувствует, что тяжелеет, наливается его переживаниями и широтой того, что спрятано внутри. — Поэтому ты знаешь, как бороться с панической атакой, — кивает, отстранённо глядя куда-то в землю. — Расскажешь, откуда у тебя клаустрофобия? — спрашивает Чимин, и звучит он чуть более облегчённо, но ужасно устало. Выплёскивать это приятно, но переживать заново слишком больно. — Ничего страшного не произошло, был просто испуг, — пожимает плечами Юнги. — Я с детства опасался закрытых пространств, но однажды я увидел чужой страх. Заблокировало машину, и ребёнок рядом со мной разволновался до истерики. Я почувствовал тогда… — Беспомощность, — заканчивает за него Чимин и резко тянется вперед, пересаживаясь к нему на колени и целуя. — Спасибо, что понимаешь мои чувства. — И тебе, — тонет вместе с поцелуем в его тёплой шее. — Меня никто ещё никогда так хорошо не понимал.