Шастун, в ординаторскую!

- Так, на дежурство сегодня останутся Кузнецова и... Кравченко. - сдерживая зевок отрапортовал Арсений. - Остальные свободны. - А Павел Алексеевич высоча-айшим распоряжением отпускает по домам Кузнецову и Кравченко, и ли-ично, с барского плеча остаётся на дежурство вместе с Арсением Сергеевичем. - растягивая гласные протянул вошедший заведующий. Девчонки радостно взвизгнули, и, на ходу сбрасывая халаты, побежали вон из отделения. Арсений, привыкший к закидонам начальства, лишь поджал губы. - Арс, поговорить бы надо - О чем? - Об Антоне твоём о Шастуне. А точнее о том, что я тут краем глаза увидел три дня назад. Как думаешь, на сколько статей увиденное потянет? Я лично три насчитал. Арс напрягся, кровь отлила от лица, мысли застопорились, чтобы вновь броситься в сумасшедший бег, спотыкаясь, ища лазейку, но везде был тупик. Увиливать от Воли было бесполезно - у него на руках был козырь, поэтому мужчина, приложив усилия, заговорил спокойным, бесцветным голосом: - Три дня молчал, а сейчас поговорить решил? - Я обдумывал. - И что надумал? - Уволить бы тебя. - вздохнул заведующий. - Да где я второго такого найду. - Ну и? - начинал терять терпение брюнет. - Объяснить не хочешь? - А что тут объяснять, Паш? Он мне в любви практически признался! - всплеснул руками Арсений. - Febris erotica? - усмехнулся Павел. - Я смотрю, у тебя уже и диагноз готов? Делать-то что? Павел задумался, тусклый свет настольной лампы сильно выделял морщинки на лбу. - А ты? - Что я? - Ты его любишь? - Что ты несёшь? Как я могу его любить?.. - А я у тебя не спрашиваю, что ты можешь, а что - нет. Он ведь дорог тебе, это видно. Может быть не так, как ты ему, но всё же. - И что теперь? - Да ничего. - Воля постучал ногтями по столу. - Я вот думаю, может надо было всех Шастунов разом сплавлять отсюда? И проблем бы не было. - Ты же сам говорил, что рано! - А теперь, видимо, уже поздно! - хлопнул ладонью по столу Павел. - С чего у вас вообще такие трепетные отношения? И Арсений рассказал всё, что ещё не поблекло в памяти: и про первый приезд Шастуна, и про просьбу Майи, и про то, что он слышал, стоя под дверью номера в гостинице на Крюковом канале, и про события последних недель. Он вообще редко изливал кому-то душу, но сейчас он уже был не в состоянии разобраться в этом запутавшемся клубке самостоятельно. После рассказа Павел долго молчал, погрузившись в свои мысли, а Арс уже начинал жалеть, что открылся ему. - Я тебе так скажу. - наконец подал голос Воля. - Врач не должен иметь привязанностей среди пациентов. Ни-ког-да. А раз уж так получилось - ебись теперь с этим как хочешь, Арсюш. - заведующий пожал Попову руку, вставая. - Но статьи держи в уме. - Верни мне последние десять минут моей жизни. - процедил Арсений, вырывая ладонь, на что Воля лишь состроил самую невинную мордашку, на какую был способен, и юркнул в коридор, оставляя коллегу в ещё более удрученном состоянии, чем до своего прихода. "С глаз долой - из сердца вон" - это могло бы сработать для них обоих, но по расчётам Арсения Антон должен был начать потихоньку вставать прооперированную ногу через недельку-другую, а отправлять его домой на оставшиеся до снятия гипса полторы-две недели было глупо, поэтому приходилось как-то уживаться в новых реалиях, когда Антон стыдливо отворачивался к стене, если хирург приходил в их палату, отводил взгляд, когда он осматривал его самого, молча, опустив голову выполнял его просьбы и старался выглядеть отстранённо, хотя болезненный румянец, покрывающий пятнами лицо и шею, выдавал его с головой. Что-то особенно красивое Арсений находил в этой отстраненности, но вместе с тем она ранила его, как и то, что его мальчик похудел ещё сильнее, в его зелёных глазах потухли озорные огоньки, и вёл он себя с Арсением так, будто они едва знакомы. Мужчина налил кофе, и, недолго думая, плеснул туда коньяка из подарённых запасов. Ему предстояла тяжёлая ночь. Не так... Не так... Воля всегда бил в точку, хотел того или нет. Если Антон любил его как мужчину, то сам Арсений... У него не было определения тому, что он испытывал. Не отцовские чувства, не дружеские, что-то сильнее, ближе... Любовь? Но любовь платоническую, не осознанную в полной мере до сегодняшнего дня? Это было сложно, сложно понять даже для взрослого человека, который выжигал в себе любые зародыши сильных эмоций, чтобы они не мешали работе. Но росточек, посеянный Шастуном выжил, рос, пробивался, а Арсений позволил ему существовать, хотя не и знал, какие плоды он даст и что это вообще за форма жизни. Об этом он раньше не задумывался, а теперь, видимо, придётся, спасибо Паше. Их отношения окончательно вышли за любые рамки, и Арсений не представлял, что с этим делать. Было бы правильно выстроить барьер, который и так теперь стоял между ними, но... один взгляд на Антона, и мужчину пронзала тоска, забытая, непозволительная, но всепоглощающая, и надо бы найти силы противиться ей, но их нет. "Да неужели... Нет... Нет!" - кричали остатки разума, но его змеями оплетали сомнения, шепча заискивающе "А ты уверен?" Арсений напоминал сам себе шизофреника, ту самую карикатуру с ангелом и демоном на плечах. Мужчина уронил голову на руки, запустил пальцы в смоляные волосы, и беспокойный сон постепенно опутал его, заглушая назойливое жужжание собственных мыслей.

