***
Анестезиологом оказался мужик средних лет с небольшой лысиной и крупными чертами лица, чрезмерно весёлый и улыбчивый. Видимо, так он хотел расположить к себе перепуганных детей и их родителей, ведь он являлся последней инстанцией перед тем, как пациент ляжет на каталку и его повезут в операционную, а может, реально весь такой на позитиве. Хотя как можно быть на позитиве, если тебя окружает толпа инвалидов разной степени вменяемости, а за окном в начале мая вместо пушкинской грозы снег валит - вопрос. - Здравствуйте. - Привет! Что колоть будем? - А что у Вас есть? - спросил парень неуверенно, рассудив, что шутить про наркоту сейчас не время и не место. - Ну, в твоём случае, общий наркоз и эпидуралка. В первом случае просто спать будешь, во втором будешь в сознании, мы тебе обзор отгородим, можешь наушники с собой взять, чтоб сильно голову происходящим не занимать. -Давайте общий. - не раздумывая ответил Антон. С одной стороны, интересно в живую хоть краем глаза посмотреть, как хирурги работают, а с другой... велика вероятность впасть в истерику от осознания того, как в тебе копошатся при тебе же. - Я эпидуралку даже маленьким детям ставил, и все нормально. Ничего страшного в этом нет, если... - Давайте общий. - более настойчиво повторил Антон. Уж лучше потом тяжёлый отходняк, чем вот это все. - Ну как знаешь. - сказал врач, протягивая бумаги на подпись. Антон не глядя поставил "свою закорючку", как мама говорила. - Выбирай каталку, раздевайся, ложись, накрывайся простыней, я выйду. - Всё снимать? - спросил Антон, уже не удивляясь, что его сразу же в операционную потащат. - Трусы можешь оставить, наверное. - Хорошо. Осознание пришло, когда он остался один среди свезенных в кучу серых столов. Одежду стаскивал с себя торопливо, но неохотно, постоянно замирая и пялясь в одну точку. В конце концов, все вещи все же были сложены стопкой-комком и оставлены неподалёку, а спину холодил металл под низом, и тонюсенькая простынь не спасала. Пришёл отец, спросил о самочувствии, и пришлось сказать, что все нормально, хотя горло сдавливал приступ паники, как и всегда, когда его с ножом хирурга разделяло меньше часа и около пятидесяти метров. К счастью или сожалению, пришёл медбрат, забирая его из светлого помещения и прокатывая с грохотом по мрачным узким коридорам. Он задавал какие-то дежурные вопросы, заметив страх в серо-зеленых глазах мальчишки, спрашивал, откуда он, какие клиники в его городе есть, отвлекая и не упрекая за испуг, за что Антон ему был благодарен. Потому что нельзя перестать бояться неизвестности, бояться доверить свое здоровье незнакомому человеку, не застрахованному от ошибки. Нельзя. Но Антон вдруг вспомнил, как ночью под чернильным небом Петербурга его врач грел ладонями его заледеневшие щеки, и даже на мгновение растопил сердце, заставив с вспомнить о тех временах, когда его семья дарила ему то же тепло, какое он ощутил рядом с ним. В тот момент он понял, что этим рукам он готов довериться, потому что в нем он уверен настолько, что даже паника отступила. Попов просто не может сделать что-то не так. И да, принимая это, как данность, он нарушил, пожалуй, главное правило - не поддавайся обаянию врача, чтобы трезво судить о его работе. Но это уже никакого значения не имело.***
Под конец дня вся бригада медработников еле стояла на ногах. Работая, как на конвейере, доводя каждое движение до автоматизма, они уже не задумывались о самой возможности совершить какую-нибудь оплошность, и страх, идущий под руку с ответственностью, уходил на второй план. Но вот, в общем потоке выдалась свободная минута - Арсений стоял напротив раковины, упираясь руками в её края - надо было перевести дух, но сбавлять темп было нельзя, потому что пока ты тут собираешь мысли в кучу, за дверями твои коллеги дерутся за операционные столы. Но это все оставалось за дверью. Здесь была только прохлада, тяжёлый запах паров антисептика