***
В номере гостиницы Антон понял, что он в состоянии только лежать пластом и иногда вставать за чаем. Отец часто говорил, что его не хочет принимать этот город, потому что каждый приезд в Питер начинался одинаково, и это с учётом того, что ни в самолёте, ни в поезде его в жизни не тошнило. Но факт остаётся фактом: простая поездка без смены часовых поясов, и почему-то именно в Северную столицу, имела такой побочный эффект. Парень списывал это на волнение, ведь тут его судьба решалась, на минуточку, хотя пора было бы уже привыкнуть. Но утверждение о том, что второй раз не так страшно, видимо, на хирургические вмешательства не распространялось. Пискнула ключ-карта, хлопнула дверь. Антон открыл один глаз, чтобы удостовериться, что это действительно папа, и тут же закрыл его обратно. Мужчина, глядя на развалившегося на подушках сына, лишь улыбнулся. - ПЦР будет к вечеру. Я тебе лекарство купил. - начал шуршать пакетом Андрей, и Антону пришлось-таки разлепить глаза. Ему протягивали продолговатую картонную коробку с нарисованными шариками молекулами. Внутри оказалась большая туба с обсорбирующей пастой, полупрозрачной и почти без запаха. - Пить за 2 часа до еды. Ешь, потом сходим перехватим куда-нибудь. - сказал отец и протянул ложку и стакан воды. Паста выдавливалась с противным звуком и выглядела мерзко, парень недоверчиво смотрел на белесое густое нечто,***
Антон тупо смотрел на железную койку с зелёным жёстким матрасом, под которым была металлическая сетка. И это его место жительства на ближайшие... Да хрен его знает, сколько. В палате на пять человек он - шестой, если считать с сопровождающими, но это для Турнера стандарт, жестокая реальность и плата за широкую известность в узких кругах. Для сопрождения ни мест, ни питания не предоставляли, что довольно глупо, ведь большинство детей здесь не могли сами позаботиться о себе. В соседи им досталась девушка-мусульманка, из-за которой их сначала не хотели селить, с мальчиком без кистей рук - вместо них были просто культи, покрытые кожей. Она как-то обмолвилась, что ему пять или шесть лет, но выглядел он как годовалый. Это у Шастуна в голове не укладывалось. Ещё у него не было желобка над верхней губой. Биологичка рассказывала, что так бывает, если женщина пьёт во время беременности. На койке напротив его лежал пацан. С ним, на первый взгляд, все было нормально, но потом Антон заметил, что у него одна нога намного тоньше другой. В соседней палате кто-то истошно орал, не прекращая ни на минуту. На посту медсестёр сказали, что Попов на операциях, и будет только к вечеру. Оставалось только тихо материться и ждать. Антон, стараясь абстрагироваться от внешнего мира, раскрыл привезенный с собой третий том "Войны и мира", и где-то на шестой странице его ожидаемо потянуло в сон, и уже сложно было удержать в голове, кто кому сват, брат, и кому с кем изменила Ростова, а целые страницы на французском откровенно раздражали. Нет, шедевр русской литературы, все дела, но после этого шедевра можно было не на журфак поступать, а на ин. яз. На кафедру романских языков. Вопросы в решебнике ЕГЭ по литературе, по типу "сопоставьте героев романа "Белая гвардия" и их тембр голоса" тоже не особо вдохновляли. В раздумьях о том, что он выбрал не те предметы, не ту специальность, и что он вообще не так живёт эту жизнь, Антон уснул, прикрыв лицо этим самым решебником. Проснулся от того, что кто-то тянул его за ноги вниз. - Тоха, да проснись ты! - шипел отец. В палате, как и на улице было уже совсем темно, только из коридора просачивалась в щель между полом и дверью полоска света. - Вставай, нас врач ждёт. Едва разлепив глаза, Антон все же поднялся, и, нашарив в темноте кроссовки, шатаясь поплелся в коридор. Голова была тяжёлая, непонятно было, на сколько он вырубился, да и с какой радости, в середине дня? Негромко постучался в ординаторскую, и, не дожидаясь разрешения, зашёл. Отец, семенящий следом, прикрыл дверь. Попов сидел, низко склонившись над бумагами, и, кажется, уже клевал носом. Антон рассеянно глянул на наручные часы - половина девятого. "Лучше бы он меня завтра посмотрел" - подумал Антон. "И сам бы уже дома был, и меня бы не будили." Но вслух он этого сказать не