Тысяча и одно лето

Когда он впервые увидел себя в зеркале, то не мог налюбоваться. Смотрел он при этом больше на зеркало, чем на себя самого, потому что в нём-то и не было ничего интересного. Себя он кучу раз до этого видел: в лужах после дождя, в маминых глазах, в каплях рассветной росы и на поверхности ручья. Но вот зеркало! Это для птенца оказалось невиданным чудом. Первый раз в жизни он видел настоящее зеркало. Родители принесли его с работы и поставили перед сыном, чтобы он увидел, как извозился за день в грязи, и понял, что стирать это всё будет сам. Но он за возможность посмотреть в зеркало был на всё согласен. Он помнил отражение себя самого так, будто это было вчера: маленький и живой, с яркими искорками в глазах. В лапах словно и не было ни костей, ни мышц - только чистая энергия, бьющая через край. Вся одежда в грязи и колючках, на рогах листья и паутина, на всём теле ушибы и царапины, а ему всё нипочём. Полные радости и счастья глаза смотрели прямо в светлое будущее, такое же яркое и звонкое, как и детство. До будущего лапой подать: надо только лечь спать - и вот оно, будущее! Новое утро, прекрасное и замечательное! В самый раз для того, чтобы наспех позавтракать и выскочить на улицу, весь день носиться по полям и тропинкам, объедая каждый куст с ягодами на своём пути, бегать у взрослых под лапами, задыхаясь от дорожной пыли, прыгать по камням и ручьям, лазать по деревьям и постоянно с них же падать. Он падал каждый день. Всё время спотыкался о камни, наступал на колючки, сдирал чешую, обо что-то царапался и ударялся, но будто и не чувствовал боли. Тут же вскакивал и мчался помогать маме, пока она его не прогонит со словами "иди отсюда, бестолковый". И правда - глядя в зеркало, он не видел у себя во взгляде ни капли понимания. Зато видел готовность к любому повороту событий. Такая живость и энергия таилась в собственном взгляде, что сейчас даже было завидно. Тогда его каждой мелочью можно было удивить и занять на целый день. Даже тем старым зеркалом. Во второй раз зеркало его совсем не волновало. Он смотрел на себя, но видел только страх и неуверенность. Большие круглые глаза, загнанный и напуганный взгляд, и только где-то на самой глубине зрачков свернулась хрупкая надежда и тихо дремала, дожидаясь своего часа. Птенец весь как-то сгорбился и сжался, плотно прижав крылья к бокам. Хвост хотелось подтянуть поближе, но он решил не выдавать взрослым драконам свой страх. Если они увидят в нём смелого и готового ко всему бойца - возьмут под своё крылышко. Когти сами собой сжались и подогнулись. Хотелось бы ему тогда их не видеть. За эти жуткие крючковатые птичьи когти над ним все соседские птенцы смеялись. Но сейчас всё по-другому. Он был там, где его когти - совсем не главное. Худое маленькое тело облегали опрятные жёлто-серые одежды. На груди висела брошка - его новый отличительный знак. На ней не было ни красивых камней, ни изящных узоров. Только орёл, сжимавший в когтях четырёхконечную звезду. На плечах покоились лапы отца. Они немного давили, но совсем не сильно. Статная фигура за спиной внушала уверенность в грядущем. Тот, кто всегда будет на его стороне, сейчас сидел с ним перед зеркалом и, птенец надеялся, смотрел на него с гордостью. Отец слишком высокий, чтобы в зеркале можно было увидеть его глаза. Птенец поднимал взгляд к верхнему краю и видел только отцовскую брошку. Почти такую же, как у него, но особенную - брошку регента. Тяжесть и тепло отцовских лап казались ему тяжестью и теплом возложенных на него надежд. Он стоял в начале нового пути и всё боялся сделать первый шаг, ещё не зная, чего от него ждут, но уже желая оправдать ожидания. В третий раз он увидел себя со стороны, когда в его комнату принесли большое зеркало. Красивое, чистое, в позолоченной узорной рамке. Птенец терпеливо дождался, когда слуги уйдут, и подскочил к новой вещи, чтобы посмотреть