Сердце Горы: Взгляд Шалка

Ворину десять. На этот день его освобождают от занятий и молитв. Ритуал обязателен для всех, в ком есть хоть капля крови Дагот. В Когоруне есть храмы Мефалы, Боэты и Азуры, но главное, тайное, самое важное святилище глубоко под крепостью — и посвящено не им. Там разрешено появляться лишь высшим жрецам и лишь во время праздников и ритуалов, подобных сегодняшнему. Ворина долго ведут по коридорам, освещенным лишь магической искрой, которую создаёт его наставник, а потом оставляют в комнате, от­куда уже не разрешается выходить. Света там тоже нет, только камень. Наставник накладывает Ворину на лоб компресс из трав и туго перевязывают бинтом. Потом уходит. Ворин ждёт, по ощущениям, несколько часов; в комнате совершенно пусто, а стены гладкие и холодные. Компресс стягивает кожу, но снимать его нельзя. Ворин не любит молиться, потому читает вслух все светские поэмы, которые успел выучить украдкой. Да, это день его посвящения, новой возможности, которую даст ему Дом, но он хочет оставаться собой даже в мелочах. Наконец он слышит мягкие шаги. К нему приходят в абсолютной темноте. Осторожно касаются; компресс снимают, омывают лоб и волосы, вытирают досуха. Ведут прочь — Ворин думает только о том, как бы не споткнуться. В зале, где он оказывается, света так мало, что едва получается различать очертания предметов — и, наверное, не выходило бы и это, не отсидись Ворин в тёмной комнате. Ручеёк лавы течёт по центру помещения, источая жар. Зала высечена в толще камня. Сперва Ворину кажется, что дальняя стена ужасно неровная и испещрена какими-то извивающимися корнями, но потом он понимает, что смотрит на статую — огромное изображение Хермеуса Моры с раскрытым глазом в центре и щупальцами, обнимающими стены и заплетающимися вокруг колонн. Ворина подводят к каменному столу. На нём лежат три черепа — какой-то большой ящерицы, мера и неведомого создания, а ещё стоит коробка резной кости. — У рептилий есть теменной глаз*, — говорит один из жрецов. Ворин никогда его не видел; это пожилой кимер с ожогами на лице и пустыми глазницами. Жрец указывает в направлении стола, и Ворин послушно ощупывает первый череп. В области темени там и правда имеется небольшая естественная дырочка — куда меньше, чем глазница, но тем не менее. — У даэдра теменной глаз может быть внешним или внутренним. Им чужды ограничения плоти, — говорит второй жрец. Ворин ощупывает череп странного создания; там по крайней мере пять глазниц и два ряда зубов в каждой челюсти. — У меров третий глаз скрыт внутри мозга, — говорит наставник. — Он ослеп. Он не видит сквозь кости. Нам придётся пробудить его для тебя, сын дома Дагот, иначе ты не будешь ни слышать, ни видеть своих братьев и сестёр как подобает. Жрецы расстилают покрывало, и указывают Ворину лечь рядом с черепами. Стол просторен: это скорее помост. Слепой жрец садится сзади и зажимает голову Ворина в своих коленях. Другой открывает коробку и извлекает оттуда шило из тёмной кости. Его наконечник изогнут в форме буквы U с мелкими зубчиками по краям. Осмотрев внимательно инструмент, жрец опаляет его огненным дыханием. — Операция будет очень болезненной, — говорит он. — Необходимо, чтобы ты был в полном сознании и не издавал звуков. Оставшиея жрецы садятся рядом, и каждый из них берёт свой инструмент и какую-либо баночку со снадобьем. Наставник приставляет зубчатый конец инструмента к середине лба Ворина и начинает вращать ручку. Ворину кажется, что сверлят насквозь не лоб, а душу. Инструмент прорывает кожу, быстро преодолевает мягкие ткани и входит в кость. Давление и тупая боль — ничто в сравнении с бьющимся сердцем, но Ворин успокаивает себя, дыша так, как его учили. Магия требует своих испытаний. На самом