решился, помня, что в прошлую их встречу его не особо беспокоило, что вместо того, чтобы быть дома Арсений гонялся по всему Питеру за его обидчивой персоной. - Разувайся, садись в кресло. - наконец оторвался от своих бумаг Попов. Парень послушался, опускаясь на указанное место - компьютерное кресло на колёсиках, такое же, как и у самого хирурга. Тот подъехал ближе, укладывая его босую ногу к себе на колено, немного закатывая трико, аккуратными движениями поворачивая, как ему надо, проверяя эластичность мышц и подвижность суставов. Кресло Антона немного отъехало назад, и он упёрся локтями в стол, стоящий позади, второй ногой стараясь зафиксироваться, чтобы оно не крутилось. Он, кусая по привычке губы, наблюдал за сосредоточеным лицом Арсения, но привычного страха перед последующим вердиктом не ощущал, то ли потому что всё было уже решено, то ли потому что был слишком сонным, чтобы что-то соображать. - ДЦП? Где-то на периферии кивнул отец, и Арсению, чтобы это увидеть, пришлось отвлечься от внимательного изучения стопы у себя перед глазами. - Ну, смотрите. Пересадка мышцы, если её длины хватит, позволит ему перестать косолапить и запинаться об собственную ногу. Мы расщепляем её на две части, одну крепим сюда, вторую сюда, соответственно эта часть - он прочертил пальцем по коже - будет работать на отведение, и стопа перестанет заваливаться вовнутрь. Если длины не хватит, мы просверливаем пяточную кость и протягиваем мышцу через отверстие... "Вот и пришло время паниковать." ...однако на моей практике к такому прибегать ещё не приходилось. Останется три шрама, небольших, только для того, чтобы можно было инструментом пролезть. - обратился он уже непосредственно к Антону. - Здесь, здесь - вновь прочертил пальцем две симметричные линии - и вот здесь. - ещё одну выше щиколотки, отчего Антон инстинктивно дёрнулся, но его за лодыжку удержали на месте. - Что касается дисплозии тазобедренного сустава, ноги надо выровнять по высоте, снять тонус в мышцах инъекциями глобулинотоксина, но, сами понимаете, это временная мера, и без оперативного вмешательства он так и будет хромать. Ну это уже так, лирика. - хлопнув в ладоши и нежно убирая ногу Антона с належанного места, закончил Попов (хотя Антон поймал себя на мысли, что был бы совсем не против, если бы его многострадальные лапки и дальше лежали в тёплых руках). Очевидно, его предстоящий фронт работ воодушевлял, чего нельзя было сказать о его пациенте. - Что-нибудь повторить, объяснить? Мы с вашей женой, вроде, уже обо всем договорились, но чтоб недопонимания не возникало... Отец неопределённо пожал плечами, но Попову, очевидно, большего и не требовалось - он второй раз пустился в разъяснения, вооружившись на сей раз макетом анатомического строения ноги, где все кости и все его махинации были видны наглядно. Было видно, что он горит желанием сделать все в наилучем виде, и доказать, что именно так всё и будет. Однако, видимо, просветления в глазах Андрея Арсений не высмотрел даже после повторной лекции на тему, и отпустил их обоих с миром, на последок сказав готовиться к операции в среду. Антон попрощался и поспешил письменно уведомить маму и бабушку о прошедшем разговоре, надеясь на то, что за пять дней в этом Аду он не чокнется. А надежда умирает последней За 3 дня Антон понял несколько вещей. Первое: в столовой для сопровождающих еда куда лучше, чем в самой клинике, там есть даже шаурма (шаверма?), но её лучше есть, не попадаясь при этом неодобряющему любые контакты с внешним миром педиатру. Второе: гулять можно только по территории, и только пока никто не видит. Третье: покурит Шастун Антон Андреевич теперь только дома, в Воронеже, и животворящий питерский воздух тут не при чем. Четвертое: майские праздники - зло. Потому что в эти дни все процессы в больнице остановились, кровь, которую надо было сдать на анализ, некому было брать, а Антону ускорить всё это было жизненно необходимо, потому что от местных порядков он уже был готов на стену лезть. Единственный плюс: перед майскими почти все съехали, и в палате остался только мальчик с гемигипертрофией (Антон не поленился найти, как это называется) и шестью сериями фиксиков, которые он смотрел по кругу нон-стоп. По