***
Комната плывет, когда Чуя приоткрывает глаза. Голова кажется тяжелой, в горле пересохло. Не впервые в жизни он проклинает себя за столь безответственное отношение ко спиртному. Он давно осознал тот факт, что его организму требуется меньше алкоголя, чем среднестатистическому 18-летнему парню, но тем не менее, каждый чертов раз, он совершает одну и ту же гребаную ошибку. Накахара пытается поднять голову, но тут же замечает, что его руки обвились вокруг чего-то. Вокруг руки. Руки Дазая. В его голове промелькнули воспоминания прошлой ночи. Полуночный поцелуй. Неистовое количество рюмок. Объятия. Бля. — Чуя? Он сказал это вслух? — Э-э, — пробормотал он и робко разжал пальцы. — Доброе утро. Дазай потирает свободной рукой лицо, затем смотрит на него. — Ты разговариваешь во сне. — Извини, — рыжик поворачивается и хватает бутылку, стоящую на тумбочке, выпивая половину за один присест, затем со вздохом плюхается обратно на простыни, — Мне часто снятся сны, и иногда слова от эмоций невольно вылетают. Шатен выглядит скорее удивленным, чем раздраженным. — Это нормально. Ты был очень проницателен. — Я ведь не говорил ничего странного? — Он всегда немного боялся, что однажды, когда он будет спать с кем-то в одной постели, ему приснится секс, отчего он будет издавать соответственные звуки. — Нет. Тебе снилось что-то странное? Чуя нахмурился, пытаясь вспомнить. — Кажется, за мной кто-то гнался. Копы или что-то в этом роде. Хотя мне такое часто снится, так что, полагаю, нет? — Ты просто бубнил случайные слова. Довольно забавно. — Мой бывший говорил, что это чертовски раздражает, — смеясь, говорит рыжеволосый. — Мои разговоры и храп. Я храпел? Он слегка вздохнул, когда палец Дазая коснулся его голого бедра, медленно продвигаясь вверх по его длине мягкими, поглаживающими движениями. — Нет. — Ха, — усмехается Чуя, — выкуси, Ромейн. — Ромейн? — Бывший, о котором идет речь... — Рука кудрявого проскальзывает под безразмерную рубашку; дыхание Чуи сбивается от легкого прикосновения к животу. — Хотя, я бы не хотел сейчас говорить о нем. — Согласен, — говорит Дазай и притягивает его к себе, обхватив рукой за талию, заставляя сердце меньшего бешено колотиться. Крепко держа его за спину, шатен целует его, нежно, медленно сводя с ума, не поддаваясь жалким попыткам парня углубить поцелуй. Когда он пытается запустить пальцы в волосы Осаму — и притянуть его ближе, черт возьми, — тот перехватывает его запястья и переворачивается, оказываясь над ним и смотря широко распахнутыми глазами кофейного оттенка. — Терпение — это добродетель, Чуя. — К черту добродетель, — выдыхает он. — Кому есть до этого дело? — Мне, и раз ты хочешь, чтобы я тебя трахнул, то и тебе. Часом Чуя хотел бы быть таким человеком, который не торопит события, смакует их, как бокал красного вина, но он, увы, не такой. Когда он чего-то хочет, это похоже на физическую жажду, которая разорвет его изнутри, если он не прислушается. Накахара сглатывает. — А если я не могу терпеть? — Значит сможешь. — Дазай медленно переплетает их руки, прижимая их к матрасу. Голова опускается ниже, обдавая шею рыжего теплым дыханием. — Я научу тебя быть терпеливым. — Чуя задыхается, когда Дазай прикусывает нежную кожу, немного посасывая и с непристойным изяществом оглаживая место языком. — Если ты, блять, оставишь мне засос, я тебя убью... Юноша чувствует, как на лице второго растягивается довольная улыбка. — Засос — ничто по сравнению с тем, как ты прижимался ко мне вчера. Это — это не то, что Чуя имел в виду! Ну, по крайней мере, не только это. Он берет в расчет семью Дазая. Парень не хочет, чтобы