деле, учиться пиромантии сложнее… и порой болезненнее. Вдруг слышится треск — кончик инструмента прошел кость. Наставник мгновенно останавливается, продолжая крепко держать инструмент за рукоятку. Берёт из рук жреца пробку из лунного эбена и вставляет в паз инструмента, по которому она соскальзывает и входит в отверстие, просверленное во лбу. Убрав инструмент, наставник аккуратно вдавливает пробку до конца. Когда, кажется, ей уже некуда дальше двигаться, Ворин ощущает странное жжение и покалывание где-то возле переносицы… чувствует странные, неведомые запахи… потом запахи пропадают, и его захватывает новое чувство, словно его тело обволок упругий кокон из даэдрического шёлка. Внезапно Ворина ослепляет яркая вспышка, и в то же мгновение давление прекращается. Приходит боль. Тело горит, словно под струей белого пламени, от которого не успел увернуться на уроке; старшие братья Ворина никогда не щадили… либо научится ставить щиты, либо поплатится за нерасторопность. Ворин видит гобелен Мефалы и снующих между нитями игл-пауков. Ворин видит огромный глаз Херма-Моры, наблюдающий не снаружи, но изнутри всякой вещи. Ворин видит Боэту, купающегося в крови, и третью луну Азуры, и смерть Бога, чьё Сердце ещё бьётся. Ворин видит сон Сердца, который похож на белое пламя. Когда жжение стихает, перед глазами начинают вращаться цветные спирали, обволакиваемые клубами даэдрического дыма. Ворин изо всех сил старается не застонать. Нельзя. Даже когда пробки касаются в последний раз. — Теперь ты один из нас, — говорит наставник, бинтуя Ворину голову. — До конца своих дней ты будешь видеть вещи такими, какие они есть на самом деле, а не такими, какими они стараются казаться. Ворину помогают встать. Он не может поверить тому, что перед его глазами: жрецы, оказывается, окутаны золотистым пламенем, а статуя Хермеуса переливается цветами магии… и в зале вовсе не темно! — Тише. Тебе пока не разрешено говорить. Его отводят обратно в пустую комнату. В течение всей первой недели после операции там сохраняют мрак. Ворин спит на циновке и ничего не ест, но ему приносят укрепляющие зелья и воду. Начиная с восьмого дня освещенность постепенно увеличивают. На семнадцатый день свет достигает нормального уровня, и тогда снова приходят жрецы, чтобы удалить пробку. Процедура оказывается очень простой. Накануне лоб Ворина распаривают настоем из трав. Как и во время операции, один жрец зажимает его голову между коленями, а второй специальным инструментов выдёргивает пробку за выступающий конец. Она отправляется на неболь­шую жаровню вместе с пучком различных трав. Древесный дым переме­шался с травяным и поднимается к потолку. Ауры жрецов не столь благостны, как были в день операции — сквозь золото прорываются и красные, и фиолетовые нотки… Ворин смотрит на них и на дым — видя не только сгорающие ограничения, но часть ритуала — и размышляет о том, неужели все, кого он знает, всё это время видели его настолько насквозь? У Даготов высших каст и правда у всех характерные точки на лбу… но когда Ворин читал о цветах аур, ему казалось, это лишь иносказания. Оказывается, нет. Идут дни, новообретённое чувство развивается и крепнет — Ворин смотрит, и видит, и задаёт вопросы наставникам, а потом перестаёт задавать, так как начинает видеть уж слишком хорошо. Никогда нельзя показывать весь свой потенциал и все возможности. Горящие от зависти красные ауры братьев до безобразия ярки; как выясняется, у тех тоже есть эта способность, но им приходится сосредотачиваться, чтобы различать блеклые контуры чужих аур. Ворину не нужно прилагать вообще никаких усилий. Талант или благословение Хермеуса Моры — он не знает. Он использует. Через несколько тысяч лет он решит, что даже этого недостаточно.