началу это раздражало, но если не обращать внимания, то жить можно. А за глаза они с отцом этого пацана иначе, как фиксик, не называли. Четвёртого числа уехали и они, и Антону было даже немного жалко, но с другой стороны, палата была теперь полностью в их с отцом распоряжении. День выдался солнечный, с радостью покинули эти стены его вынужденные соседи, направляясь в родную Казань, и Антон решил последовать их примеру, отправившись с отцом бродить между корпусами больницы, а после устроившись на качеле с учебником по литературе. Что-то начинало цвести, или Антону так показалось, но аромат в воздухе витал особенный. Или это был запах мнимой свободы. В любом случае, Антон чувствовал себя лучше, чем когда-либо с момента приезда. После ужина Антон решил уже не выходить на прогулку, а просто расслабиться настолько, насколько возможно. Время заселения подходило к концу, и парень был абсолютно уверен, что в эту ночь они с отцом будут спать спокойно, но... у судьбы видимо были свои планы на этот счёт. Сосредоточеный выбор фильма на вечер прервали визги из коридора, а потом в комнату ввалились две женщины с четыремя чемоданами, явно мама и бабушка., и... эти двое. Два близнеца, с бешенными круглыми глазищами, в которых и тени мысли не наблюдалось. Они принесли с собой сладковатый запах безумия, в их движениях не было логики, они понимали только друг друга, общаясь на каком-то зверином языке из бессвязных криков, а попытки мамы и бабушки их усмирить успеха не имели. Им надо было лечить не ноги, а головы. Впрочем, наверное, их родители пришли к выводу, что голова - предмет тёмный и исследованию не подлежит, а света там действительно не наблюдалось. Спустя двадцать минут Антон не выдержал и сбежал в конец коридора, где находилась большая лестничная площадка, ряд железных стульев, на которых задница отмерзала мгновенно, кабинки для верхней одежды и большое окно с широким подоконником, на который он залез с ногами, не заботясь о мнении поднимающихся с улицы и проходящих мимо людей в белых халатах. Крики доносились и до сюда, и Антон не сомневался, что это из их палаты, поэтому заткнул уши наушниками. Рядом, все на тот же подоконник, примостился отец, и тупо уставился в одну точку с лицом "нет слов, одни эмоции". Оставалось уповать на то, что когда-нибудь этих двоих уложат спать, и тогда можно будет вернуться в палату. Когда все стихло, Антон с папой проскользнули к своим койкам. Въехавшая семейка сдвинула две из них вплотную друг к другу и спали на них по двое, так, чтобы близнецы лежали в середине. Шкаф и стол был завален вещами, тогда как у Антона была одна тумбочка, и то неполная. Парень, у которого голова гудела от вечернего краткого знакомства, уснул мгновенно, что с ним случалось крайне редко, но он примерно представлял, что ждёт его наутро. "Скорей бы среда." -подумал Антон, сжимая край тонкого одеяла. Где-то в соседней палате всё тихо выл тот пацан, которого не выписали с момента приезда Шастунов. Обезболивающие ему, видимо, не особо помогали, а то, что он выл от боли, а не от дури, Антон понял почти сразу. Впрочем, этот тихий вой был благодатью по сравнению с тем, что Антон слышал этим вечером. В своих догадках он не ошибся: поднял его ор в семь утра, к которому прибавились звуки то ли от какой-то игры, то ли от видео, явно для аудитории с IQ, ушедшим в минус, играющие с двух телефонов на полную громкость. С трудом пережив завтрак, Антон убежал на лестницу. Сегодня там было ещё холоднее, на улице лил дождь, отсекая пути для побега в места более отдалённые, чем это, но парень готов был потерпеть, лишь бы не возвращаться туда. Как и вчера, прислонился боком к ледяному стеклу, слушая на повторе Three days grаce, заглушающие все остальное, когда на лестнице нарисовался вечно спешащий куда-то Попов. - Так и знал, что я вас здесь найду. - что-то в этих словах покоробило Шастуна - конечно, не с этими же двумя долбоебами им сидеть! У самого Попова, или кто там их оперирует, они окажутся на столе тихими и неподвижными, а ему, Антону, и всем вокруг приходится сосуществовать с ними в их обычном состоянии. - Пройдись, мне надо видео снять. Антон оперативно стянул кроссовки и спрыгнул с подоконника под