Сердце Горы: Взгляд Шалка

Агент Векк доставляет в Балмору письмо для Консула Дагота и смеет подать его, не поклонившись. Он подобен жужжащему насекомому и угрю, он вьётся тут и там, он — не воин и не певец, не мужчина, но и не наложник, а что-то среднее, смешанное, и от этого Ворина подташнивает. У Неревара два поверенных, и если кочевник Сул, такой же бастард, как и сам Неревар, не вызывает вопросов, то Векк, извлечённый то ли из морнхолдского борделя, то ли из морнхолдской канавы, — настоящее бедствие. О, такие нужны, такие могут узнать, украсть, убить… и вылезти сухими из воды, но в сердце Ворина просыпается неприязнь, за которую почти стыдно. Разве не неды виноваты в том, что кимеры в Морнхолде вынуждены лгать, продавать себя, воровать и ходить тропами Прядильщицы слишком далеко и часто? Нет, осуждать на способы убийства н’вахов Ворин не будет… но есть что-то тревожное в юном Векке, когда он просто сидит со своей лютней и смотрит вокруг, улыбаясь бесстыжими губами. Он не умеет читать и писать, но поёт песни звонче монет, которые умеет вытащить из любого кошелька, добром или уловкой. Ворин хочет презирать это дитя улиц, лукавое и вероломное, но в глубине души чует противника: Векк дик душой, как эшлендер, но искусен, как житель города, и весь — двойственнен, с какого ракурса не взгляни. Карты, разложенные о нём, говорят одно, а затем сразу же противоположное; Ворин злится, что тратит столько времени и мыслей на обычного вора, потому неожиданно для себя велит ему посетить свои покои. — Что-то хотели, серджо? Уже готов ответ? Или сменили гнев на милость? — Векк появляется под вечер, одетый так, что легко можно представить его и раздетым — непарные наплечники, ткань, приличествующая скорее ритуальному наложнику Мефалы при храме, бусы, вплетённые в волосы… вульгарные притирания, и под всем этим подвижное тело, ловкое и для кого-то наверняка желанное. — От тебя смердит, Векк. Оставь свои уловки для всех тех, кто их не видит. Я не собираюсь говорить с тобой о копьях. Векк смеётся — но видя серьёзность Консула, злится и мрачнеет. — Тогда что же вы хотите? — Сперва — чтобы ты смыл с себя всю эту дрянь и расчесал волосы. Раб отведёт тебя. Я подожду здесь, на балконе. Векк сыплет колкостями о лордах с высокими носами, испарениях из канав и лордах улиц, но Ворин пропускает это мимо ушей и садится читать донесения своих шпионов — на балконе, в обществе графина воды, кусочков жевательной смолы двемерского производства и кальяна. Векка приводят нескоро — обозлённого ещё больше, безо всех бус, вытертого насухо, в одной набедренной повязке. Он устраивается на подушках у ног Ворина, без спроса берёт вторую трубку от кальяна и затягивается. — Ты догадываешься, что это такое? — Ворин кладёт на столик пачку отчётов. Векк даже не протягивает за ними руки. — Я не умею читать эти символы, они для меня не понятнее, чем погадки мух-сборщиц. — Отмытый от дерьма, ты хорош собой, но таких, как ты — десятки. Ты умеешь дерзить и голос у тебя звонкий, но пока что заткнуть тебя так же просто, как добавить в этот кальян яд, — Ворин почти наслаждается тем, что пальцы Векка на трубке дрогнули. — Не волнуйся, там его нет. Караванщик выбрал тебя, но ветер, который поднимется, дует очень сильно. Если ты не хочешь упасть, тебе придётся стать кем-то, с кем стоит считаться. Кем-то тяжелее, чем танцующий шут. — И как же мне это сделать, большой и сильный лорд? Может быть, отсосать вам, пока я ни в чём не успел испачкаться и оскорбить ваш взгляд? — Для начала научись читать и писать и выброси эти стекляшки. Мне и Караванщику действительно нужны хорошие агенты — ты мог быть богом улиц в Морнхолде, но Вварденфелл куда больше. Векк нарочно разваливается на подушках так, чтрбы набедренная повязка мало что скрывала. — Зачем мне значки на бумаге? Я запоминаю всё, что слышу, складываю из этого песни, а деньги можно считать даже слепым. — Тогда слепым и останешься. Прикройся, мальчик. Твоя память может стать твоим врагом. В отчёте, который лежит в стопке первым, донос на тебя: тебя видели с недами, и ты входил в их палатки. — Я… — Векк весь подбирается, и глаза его светятся неприкрытой ненавистью. Он делает рывок вперёд, словно показывая, что не беззащитен, может ударить… но Ворин перехватывает его руку и сжимает запястье до алых следов. О том, что за свою жизнь уже успел лично нейтрализовать двух убийц Мораг Тонг, Ворин не рассказывает кому попало. Векк ретируется на подушки, баюкая руку, и похож на недоброе животное, соображающее уже только о том, как ударить. В Морнхолде только такие и выживают — но так быть не должно. — Ты хороший агент. И в отчётах под этим информация, которая даёт мне основания считать, что миссию ты выполнил. Но чтобы быть действительно полезным, твоих навыков недостаточно. Ты можешь проникнуть в знатный дом как вор или шлюха, но не как равный — а самые важные вещи шепчут между алых строк. Алая краска дорога, алой краской пишут лишь знатные господа… Ворин хлопает в ладоши два раза. Раб, кланяясь, приносит небольшую корзину. В ней — несколько книг, простая, но достойная одежда, амулет дома Дагот, обувь, принадлежности для письма и несколько предметов для личной гигиены. — Раб пойдёт с тобой и научит тебя всему, что необходимо. Векк выпрямляется и, не говоря ни слова, встаёт. Кланяется по-благородному — довольно умело, но не идеально. Скорее всего, он подсматривал эти движения, повторял, но не было шанса попробовать «в бою». — Я даю тебе месяц, — говорит Ворин, и усмехается, видя, что спина у Векка стала ещё прямее. — Помни, что Неревар — всё-таки Мора, а ты — сын пастуха нетчей. Через месяц об этом должен помнить только я.