Туда и обра... а нет, если б всё было так просто

      Вскоре после обеда мы имели счастье убедиться, зачем нам в этом приключении две собаки. Чтобы находить то, чего собсна никто не искал и обошёлся б без того, чтоб найти. Когда Ктулхе надоело слушать истерично-прицельный лай где-то за ближайшими останками сараев, то есть, когда она признала, что лай именно истеричный и прицельный, и мы пошли посмотреть, какое ещё животное нам там валар послали, нас ждал, блин, сюрприз. На остатках лестничной клетки крючился, поджимая ноги и нервно поглядывая вниз, бледный потрёпанный субъект, в котором повиделось нечто знакомое.       – Альфрид?! Какого хуя ты тут делаешь?       – Спасаю свою жизнь, милостивый господин маг, и если вы соблаговолите отозвать своих монстров, то я смогу спуститься и воздать вам подобающие почести, в противном же случае, боюсь, цельность моей бренной оболочки мне дороже всех на свете правил этикета.       Ктулха отозвала своих пидоров, благо, поводки она на всякий случай каждый раз брала с собой, Альфрид, продолжая коситься в их сторону и не креститься единственно потому, что этому жесту в Средиземье культурно взяться неоткуда, проворно сбёг вниз и тут же повалился нам в ноги, декларируя свою веру в то, что истинному могуществу всегда сопутствуют мудрость, великодушие, милосердие. Как-никак, это нашими заслугами жизнь в Озёрном приобрела такой крутой поворот, до вас всё спокойно было… Ну то есть, заносчивость простигосподи офицерской части стражи, давно бургомистром прикормленной, породнившейся с немногочисленными местными богачами и прямо очевидно от народных корней отдалившейся, голытьбу бесила уже давно, отмутузили их с великим удовольствием. В чём помогла и низовая часть стражи – пошедшие на службу в надежде чуть сытнее кормить свои семьи вчерашние рыбаки, строители и сапожники не упустили возможности припомнить старшим сослуживцам все зуботычины, внеочередные наряды и удержания из жалованья, коими они баловались со всем размахом усердных подражателей бургомистровой свиты. А там и до свиты этой докатилось, и до самого бургомистра. Не приживается капитализм на земле озёрновской, на ней и феодализм живёт как-то не очень. Государства Средиземья – а Озёрный это отдельное, ржи не ржи, государство, раньше был навроде младшего брата Дейлу, а теперь получается сам по себе, ни к Гондору, ни к Рохану, ни к государствам харадрим и истерлингов он отношения не имеет – это на взгляд с Земли 21 века штука потешная. Своего рода города-полисы, иногда некая совокупность городов и деревень, но не слишком большая, для стран крупнее Люксембурга тут условия пока не те. И что тут с сословными и имущественными градациями, говорить сложно не только потому, что Толкина – единственный для нашей вселенной источник сведений – политика и экономика интересовали в меньшей мере, мир действительно во многом другой. Духовенство, например, выпадает вообще, храмов нет, отправлений каких-то культов нет, немногочисленные колдуны-знахари и прочие маги тут явно не в счёт. И с какой-то убедительной родовой знатью из всех человечьих государств сложилось только в Гондоре, и то, как бы сказать, шашням с эльфами спасибо, это ж эльфийская кровь делала гондорских государей натурально особенными, от подданных самой плотью и кровью отличными. Род тех королей, правда, иссяк, но чисто человеческая знать вполне нормально держит марку, пафосные одежды, расшитые золотом и каменьями, взгляды как у мейн-куна, получившего первый чемпионский титул, родословные почти той же длины, ну и закрепление за условным дворянством каких-то земельных наделов, каких-то подданных и налогов, разделение труда до той стадии, когда появляется такой специальный род задач – думать, как организовать жизнь вот этому всему простонародью, там сравнительно работает. В силу того, что это государство в местных масштабах крупное, пышное, им можно. Конунг Рохана – это совсем не то же, что король, это «первый среди равных», дворец его по пышности уделает средний купеческий терем дореволюционной Руси, но не более того, и в походах тот конунг как анекдотический Кутузов с простыми солдатами спит и из одного котла ест. Нравы там в целом проще, народ делится на воинов и земледельцев-скотоводов достаточно нечётко. Так же и в Дейле было – у короля как бы да, дворец был, вон его остов чуть повыше прочих чернеется, а так вне приёма всяких просителей и гостей иноземных король среди прочих горожан в кузнице тусил, и народ делился на производителей товара (крестьян, ремесленников) и условное купечество достаточно нечётко. А здесь и вовсе – все одного изначально сорта, рыбаков да мастеров, здесь превозноситься дело новое, традициям предков противоречащее. Дед твой, значит, вместе с нами потроха рыбьи ворочал, а ты вообразил, что профессия твоя – чисто людьми помыкать, а в остальное время лежать пузо греть, да тебя за это ещё всем миром кормить должны? В силу общего охуевания от таких неподобающих явлений озёрновцы, видимо, и терпели этот пиздец столько лет, опыта борьбы-то тоже не было. Люди все скромные, работящие, не бузотёры. Разве страдал раньше народ озёрновский завистью к чьей-то лучшей доле, вожделел чужого добра? Надоумить же надо было этого Барда отвечать, что чужого – и теперь не вожделеет, токмо своего. К слову, не похвальбы для, а исключительно отдачи дани правде, он, Альфрид, пытался аккуратно зародить в боссе сомнения в здравости его планов. Потому как слышал тот разговор – когда кто-то спросил деву-мага, из какой она земли, какой король там правит, а она возьми и ответь, что нет короля, как сто лет назад свергли и расстреляли, так с тех пор без короля обходимся. Да вдобавок стоявший рядом Дубощит, хоть сам король, спокойно кому-то ужаснувшемуся ответил, что значит, так ему и надо, хороших королей народ не свергает. Хороший король может стать жертвой заговора злобных родственников или придворных, но народа – никогда. Вот и зачем нам тут такая крамола-то. Иногда бургомистр доброго совета слушал, но вот не в этот раз. Что нам до истории иных земель, да и видать, не так принципиально против королевской власти дева, раз сама в королевы собралась. Что ж, и пожелаем ей счастливого и долголетнего правления после солидного выкупа-то. А вот того, что наговорил брат её Барду, Альфрид уже не слышал, невозможно быть везде и за всем уследить, ну да это они к утру на своей шкуре узнали. Бургомистр не так пьян был, чтоб соображать перестать, что силовой перевес не на его стороне получается, но бежать с голой жопой, как дейловские погорельцы, не собирался, в попытках утащить с собой как можно больше золота и драгоценностей и промешкал. В общем, вздёрнули его. Альфрид же два дня отсиживался в кушарях, ожидая, пока немного поутихнет, слышал о происходящем мало, но из того, что слышал, понял – не одному только бургомистру за всё про всё счета предъявили, первые распоряжения повстанцев касались помощи раненым и прочим бедолажным, а вторые – об аресте имущества бургомистровых приближённых и их самих. Дескать, нечестным путём нажито, и подлежит возвращению в казну, ну а с теми, кто свой карман с казной перепутал, особый разговор составить надобно. Дескать, не тем порядком шло распределение всякого торгового прибытку – сперва оно должно идти на нужды общие, как то обустройство города, снаряжение лодок, помощь бедноте всякой, а потом уж, если что останется, с того и выплачивать людям служивым за труды их великие. Так оно, мол, по правде и по совести быть должно. Потому как родному городу служить – это само по себе счастье, и мысль эта справедлива для бургомистра или смотрителя торговых рядов даже более, чем для какого-то простого рыбака. Вот откуда, скажите, они набрались такого? Значит, и смекнул себе Альфрид, что всё одно не житьё ему больше в родном городе, по соседству с высоким начальством или вскорости на смену ему висеть – не суть разница. Сразу спланировав себе идти ночами, а днём прятаться-отсыпаться, поскольку при дневном свете пустошь неплохо просматривается, и никаким лишним грузом себя не обременял, так что никакого откупа за жизнь свою предложить и не может, может только надеяться, что выдавать его на расправу озёрновцам нам никакой выгоды нет.       Ктулха выразила сильные сомнения, что он прямо вот так гол как сокол, эдакий-то жук да не заначил бы хоть каких-нибудь ништяков? Да, не попытался упереть пару сундуков, как бургомистр, понимая, что не осилит, но уж какой ни есть мелочишки подороже явно напихал себе по всем карманам. Подошедший Торин, выразительно поигрывая топориком, заверил, что выдавать озёрновцам нам действительно незачем, мы и сами. Альфрид так на коленях и попятился, я вышел вперёд, загораживая.       – Всё понимаю, товарищ Дубощит, но предлагаю остыть и подумать. Убийство безоружного, умоляющего о пощаде, для королевского имиджа не очень.       Не вопрос, хмыкнул Фили, пусть возьмёт оружие да попытается в поединке жизнь свою отбить, не с дядюшкой даже, а вот хоть и с ним. Да не выдюжит же, ибо не воин, а интриган и болтун.       – И надо заметить, его болтливость дала нам полезную информацию, помогла избежать бургомистровой ловушки. Не больше ему тут спасибо, чем Барду и его ребятам, это верно, но так выходит, способствовал нашему успеху и падению бургомистра и он тоже.       – И что ты предлагаешь – просто отпустить его? А он пойдёт и всем расскажет…       – Именно, товарищ Дубощит, пусть пойдёт и всем расскажет. Что в Озёрном теперь новая, народная власть, и всяким таким вот бургомистрам в других городах надо быть очень осторожными, даже самый мирный и запуганный народ может однажды озвереть. Что если кто решит теперь, что Озёрный нуждается в его мудром силовом руководстве, сиречь лёгкая добыча, которую надо поспешить прибрать к рукам – будет разочарован и обескуражен. Озёрный под защитой своих давних сильных друзей, которые тоже пришли вернуть кое-что причитающееся, устроить жизнь здесь такой, какой она должна быть.       Торин, может, и имел что возразить, но запал явно прошёл, в целом для расправ настроение с утра не то. Ктулха тоже не прочь была выразить свою огромную признательность за попытки устроения её личной жизни, но всё-таки признала – идея-то была не Альфрида, а с тем, что генератора идеи уконтрапупили без нашего участия, мы вроде как к настоящему моменту смирились. И вообще, в самом деле, много ль удовольствия раздавить эту тварь дрожащую…       – Интересно, куда путь-то держал, - Двалин обошёл Альфрида кругом, поглядывая как давеча принцы на спящего носорога – вроде тихий, но всё равно ж тварь тёмная, злобная, - к Железностопу, сообщить ему новости наши, или к Трандуилу сразу? Кому из них такой слизень нужен?       Альфрид смиренно заверил, что понятия не имеет, где и кому он нужен, точно знает только, что самому себе нужен живым и здоровым, а оставаясь в окрестностях Озёрного, таковым пробудет недолго. На восток или юг ему дороги нет, хоть и происходит он из истерлингов, но в четвёртом уже поколении озёрновец, языка тамошнего не знает и веры их не держится, одной наружности для сердечного приёма, знаете ли, недостаточно. На юг же, равно как и на запад, до человеческих поселений шибко далеко, на юг так вовсе вперёд на орков напорешься, не говоря уж о том, что это надобно огибать Мордор. Вот и решил, за отсутствием иных альтернатив, поискать себе пристанище на севере, люди северных поселений, говорят, дики и невежественны, это потерянные, отщепенцы, не нашедшие себе места в краях благодатных, бежавшие от войн или от карающей руки собственных врагов, или отбившиеся при больших переселениях. Едва ли там можно найти изысканное и приятное общество, зато там территории, не подвластные никому из известных владык народов Средиземья, оттуда никто не может потребовать его выдачи. Как-то устроится. Рыбак из него неважнецкий, охотник того хуже, зато он грамотный, сведущий во врачевании – хоть и не до той степени, как его предок, когда-то как лекарь в Озёрном и поселившийся, поди, чем-то полезным стать сумеет. Может, и не врёт, хмыкнул Двалин, и то верно, куда ему ещё-то, пешком через необжитые края, да на рационе разве что из червяков да ящериц, до северных земель, может, и дотянет, до иных каких – точно нет.       – В общем, моё предложение такое – остаток дня работаешь с нами, за это получишь лембас. Он, говорят, очень сытный, а поклажа притом не обременительная. С ним дотянуть до точки назначения будет легче, чем без него.       Двалин моментально выразил сомнение в Альфриде как работнике, нет у нас тут такой работы, чтоб по его способностям, на севере, скорее всего, тоже нет, но то уже не наши заботы. Ай, да ладно, мы с Говардом тоже в плане физического труда достойные представители клана Криворуких, нашли ж себе применение. Приторочили беженца к сортировке-упаковке Йориков, и в этом он как раз оказался полезен. Опознать никого, разумеется, в силу возраста не мог, но из остаточных знаний прежнего семейного ремесла делал некоторые предположения о возрасте, роде занятий, обстоятельствах смерти, и заполнял сопроводительные бумаги ровным аккуратным почерком.       – Не удалось вам устроить в Средиземье полноценные трудовые лагеря, - хихикнула Ктулха, - так хоть вот так, персонально… Говард тут спрашивает, вы такой внезапно милосердный из-за того нашего разговора про антиутопии или как, что ему ответить?       – Ответить, что спасибо за «внезапно», не знаю уж, кому, ему или вам. А что, собственно, такого странного – не добивать упавшего? Будучи потерявшим и должность, и имущество беглецом, враг он уже очень условный. Не друг, разумеется, но дружба его никому тут и не впёрлась. Пусть себе катится куда хочет. Как видите, и гномы так решили, хотя про антиутопии ничего не знают.       – Озёрновцы вот зато, похоже, так не решили.       – Что не накладывает лично на меня ровно никаких обязательств. Обещания разделаться если что с кем-нибудь ускользнувшим от стихийного народного правосудия Бард с меня не брал.       – Да ладно, я-то тоже так решила. Не, ну морду ему набить, может, и можно б было, а прямо убивать… ради чего руки марать?       – Но Говард свой вопрос задал про меня, а не про вас. Видимо, как-то упустил из внимания, что вы гораздо воинственнее и неоднократно высказывались по поводу этих клише про положительных героев, когда они на протяжении целого сериала не могут научиться добивать гадов, а не дожидаться «снова здорово». Хотя в наше-то время кто по этому поводу не высказывался? В том и прикол, что люди ужасаются всяким там репрессиям и цензуре так, абстрактно и с дивана, типа что творится, из-за какой-то невнятной херни друг друга мочат, ну или предполагая, что могут оказаться объектом всего этого, тут тоже понятно. А вот если ассоциируют себя с некой победившей стороной, то совсем иное дело выходит, оказывается, вычищать контру, пока она не собралась с силами и не отвесила тебе поджопник, и логично, и правильно.       Я посторонился – в дверной проём вылетело сколько-то разновеликих деревянных обломков, а вслед за ними с охапкой покрупнее выполз Бильбо. Доразобрали они таки эту бедолажную кровать, которой свою высокую функцию исполнять уже явно не светило, после того-то, как сверху на неё рухнул приличный кусок потолка, но и в дверной проём она как есть не выходила. Интересное дело, прямо там, что ли, собирали? Ну, теперь щепой нагрузим Ктулхину тележку доверху…       – Да я это понимаю. В самой обыкновенной политической борьбе, типа двое претендуют на один трон, каждый старается извести не только соперника, но и по крайней мере самых ближайших его сторонников. Потому что может, они и не будут прямо восстания поднимать, но лояльными тоже вряд ли станут, при случае всё припомнят. Но одно дело, когда всякие принцы и князья месятся, и другое – когда кто-то замахнулся на построение идеального общества, не? Идеальное общество вроде как предполагает мир, дружбу и всеобщее счастье, лить кровищу нормальнее под лозунгом «наш наследник престола настоящий, а ваш чмо какое-то, непонятно откуда взявшееся», ну или хоть под лозунгом «наша религия правильная, ваша нет», это хоть понятно и привычно.       – Да как вам сказать, вроде и короли, не говоря уж о властных персонах рангом попроще, ни один не обещают, что при нём народу будет жить плохо. Тоже, можно сказать, предполагается идеальное общество, на своём уровне, но речь-то не об этом. Та самая правильная и разумная жизнь один хер наступает не сразу, сперва приходится, как вот здесь, позаниматься вывезением говнища. И люди не меняются одномоментно, во всяком случае, в большинстве своём… Знаете, какая моя любимая история про революционный террор? Когда после Октябрьской революции были бунты бывших царских генералов, их арестовали и знаете чо? Взяли честное дворянское-офицерское, что они больше так не будут, и отпустили. После чего мы, конечно, узнали цену дворянскому и офицерскому слову… Да и вообще амнистии, довольно лёгкое и похуистическое отношение даже к обыкновенным уголовникам – считалось, что теперь это пройдёт, как проходят сезонные сопли, уходит капитализм – уходят и его язвы… Я честно мало знаю, как это отражается в памяти и мысли наших современников, большинство что либералов, что более право-криво ориентированных индивидов промеж рыданий о ужасах мрачной годины тоталитарных зверств, похоже, вообще забыли о таком моменте. А кто помнит, тем, видимо, это кажется смешным и глупым… Неужели смешнее и глупее, чем беседа Христа с соседним крестом, а большинство этих тварей вроде бы верующие!       – Хорошо оканчивать произведение на высокой ноте победы добра над злом, - Ктулха скинула перчатки, чтоб перевязать косынку – волосы выбились и мешались, - главное чтоб никакие умники потом не портили настроение всякими там домыслами – а вот потом вчерашние союзники против общего врага междоусобную грызню начнут, потому что только общее дело их вместе и держало, а потом такие-то начнут счета друг другу предъявлять, кто больше вложился, а потом придётся то-то и то-то, новые проблемы вскроются… Поэтому и лучше заканчивать тем, что все умерли. Все умерли – ни у кого никаких претензий.       В дверном проёме теперь показалась спина Лавкрафта, волокущего волоком объёмистый узел – в гигантское покрывало были увязаны сгнившие подушки-одеяла и ещё какая-то сопутствующая дребедень. Мы с Бильбо взгромоздили на плечи очередную балку и таким составом двинули в сторону площади, продолжая поднятую тему.       – Да, всё так. И не так в то же время. И сплочённость даже временная не проходит совсем бесследно, и предметы взаимных претензий однажды становятся неактуальными, и… мы вот сейчас вычистим тут, потом однажды город отстроят-заселят, это ведь будет в любом случае лучше, чем то, что мы видим сейчас, согласитесь? Это же не означает, что ни одно здание в этом обновлённом городе никогда не потребует ремонта или перепланировки, и даже что не будет каких-то неудачных архитектурных решений, но это лучше, чем оставить всё как есть. А все антиутопические сетования по сути сводятся к предложению оставить как есть.       – Вы в принципе правы, говоря, что люди желают сохранить то, что для них привычно, - Лавкрафт остановился – перекинуть узел на другое плечо, - можно сочувствовать им в этом или зубоскалить, то и другое в равной мере не изменит факта наличия у них этого желания и силы этого желания. Вы закономерно назовёте это инертностью мышления, вы будете, пожалуй, по-своему правы, клеймя этих людей как противников прогресса…       – Ну я понимаю, что для вас прогресс это слово ругательное, - Ктулха тихо охарактеризовала по матушке и по батюшке выпавшие из тележки головёшки и вернула их обратно, - но уж извините, в этом-то плане вы в меньшинстве. Большинству прогресс очень даже нравится. В плане облегчения жизни, труда, быта. В моём времени это вообще очень смешно, как об утраченной мудрости и правильности жизни предков и бездуховной современности плачутся в интернете! Ну бросали б это всё, пиздовали в леса жить как предки. Но нет, без электричества, машин и горячей воды они несогласные. Как бы на ёлку влезть и жопу не ободрать. Особенно мужики в этом жанре преуспели, не все, некоторые. Подавай им такую бабу, чтоб и вся как картинка, губки-реснички-ноготочки, и чтоб зарабатывала, а не дома полностью на их шее сидела, и готовила, стирала, детей рожала, слова поперёк не говорила и в рот смотрела, как такая правильная патриархальная жена. То есть чтоб и все плюшки современности, и смирение и покорность, как в те времена, когда у баб вообще никаких прав не было.       – Это как – прав не было? – ужаснулся Бильбо.       Вообще-то того патриархата, о котором грезят упомянутые Ктулхой особи, никогда не существовало. Потому что патриархат это не власть мужчин над женщинами, а власть рода над своими членами, и мнение жениха при заключении брачного союза точно так же могут не взять в расчёт, как мнение невесты. То есть кататься как сыр в масле единственно на основании наличия хуя не получится, получится стерпеться-слюбиться с суженой, не надорваться, пытаясь прокормить закономерное последствие отсутствия контрацепции, не погибнуть на какой-нибудь войне – ну, будет шанс стать когда-нибудь этим самым… патриархом. Не знаю, стоит ли того пресловутая женская покорность, по мне так нет. Как с этим обстоит в Средиземье, пока судить сложно, но пока получается, влажным фантазиям о беспредельной власти мужей над жёнами не соответствуют ни гномы, ни хоббиты. У гномов в семье главнее тот, у кого прямее руки, кто больше в семейные или государственные закрома накопал-наковал, у хоббитов – кто старше, умнее и хозяйственнее, кто большим почётом среди соплеменников пользуется, опять же без различия пола. А кому над кем превозноситься, и за счёт чего? Вместе и хозяйство ведут, и детей воспитывают. В физической силе, по-видимому, у тех и других если женщины и уступают мужчинам, то ненамного, и нет такого дела, которое могут делать мужчины, но не могут женщины, и наоборот. Не хуже братьев и мужей гномки киркой и молотом работают, не хуже сестёр и жён хоббиты и готовят, и шьют, единственно только, детей исключительно женщины рожают, вся, почитай, и разница. Хоббитским умом так же, как и гномьим, многие проблемы современных нам землян не понять, здесь же веками уклад не меняется, как жили-любились-хозяйствовали прабабки с прадедами, так и молодёжь будет. А у землян семейным ценностям поминутно что-то угрожает, то образование и политические права для женщин, то коммунизм и атеизм, то права меньшинств, то движение чайлдфри…       – Да, половые и семейные отношения это для землян прямо такое болючее место, я не понимаю, почему. То, что прочно и актуально, так просто не разрушишь.       Мы на тот момент остановились – Лавкрафт зацепился своим узлом за что-то, старая материя расползлась как паутина, и вся труха с готовностью рассыпалась нам под ноги.       – Да потому что это удобно, - что-то из начинки узла попало под колесо Ктулхиной тележки, она накренилась и с неё тоже посыпалась лежащая сверху хуйня, Ктулха зло пнула какой-то обломок, делу это, естественно, не помогло, мы с Бильбо прислонили своё бревно к стене и пошли помогать чем получится, - на ФБ непризнанным мамкиным гениям слэш мешает прославиться, а в жизни тем же, подозреваю, кадрам из-за феминисток и геев никто не даёт, а не потому, что они уроды, что внутри, что снаружи. А это ж каким чмом надо быть, чтоб с неприхотливостью наших-то баб никто не позарился!       – Что же, вы хотите сказать, что коммунисты вовсе не хотели бы стереть всякие различия между полами так же, как и между нациями? – Лавкрафт, сравнительно быстро перейдя от гнева к смирению и принятию, дорвал полотнище, превратив в два поменьше, чтоб сформировать два узла. Бильбо тем временем шёпотом выспрашивал у Ктулхи, что такое чмо, он так-то понял, что смысл негативный, но поконкретнее б.       – А о каких различиях речь идёт? Просто большинство неодолимых различий лежит таки в области, о которой ты, как викторианский джентльмен, не любишь упоминать. И то неоднозначно, кажется, мысли об операциях по смене пола в твоём времени уже были, не знаю, чо по конкретным опытам, а мысли-то были. В смысле, сама мысль вообще древняя, подобные сюжеты встречаются в древнеиндийских мифах… А мне, как сам можешь догадаться, все эти различия хоть половые, хоть национальные совершенно не дороги и предметом фетиша не являются.       – Кажется, личного мнения я и не спрашивал, догадываюсь о бессмысленности этого в отношении инопланетянина, которому земная культура чужда в принципе! Вполне естественно полагать, что, раз уж и пол, и наружность для вас данные переменные, и семейные связи в норме у вас отсутствуют, то и национальная идентификация для подобного вам – ничто.       Я так понимаю, закладывается традиция – в команде обязательно должен быть кто-то, кто будет упрекать меня в отсутствии всех по списку гражданских добродетелей. При том, что этот сам, вроде бы, классическим американским патриотом ни разу не был. С некоторых Ктулхиных обмолвок я уже понял, что в изначальных предположениях был прав, своими истерично-декларативными эссе он перед лицом вечности ни хрена не гордится. Симпатий к коммунистам, то есть, в нём столько же, сколько во мне к нему, но градус пламенных возмущений подогревался более не из сердца, а из нуждающегося в пище желудка, только вот муза не блядь, её парой долларов не соблазнишь. Из того, что мистеру Лавкрафту не нравится, не интересно, неприятно, список толщиной с библию составить можно, далеко не обо всём из этого он согласился б писать, будь его воля. Демонстрация лояльности, стремление попасть в струю, может даже, хайп, как говорят в 21 веке, именно.       – Слушай, а о чём именно мы говорим, о нации или национальности? Я было разобрался в нюансной разнице, а теперь чот обратно не уверен. Ну, деления на то и другое у моего народа, того, к которому принадлежу по рождению, просто нет вообще. Может, когда-то и было, но в эпоху единого правительства, космических и временных путешествий у любого мира употребляется слово раса или народ, самоназвание по имени родной планеты или по какому-то иному принципу, и в это общее определение входят, как правило особо не выделяясь, даже если их границы ещё можно где-то разглядеть, все прежние племена, национальности, языки и религии. Нам вполне хватает чисто физиологических и технологических отличий от всех прочих обитателей вселенной, в разделениях на какие-то группки и группочки внутри расы мы не нуждаемся, мы этот детский сад давно позади оставили. Какие-то культурные пережитки, конечно, и у нас сохранились, но тут я не эксперт, на исторической родине не бывал и не думаю, что много потерял. Так что просто послушаю дальнейшие бульки из недр плавильного котла наций…       Возможно, мне просто показалось и меня вовсе не собирались огреть подушкой, а просто зверски её встряхнули, как бы то ни было, материя наперника тоже разошлась. А ядовитые плевки ограничились переносным смыслом, словесным. На всякий случай, вежливо выжидая, пока он прошипится, я стоял чуть поодаль. Щас вот тоже как можно спокойнее объясню, что да, он всё правильно понял, для меня пёстрая лоскутность национального состава Америки и краткость её истории это не повод для презрения и самовозвышения, совсем наоборот. От чего анальный пожар, очевидно, только больше.       – Это следует понимать, видимо, как закономерный итог ваших игрищ и с собственной историей, и с собственной природой, вы существа без корней, без культуры, без этнической общности и национальной гордости…       – Охуенно, о какой-то общности заговорил претендент на звание главного мизантропа своего времени! Из этой вот, земной жизни я точно усвоил, что национальностью гордятся обычно те, кому больше гордиться нечем. Да, пусть утешит тебя та мысль, что в моём времени дураков всё ещё хватает. Регулярно кого-нибудь спрашиваешь, а что он сделал-то, чтоб родиться, например, русским, какая его тут заслуга? Я-то хотя бы выбирал, где начать эту третью жизнь, а ты свою – нет, и все прочие краткоживущие тоже.       – Полагаю, вам было бы весьма удобно иметь в моём лице заурядного обывателя, в котором национализм и патриотизм не имели б ни различий, ни настоящего своего выражения, и которого вы могли б придавить мощью своего сарказма, только вот к вашему великому сожалению, я не таков! В противном случае, быть может, имел бы глупость ожидать от вас стремления примкнуть к некой культурной общности, сохранившей ещё свою самобытность и самоценность, чтобы обрести в ней то, чего лишён ваш собственный народ, а не превратить и землян в ту же аморфную, по единому шаблону живущую и мыслящую массу существ, которым в равной мере подойдёт любое лицо, за неимением собственного, индивидуального…       – Смотри-ка, глобализация только было начала наклёвываться, а кое-кто уже успел от неё исстрадаться! Да, совершенно верно, я всеми конечностями за глобализацию, как иначе-то! Все эти самобытности и самоценности, все эти национальные, религиозные, культурные багажи следует разместить на уютных, крепеньких полочках в музее, и я тебе гарантирую – так и будет! Я не очень много знаю о будущем Земли, но того, что знаю, достаточно, чтоб сказать – такими же будете! Земляне, а не англичане, американцы, русские или китайцы! Единое самоназвание, единое правительство, единый язык. Английский, если у тебя от этого на душе потеплеет, у предыдущих спутников это некоторую жопоболь вызвало, но тебя-то должно порадовать… Хотя вряд ли достаточно, потому что причина не в особом величии американской или английской нации, а в том, что он проще для изучения и долгое время был языком международных переговоров и торговли, так и повелось…       – Мальчики, вы б там что ли не только срались, а работать не забывали, вас вообще-то ждём!       Ктулха, помнится, показывала фотку, где этот индивид в каком-то откровенно садово-дачном антураже, чуть ли не в резиновых сапогах и с лопатой, то есть подобное времяпрепровождение для него не в новинку и не в непереносимую травму, но в то же время и достаточно значительную брезгливость за скобки не вынесешь. Хотя чаще он, кажется, брезгливо отдёргивал руки от моих рук, когда я помогал ему сгребать ветошь. Про дружбу Ктулха это конечно как боженька молвила. Какой-нибудь хтонический боженька с садистскими замашками. Думаю, получше меня понимает, что вообще-то её любимка меня ненавидит. Самым банальным-классическим образом за то, что я прав. Хотя некоторые моменты относительно будущего, до которого он не доживёт, не радующие его моменты, проспойлерила ему так или иначе она. Но ненавидит – меня.       – А касаемо твоего вопроса – никто, вообще никто не сделал для всех этих культур и национальностей больше, чем большевики! Право наций на самоопределение, преподавание и печать на родном языке, всякие там фестивали народных костюмов, песен и плясок… Что, не знал? Ну теперь знаешь. Как бы предполагалось, что интернационализму и солидарности всё это ни хрена не противоречит, чтить свою культурную традицию можно и не замыкаясь в ней и не считая её по определению круче всех прочих. Что в свою очередь однако же не помешало союзным республикам после Перестройки соревноваться в маразматичности национализма, но это уже другая история, которую мне внятно изложить не по силам, потому что вперёд можно понять и нормально пообщаться с твоими древнеязыческими хтонями, чем с этой братией. Серьёзно, полное ощущение, что вышел на связь с жителями иной реальности, в которой история с какого-то момента пошла по иному пути… В общем, можешь поугорать с этого факта и посожалеть, что с моими современниками-либералами во времени разминулись, в плане живописания ужасов большевизма они твои идейные наследники, чем-то бы друг друга взаимообогатили. В этом странном шизофреничном мире главное ведь найти того, кто с тобой из одной реальности.       Ладно, один узел с горем напополам мы увязали…       – Но вы свою считаете единственно верной… очень человеческое качество, нужно заметить.       – Но ты-то не таков и не считаешь единственно реальной ту реальность, которую тебе поднесли на блюде? Или это касается всяких призывов из тёмных глубин, призраков и инфернальных тварей, но только не того факта, что в истории было немало примеров насильственной денационализации, поглощений малых народов большими, обращений в свою веру и так далее, и среди этих примеров нет большевиков? Чёрт возьми, все и твои и мои современники так или иначе продукт именно таких процессов, потому что ни одна нация на Земле сразу не сложилась готовенькой, но тут у нас видите ли и независимость это всё-таки хорошо, и культурная преемственность с Британией никуда не отменяется, и нешуточный интерес к древним культурам – индейцам, Египту, не мешает тебе в принципе-то прощать старушке Британии тот факт, что она свои культурные влияния распространила на полмира… Ну давай, скажи, что она делала это с глубоким уважением к местным традициям!       – Вообще вот я думаю, Автор прав. С каким насилием распространялось христианство по миру, да и все религии, которые более-менее крупные, много там уважали национальные и культурные различия? Или что, им можно, потому что это было давно и к этим последствиям мы как бы привыкли? Тьфу, а! Не хватало ещё меня в эти ваши споры втягивать! Мы дойдём сегодня до этой кучи или до утра тут ковыряться будем?       После этого Ктулха чуть ли не тумаками разогнала нас с Лавкрафтом по разным углам, заявив, что пересекаться мы должны только во время перекуров, потому что с Бильбо у нас как-то лучше получается работать и пиздеть одновременно, и вообще поединок с использованием ржавых гардин или охотно пожертвованных, для такого-то влекущего зрелища, гномами кинжалов и секир она б с удовольствием посмотрела, но можно в другой раз. Наши вялые заявления, что мы люди приличные и до рукоприкладства не опустимся, аргументом, естественно, не были, Ктулха на месте каждого из нас уже раза два опустилась бы и не сомневалась – вот-вот грянет. В общем, дальше мы с Бильбо занялись делом на первый взгляд странным – выкапывали все встреченные росточки деревьев и высаживали их вдоль реки. Фили первым сообразил, для чего – ветровая защита будет. Ну, первое время ветровая защита и самим саженцам понадобится, некоторые ростом с ладошку, так что пересадить их дело хоть хлопотное и возможно, бесполезное, но правильное, тут всё едино при расчистке и будущем строительстве затопчут. Временную ветровую защиту Дори и Нори брались соорудить хоть сейчас – камня битого сколь угодно, глины у реки тоже, сколько-то стена простоит. Гипс найти оно б получше, конечно, но это уж как в гору попадём… Мозговой штурм происходил быстро, результаты дал волшебные. Будет у нас, стало быть, вдоль реки аллея памяти прежних жителей Дейла, тут настил восстановим, тут деревья в ряд будут расти, вот такая полоса газона и стена, гипс вообще не проблема, сбегаю в ТАРДИС, задам синтез пары мешков, под этой стеной будут погребены найденные останки, пока на временных табличках будут кодовые обозначения, присвоенные пакетам, в дальнейшем кого по описаниям потомки помогут идентифицировать – будут таблички честь по чести оформлены.       В общем, гномы Альфрида, на удивление, не обижали – чего его обижать, и так от природы обиженный. Ну, если не сгинет где в пути, так может, уму-разуму наберётся и толк из него выйдет, лучше поздно, чем никогда. Попутно, продолжая рассуждения на тему, что нет ему, действительно, ходу на восток и на юг, проводили культурно-географические экскурсы для меня. Бывшие эреборские и нынешние озёрновские – из считающегося приличным населения Средиземья самые на этот счёт осведомлённые, потому как именно сюда сходились торговые пути отовсюду достаточно долгое время. Людей из восточных земель – в совокупности их тут называют истерлингами, сами они, конечно, этим словом не пользуются, их там много племён и у каждого своё какое-то название – люди западных земель не любят, говорят, они поклоняются Тёмному властелину. Говорить именно так правильнее всего, чтоб без уточнения, которому, потому что для одних господин – Саурон, а другие хранят верность его предшественнику Морготу, а есть и такие, что иным каким-то падшим поклоняются, поди там разбери, и у Моргота совращённых им много было, и они там другими именами зовут и Моргота, и присных его. Что обратились они во тьму, в этом удивительного нет, очень уж они воинственны, если нет никакого похода к западным землям, так воюют там между собой. Однако неправильно считать, как считают некоторые, тут же оговорился Дори, будто все они там такие пропащие – будь так, наверное, и никакой торговли с ними б не получалось. Нет, торговцы и мастера – совсем не то же, что воины, это люди разумные и иметь с ними дело можно. Не без хитрости, не без двойного дна – а о ком же из торговцев этого сказать нельзя? Но сколько бывало гостей восточных в Эреборе, кто допущен был в дома знаменитых подгорных мастеров или приходил с поклоном во дворец Трора – да, по первости дивишься и опасаешься их, вид и обычаи у них странные и язык, на котором между собой общаются, а потом понимаешь, что и они толк знают в красоте и хорошей работе, и прощаясь, радуешься доброй сделке вдвойне, и за них, и за себя. Да, Нори тоже хорошие воспоминания оставил о гостивших в их доме посланцах какого-то восточного царя, заказавшего богатый дар для своей невесты, общались они уважительно и платили щедро, а уж какие рассказывали истории! И вот если истории те послушать, так края у них благодатные, щедрее и краше в Арде нет, и чего не жить в мире и согласии, а уж тем более на какой-то запад зариться, чего им там искать. И то ж верно, восток – колыбель народов, там первые из Детей Эру пробудились, эта земля вскармливала их, прежде чем расселились они по Средиземью, она и теперь дарует удивительные плоды, только меньше их стало приходить на земли запада, как не стало Эребора и Дейла – сколько-то берут озёрновцы, но более не