Хаяши задавала больше вопросов, чем нужно. — Я не прижимался! — Да? — Осаму вскидывает бровь, а затем опускается к его щеке, посыпая ее маленькими укусами и опускаясь все ниже. — Выходит, мы пережили две разные ночи. До сих пор он был уверен, что помнит все происходящее того дня, но, видимо, это не совсем не так. — Это из-за а-алкоголя, — пытается вымолвить Чуя, хотя голос его предательски дрожит с каждым поцелуем, оставленным на его коже. — Я становлюсь чрезмерно тактильным. — Думаю, это компенсировало тот факт, что поначалу ты меня всячески избегал. Грудь голубоглазого вздымается. И он смеет так говорить? — Ты, ах, делал то же самое, придурок... — Не-а, я тебя не избегал, — пробормотал Дазай, нащупав чувствительное место на шее юноши, от чего тот невольно подрагивает. Этот ублюдок уж точно знает, как себя вести! — Я просто не преследовал тебя. Как ему всегда удается переиначивать слова в свою пользу?! — Все равно, — шипит Чуя, напрягаясь в руках шатена, чтобы дать ему понять, что он усвоил урок о терпении, но сейчас пора бы уже перейти к делу! — То же самое, блять. Дазай отталкивается от лица рыжика и дерзко наклоняет голову, заставив того корчиться из-за прерванного наслаждения. — Поговори со мной. Чего ты так боишься? Чуя разевает рот. — Что, прямо сейчас? — Желательно в течение часа, — говорит Осаму, — чтобы ребята не уничтожили мою новую кухню, пока нас нет. Тут он понял, что не имеет ни малейшего представления о том, сколько сейчас времени. Или как рано. Часов в комнате нет. Впрочем, это меньшее из опасений Чуи. Самым большим из них является эта сука перед ним, заставляющая его говорить в качестве какой-то нездоровой формы прелюдии. Накахара обдумывает что сказать, что дается не так уж легко, пока он чувствует выпуклость члена Дазая. Взгляд Чуя бессознательно блуждает и останавливается на руках, прижимающих его к кровати. В комнате все еще довольно темно из-за плотных темно-коричневых штор, защищающих от дневного света, но ему все равно удается рассмотреть дюжину тонких белых шрамов. — Смотри на меня, — говорит ему кудрявый, сжимая его руки, вынудив Чую моргнуть от удивления, так как его мысли еще больше запутались. Это были...? — Я, э-э..., — пытается договорить он, — я знаю, ты сказал, что то было просто предложением, но, — его глаза снова опускаются, но он заставляет себя посмотреть на Дазая, откладывая остальное на потом, — просить кого-то переехать на другую сторону земного шара не кажется мне настолько несерьезным, чтобы назвать это предложением. Лицо Осаму не выдает ни единой эмоции, но он кивает, как бы намекая меньшему продолжать. Что он, собственно, и делает. — Ты мне нравишься, — искренне шепчет юноша. — Мне нравится то, что происходит между нами. И я не хочу все испортить... —он качает головой, — превращая это в нечто большее, когда и так достаточно хорошо. — Есть несколько выходов из этой ситуации, — говорит Дазай, заставляя парня нахмуриться. — Что если мы не испортим ее? Что, если мы превратим хорошее в нечто фантастическое? Что если... "Что если" не стоит всей этой гребаной драмы. Чуя смотрит на него в ответ, резко выдавая: — Я не фанат фантастики. Мысль, конечно, хороша, но... он не хочет провести остаток времени беспокоясь о том, что будет потом, или неловко сидеть на семейных ужинах с парнем, с которым ничего не вышло. Ему достаточно происходящего сейчас. Ничего больше он не хочет. — Ладно. Если кудрявый и разочарован его ответом, он этого не показывает. — Ладно? — недоумевает рыжеволосый. — И все? Тебе больше нечего сказать? — Теперь моя очередь в игре в правду, да? — И что же он