тихое "не торопись ты так" от Попова, прошёл к нему, потом от него обратно, и так несколько раз. Под конец врач опустился на колени, сфотографировал стопы в статичном положении, пока Антон старательно изучал взглядом облупленную бирюзовую стену справа от себя. - А это зачем? - спросил отец, напоминая о своём существовании. - Чтобы сравнить положение стоп до операции и после. - ответил Арсений, поднимаясь, и оказываясь в шаге от парня. - Улыбайся. - попросил или даже приказал он, вновь быстро фотографируя его мордашку. А Антон улыбнулся, быстрее, чем успел понять зачем и хочет ли он этого сам, улыбнулся, как будто с самого появления Арса хотел это сделать, но сдерживался. Ведь он действительно был рад его видеть, рад, что у того наконец руки дошли и до него. Он был рад, но, тем не менее, ещё долго не мог себе объяснить своего несмелого порыва, когда, все ещё улыбаясь, осторожно спросил: - Можно я Вас обниму? И Арсений обнял его первым, прежде, чем они оба успели что-то понять. А Антон стоял босиком на холодном грязном полу, улыбался так, что скулы болели, и чувствовал, что впервые в жизни, не сдержавшись с этим вопросом, сделал что-то очень правильное. За спиной кашлянул Шастун-старший, и они отстранились друг от друга, будто ледяной водой окаченные. Арсений глянул за мальчишескую спину и наткнулся на валяющиеся у противоположной стены кроссовки. - Переобулись бы Вы в шлепки какие-нибудь. - заметил врач, оглаживая плечи парня и мягко отпуская его. - Зачем? - тихо спросил тот, лихорадочно трезвея после опьяняющего тепла чужого тела рядом. - Как - зачем? Чтоб ножка дышала. - улыбнулся, подмигнул, и убежал дальше, как будто так и надо. А Антон немного растерянно поплелся к своему подоконнику. - Пошли отсюда, холодно. - сказал, глядя вслед Попову, Андрей. - На кухне посидим. - Здесь кухня есть? Кухня действительно была, с плитой, столами, шкафчиками и шестью холодильниками, по три на отделение, поскольку его, Антона, четвёртое отделение вынужденно из-за ремонта переехало в этот корпус, и теперь делило этаж со вторым, возникали периодические скандалы, кто у кого чего спёр: четвёртое обвиняло второе, второе - четвёртое, как они ещё стенка на стенку за курилкой друг на друга не пошли - непонятно. А если не вдаваться в эти подробности, то место вполне приятное, особенно, если в переполненный холодильник сумеешь что-нибудь свое заныкать. Заныкивать было особо нечего, а с завтрака до обеда и с обеда до ужина приходилось перебиваться чем придётся, с учётом того, что на выходных столовая не работала. Тут на помощь пришёл сбермаркет, и Антон заказал себе куриные котлеты с салатом из лентовской кулинарии, печенье и чай, тыкнув в первый попавшийся на распродаже, коим оказался tess flirt с персиком (отец ещё долго поигрывал бровями и ржал с названия). Ну и кружку, потому что в больнице надо было лежать со своей посудой, но никто об этом, естественно, не вспомнил. Отец заказал самую простяцкую бирюзовую кружку за сто рублей, какую можно было найти в любой Ленте России, и за это было немного обидно - из Петербурга хотелось привезти что-нибудь особенное. Но его особо не спрашивали - в конце концов, это всего лишь кружка. Отец отпросился отлучиться покурить, а сын, скрипя зубами, остался со своим чаем с печеньем с мюслями. Отца всё не было и не было, и парень, налив повторно кипятка, пошёл прогуляться по коридору. У поста медсестёр он заметил его, разговаривающего с заведующим отделением, Павлом Алексеевичем: - На завтра запланировано десять операций, пройдут - четыре. Корпус переполнен, у нас руки свободные есть, а столов операционных - нет. И в приоритете всегда младшие по возрасту, так что придётся подождать чуть дольше. В среду вас точно оперировать не будут. Антон чуть кружку не выронил. - Но Арсений Серг... - Арсений Сергеевич у нас в полете мыслей уже вас прооперировал, оценил результат и диссертацию написал по этому поводу. Но это только в полете мыслей, к сожалению. - Воля дежурно улыбнулся, забирая со стойки свою папку. - Omnia tempus habent. - Мм-гм - протянул Андрей, опуская смысл последней фразы. Антон тихо, вдоль стеночки пробрался обратно в столовую, присел и уронил голову на сложенные руки. Шел пятый