Сердце Горы: Взгляд Шалка

Быть помощником консула — значит учиться не только тому, как он ведёт дела. Новые ветви отходят от старого ствола; каждый, кто смотрит вверх, стоит на чьих-то плечах и когда-нибудь подсадит преемника. Консул отвечает за то, чтобы другие Дома и даже н’вахи точно знали, кто такие Шалки Яда и где их место на острове Падения Сердца. Каждый день, после омовения в вулканическом источнике, Ворин ждёт, пока слуги оденут его и заплетут сложную причёску — длинные чёрные волосы нужно разделить на несколько мелких косиц, но не так, как их заплетают двемеры. Совсем не так. В его уши вдевают крупные серьги, на которых шалк поедает нордского лесного зверя. В его нос вдевают изящную палочку с двумя цепочками, что отходят к серьгам. Под его губой серьга, изображающая жвала. На его лбу обруч, от которого отходят стилизованные усики шалка. Дом Дагот любит бронзу. Золото красиво, но коварно; этот металл стоит оставить айлейдам. Бронза — это капли пота, что просочились из земли, куда упали куски плоти бога, не попавшие на небо. Ворин поднимается; алая мантия чехлом облегает его тело, и пояс с многочисленными кольцами, куда крепятся атрибуты силы в виде маленьких изображений духов, обматывается вокруг его талии шесть раз. Ткань тонка, кольца — лёгки, раб — умел. Раб подает ему туфли с вставками из чёрного хитина и алую накидку с разрезанными от локтя рукавами, а на грудь надевает пектораль с изображением кимерских воинов, гонящих перед собой пленённого раба. На пальцах Ворина оказываются кольца-когти, загнутые на манер коготков насекомого, чьё имя не называют. С этого момента он становится не Ворином, но лицом Дома Дагот. Каждый его жест, слово и действие — действие Дома. На самом деле он предпочёл бы маску, чтобы не нужно было контролировать каждый мускул лица, но со временем ему удаётся сохранять бесстрастность, и консул хвалит его. Хвалит и за это тоже — в числе прочих заслуг. Ворин научается выражать гнев, отвращение, досаду и приязнь поворотом головы, жестом руки, лёгкой переменой позы. Где-то в недрах личных покоев крепости Когорун, когда его лицо, грудь, руки и живот свободны от атрибутов положения, он ведёт себя иначе, но там он — Ворин, сын-ошибка, который исправил себя сам. Перед всеми другими он — будущий консул. Хотя, на самом деле, полностью быть собой нельзя даже наедине со стенами. — Ты не имеешь права носить серьги с изображением шипов трамы и жвал, — шипит как-то Гилвот. — Это символы вождей. — Я им стану. Значит, где-то в будущем я уже вождь, — отвечает Ворин. — Ты слишком много общаешься с двемерами, — Гилвоту, в отличие от него, нет необходимости прятать эмоции. — Это лишает тебя здравомыслия. Отец когда-нибудь скинет тебя на землю. Но ур-Дагот уже не может его тронуть, так как тогда вынужден будет плюнуть в зеркало. Будущий консул ведёт себя вызывающе, но шалки могут погибнуть от собственного яда, и это тоже не новость. Восхождение Ворина — вопрос времени и здоровья консула нынешнего, а тому каждый раз всё хуже после переговоров с двемерами: те назначают встречи в своих мастерских, хвалясь безумным и слепым гением отрицания, а металлическая пыль имеет свойство накапливаться в лёгких. У дома Дагот скоро станет более молодое и красивое внешнее лицо — почти такое же, как внутреннее — и остальные Дома начнут шептаться: какой магией ур-Дагот подарил своё лицо кому-то из сыновей? Им невдомёк, что сам ур-Дагот бы не ответил. Там, в личных покоях крепости Когорун, Ворин смотрит на отца так, как научился — бесстрастно и почтительно, и это пугает больше, чем его предыдущее своеволие. Шалки способны менять панцирь, но не сдерживать огонь долго.