скажет? — Если честно, — пробормотал Дазай и, к удивлению Чуи, наклонился, чтобы поцеловать его плечо, просунув колено между ног Чуя и обеспечив ему столь необходимое трение. — Я не против. В конце концов, мы же договаривались о чем-то простом. Вот именно! Чуя до сих пор не понимает, почему это вообще оказалось вопросом. Дазай не похож на человека, у которого могут возникнуть чувства после того, как он несколько раз кого-то трахнул. — И как я уже сказал... — Откинув голову назад, рыжеволосый слышит над собой голос, его бедра снова и снова прижимаются к колену второго для давления. — Я человек терпеливый. Я умею ждать. Что...? Его замешательство длится недолго, Осаму растворяет мысли в белом шуме, как только прижимает юношу к матрасу и целует. Накахара разрывается от пульсирующей потребности, скрутившейся в животе, а кудрявый с каждым движением губ наращивает интенсивность поцелуя, играя с языком голубоглазого, и наслаждается тем, как весь мир Чуи, по-видимому, сводится к нему самому, а все мысли и заботы, которые у него когда-либо были, исчезают в неважной пыли. Как же хорош Дазай и как это несправедливо, ведь достаточно ему лишь крепко прижаться всем своим весом к юноше, пока продолжает прелюдию, и Чуя готов на все, лишь бы член оказался внутри него. Так оно и происходит. Осаму не спешит готовить рыжеволосого — любит подразнить; но зная, что жалобы и нытье заставят ублюдка двигаться еще медленнее, Чуя довольствуется тихими, хнычущими стонами и вздохами, и негромкими оскорблениями, проскальзывающие мимо его языка. К тому времени, когда Дазай, наконец, вводит в него свой член, Чуя не знает, кричать ему от облегчения или для того, чтобы тот двигался быстрее, так как рыжеволосый уже несколько часов находится на грани оргазма и в то же время еще далек от него. Шатен двигается медленно, глубокими толчками, и заглушает парня умопомрачительными поцелуями, которые затягивают Накахару в омут. Кончая в первый раз, он заглушает крик, кусая плечо кудрявого, пьянея от ощущения, запаха и голоса Дазая. Поскольку одного раза как всегда недостаточно, голубоглазый впивается ногтями в спину второго, говоря, чтобы тот двигался быстрее, и обвивает его торс ногами, изменяя угол проникновения и купаясь в блаженстве своего первого оргазма и легком дискомфорте от чрезмерной чувствительности. Он снова близок, чертовски близок, как вдруг из другой комнаты доносится громкий смех и тихие голоса. В голове Чуи каша, парень морщится от испуга. — Мы слишком громкие? — шепчет он. — Не, нормально, — шепчет Дазай, прижимаясь к его шее. Он продолжает двигаться в том же ритме, но немного медленнее и менее бешено, как будто только осознал, что в квартире до сих пор куча людей. — Звукоизоляция в квартире хорошая. Рыжеволосый кивает, но не проходит и секунды, как прямо за дверью раздаются приглушенные звуки — шаги, а затем шепот: — Может, постучать? Господи Иисусе. Чуя хватает Дазая за плечи. — Ты запер дверь?! — Физически он готов оттолкнуть его и спрятаться под одеялом, на худший случай. Мысленно он скорее умрет, чем остановит процесс. А Осаму, сволочь, видимо забавляется этой херней. — Неа. — По-любому, — говорит мужской голос — похоже, Танизаки. — Стучи ты, — отвечает другой — Хигучи, наверное? — Мне страшно. Чуя щипает Дазая за кожу. — Сделай что-нибудь! — Они не войдут. — А если войдут?! — Готов поспорить. — Ты-... — Я не хочу входить, — шепчет Танизаки. — Спросим стоя здесь. — Согласна. Хороший план. Чуя тихо вдыхает и благодарит Бога, но осознает, что ему придется терпеть глупое самодовольное выражение лица шатена. В дверь быстро постучали три