и смертельная усталость. Последний на сегодня рывок. За дверями санитарка уже проверяет стерильность бикса с его формой, а значит пора выйти из укрытия и дальше быть стойким и непоколебимым. Вдох. Перед глазами схема, как по учебнику: разогнуть коленный сустав, вывести стопу в положение тыльного сгибания, чтобы добиться преднатяжения ахиллова сухожилия, пропальпировать края сухожилия, ввести скальпель № 11 вертикально по срединной линии, чуть выше его прикрепления, провести лезвие через всю толщу сухожилия, развернуть его медиально и рассечь его медиальную половину, аналогичным образом ввести скальпель примерно на два сантиметра дистальнее мышечно-сухожильного перехода и точно так же рассечь медиальную половину. Третий разрез - на середине между первыми двумя, только на этот раз лезвие лежит латерально и пересекает латеральную половину сухожилия. Сменить положение стопы. Далее ещё два разреза: первый из них располагается над областью прикрепления сухожилия к ладьевидной кости, второй — на 8-10 сантиметров проксимальнее внутренней лодыжки. Сухожилие задней большеберцовой мышцы остро отсекается от ладьевидной кости и прошивается прочной нерассасывающейся нитью, локализуется в области проксимального доступа, где оно располагается глубже длинного сгибателя пальцев. С помощью зажима сухожилие целиком выводится в проксимальную рану. Выдох. Далее остаётся только закрепить его, зашить раны и наложить гипсовую повязку, но с этим и без него справятся. После того, как сам себе все разложишь по полочкам, вроде и легче как-то. - Арс, че ты завис? Он уже готов! - окликнул Стас, подразумевая, что наркоз начал действовать. - А я - нет. - прошипел себе под нос Попов, но медлить больше было нельзя. Натянув дежурную улыбку, он поспешил к ожидающей его медсестре. Занырнув в халат и надев маску и перчатки с её помощью, он проследовал к столу, где лежал последний пациент. Его бледное лицо расслабленно, в неестественно белом освещении выглядит посмертной маской, трубки для подачи кислорода живости этому шестнадцатилетнему мученику не прибавляют. Душу грела мысль, что через пару часов все закончится для них обоих. Окинув взглядом коллег, и получив слабый кивок от каждого, Арсений скомандовал: - Начинаем.***
Арсений Сергеевич Попов, подающий большие надежды и безусловно талантливый хирург, кандидат медицинских наук и председатель Совета молодых учёных при институте Г. И. Турнера буквально через силу до***
Антон очнулся, когда его перетаскивали с каталки на койку в его палате. Он урывками помнил грохот от прокатываемого металлического стола, сладкий, напоминающий карамель запах наркоза в кислородной маске, и.. знакомые светлые глаза; единственную часть лица, не скрытую под маской или шапочкой, чей обладатель стоял у его ложа в свободном сером костюме, на кармане которого белым штрихом или чем-то вроде того была выведена фамилия и инициалы. Потом Шастун рассудил, что ему это все привиделось от истощения и влияния препаратов на мозг, хотя эта картинка была даже более яркой, чем сон. На столе стояла тарелка бульона с одинокой фрикаделькой, и Антон съел на пробу пару ложек, но почувствовав тошноту оставил это дело и вновь уснул, игнорируя неадекватных соседей. Краем уха он слышал, что они сегодня-завтра должны уехать, так что жизнь определённо налаживалась. Вновь он в себя пришёл, когда было совсем темно, и, почувствовав настоящий голод, сделал несколько крупных глотков из все ещё стоящей на тумбочке тарелки, и плевать, что бульон был ледяной, пересоленый, с капельками застывшего жира. Он лёг обратно, перебарывая тошноту, и, когда все наконец успокоилось, вырубился в неизвестный по счету раз. Проснулся он в палате совершенно один - сиамских близнецов, по видимому, где-то выгуливали, отец тоже куда-то делся. "За завтраком пошёл, наверное" - подумал Антон, особо не придавая тому значения, хотя, конечно, немного раздражало, что он