***
Антон шел по Пулково вслед за любимым человеком и не мог в это поверить. Через сколькое надо было пройти, чтобы он мог почувствовать себя счастливым? Но это свершилось, и парень буквально дышал этим моментом, боясь, что это ощущение окрыленности испарится, и его снова придавит тяжестью его прошлого. Но ничего не происходило. Он хотел взять Арсения за руку, чтобы убедиться, что это действительно с ним происходит, но постеснялся - просто шел, стараясь не отставать, и оглядывался вокруг. Парень всегда кайфовал с атмосферы аэропортов. Он даже в журналистику пошёл отчасти из-за частых командировок, возможности посмотреть мир и рассказать о нем, чтобы читатели видели все его глазами. Ему не нравилось, когда пилотов называли простыми извозчиками - все-таки штурвал - не баранка, это сложно, это - по-особенному, и пусть летал он редко, недолгие перелёты доставляли ему удовольствие, несмотря на многие неудобства, и страха никогда не вызывали. Они прошли паспортный контроль, досмотр, - естественно, билеты были куплены на соседние места, Арсений позаботился и о дополнительном месте для ног - с их ростом только на таких и летать. Антон был в предвкушении - друг женится, поздравить его приедут люди, которые буквально заменили Шастуну семью - Сережа, Павел Алексеевич с семьей, Попов, в конце концов - но объявили задержку их рейса, и они решили скоротать время за чашкой кофе (в случае Антона - какао, он кофе терпеть не мог, даже с добавками). Парень достал из рюкзака томик Норы Галь, поглядывая на часы и иногда отвлекаясь на фигурки девушек-ангелов с самолётными крыльями под потолком. Архитектура Пулково всегда его завораживала, и такие мелочи притягивали взгляд. Аэропорт был на редкость светлым и воздушным, как бы этот эпитет в данном контексте не звучал. Арсений отвлёкся от поедания десерта, и, заметив взгляд Антона, пояснил: - Каждая из этих девушек - памятник разбившемуся самолёту. - Умеешь обстановку разрядить. - съязвил Антон. - Боишься? - Нет. Просто некоторых вещей я предпочёл бы не знать. Напоминать о возможной трагедии перед вылетом - такое себе. - О таких вещах всегда нужно помнить, как и о риске. Раньше на каждой скульптуре был бортовой номер, теперь их можно угадать только по модели крыла. Но я не вижу смысла прятать действительность - надо выносить из неё уроки, а не закрывать на неё глаза. - В тебе говорит врачебный цинизм. - Странно, что в тебе он молчит. - Арсений отхлебнул кофе и перевёл тему. - Я отписался Диме, что мы можем опоздать. - И как он? - Мне кажется, ему пока не до нас. - улыбнулся брюнет. - Это нам на руку. - Да. Я тут поспрашивал знакомых - наш самолёт возвращается из Новосибирска, там грузчики подняли бунт из-за невыплаченных зарплат и не вышли на работу. В Толмачево все рейсы задержаны. - Интересно. Сколько был в Новосибе - таких проблем не было. - Ты был в Новосибе? - Да. Медицинская столица, всё-таки. Там есть крутой институт травматологии, многих из Турнера туда на конференции приглашали, некоторые мои университетской преподаватели там работали, да и вообще я часто туда мотался - сам из Омска. - Ты не говорил. - Что, не похож на сурового сибирского мужика? - Не очень, если честно. - усмехнулся Антон. Обстановка более-менее разрядилась, и за разговорами о прошлом прошёл час. Посадка была объявлена, и Антон, стоя в очереди, любовался на взлетающие за стеклом самолеты. Потом они, немного простояв в проходе среди запихивающих на багажные полки ручную кладь пассажиров, заняли свои места - в самом центре самолёта, у аварийного выхода, где было больше пространства - Арсений сел у иллюминатора, тут же принявшись фотографировать виднеющуюся часть крыла на фоне терминала, а Антон с ходу приготовился подремать, положив под шею подушку, но его привлёк жуткий скрежет, доносящийся, как ему казалось, из турбины. Сидящий сзади мужчина высказал надежду, что в кабине пилота это слышали. Кто-то посмеялся. Посадка закончилась, а место рядом с Антоном так и осталось пустым, и он с удовольствием закинул на него согнутые ноги, правда, на время взлёта его попросили сесть нормально. Тягач отбуксировал авиалайнер с парковки, заработали двигатели, и вновь послышался пугающий металлический звук. Машина брала разгон для взлёта. Арсений вытащил из кармана два эвкалиптовых леденца и отдал один Антону. - Чтоб уши не закладывало. - Спасибо. Леденцы были без сахара, эвкалипт освежал и прочищал мозги. Самолёт оторвался от земли, пассажиров вдавило в кресла, но едва под шасси пропала твёрдая поверхность, судно сильно тряхнуло. Антон инстинктивно схватился за голову. Не было понятно, набирают они высоту или летят прямо - их мотало из стороны в сторону, сидящая через проход от них девушка не смогла удержаться за спинку кресла перед ней и свались корпусом набок, удерживаемая ремнем. Снова тряхнуло, и Антон упёрся головой в сложенные в районе кармана с журналом для пассажиров руки. - Антон, тебе плохо? - встрепенулся Арсений. - Голова... - простонал тот. - Что вообще, блять, происходит? - Турбулентность. - Какая нахер турбулентность? При ней же трясти должно, а нас швыряет. В добавку ко всему, вновь появился леденящий душу скрежет, послышался с задних рядов детский плач. Антон взглянул на своего врача с какой-то непонятной смесью эмоций в зелёных глазах, закусил губу, о чем тут же пожалел при новом толчке. Рука его взметнулась к голове, зависнув в воздухе, и Арсений перехватил её своей, переплетая пальцы. Арсений видел, как Антон начал дрожать, и притянул его к себе, обнимая, нашептывая всё, что в голову придёт - о своей юности в Сибири, о том, как красиво в Томске, как он похож на Питер, как бы хорошо было бы им туда съездить, вдвоём. Дыхание парня понемногу выравнивалось, серая ткань свитшота Арса намокла от слез, а парень всё слушал, слушал, цепляясь за самого родного для него человека и не в силах выдавить из себя три самых главных для них слова, которые, кажется, не сказал ни разу - и без них всё было ясно. Но когда твой самолёт может стать новым "ангелом смерти", они не кажутся уже такой мелочью, как и каждый день, каждая минута, которую они провели вдалеке друг от друга из-за недопонимания, обстоятельств, глупых обид - сколько раз жизнь давала Антону этот урок, но он его так и не усвоил, а теперь ничего уже не изменить, не исправить, и в памяти людей от ста пятидесяти человек, их чувств, мечтаний, стремлений, прошлого и будущего останется лишь фигурка под потолком аэропорта, и слова, сказанные в самое ухо тихим, ломающимся голосом, и потонувшие в гуле и криках, растворившиеся в воздухе, будто их и не было никогда: - Я люблю тебя.I tried so hard and got so far
But in the end, it doesn't even matter
I had to fall to lose it all
But in the end, it doesn't even matter