раза. Затем: — Дазай-сан? Чуя нисколечки не удивлен, когда кудрявый выбирает момент, безжалостно впиваясь в его простату, отчего ему приходится заглушать стон. — Да? — О, хорошо. Ты жив. Чуя-кун в порядке? — Чуя в полном порядке. Чуя хочет убить Дазая — но позже, потому что сейчас он максимально близок к завершению, настолько, что это даже больно. — Мы хотели узнать, как работает твоя плита? — Не работает, — спокойно говорит Осаму, хватая меньшего за заднюю часть бедра — как, блять, ему удается сохранять спокойствие, когда он глубоко в нем?! — Электрик приедет только в четверг. Лучше закажите еды на дом. Накахара благодарен за руку, зажимающую ему рот, потому что угол проникновения сейчас как никогда разрушает его самообладание с каждым толчком. — А, ладно. Танизаки все еще нервничает, голос дрожит, и если бы Чуя не был так занят тем, что его сейчас вдалбливают в кровать, он бы рассмеялся. — Тогда спасибо... — Он прерывается, словно хочет сказать что-то еще, но в конце концов, их шаги удаляются в другом направлении. Толчки шатена набирают скорость и пыл, и Чуе кажется, будто его легкие горят, как вдруг Дазай скользит рукой со рта на лоб, смахивая потную челку. Именно это приводит меньшего ко второму оргазму, мышцы дико сокращаются. Осаму заканчивает несколько мгновений спустя, опуская лицо на мокрую от пота рубашку рыжеволосого и позволяя себе немного отдышаться. Тихий, приглушенный смех вырывается из его уст. — Это было... — Забавно, — заканчивает Чуя, невольно улыбаясь. — Очень забавно, Дазай. Немного приподняв голову, Дазай ловит взгляд юноши, и хотя он молчит, выражение его лица говорит само за себя. Тебе понравилось. Да, Чуе понравилось, но он не собирается говорить об этом вслух. К счастью, кудрявый позволяет ему уйти от ответа. На этот раз Дазай первым выскальзывает из постели и исчезает в ванной, пока голубоглазый распластался на кровати, беря в руки телефон и избегая перспективы покинуть эту комнату. Хоть они и не были пойманы на месте преступления, да и большинство их друзей, вероятно, хорошо осведомлены о том, что происходит между ними, но это не значит, что ему не терпится поприветствовать их и делать вид, будто все они не в курсе, что несколько минут назад его поимели. У него есть достоинство. Осаму не очень-то помогает. После того, как он сделал свою часть работы по приведению их в порядок, он вытаскивает рыжика из постели и сует ему в руки пару серых треников, поскольку тому нечего надеть — кроме вчерашнего наряда, но он не наденет его. Брюки смотрятся на нем нелепо, а в сочетании с безразмерной рубашкой Дазая, Чуя чувствует себя одним из тех реперов из 2000х. Голубоглазый стягивает рубашку, глубокомысленно хмурясь. — Я чувствую себя глупо. — Ты отлично выглядишь, — Дазай подталкивает его к двери, положив руку на бедра. — Немного похож на Эминема, но гораздо красивее. Красивый Эминем. — Спасибо, — отвечает Чуя. Он, конечно, любит пытаться читать реп "love the way you lie" и "mockingbird" каждый раз в полупьяном и одиноком состоянии, но это не значит, что он хочет быть похожим на, черт возьми, Эминема! Но кудрявого это не волнует, посему он ведет их из своей комнаты на кухню, откуда исходит весь шум. Не все остались гости ночевать, но людей все равно довольно много. Йосано, сидящая у барной стойки, Коё, нарезающая помидоры рядом с ней, и Ранпо, разговаривающий с Танизаки и Хигучи. И все они оборачиваются, когда парни появляются в поле зрения. — Доброе утро. — Добрый день, — говорит Ранпо, поднимая свою чашку кофе с неприличным количество сливок сверху. — Вы завтракать хотите, или уже