постоянно где-то пропадал: то за сигаретами выйдет, то продукты у курьера забирает добрых двадцать минут, и в итоге, когда его забирали на какие-нибудь исследование, начинался поток СМСок "Антон, ты где". "Как будто ему и не интересно, что со мной происходит." - кольнула неприятная мысль, но с другой стороны, он вполне мог позаботиться о себе сам. Единственное, донести тарелку до кровати, когда обе руки заняты костылями, было бы проблематично, но до завтрака время ещё было, и к его началу Андрей должен был прийти. Ну а пока перед парнем стояла пара "ходулей" и задача дойти в другой конец коридора в туалет. Удивительно, но ноги до сих пор не чувствовалось от бедра и ниже, но это не сильно мешало. Он вполне успешно, хоть и немного неловко с непривычки, добрёл до пункта назначения, и уже собирался идти обратно, как почти неощутимое головокружение, преследовавшее его со вчерашнего вечера, резко усилилось. Он остановился, оперевшись о стену, и сделал несколько глубоких вдохов. "Главное - дойти" - твердил себе парень. - "Там прилягу, и все пройдёт". До поста медсестёр оставалось пару шагов, но совершив едва ли не первый из них, он пошатнулся и перед глазами все поплыло. На краю сознания он из последних сил пытался поймать равновесие, и инстинктивно оперся на ногу в гипсе. Но это не помогло. Не было засасывающей темноты, какую описывают при падении в обморок. Антону показалось, что он вообще не закрывал глаза, но сконцентрировавшись насколько это возможно, он понял, что ошибается. Под головой вместо твёрдого пола было что-то другое, и чей-то голос звал его, настойчиво, но невнятно, как из толщи воды. Все было размыто, яркими расплывчатыми квадратами выделялись лампы на потолке, и серый силуэт, который он никак не мог разглядеть, навис над ним, перекрывая всё остальное. Резко что-то вытолкнуло его из этого подпространства в реальность, словно ушат холодной воды. Все чувства обострилась, в нос ударил запах спирта, звуки стали чётче и громче, предметы вокруг возвращали свою форму, а в странном силуэте он наконец узнал своего лечащего врача, пристально и обеспокоенно рассматривавшего его лицо. - Ты меня хорошо видишь? - спросил он ровным голосом. Антон в ответ неопределённо помахал в воздухе рукой - в глазах все ещё немного двоилось. - Голова кружится? Парень отреагировал также. Он вообще не мог понять, что чувствует, была только слабость. - Куда шёл, путешественник? - Из туалета. - тихо ответил тот, не узнавая свой сиплый высокий голос. - Папа где твой? - Да я-то откуда знаю? При упоминании отца вновь накатила злость, хотя бы потому что он, похоже, ещё не был в курсе, что его сын в коридоре паласиком расстелился с высоты своего немаленького роста. - Он твой сопровождающий, он обязан... - Да что я, сам не справлюсь, чтобы меня до толчка за ручку водить?! - вспылил парень, но осекся, заметив взлетевшую бровь брюнета. - Ну я вижу, как ты справился. - сказал Попов таким тоном, что сразу стало стыдно. Он повысил голос на своего врача, у которого, блять, лежал на руках все это время, и который его, походу, ловил, как кисейную барышню. - Извините. - почти прошептал парень, пытаясь отодвинуться, но вместо того, чтобы дать ему это сделать, его осторожно, словно боясь потревожить ехавшую крышу, и легко подняли на руки, и понесли в сторону палаты. Антону, который малость охренел от такого поворота событий, даже полыхающее от стыда лицо негде было спрятать. Он только сейчас заметил разлетевшиеся по коридору листы бумаги, папку с которыми, как Антон понял, Арсений выронил или задел, когда бежал к нему. - В следующий раз вызывай медсестру. А с твоим отцом я ещё поговорю. - подал голос тот, мягко опустив парня на постель. В его тоне слышалась сталь, какой прежде парень не замечал, и от этого Антон чувствовал себя ещё хуже. Когда Попов покинул палату, парень накрылся одеялом с головой, желая слиться с окружающей средой. - Твою ж мать...