«Чуланчик с историями»

— Что ты здесь делаешь? — врываюсь на крышу и дышу как загнанная лошадь. Пробежка по лестнице на седьмой этаж — тяжелое спортивное испытание для человека, который не привык к изнуряющим нагрузкам. На свежем воздухе дышать легче. Грудная клетка расправляется и буйственные потоки кислорода проникают в легкие. Порывистый ветер бьет в лицо и щиплет кожу. Сильнее наматываю шарф и натягиваю шапку. Ньюман выбрал не лучшую погоду для того, чтобы показать свой бунтарский характер. — Сижу, — с кривой ухмылкой отвечает Уилл, наблюдая за моими попытками отдышаться. Усиливающие порывы холодного ветра треплют мои волосы, а снежинки, подхваченные порывами ветра, летят в глаза. — Как ты вообще не помер по пути? — Как ты можешь мне такое говорить? — каждое слово пропитано печалью и грустью, плохо скрывающихся за маской наигранности. — А что? Я со здоровыми легкими задыхаюсь, а ты должен был отбросить коньки где-то этаже на четвертом, — подхожу к Ньюману и сажусь рядом на холодный бетон, свесив ноги через край. Мы сидим на краю крыши семиэтажного здания больницы. Жуть! Уилл смотрит далеко вперед, рассматривая то, чего никогда не сможет увидеть, потому что радиус его путешествий ограничивается больницей, где бы она не находилась. Он щурит глаза от сильного ветра. Шарф намотан вокруг шеи в два слоя, а в капюшон толстовки уже успели нападать снежинки. Ньюман тяжело дышит. Грудь с трудом поднимается, застывает на несколько секунду без движений и снова опускает, а с его бедных и тонких губ слетает глухой свист. Наверное, если бы отчаяние имело свой звук, то им бы был свист, когда Уилл выдыхал. — Признай, /Т.И./? — требовательно и с вызовом — в этом весь Ньюман. — Разговоры о моей смерти помогают тебе контролировать ситуацию. Или создавать иллюзию контроля. — Непослушные темные пряди волос спадают на лоб и при малейшем дуновение ветерка подпрыгивают. — А ты точно умрешь от кифозного фиброза, а не от переохлаждения? — своим вопросом подтверждаю теорию Уилла, чем вызываю горькую ухмылку. Он снова глубоко вздыхает, и я вместе с ним, только я легко и свободно, а он надрывисто, словно пытается не вдохнуть кислород, а насильно протолкнуть его в легкие. С первого раза не получается и Уилл заходится кашлем. Моё сердце бешено грохочет в груди от страха, и я обнимаю его трясущиеся от кашля плечи, просто показывая, что я здесь, рядом. Кашель сменяется отдышкой, которая обычно приносит удовлетворение. Но легкие Уилла скрипя пропускают жалкие капли кислорода и возвращаются к своей стабильно фиговой работе. Он поправляет канюлю в носу, пытаясь размеренно подышать. Получается плохо. Я продолжаю его крепко обнимать, внимательно всматриваясь в бледное и осунувшееся лицо. Всё что от него осталось — это карие глаза, темные круги под глазами от вечной усталости и страха за то, что каждый вздох может стать последним и канюля, держащаяся на ушах. Взлохмачиваю его волосы и снежинки, успевшие осесть на темных прядях, разлетаются в стороны. — Оставаясь рядом со мной ты обрекаешь себя на боль, /Т.И./, — Уилл упрямо смотрит куда-то за горизонт, жадно поглощая взглядом всё, что может увидеть на таком расстоянии. — Думаешь я не знаю? — ветер уносит мой вопрос и только глубок пара, сорвавшийся с моих губ вместе со словами, подтверждает их сказанность. — Я каждый день спрашиваю себя, а что со мной будет, когда ты, — подобрать более корректное слово невозможно и я говорю, как есть, — умрешь? — Уилл вздрагивает и цепляется за увиденное вдалеке еще сильнее. Вижу это по его сосредоточенному выражению лица. — Говорю себе каждый день, что нужно прекращать ходить к тебе, чтобы потом было легче...