поели? Действительно, когда бы у них было время на ед... бля. Накахара закатывает глаза, прежде чем направиться к холодильнику, затем обращается к девушке за стойкой. — Ты заказываешь? — Ага, — щебечет Йосано, не отрывая глаз от своего телефона. — Тоже хочешь? Желудок Чуи урчит в мольбе о еде. — Да, пожалуйста. Умираю с голоду. Эдогава снова открывает рот, ухмыляясь, но голубоглазый бросает на него хмурый взгляд. — Даже не пытайся. — С тобой скучно, — отвечает тот с издевкой. — Какой смысл в френдцесте, если мы не можем с этого от души посмеяться? — Френдцест? — Мы так говорим, когда кто-то из нашего круга вступает в связь, — вклинилась Хигучи, всегда так готова помочь. Кажется, никто не обращает внимания на этот разговор, поэтому Чуя расслабляется, одновременно радуясь и немного удивляясь тому, как непринужденно они об этом говорят. — И часто такое случается? — не может не спросить он. У них ведь не такая уж большая компания, верно? Эдогава делает глоток своей сливочной бомбы. — Я переспал с 71,4% людей, присутствующими здесь прошлой ночью. Сейчас в моих планах Ода. Неприступный, зараза. Чуя подавляет смех, затем смотрит на Хигучи и Танизаки, кивающих, как будто это общеизвестно. — Что я могу сказать? — Ранпо пожимает плечами. — Я немного шлюха. — То же самое, — говорит рыжик, и хотя это уже не должно вызывать удивления, он немного напрягается, когда остальные тихо хихикают. Ему действительно нравятся друзья Дазая. Теперь и его друзья. Ранпо тоже признал его частью группы. Не то чтобы у Накахары раньше не было друзей. Ему всегда было с кем пообедать вместе в школе. Он хорошо ладил с другими танцорами. Но однажды, пока парень чахнул в постели после перелома лодыжки, он понял, что большинство этих дружеских отношений были мелкими, как лужа. Ни одни из них никогда не были достаточно глубокими для подобных разговоров. Отчасти Чуе немного грустно, что из всех мест он нашел свой круг общения в девяти тысячах километров от дома, но если это что-то и значит, то только то, что он должен наслаждаться этим, пока может.***
Временное облегчение от переезда в собственное жилье длится недолго. Работа возобновляется через несколько дней после Нового года. Когда Дазай не в кампусе, он работает в офисе отца помощником — единственная должность, которую ему могли предложить, дабы не обидеть других сотрудников, которые не родились Дазаем и не попали в успешную компанию. Осаму не возражает. Он вообще никогда не хотел иметь с семейным бизнесом ничего общего. Слишком хлопотно. Слишком скучно. Но теперь, когда за проверку бумажек начали платить, он покорно выполняет любые нудные задания, каждый день попадающие к нему на стол. Единственная полезная вещь, которую дает работа, — заставляет его с еще большим нетерпением ждать возможности провести свободное время с Чуей. Вот и все. Кудрявый отвечает на откровенно безмозглое электронное письмо, пришедшее на рабочую почту, когда на его столе зазвонил телефон. Звонит секретарь, посему Дазай отвечает простым: — Да? — Цусима-сан, Цусима-сама попросил вас явиться к нему в кабинет. Осаму неоднократно просил этого парня не называть его так, и тот факт, что он отказывается, то ли потому, что его мозг слишком забывчив, то ли потому, что он боится ненароком оскорбить председателя, выводит Дазая из себя. Он вроде не просит многого. — Скоро буду, — говорит он, — а Танака-кун? — Да, Ц... — Еще раз назовешь меня Цусима, я сам напишу заявление о твоем увольнении. Несмотря на звание помощника, Дазаю приходилось разговаривать с отцом всего один раз — в свой первый день, так что по ощущениям похоже на то, будто его