wicked mind

— Вырастешь — делай что угодно! — кричит мать в сердцах. — А пока будь добр слушаться и делать так, как я говорю! Слушаться, как и слушать это всё, нет уже абсолютно никаких сил. "Не хочу тут больше находиться! — стучит набатом в голове, пока он наскоро натягивает кроссовки и шмыгает за дверь. — Не хочу, не хочу, не хочу!". На улице даже дышится как-то легче, несмотря на дымку над городом, поток людей и машин. Единственное, за что стыдно — это что сёстры проснулись от слишком громких разборок. Дорога до набережной кажется бесконечной. Два поворота направо, спуск вниз, потом налево, переход под станцией, опять направо и прямо до упора. Три.. Пять.. Восемь загнутых пальцев по числу светофоров, по которым переходил дорогу — чтобы точно не заплутать. Из магазинчиков напротив пляжа пахнет паровыми булочками и кари; живот негромко урчит, реагируя на запах, но он не за этим сюда пришёл. К вечеру едва ощутимо холодает; бетонная стена в переходе совсем стылая, но так даже лучше. Краска из баллона ложится хорошо, ровно, не подтекает. Сзади слышится чавкание. — Это чо, двакон? Белобрысый пацан сидит напротив, жуя что-то из коробки; Мицуя кивает, косясь на металлическое кольцо в его ухе. Видимо, замечая голодный взгляд, протягивает палочки: — Тут рис с кальби, будешь? "Спрашиваешь!" — мелькает в голове, но коробку забирает молча. И не успевает глазом моргнуть, как съедает всё до последней рисинки. — Ты что, всё сожрал? — удивляется тот, глядя на пустую тару. — Ну и ладно. Тогда твой дракон — мой! Странный он какой-то, этот Рюгуджи Кен. Гопарь небось, пусть и мелкий. И живёт в какой-то дыр... — Это чо, бордель? — Бордель, — подтверждает тот, кивая через плечо. Сначала это даже немного пугало, а потом... И соседки у него оказались нормальные, и комната чистая, похожая на обычную комнату обычного подростка. Разве что без плакатов с полуголыми девчонками. — Я бы хотел тут жить, — вырывается у Мицуи после шуток, смешков и очередной выигранной партии в покер. В лоб ощутимо прилетает пяткой кого-то из девушек. — Иди домой, пацан, — цедит она сквозь зубы и добавляет, поворачиваясь спиной: — Это далеко не лучшее место. — Не становись гопником. Слова смешиваются с гулом машин, голосом диктора на перекрёстке, музыкой из рекламы — всеми звуками, которыми полнится Синдзюку поздно вечером. Спина Кена маячит в толпе, постепенно пропадая из виду, а в голове всё крутится: "Я был бы рад и ужасному вкусу". И взгляд побитой собаки — после которого всю злость и обиду на мать как рукой снимает. Он находит Рюгуджи Кена через месяц. — "Парные драконы", значит? — тянет тот, глядя в зеркало то на самого себя, то на Мицую. — А что, мне нравится. И теперь я буду не Кен, а Дракен! Мицуя задумчиво косится на чужое отражение. Ему идёт. И татуировка, и новая кличка, и этот дутый жилет, подаренный соседками. А когда волосы чуть отрастут — от девчонок вообще отбоя не будет. О себе-то он всё понял ещё в начале младшей школы, когда вместо самой популярной девчонки класса начал засматриваться на мальчишку на две парты впереди. И если тогда всё было более-менее спокойно — Хидеки просто шлёпнул по руке в первую робкую попытку сплести пальцы, и на том дело кончилось, — то сейчас внутри зашевелилось что-то странное. Дракен... казался взрослым в теле ребёнка. Рассуждал логично, комментировал новости экономики, едва негромко бубнящего диктора на экране сменяла реклама, даже как-то приготовил тамагояки притихшим Мане и Луне, когда сам Мицуя уже посапывал над чашкой чая. И глаза. Которые, казалось, видели его насквозь, знали все дурацкие причины случайных прикосновений. Впервые за долгое время захотелось сплести пальцы с кем-то, кроме Хидеки. — Дракен, погнали в качалку? На них выжидающе смотрят три пары глаз; Майки, Баджи и Кацутора ещё явно не устали, аж светятся после собрания Тосвы. — По домам пиздуйте, какая качалка? — возмущается тот. — Время видели? — Ну ма-а-а-ам, — тянет Майки, мгновенно растеряв грозный вид. — Живо. И телефон проверь, а то Эмма уже мне звонила. Пока командир копается во входящих, отзывается Баджи: — Мы с Торой проведём Майки домой. Пара минут привычных пацанских прощаний, и Дракен разворачивается к нему: — Ну что, идём? — Тебе ж в другую сторону, — недоумевает Мицуя. Сердце начинает биться живее по мере того, как остальные отходят дальше. — Да перетереть надо. Погнали, домой тебя проведу. Ладошки предательски потеют всю дорогу. Дома горит свет — мама сегодня вернулась пораньше, и он наверняка огребёт за то, что лазит в пол-двенадцатого непонятно где, — но то, что Дракен стоит напротив и вглядывается в лицо, гораздо важнее. Нервничает почти незаметно; пара лет бок-о-бок сделали