для себя, а для перепродажи в Железные холмы и Лихолесье, а куда-то дальше везти и смысла нет. Да уж понятно, свежие фрукты и овощи – продукт скоропортящийся, везти его через полконтинента при отсутствии какого-либо холодильного оборудования – бизнес рискованный, смесь для компота тоже купят, конечно, но уже не за ту цену, ради которой стоило отправляться в путь. Что по-прежнему истерлинги везут в изрядном количестве – это ткани, вина, сладости, табаки. Простые ткани тут в каждом селенье делают – из льна, конопли, шерсти, а вот шёлк, парчу, бархат, всё то, что идёт на праздничные одежды и убранство дворцов, везут с востока. В лавку этих тканей заглянул – словно в шкатулку с драгоценностями упал, сверкает, искрится, переливается там тысяча радуг. Развернёт торговец полотно, пропускает его между своих тёмных и сморщенных, словно древесная кора, пальцев – как отборные бриллианты в ларце пересыпает. А когда видишь платье, из такой ткани пошитое – так не нужно ему бывает никаких сверх того украшений, и так кажется, что не дева это перед тобой плывёт, а оживший драгоценный камень. Если б можно было аметист или турмалин превратить в платок или покрывало – вот это оно б и было. Очень много, пояснил мне Нори, в восточных краях таких растений, не приживающихся на землях запада, одни дают плоды, опьяняющие своим вкусом и в натуральном своём виде, не говоря уж – будучи переработанными в вина и сладости, другие – трубочное зелье всех сортов, а третьи вот – сырьё для тканей и красок, которыми эти ткани окрашиваются. Тут я счёл нужным уточнить, что за шёлк ответственны всё-таки не растения, а животные, именуемые тутовым шелкопрядом, Нори меня обсмеял – скажете тоже, животные, шёлк и у эльфов делают, правда, другой немного, да и на сторону они его почти не продают, только иногда в составе даров подносят, и вот его точно делают из соцветий каких-то цветов, или скажете, тоже из паутины? А чего ж они тогда тех пауков гоняют, раз польза с них есть? Дори тут же возразил, что животные-то на востоке ещё диковиннее, чем растения, даже если половина того, что в сказках своих они рассказывали, вымысел – так и второй половины довольно. Да уж, хихикнул Нори, сколько в этих сказках было того, с чем Альфрид нипочём не захотел бы встречаться, и никто б не захотел, лучше о таких штуках слушать, да радоваться, что у тебя дома их нет. Да вот взять хоть мумакилов этих, их-то своими глазами видели – не поверите, господин Автор, с двухэтажный дом громадина! Истерлинги на спинах этих животных сооружают целые дома, в которых живут в долгих путешествиях по торговым или военным делам. Им они послушны, а кого чужого затопчут – не отскребёшь того, что похоронить можно будет. Так что чего б там не существовать таким чудесным гусеницам…       Мумакилы есть и на юге, только те другие немного и их меньше, потому как и лесов и полей на юге много меньше, сухие степи да пустыни простираются от горизонта до горизонта, трава с ладонь высотой, не выше, серая или жёлтая, ровно солома, кусты редкие, по колено разве ростом, и листья на них мелкие, а деревьев нет вовсе, даже негде укрыться от зноя. Оттого жители тех земель черны, низкорослы, крепки – слишком уж жарко печёт там солнце, слишком горячие дуют ветра, пожалуй, только камень и выдержит такое, вот и стали они подобны камню. Так же малорослы и ядрёны произрастающие там растения, потому-то основной товар харадрим – это различные пряности. Лишь там, где протекают крупные реки или бьют из-под земли ключи, растёт привычная нам зелёная растительность, и пышностью своей как бы искупает многие дни пути по пескам и солончакам, вот там располагаются самые большие людские поселения, там и обитают и мумакилы, и другие крупные полезные животные. Ну а на основном пространстве харадримских земель обитают, как вы понимаете, животные неполезные, а порой, прямо скажем, опасные. Рассказывал старый Мауз, какие у них там есть змеи. Казалось бы, змей мы тут что ли не видели? Да вот что мы о змеях знали, тут-то ужики в основном, ну редко когда гадюка заползёт, но чтоб укусила кого, так это наперечёт случаев… А там змеи свойство особое имеют. Кожа их окрашивается в цвет того, на чём змея лежит, караулит жертву. На песке – так под песок, на камне – так под камень, прямо со всеми вкрапинками и прожилками, в оба надо смотреть, короче говоря, а ведь они там босиком ходят или в сандалиях, как ноги на раскалённом песке не обжигают – непонятно. А песок и змеи это не единственная напасть, змеи – те хоть сверху лежат, натренированный глаз заметить может, а есть ещё твари, таящиеся в песке. Немало чужеземцев по незнанию пострадало – бывает, стоит ступить босой ногой, как словно бы игла вопьётся, до кости пробуравит – червь песчаный, говорят, на глубине полметра живую плоть могут чуять, и чаще-то не по одному нападают, так что можно и на месте истечь кровью, а если и нет, так помрёшь позже от яда этого червя. Ещё бы хотелось Альфриду так судьбу пытать! Не дойти ему до зелёного островка живым, башмаки у него вон какие – для нарядности, а не для дальних походов, уже сейчас каши запросили. Съедят его черви, как есть всего съедят. Притом ведь тех, кто живёт в этих краях, не трогают, ровно в самом деле землю свою от чужаков охраняют. В обычае, говорил Мауз, чтоб дети до некоего возраста в плотной обуви ходили, и порогом взрослой жизни служит, когда сумеют они босыми некий путь пройти – если признают, не тронут черви, значит, будешь жить… Помнишь, Ори, как ты после рассказов старого Мауза спать боялся, всё мерещились тебе змеи на стене, да босую ногу с кровати спустить не смел, а ну как черви там? Ори не помнит, у него эреборских воспоминаний вообще не очень много, а кто тут помнит себя в два-три года, только честно? Зато вот хорошо помнит, как в Синих горах мать вспоминала порой эту историю, да всякий раз бранила старших сыновей на чём свет стоит, а коль при этом они ещё рядом случались – так и подзатыльник отвешивала… А помнишь, Нори, говорил же Гэндальф что-то такое, что черви эти – это не само собой от природы произошло, а Тёмный враг наслал, как пауков и иных чудовищ в Лихолесье, как ядовитых насекомых и хищные растения на востоке, что везде, куда простирается его влияние, природа становится темнее, злее… В таком случае Мордор, видимо – местная Австралия, хмыкнула пробегавшая мимо Ктулха.       Ужинали на свежем воздухе – тащить в ТАРДИС озёрновскую контру я не собирался, а наружу миску белковой массы вынес, жалко мне что ли, у меня этого добра, так сказать, много, вот на берегу, у начатой стены, и пожрали. Вид живописный до не могу – тележка с камнем, таз с бетонным раствором, лопаты, вёдра, которыми землю и ил из реки таскали для посадок, рядом горкой всякая вытащенная из речки дребедень сушится, а дальше, за более причёсанной линией разобранных нами руин – ещё не разобранные, как бы ехидно намекают, что их-то больше, прямо намного больше. Никого тут это не смущает, Балин и Двалин довольно крякают, что славно поработали, прямо давно такого не было, Дори с Нори продолжают спор о технологиях реставрации уцелевших каменных каркасов, периодически угощая друг друга по лбу – «а я тебе говорю, вот тут балки такие-то, они сами лёгкие, а нагрузку какую надо держат», «а я тебе говорю, балда, сначала стяжку, иначе никак», Бомбур, важно оглаживая валик бороды, рассказывает принцам и Тауриэли, где что находилось – он хоть юн тогда был, но помнит-то всё хорошо. Это, благо, улица продуктовых лавок была, самое для него интересное. Вот там, стало быть, лавка пряностей Мауза, добрый у него товар был, вот эдакую щепоть того-сего в мясную похлёбку жахнешь – ух, прямо будто в животе горнило запылало, а зальёшь потом пивком из лавки рыжего Норба – и… ну, это описать тому, кто не пробовал, никак не получится, что вы знаете-то, мелкота, об истинном блаженстве. Да разве пробовали вы калачи из лавки бабки Зузы, таких нигде больше не делают, секрет она, говорят, какой-то знала, может, даже и магический, с этой бы сталось. Она и сама была из тех человечьих баб, на кого и гномы, случается, оборачиваются, по молодости, говорят, шибко красива была – пышная да статная, как свинья-трёхлетка, в самую свою женскую пору вошедшая. Тут хошь смейся, хошь плачь, а комплименты у гномов в основном такие, специфические, не с горными ланями ж им баб сравнивать. А вон там, дальше, колбасная братьев Дымков была… Да что ты несёшь, встрял Глоин, говоришь ещё, помнишь всё. Вон она, коптильня Дымков, чернеется, по другой вовсе стороне, рядом с рыбной Хлива, она у них, коптильня-то, вроде как общая была, Дымкам от отца перешла, но с отцом Хливовым он делился, потому как тот помогал ему дом достраивать, ну и между сыновьями так повелось. А куда ты показываешь – там кондитерская Лада была, зятя Зузиного, допрежь того там фруктовая Крума была, потом он туда переехал, а участок Зуза для дочери выкупила, с тем, чтоб жили они под боком. Да как тут попутать можно, небось, сам в лавке Ладовой толокся с той поры, как мать разрешила из горы выходить. Да, если и притомились после ударного труда, то точно не настолько, чтоб не болтать и не отвешивать друг другу тычки и щелбаны. В общем-то для гномов это и не работа, так, разминка, чай, не было тут ничего сопоставимого по тяжести с кузнечным молотом, щипцами да колёсами подъёмников. Ктулха вот шёпотом обещала, что завтра подняться просто не сможет, хоть бы там снаружи наступал апокалипсис точно по её вкусу. Ворчала, впрочем, умеренно, как всё же её шибко-то не