на себя ещё раз. Он стал выше и сильнее. Из тощего затисканного щенка он превратился в поджарого волчонка. Поза и шаг его были увереннее. Хвост больше не лип к задним лапам, а изящно стелился позади. Крылья не висели безвольными лохмотьями, а аккуратно прижались к бокам, как того требовал этикет. Сгорбленные плечи расправились, шея вытянулась и грациозно изогнулась, спина распрямилась. Он больше не сжимался в комок, словно боялся пинка в живот, а ходил, выпятив грудь, и брошка Ордена гордо сверкала на форме ученика Академии Звёздных Путей. И сама форма выглядела безупречно: чистая и опрятная, из дорогой и качественной ткани. На шее и лапах повязки, закрывающие красные следы от цепей. Опечаленный вид, нервно поджатые губы и потерянный взгляд, за которым он прятал свои сомнения и страх. Все от него что-то хотели, что-то с ним делали, а он ничего не понимал. Он рассказывал отцу, но тот не верил и отвечал, что так и надо. Будет послушным - станет гордостью Ордена. Пару недель он учился в Академии, а потом на долгие месяца возвращался в Альянс. Много взрослых драконов, много заданий, много работы, но так мало сил и еды. Пятеро друзей, сильнее и лучше него. Улыбчивый воспитатель приносит горький зелёный сок, морозящий язык. Он приятно спутывает мысли, позволяя затеряться в своём воображении. Иногда воспитатель на пару часов забирает кого-то из них к себе. От него возвращаются в слезах, прихрамывая, на трясущихся лапах, и припадают губами к баночкам с соком. Птенец был у воспитателя несколько раз. Отец говорил, что так надо, но он немного сомневался. Однажды тюремщик вместе с заветными склянками притащил им зеркало. Большое и старое, местами затянутое паутиной трещин. Он поставил его у стены, ни капли их не боясь, и предложил каждому подойти и взглянуть, во что они превращаются. Дракон не хотел приближаться к нему, но зелёные склянки на боках тюремщика звали и манили. Он лишь краем глаза посмотрел на своё отражение. Почти взрослый, высокий и худой, небрежно замотанный в грязные лохмотья. Затёртую шкуру украшали старые шрамы и свежие раны. Крылья глупо топорщились, хвост безвольно тянулся за ним по земле. На боках побои от частых драк, на плечах мелкие царапинки от когтей тюремщика, на шее следы его зубов. Лапы тонкие, но сильные. Крючковатые когти обломаны, и с них медленно сочится кровь. Чешуя утратила здоровый блеск, зато под ней перекатывались крепкие мышцы. Он выгнул шею дугой, опустив морду, и смотрел изподлобья, как бешеный зверь, готовый к атаке. Из приоткрытой пасти капала слюна с хлопьями жёлтой пены. Во взгляде застыла злоба и болезненное желание, но не было и жалкого подобия осознанности. Была жажда, дикая и необузданная, и знание, как исполнять приказы и вечно следовать за целью. Тюремщик разлил перед зеркалом эту зелёную дрянь и с заливистым смехом смотрел, как жадно они слизывают её с грязного пола, грозно рыча, готовые порвать друг друга на лоскуты. Овальное зеркало было заковано в резную серебряную раму, такую большую и богатую, словно для хозяина дома зеркало - ещё один лишний повод показать своё богатство. Дракон смотрел на своё отражение, но не видел в нём себя. Дорогие одежды, расшитые золотом и серебром, выдавали его статус каждому зрителю. На шее и рогах висели холодные украшения, ослепительно сверкавшие драгоценными камнями. Между блестящими чешуйками прослеживались пятна и полоски старых шрамов. Передние лапы в серых перчатках без пальцев были аккуратно сложены на столике перед зеркалом, и в полумраке комнаты жёлтыми огоньками горели золотые кольца. На морде застыло обманчивое выражение ледяного спокойствия, за которым дракон умело прятал страх и раздражение. Пустой взгляд застекленевших блёклых глаз выражал лишь одно стремление - служить. Тёмная фигура хозяина прорисовывалась за его спиной: жёлтые глаза с хищным прищуром, косой шрам через всю морду и