своё дело. — Пообещай, что не втащишь мне. Мицуя раскрывает было рот поинтересоваться, схераль ему, но лицо ловят чуть мозолистые руки, губы сминают чужие, сухие и в корочках. В отрастающие волосы на затылке зарываются длинные пальцы; язык на пробу оглаживает кромку зубов. Приходится уцепиться за его куртку и подняться на носочки, как долбаной принцессе; сердце сначала ухает куда-то в пятки, а потом подскакивает к горлу, колотится всё быстрее. Так вот каково это — целоваться. Дракен отпускает, когда воздуха катастрофически перестаёт хватать. Стоит, зажмурившись, и, кажется, ждёт пощёчину. — Посмотри на меня, — просит Мицуя. Голос срывается, но сейчас так плевать. — Тебе можно всё, слышишь? Что угодно. В блеске чёрных глаз хочется утонуть. И не выплывать никогда больше. Надышаться им — невозможно и почти никогда не получается вдоволь; что это такое, как это назвать — над такой фигнёй задумываться откровенно некогда. Собираясь на очередной слёт Тосвы или тусовку со своими, Мицуя просто надеется, что не выглядит до одури счастливым. Шутка ли — любить молча, улыбаясь в глаза: "да, лучшие друзья", "конечно, чувак, ты чо". Зато теперь можно тянуться к его рукам без оглядок и стеснения, по крайней мере дома, когда мать на смене, а Мана и Луна негромко сопят через стенку. Подставляться под поцелуи и прикосновения. Лежать в обнимку на узком диване, укрываясь старым пледом, делиться мечтами о далёком будущем, до которого ещё жить и жить. — Это что? — спрашивает Дракен, подцепляя папку с края стола. — А, эскизы для клуба швеек в школу. Он листает, задерживаясь взглядом то там, то тут. — Из тебя получится отличный дизайнер. — Дизайнер? Не смеши, — фыркает он. — Для этого нужна куча денег и свободных рук, а в идеале — целая студия. — У тебя талант. — Дракен поднимает глаза, отрываясь от набросков. — Тебе под силу что угодно, главное как следует хотеть. Хочется пока только одного: всё свободное время, которого лишь несколько урывков в сутках, проводить рядом с ним. Всё, что впервые, отдавать ему: от поцелуя до попытки в домашние круассаны на завтрак, от собственноручно сшитого чёрно-белого хаори в подарок до робкой совместной дрочки в темноте. От сбивчивого дыхания в шею до тихого "люблю" перед сном. Дракен наедине... раскрывается. Становится простым и домашним, не прячет усталый взгляд и ссутулившуюся спину. Доверяется. Делится самым сокровенным — страхами. О том, как оно дальше будет, что магазин Шиничиро будет тяжко восстановить, о том, что с Майки, кажется, происходит какая-то хуйня. И приходит теперь всё реже. — Я всё понимаю, не переживай, — шепчет Мицуя вечерами в телефон. — У самого заботы, учёба, сёстры... Забота, учёба, сёстры, Тосва — в последнее время всё на автомате. Как будто ему перекрыли кислород или отобрали жизненно необходимое лекарство; организм функционирует в режиме энергосбережения, пока голова занята обдумыванием происходящего. За месяц Дракен приходит всего пару-тройку раз. Целует как-то прощально-отчаянно, на вопросы отвечает уклончиво. "Что за хуйня?" — бьётся набатом в голове, снова и снова. На следующий месяц ситуация повторяется. Поцелуев и прикосновений становится чуть меньше, разговоров на кухне за чашкой чая или банкой пива — чуть больше. И во всех красной нитью сквозит Майки. — Ми... Мицуя, погоди, — выдыхает Дракен в один из таких вечеров, стараясь урвать хоть каплю воздуха. — Я... я не могу. Я нужен ему. А ты... ты справишься сам. Мицуя не справляется. Ни через день, ни через неделю. Да даже через месяц. "Мы в ответе за тех, кого приручили", — говорит книжка Маны и Луны, которую они так любят слушать перед сном. Фраза так привычна и так точна, что он вздрагивает, на мгновение зависая. Вот же оно: у каждого своя ответственность. Дракен возится с Майки, чьё состояние иногда откровенно пугает. У него самого — сёстры да Хаккай, отирающийся рядом при любом удобном случае. "Неужели так бывает", — думает Мицуя по ночам, глядя в затянутое небо и стряхивая пепел с восьмого этажа. С одними вещами приходится смириться, другие — просто упрятать поглубже внутри себя и жить дальше. Он всё ещё не справляется. Настолько, что регулярно катается на ночные покуры к Тайджу, садится за руль поддатым. Память свято бережёт старые обещания. На подиум Мицуя выходит в форме Тосвы и с выбритым виском — тем самым, на котором красуется дракон. После благодарностей всем, кто помогал и поддерживал, вырывается внезапное: — Когда я был младше, дорогие мне люди однажды сказали, что я смогу всё, что угодно. Кажется… у меня получилось. Зал взрывается аплодисментами. Закуривая за углом, подальше от чужих глаз, дыша дымом и городской пылью, едва прибитой дождём, понимает: врал.