нагружали, да и по-своему вознаграждена была – гномы, разгорячённые работой в погожий-то денёк, многие верхнюю одежду поскидывали, а кто и рубахи, полюбовалась Ториновым торсом, чем плохо-то. Остальное гномьё меж собой посмеивалось, пошучивало – красуется король перед девой, как не понимать. Я сперва удивился домыслам об эдаком пубертатном выпендрёже со стороны столь серьёзной особы, потом рассудил, что кому тут как бы виднее, что может, а что не может быть. Выпендриваться перед женщинами у гномов считается делом вполне нормальным, как бы невзначай поиграть мышцами или пригладить бороду, когда мимо идёт девушка – эдакая своего рода гномья галантность, показатель того, что видят и воздают должное, ну а если уж девушка эта интерес сердечный вызывает – так кто тут будет сохранять самообладание и на кой? Разве, Торин и будет, потому как, ну, случай он особый. Что Ктулха нашла в бородатом коротышке (недостаточно бородатом, ага, но тут-то она не в претензии) – вопрос риторический, это я не понимаю прелести таких брутальных типажей, а Ктулха вот понимает. Что Торин нашёл в Ктулхе – а по шутеечкам его сородичей выходит, что таки нашёл, это я, не слишком шарящий в тех отношенческих моментах, что не озвучиваются прямо словами, мог бы и не заметить, а они всё, что надо, замечают – самого его спрашивать, естественно, не тянет, но по тем же гномьим обмолвкам предположить можно. На гномий идеал красоты Ктулха не похожа совершенно ни в одном месте, зато на Торина смотрит так, как в Средиземье едва ли кто мог. Подгорные девы своего короля, как было сказано, любят, уважают, держат в безнадёжной френдзоне – оно да, внешность не главное, главное душа, но покуда Синие горы не оскудели женихами и благородными, и обходительными, и при том красивыми, всё, в общем, на сей счёт понятно. Человечкам гномий правитель с лица в принципе нравится нередко, но половина отбраковывает сразу из-за малого роста (да и вообще, симпатичная морда ещё не основание для межрасовой связи), а другая половина категорически не готова превращать этот интерес во что-то серьёзное. Разок-другой развлечься, получить дорогие подарки – и выйти, если ещё не замужем, за кого-то своей расы. Да, если у толкинистов существует представление о повсеместно высоких нравах в Средиземье, так исключительно Толкиновыми заслугами. Для всяких Арагорнов и их прекрасных дам, допустим, целомудрие и чистота помыслов так же важны, как длина и пышность родословной, другие верхние ярусы социальной пирамиды тоже всячески блюдут приличия, а народ попроще и на жизнь смотрит более просто, житейски, меж дейловской молодёжью нормально было жениться после того, как месяц-другой-третий в закутках обжимались, не ограничиваясь поцелуями, старшие так и говорили об этом: «Наша-то с вашим любится, кажись, дело к свадьбе идёт», да и по мелким городам и деревням на западе в целом невеста с пузом, но хорошим приданым ценится больше, чем та, которой кроме девственности и предложить нечего. До свободных отношений в духе Земли 21 века, разумеется, далеко, и старичьё, разумеется, клеймит молодёжь за бесстыдство и распущенность (пока кто-нибудь из сверстников не напомнит, что творили по молодости они сами)… Ну, в общем, возможность иметь некий сексуальный опыт у не котирующихся в своей среде гномов всё-таки есть. Пользуются ли они ею – иной вопрос. Так вот, отношение Ктулхи для него внезапный баланс духовного и телесного. На шею она ему не вешается, но о её отношении-то он как бы в курсе, то есть во-первых, в отличие от гномок она считает его красивым, во-вторых опять же в отличие от гномок ей можно рассказывать о всяких гномьих бедостях и радостях, будь то история освоения Одинокой горы или смысл каких-то шуток и поговорок, что бородатая дева сама знает с пелёнок, то для безбородой в новинку и откровение, и при том, в отличие уже от местных человечек, она это не просто фоном пускает, а вопросы задаёт, проявляя и осведомлённость, и солидарность. И этот её сумасбродный порыв вызваться идти в гору воспринял так, как мог и должен был воспринять – сам, собсна, такой. Не намного большее это безумие, чем весь его поход. Родственную душу, короче, нашёл. И вот, допустим, принимает он спускаемую сверху здоровенную оконную решётку, которая висела, опасно накренившись, над переулком, потому что оконная рама, обгоревшая и рассохшаяся, её уже почти не держит, улыбается и сообщает, что это он когда-то ковал со скуки, Ктулха, рядом сгружающая в тележку головёшки, бурно удивляется, как были сделаны вот эти вот выфигулины, это же выглядит совершенно невозможным. Нарисовать много что можно, тоже, конечно, если руки из нужного места растут, она вот и нарисовать бы не смогла, но выковать! Ну что может быть большим мёдом для гномьих ушей? И вот оттаскивают они эту решётку в угол для категории «ещё сгодится», потом тащат в категорию «дрова» останки оконной рамы и откосы, и он по дороге рассказывает, как делаются эти выфигулины, и насколько это ещё ерунда, со скуки ведь делалось, как доберёмся, покажет он каминные решётки в Эреборе, которыми он действительно, чего таить, гордится. То есть, грубо говоря, с ней можно почувствовать себя реально интересным, не сугубо как король и достаточно богатый мужик, а вообще.       Как-то переживать по поводу наклёвывающегося романа я, разумеется, не собирался. Ктулха взрослая девочка и этих переживаний и стояния с упаковкой платочков наизготовку не требует. Она знала, что Торин из этого похода не вернётся живым, задолго до нашего знакомства, да и не таковы её жизненные идеалы, чтоб мечтать скончаться в Эреборских чертогах в глубокой старости в окружении бородатых детей и внуков. Короткая, но яркая любовная история, оставляющая неизгладимый след в памяти – вот это по ней, это канает. Вообще, может, это прозвучит грубо, но я думал именно о том, что поспешно будет ожидать от неё каких-то обыкновенных человеческих страданий по поводу того, что любимке предстоит умереть (всем в принципе предстоит умереть, и кажется, погибнуть в расцвете лет на поле боя в её представлении участь более завидная, чем иссохнуть в дряхлости, маразме и энурезе), а может, она и сама не то чтоб забыла об этом (вряд ли такое забудешь), но старалась не думать, завтра будет завтра, а послезавтра и того далее, сейчас у нас тут специфическая трудовая романтика, не то, может быть, что она сама б у жизни заказала, но другой не подвезли, да другая у гномов и возможна ли? Оглядываясь позже назад, вот хотя б на этот вечер со своеобразным пикником на берегу говнотечки с царящей на нём привычно ебанутой атмосферой, я думал о том, что Ктулха не заводила со мной никаких разговоров на эту щепетильную тему по двум причинам. Одна та, которую она сама признала и озвучила – будущее уже не могло считаться определённым, изменения, внесённые нами в события в Озёрном, и это самое мероприятие по депортации дракона, как-то повлияют и на судьбы гномьего отряда, мы переписываем историю, а значит – и сами не можем больше точно знать, какой она будет. Вторая – которую я только предполагаю как подспудную – то, что Ктулха как раз уже понимала, насколько я не тот человек, который будет настаивать на сохранении незыблемости истории, типа если уж кому-то предписано на данный момент окончить свой путь земной, значит, он это сделает, а мы будем следить за тем, чтоб никакие наши действия этому не помешали. Никакого фатума, никакой дебильной этики и даже никакой полиции времени в смысле именно вот такой структуры, в дурной фантастике описанной. Сложность взаимовлияния всяких исторических процессов и фиксированные точки во времени, вот этого достаточно. И она боялась на свой вопрос услышать как раз не нравоучение о недопустимости куролесить в чужом времени-пространстве (очевидно уже, что от меня такого не услышишь), а заключение о невозможности что-то изменить. Эту мою фразу, что жирно б было спасать всех, кого захочешь, она всё-таки услышала и запомнила.       Ну, а каковы представления Торина о дальнейшей жизни в контексте завязывающегося взаимного интереса и делился ли он ими с Ктулхой, а если да, то как она реагировала, я, естественно, не знал, но думаю, если б она чего такое спойлерное спизданула, мы б какой-то эффект наблюдали.       Распрощались с Альфридом, расползлись спать, Фили и Кили бегло ополоснувшись, прочие махнув рукой на сей вопрос – да, в саже и земле все по уши, в шевелюрах и бородах щепки и пакля, но хрен с ним, завтра такими же будем, а наш негномий состав так и сил в себе на то не чувствовал. С утра Ктулха много и подробно выговорила мне за отсутствие в ТАРДИС такого предмета, как обычная человеческая ванна, в которую можно б было залечь отмокать часа на два. Я сказал, что глубоко ей сочувствую, и отбыл с Бильбо проведать до завтрака саженцы. Саженцы стояли траурно приопустив листики, но это, как мы оба знаем, не страшно, первое время всегда так, сейчас вот подольём нацеженной в оранжерее кормосмеси – повеселеет им, поди.       