отправили к школьному директору. Может быть, даже немного хуже. Мужчина, похоже, уже ждет его, жестом приглашая сесть. Шатен садится. Генэмон наливает два стакана виски и подталкивает один к нему. — Поговорим. Стоит мне поискать другого помощника? — Я хорошо справляюсь. — Задания слишком легки для такого человека, как он, и в этом проблема. — Тебя уважают? Дазай подавляет смех. — Нет. Он блудный сын председателя. Старшие считают его испорченным отродьем. Новички, скорее всего, просто ненавидят. Но уважение? Нет. — Я бы тоже не стал, — отвечает его отец, откидываясь в кресле, — но тебе придется их расположить к себе, если ты мечтаешь когда-нибудь сидеть на моем месте. Хоть раз в жизни подумай, черт побери, своим мозгом. Он ведь у тебя еще есть, верно? Осаму, вероятно, мог бы из кожи вон лезть, дабы доказать всем, что он стоит большего. Проблема лишь в том, что он не планирует занимать место отца. — Вроде был, ну... кажется есть, да. Его отец, вероятно, не оценил сарказма, так как он бросает на Дазая мрачный взгляд, а затем поворачивается к своему монитору и что-то печатает. — Я сказал Нобуко, что ты будешь сопровождать их дочь на предстоящем благотворительном вечере, — сообщает он ему. — Не заставляй меня жалеть об этом решении. — Я не говорил, что соглашусь. — Поэтому я и не спрашивал твоего мнения. — Тяжелый взгляд Генэмона скользит по нему. — Или слишком недосягаемая обязанность для тебя? Ты не можешь побыть чьим-то спутником в течение двух часов? Конечно, это не так. Дазай провел последние восемь лет своей жизни, встречаясь с важными шишками ради своей семьи. Два часа ничто по сравнению с этим. Но и в прошлый раз все начиналось именно так. Сначала благотворительный вечер. Потом их сватают, говоря как мило будут выглядеть их дети. — Всего два часа — говорит шатен. Отец только хихикает от сего заявления. — Говори таким тоном с кем-нибудь другим. Желательно, с Нобуко-кун, чтобы она не бросила тебя ради кого-то другого, как это сделала Йосано. — Должно быть, он уловил удивление Дазая, потому что тот выдохнул и сделал глоток своего напитка. — Мой знакомый недавно видел ее с кем-то рука об руку. Ты настолько плох, что Йосано немедленно стала искать тебе замену? — Я же говорил тебе. Мы устали притворяться, потому и расстались. — А я тебе скажу, что однажды, когда тебе придется самому воспитывать неблагодарное отродье, ты поймешь, что вел себя как ребенок. Кого волнует, что ты больше не любил ее? Ты должен делать то, что велю я. — Его отец тыкает пальцем на свою грудь. — Слышишь ли ты, как я жалуюсь, что работаю день и ночь только для того, чтобы мой сын прогуливал уроки и принимал наркотики, пока не попадет в больницу? Нет. Вырасти и научись быть мужчиной, Дазай. Формально это неправда, но ему каждый раз приходится слышать об инциденте с передозировкой, и ради того, чтобы поскорее уйти отсюда, Осаму говорит: — Да, отец. Я вырасту и научусь быть мужчиной. Что-нибудь еще? — Нет, — ворчит он. — Только не делай глупостей с Нобуко. Ее мать... — одна из юристов компании, — закончил за него Дазай, оттолкнувшись от стула. — Я в курсе, отец. Он все это уже слышал. Когда дверь закрывается, Дазай чувствует облегчение и что-то острое, едкое в груди. Как обычно после разговора с отцом. Вернувшись за свой стол, он радуется куче писем в своем почтовом ящике, пассивно-агрессивно отвечая кому-то, но не будучи при этом грубым. Прошел добрый час, когда в его кармане зажужжал телефон, и он достал его, видя на экране сообщение от Чуи. Ч: Сегодня вечером. Ты и я + бутылка красного вина. <i>Ч: ?</i> И вот так внутри сразу становится легко.