отпустить, — отказываясь от противной истины собственных слов, беру Уилла под руку и кладу голову ему на плечо, чувствуя тоненькую струйка горячего воздуха, что срывается с его губ. Когда ему тяжело дышать только носом, он приоткрывает рот и часть не хватающего воздуха поступает в легкие. — Но я даже сутки не смогла продержаться, не встречаясь с тобой. Я безнадежна, Уилл, — упираюсь подбородком в плечо и выразительно смотрю на него. Ньюман поворачивается и соприкасает наши лбы, дыша тем воздухом, что выдыхаю я. Будь у меня возможность, я бы дышала за него. Он знает. Губы Ньюмана растягиваются в жалком подобие улыбки и грызущее чувство беспомощности уничтожает меня изнутри. Не выдавая своих переживаний, размеренно дышу через нос, вдыхая холодные потоки воздуха, как колючие шипы, впивающиеся в легкие. Тоже самое чувствует Уилл, только наоборот, когда не может глубоко и свободно вздохнуть. И миллионов шипов пронзают его грудные мышцы. — В общем не знаю, что буду делать без тебя, — серьезные нотки в моем голосе заставляют его улыбнуться, а когда минутка радости улетучивается, он долго смотрит на меня и после затянувшегося молчания целует. Его губы холодные. Мои почему-то теплые. Уилл всегда говорил, что наши с ним поцелуи особенные. Я всегда считала, что каким-то образом, мои губы, предчувствуя поцелуй с Уиллом, становились теплыми, нагреваясь только от одной мысли о поцелуях. — Ты не замерз? Может пойдем внутрь? — Уилл тихонечко кивает. Помогаю ему перевернуться и подняться на ноги, поддерживая за руку. Он перестал сопротивляться моей помощи, когда понял, что без меня не справится. В больничной палате Уилла все стерильно и чисто. Или как любит говорить он сам «тошнотворно». Закрываю дверь и усаживаю его на постель. От длительной и изнуряющей прогулки пешком он часто дышит и не может надышаться. Я снимаю с него шарф и куртку, оставив Уилла в его любимой толстовке. — /Т.И./, у меня кифозный фиброз, а не паралич. Я сам могу раздеться, — он встает с постели и останавливает мои попытки закончить начатое. Со своим метром восемьдесят Уилл возвышается надо мной как тоненькая, хрупкая, но высокая веточка, неустанно гнущаяся под тяжестью болезни. — Тебя обратно одеть? — он прыскает от смеха и по-настоящему улыбается, непринужденно. Кладу руки ему на плечи и усаживаю обратно на больничную койку. Он больше не сопротивляется. Единственное на что ему хватает сил — это снять ботинки. — Завтра придешь? — Уилл лежит на кровати на двух подушках, чтобы удобнее наблюдать за мной. Мне хочется закричать в голос, что я приду и завтра, и после завтра, и буду приходить каждый день в любую больницу мира. — Как будто у меня есть выбор, Ньюман, — он фыркает от приступа смеха и резко закашливается. Садится прямо на постели, прикладывает ладонь к груди, задыхаясь, кашляет, колотя кулаком по груди, словно пытаясь достучаться до легких и заставить их нормально работать. Подлетаю к нему и сажусь рядом на край постели. Приступ кашля потихоньку проходит и Уилл вытирает тыльной стороной ладони слезы на глазах. Я обхватываю его лицо руками, глубоко вдыхаю и свой кислород медленно выдыхаю в приоткрытые губы Уилла, вдыхая в его изголодавшееся тело столько воздуха сколько могу. До тех пор пока не начинается легкое головокружение. — /Т.И./ — ты мои легкие, — на его щеках загорается здоровый румянец. Кислород побежал по крови. — Чтобы я без тебя делал? — Задохнулся бы, — грожу ему пальцем, чтобы больше не вздумал смеяться, потому что у его легких еще не прошло головокружение и оказать новую помощь так быстро они не смогут. Уилл понимающе кивает, в знак благодарности целует и еще несколько секунд после удивленно смотрит на мои губы, не понимая почему они всегда теплые. Мне же хочется, чтобы этот вопрос был единственной его заботой. — Не умри пока меня не будет, — говорю уже на выходе из палаты. Уилл прав, я контролировала ситуацию, изо дня в день повторяя одно и тоже. — И я тебя люблю, /Т.И./...