умиротворённая улыбка. Он требовательно смотрел на своего советника, зная, что тот и так скажет и сделает всё, что ему захочется. Советник молча ждал приказов, не чувствуя того, как растворяется его личность, вдребезги разбитая и раскрошенная, как тюремное зеркало. Они нашли это пыльное зеркало в подвале, в руинах Старого Меадина. Смерть дышала в шею, голод грыз изнутри, новые раны горели огнём, а лапы были по локоть в чужой крови. Зеркало стало лишь небольшой отдушиной. Дракон поставил его у стены, протёр и взглянул на грязную поверхность. Шесть против всего мира. Он смотрел на своё отражение, но видел друзей за своей спиной. Охотники на охотников. Они все выглядели одинаково: дикие, злые, худые и отчаянные. Их чешуя потускнела, морды осунулись, а глаза глубже спрятались в глазницах и горели непримиримой яростью и жаждой мести. Изувеченные и разрушенные, они все состояли из ненависти, питались ею и вскармливали её кровью врагов. На когтях холодно сверкали заточенные до блеска лезвия. Лапы и плечи замотаны в пыльную дорожную одежду и перетянуты ремешками. Собственная шея перевязана окровавленной тряпкой. Их рельефные фигуры тянулись вверх, выточенные идеальной дисциплиной. Потерявшие жизнь и свободу, они выбрали целью тех, кто их уничтожил. Они не искали ничего, кроме отмщения. Им больше нечего было терять и бояться. Конечной точкой своего пути они негласно выбрали уничтожение тех, кто превратил их в это. Никто не сказал ни слова: все молча согласились с тем, что враг у них один, и это - союз Альянса и Орлов. На того, кем он стал сейчас, было больно смотреть. Пыльное зеркало отражало уже не дракона и не чудовище, а пустую оболочку. Он выцвел и истратил себя до основания. Крылья безвольно свисали вниз, иногда дёргаясь в жалких потугах подобраться и снова приклеиться к бокам, как требовала дисциплина. Хвост, подобно мёртвой змее, стелился между камней. Всё тело до самых плеч закрывала грязная и рваная дорожная одежда, но даже так было видно, как туго кожа обтягивает рёбра. Изрезанный и побитый, как больная собака, он сидел, сгорбившись, придвинув лапы друг к другу, и безучастно смотрел на своё отражение. Он не помнил, когда в последний раз видел свою улыбку в зеркале. Под глазами залегли чёрные тени, придавая и без того измученному и хмурому выражению морды ещё более унылый вид. Глаза совсем потускнели и из искрящихся ярких камней превратились в серое болото. Где-то в самой глубине безжизненных зрачков ещё тлели угольки ненависти и жажды мести, но под тяжёлым слоем бесконечной усталости они с каждой секундой остывали и скоро потухнут совсем. В нём не осталось ни жизни, ни желания, ни стремления. Всё, чем он был, разбили, стёрли в порошок и развеяли по ветру. Превратили в ручного зверька, прикормили какой-то мерзостью и обрекли на жалкое существование. Злоба, гнев и ненависть помогли ему выжечь из себя эту гниль, но и они себя исчерпали. За плечами - только серая потрескавшаяся стена. Теперь он остался совсем один, разрушенный и пустой. Но скоро это всё закончится. Скаджери небрежным движением отвернул зеркало к стене и подхватил валявшуюся на полу сумку. В ней лежало самое ценное на свете сокровище - доказательство того, что Рифальграль преступник и заслуживает смерти. Жаль, что право прикончить его достанется Скаммальзару. Хотя сейчас Скаджери уже было плевать, от чьих лап он умрёт. Пока регент жив, оковы ненависти и мести его не отпустят. Они так и будут висеть на нём тяжким грузом и тянуть к земле, напоминая о целях Агонии, об их едином желании и стремлении, на которое они поставили всё. Остальные Небесные Огни сейчас в плену, и у него осталось только одно последнее желание - освободить их. Если ради этого нужно заключить сделку с чудовищем - пусть так. Скаджери прикрепил сумку к поясу, разбежался, оттолкнулся лапами от пола и взмыл в небо. Его путь лежит к дому дьявола.