За завтраком утвердилось, что работы сегодня работаются в более усечённом составе: теперь на больничный с ногой присел Оин, Торин, понаблюдав за Ктулхой, сопроводившей собак на площадку, вынес рацпредложение ей пластаться с интервалом через день, уж во всяком случае, сегодня отлежаться, а Лавкрафт и вовсе выполз ближе к обеду. Ктулха в принципе такому предложению была, конечно, рада, но гордость требовала немного попрепираться по вопросу, насколько слабой женщиной он её считает. Желательно как-нибудь так, чтоб не пришлось в итоге всё же выходить работать. Я лично пожинал плоды того, что садоогородную часть вчерашних подвигов совершал без перчаток, и снова лето, когда недавно была осень, мою кожу немного удивило. Поэтому намазался мазью и отправился на склад подбирать хотя бы то для будущего сауроновместилища, что уже сейчас могу найти. А Ктулху посадил за мониторы, наблюдать за трещиной. В этом к ней, после душа, позднего завтрака и сдержанных стенаний, присоединился и Лавкрафт. Поскольку работа медитативная, практически никаких действий не требующая, то больше они, ожидаемо, трындели. Лавкрафт притащил почитать наиболее удовлетворяющие его наброски, послушать прихромал из спортзала и Оин (что сократило количество отрывков в программе на ту часть, которая была вдохновлена историей о безумии Трора, всё-таки теперь Оин, действительно, способен был слушать). До меня сквозь шорохи и звяки всего того, что я здесь перебирал, доносилось немногое. О тварях, боящихся зеркал, как я понял, предполагалось оформить в виде рассказа сумасшедшего старика попутчику в поезде, и смысл был в том, что если просто описывать, пусть самым подробным и прилежным образом, как эти твари выглядят, то ничего страшного в этом описании не нашла б и самая нежная натура, однако встретив одну из них лицом к лицу, остолбенеет от ужаса человек с предельно крепкими нервами. Ужас этот не таков, чтоб можно было найти для него подобающие слова в человеческом языке, он не связан с характеристиками тех или иных черт лиц или их выражений, он глубинный, беспредельный, абсолютный, словно мать всякого ужаса, известного по имени, словно целое по отношению к той малой части, которой является на деле всякий ужас, которому мы можем определить причину и описать силу его воздействия на наш разум. Он таков, что даже сами они, встречая в скитаниях себе подобных или видя собственный лик в зеркале, закрывают глаза, не в силах вынести этого напоминания, кто они есть. Да, усмехнулся я, в поэтическом переложении иногда остаётся очень мало от реальности. Была ещё история о мужике, вроде бы шахтёре, который много дней, единственный выживший, просидел в завале, чудом выбрался, но был страшно обезображен, и вдобавок обнаружил, вернувшись в родное селенье, что его место занято подменышем, принявшим его облик, и у него нет никаких шансов доказать свою личность, вернуть свои имя, семью и имущество. Переложение одной из страшных сказок гномов, он действительно постарался сделать его отличным от исходного повествования, хотя Оин радостно воскликнул, что знает похожую историю… Как раз мне случилось пробегать мимо, Ктулха остановила вопросом, не принесу ли я им чаю (во рту от долгой говорильни пересохло), потом нашлись вопросы и обстоятельнее.       – Да, раз уж о подменышах разговор зашёл. Эта ваша спутница, как её звали…       – Зане. На самом деле, полностью, немного подлиннее, но это приемлемое сокращение.       – Вы сказали, она заняла место той нечаянно умершей тётки. Как, если вы до этого сказали, что она совсем не похожа на человека? Если она умела менять облик, так чего было сразу не принять какой-то земной облик, к чему все эти сложности-то?       Настала, типа, пятиминутка дешёвого хоррора на радость любителю хоррора утончённого, хмыкнул я себе под нос. Ну, что-то мне кажется, такие сюжеты ему уже менее по душе.       – Есть в далёкой звёздной системе такая раса, с редкой и жутковатой способностью – влезать в чужую шкуру в самом прямом смысле. Их кожа может «подключать» к кровоснабжению и иннервации кожу, снятую с достаточно свежего трупа. Их тела, видите ли, достаточно пластичны, чтоб ужаться в оболочке, не намного отличающейся по размеру от них самих, благо, та санитарка как раз была такая… не в каждый дверной проём проходила.       Лавкрафт подавился чаем.       – Пиздец, - выдохнула Ктулха, - и он после этого меня в любви к трешу обвиняет! А сам дружил с существом, наряжавшимся в содранную с трупов кожу! «Ганнибал Лектер» отдыхает!       – Во-первых, они это делают крайне редко, в своём мире на каких-то ранних эволюционных этапах, в целях мимикрии для выживания. Не знаю, почему этот механизм сохранился до времён условно их 21 века, но в конце концов, у землян зачем-то сохранились зубы мудрости и мышцы, поднимающие волоски на коже, хотя поднимать уже почти что нечего, чо там того шёрстного покрова… Здесь вот тоже, если угодно, была мимикрия для выживания, в 20 веке земляне инопланетян ещё не знали, только фантазировали о них, могли перепугаться непривычного. Это с моей точки зрения Зане выглядела очень мило и обаятельно, я с ней бок о бок много лет прожил… Во-вторых – а что? Понимаю, эстетически немного шокирует, но трупу в общем-то не всё ли равно, в полном ли комплекте его похоронят или не совсем? Да и кожа именно что прилипает как родная, и чувствительность, и мимика – всё работает. Главное широко не улыбаться и не забывать про плёнку на глазах…       – К-какую плёнку?       – Их собственные глаза полностью чёрные и большие, как плошки. В отверстиях для глаз это смотрится, сами понимаете, странновато. Поэтому эти отверстия затягиваются плёнкой, вроде третьего века, с круглым отверстием по центру. Получаются, если не приглядываться, очень чёрные человеческие глаза. Правда, у той бабы глаза были голубые… Но Зане всё равно не собиралась задерживаться там – мы ещё загодя обсудили, она планировала уехать в более тихое, спокойное место, в какую-нибудь маленькую деревню, где не так легко спалиться, всё-таки физиологические отличия никуда не денешь, хотя бы кровь не того цвета…       – А. Я просто аж забыла, чо второе-то хотела спросить. Ну вот – куда она дальше делась. И где она сейчас? Всё живёт в той деревне? В какой хоть?       Вот это тяжёлый вопрос.       – Думаю, уже умерла. Она была уже весьма немолода. Нет, я не навещал её, и даже не провожал до нового места жительства. Я, видите ли, на тот момент уже был младенцем на руках приёмной матери. Да, мне тоже иногда кажется, что это верх авантюризма и безответственности. Но видите ли, приятно, что вы меня считаете старым-мудрым и способным отвечать за всех и вся, но вот в нашей маленькой компании вопрос, кто за кого отвечал. Всё-таки она способствовала освобождению меня из тюрьмы, и решение покинуть карманную вселенную было нашим общим. На внешний возраст старшей была она. По уровню знаний о Земле мы были примерно наравне. Она просто хотела дожить жизнь в тихом, красивом месте на настоящей планете, но где при этом были б какие-то существа, с которыми можно общаться…       – Ну всё равно, почему вы сейчас её не навестили, когда всё вспомнили? В смысле, может, и умерла, но вы же можете отправиться в то время, когда ещё не умерла. Вы же даже не знаете, как она освоилась, это, блин, тяжело должно быть – осваиваться на чужой планете, даже если человечью кожу натянуть…       – Потому что я даже не помню точно название деревни – Пономарёвка, Парамоновка? И потому что… знаете ли, жизнь, которую она прожила с нами, была, конечно, интересной, богатой на приключения… но по ходу этих приключений из команды я один остался. Не хочу разводить какую-то дешёвую драму, типа со мной опасно, но вот так между прочим, отпустили меня на условии, что я отправляюсь под надзор последнего из наших в карманную вселенную. Подписку о невыезде с меня, конечно, не брали, оговорить, что делать, если мои поручители вдруг умрут, тоже как-то не додумались… Такой вариант, что меня вернут досиживать, раз такое дело, полностью не исключён, короче. И мне очень хотелось бы при таком раскладе, чтоб она об этом даже не узнала.       Подтянулись на обед гномы. Торин первым делом торжественно объявил, что не считает допустимым дальше злоупотреблять нашим гостеприимством, и они обустраивают для своего временного размещения один сравнительно неплохо сохранившийся каменный остов выше по течению. Ну, отговаривать у меня духу всё-таки не хватит, но так-то и мы ещё энное время никуда отсюда не денемся, так что могут забегать помыться-пожрать. Ни то, ни другое на пожарище пока больше негде. Торин кивнул в сторону рубки, спросил, как чего, имея в виду – есть ли какие-то новости со стороны трещины. Да хрен бы знал, вздохнул я, сигнал идёт, сигнал стабилен, он определённо выходит во внешнюю вселенную, это в нашем положении, в общем-то, уже неплохо. Глоин буркнул что-то в ключе, что главное этими сигналами Моргота досрочно не призвать, это б неудобно вышло, Оин робко возразил, что это уж вряд ли, не посмеет он раньше назначенного ему срока, Кили и Фили, склонив головы, бубнили над спецификацией требуемых мне материалов, тоже ответили что-то рассеянно-оптимистичное. Лавкрафт, ухватившись за упоминание о разных вселенных, решил упорядочить свои немногочисленные представления о моей прежней жизни – каково было то место, где я жил до того, как отправился на Землю…       Ну, строго говоря даже не вполне верно называть это именно иной вселенной. Вселенная – это ж само слово предполагает нехилые масштабы, а то место было мягко сказать небольшим. Никаких там звёздных систем, галактик и туманностей, это с натяжкой была ОДНА планета, с богатой флорой, некоторой забавной фауной, но без каких-либо собственных разумных обитателей… Да, сложно описать то, что не вполне понимаешь сам. Если представлять мироздание как ткань, то с тканью что может происходить? Трещины, разрывы мы вон, уже обсудили и продолжаем наблюдать. А также, если иметь в виду ткань не только текстильную, но и живую, то возможны растяжения, выпячивания, дивертикулы всякие, возможны перерождения, уплотнения… Та вселенная была именно своего рода карманом, уже достаточно значительно отшнуровавшимся от основной ткани, уже имеющим иные характеристики, чем основная ткань, но всё ещё сохраняющим сообщение на тот момент. Теперь уже, конечно, нет – я имею в виду, на период 20-21 века. Если, конечно, Руду удалось задуманное… Правильно ли он понял, что Руд – это последний из моих соплеменников? И что же с ним случилось?       О, ну это в один присест и не объяснишь… Вот вы знаете, какое сложное, мистическое отношение во многих культурах к близнецам, а уж тему всяких там двойников вы и сами тут недавно решили поэксплуатировать. Близнецов тут как, все видели? Ответы наперебой были по содержанию диаметральными. Бильбо – конечно, видел, у хоббитов это дело обыкновенное, чтоб за раз двое ребятишек рождалось или трое, бывало, что и четверо, вот у Брендизайков есть такие, вместе родились три брата и сестра. Дори и Нори сказали, что у гномов такого не бывает. Точнее, было, как рассказывают, ещё в Мории, что у кого-то за один раз родились сын и дочь, дело небывалое, и между нами говоря, во всю жизнь той семьи не прекращали соседи тишком судачить, который-то ребёнок не родной, а к родному в одну колыбель положенный, и какая ж такая причина потребовала делать это тайно, а не при всём честном народе об усыновлении объявить, как всё же дело-то это не постыдное. Тауриэль слышала, что у владыки Ривенделла двое сыновей, родившихся одновременно, неотличимых друг от друга. Говорят, что у них единая душа, они понимают друг друга без слов и чувствуют, как бы далеко ни находились, что происходит с братом, какие мысли или сны его посещают. Вот такие вот, совершенно одинаковые близнецы редкость между людьми и хоббитами и совершенно невозможны у гномов. Это и представить жутко – как это, словно отражение вышло из зеркала. Оттого-то в байках у гномов нередко такое – какой-нибудь глупец много не по делу шумел в горах, дразнил эхо, вот эхо, дух-хранитель гор, пошло за ним, приняло его облик… Обычно эти духи ограничивались тем, чтоб напугать, проучить – устраивали розыгрыши, являясь друзья или родне этого неосторожного субъекта, совершая под видом его какую-нибудь нелепую выходку, которую будут потом припоминать как минимум три поколения, но случались и именно что страшные истории. Про морок, позволяющий кому-то чужой облик принимать, у всех народов, короче говоря, сказания есть, а в особую связь близнецов, кажется, только лихолесское простонародье и верит. Бильбо вот в толк не может взять, что же такого странного, что брат на брата прямо очень сильно похож. Что ребятишки такие проказливы бывают и сходство своё используют для розыгрышей родни и соседей – так это понятно, в этом-то, опять же, что странного…       Ну так вот, тут недавно Дори и Нори баловали историями о южной фауне… Во вселенной есть существа, способные принять облик других существ, не важно, какой расы, с разной степени зловещести целями, изначально, вероятно, это просто мимикрия для выживания (Ктулха не преминула напомнить про существ, натягивающих чужую кожу, я сказал, что пример, конечно, эпичный на все времена, но речь всё-таки о немного иных вещах), и есть существа, копирующие не только облик. Да, чистожанровые подменыши, без специальных методов исследования только очень внимательный взгляд обнаружит подделку. Но нет, просто убить и заменить кого-нибудь для них невозможно, для копирования нужно долгое тесное взаимодействие с исходником, и всё то время, пока действует эта подмена, исходник должен быть жив, если он умрёт, иллюзия рассеется моментально. Да, как эти самые змеи, которые если теряют связь с фактурой – моментально «выцветают». Они должны регулярно навещать исходник, касаться его физически и ментально, считывая информацию, необходимую для работы механизмов мимикрии, поэтому незаметно захватить какой-то мир для них достаточно обременительная задача, хотя попытки такого плана бывали. Собственного мира, видите ли, зигоны лишились… Да, мы не единственный во вселенной оставшийся бездомным народ, и все другие встреченные нами были больше численностью и ограниченнее ресурсами своих кораблей, что изрядно подстёгивало их в поиске вариантов и использовании не самых этически однозначных методов. Так вот, в одном мире, куда нас занесло, Руд встретил отбившегося от своего племени зигона, не проводящего разведку их обычным способом, а самым натуральным образом прячущегося от преследователей. То ли в процессе разведки до того поглотил от исходника чрезвычайно ценную информацию, вследствие изменений истории ставшую недоступной для заинтересованных лиц, то ли вследствие тех же изменений он сам стал временным парадоксом. А я говорил, что временные парадоксы можно использовать, если знать, как, они нехуёвые источники энергии. Преимущественно разрушительной энергии, но многим то и надо. В общем, его преследовали, и мы забрали его с собой. У нас к тому времени было на борту уже двое иноплеменников, а некоторых наших мы уже потеряли… Он принял облик Руда, то есть, стал его двойником. Знаете ли, мало кому выдаётся возможность пообщаться с самим собой, даже из тех, для кого это технически осуществимо. О таком, конечно, в сказках не сочиняют, такое представить сложнее – двойник, который всегда на твоей стороне, с которым можно и в два раза быстрее сделать работу, и поговорить о чём угодно, потому что он знает все твои мысли и чувства. Это тем интереснее, что хоть двойник, кажется, и становится всё более тобой (память и навыки подгружаются постепенно, чем дольше связь – тем она крепче), полного уподобления, растворения не происходит…       – Да уж наверное, - хмыкнула Ктулха, - допустим, они могут скопировать внешность, голос, да даже воспоминания… Но не это же ваше… свойство перерождаться.       – О да, это, разумеется, жирно б было. Однако отчасти, как оказалось, способны копировать свойство, как бы сказать, способности к пересборке тела, модификации внешности. Спустя какое-то время дубль Руда предпочёл стать женщиной. Сами они, видите ли, гермафродиты, так что им всё равно, кого копировать, женщин, мужчин, какой-нибудь средний пол… Они оставались похожи больше, чем в норме могут быть разнояйцевые близнецы, это как бы женский вариант того же человека…       – Круто, а чего это он? Или она? Как тут говорить-то правильнее…       Нори и Ори в это время дёргали почему-то Лавкрафта с вопросом, что значит гермафродит, тот краснел, бледнел, кое-как вспомнил античный миф и теперь его пересказывал.       – В целях большего взаимодополнения, как они объясняли это нам, ну может, отчасти и из сострадания к нам – различать легче стало. С той поры мы называли дубля Рут. Я это рассказываю не потому, что неспособен просто и чётко ответить на вопрос, а потому, что это важно для понимания произошедшего дальше. Потом ещё много что было, мы кое-что пережили, кое-кого потеряли, мы так и не обрели окончательного пристанища, и несколько раз сталкивались с преследователями Рут, они были достаточно упорны. И Руд принял решение скрыться с нею в той самой карманной вселенной. Нельзя сказать, что решение далось ему легко, но поверьте, от скитаний и потерь можно однажды устать. Руд был слишком мягкой и доброй натурой, чтоб существовать в обстановке перманентного пиздеца неограниченно долго. И он не хотел потерять Рут. Тогда они забрали большую часть содержимого оранжереи – Маллен заверил, что ему лично эта оранжерея вдоль пизды, Таллюн обычно тоже хватало дел, а в том, что всё это вытянем мы с Зане, были нехуёвые сомнения. Так что как я говорил, большая часть того, что там есть сейчас – последыши, выросшие из корней и семян… Мы уважали их решение, обещали не нарушать их покой, по возможности забыть дорогу – по тому простому соображению, чтоб не навести на след. И много лет сдерживали обещание. Но когда погибли Таллюн и Маллен, а меня посадили, и Зане осталась одна, ей больше обратиться было просто некуда. Я не знаю, как им удалось этого добиться, они не распространялись, но через 10 лет меня всё-таки согласились им отдать, и жили мы в этом очень своеобразном эдемском саду уже вчетвером – пока не произошло то, чего следовало ожидать. Всё-таки женская часть нашей маленькой команды была из краткоживущих. Рут умерла.       – Это, должно быть, было страшным ударом для вашего соплеменника, - сочувственно вздохнула Тауриэль. Кили набычился. Наверняка, какой-то разговор на тему «один из нас проживёт сильно дольше, чем другой» между ними был.       – Естественно. Да, конечно, он должен был быть к этому готовым… он был готов. И как бы ему ни были дороги мы, он принял решение без неё не жить. Он решил направить всю оставшуюся у него жизненную энергию на то, чтоб окончательно отшнуровать микромир от основной вселенной, сделать его недоступным для проникновения извне…       – И вы тогда оказались бы навсегда заперты там только вдвоём, а вскоре, поскольку Зане тоже была немолодой и смертной – остались бы вы один. Ну да, неоднозначная перспектива. Лучше, чем тюрьма или смерть, хотя как посмотреть, в тюрьме хоть собеседники какие-то есть… Ну, потом, значит, вы полетели на Землю, вы превратились в человека, а Зане просто чужую кожу напялила, и разбежались жить каждый своей жизнью. Не знаю, как вы на такое решились, если много лет-то бок о бок провели, через столько всего прошли вместе… А хотя, учитывая, опять же, некоторые моменты, может, и лучше было запомнить друг друга живыми.