***

Арсений проснулся от хлопка двери. - О, опять? - спросил Шеминов, улыбаясь. Казалось, это человек не бывал в плохом настроении, в отличие от самого ортопеда, в которого всё тело сводило болью от такого неудачного места для сна. - Чего такой побитый? - Возраст. - на силу потянулся Арсений, и, опираясь рукой об стол, встал. - Сильно убого выгляжу? Стас неопределённо помахал в воздухе рукой, Попов поморщился. - Достань мою футболку, она там где-то лежала. - указал на шкаф рядом со Стасом Арсений. - Эта? - развернул сложенную вчетверо вещь анастезиолог. - "Не падай духом где попало". В твоём случае надо было написать просто "не падай где попало", а то это уже входит у тебя в привычку. - засмеялся Шеминов и кинул предмет одежды Арсу. Тот поймал его, оставляя рядом с собой, снял мятый халат и свитшот, потянулся за футболкой, когда в дверь постучали. - Открыто! - на автомате крикнул увлеченный своими делами Шеминов. - Доброе... А, ой. - пискнула Кузнецова, и, зависнув на долю секунды, отвернулась. - Ты дурак? - шикнул Арсений, молниеносно натягивая футболку, и, отодвинув оторопевшую Иру, вышел из ординаторской. - А что такого? Тут все свои! - крикнул ему вслед Стас. Попов широкими шагами дошёл до поста, окликая дежурившую сестру. - Люба, дай чистый халат. - Арсений Сергеевич, опять здесь ночевали? - скороговоркой проговорила женщина, выполняя просьбу. Вот всё в ней хорошо. Бы было, если бы она не совала свой нос во все дела. Арсений лишь в своей манере поднял бровь, и та сразу начала создавать видимость бурной деятельности. - Поступившие есть? - Седьмая палата, осложнения после остеосинтеза. - Так этим же не наше отделение занимается! - Они сказали, что раз оперировали мы, то нам с последствиями и разбираться. - Хорошо устроились. Ладно, отдай Кузнецовой, пусть страдает. Так... - хлопнул в ладоши Попов, разворачиваясь, и натыкаясь взглядом на Майю Шастун, катящую за собой чемодан. - Арсений Сергеевич. - кивком поздоровалась женщина. - Майя Олеговна. Уезжаете? - Да, к сожалению. Работа. - развела руками Шастун. - Понимаю. - кивнул Попов, украдкой выискивая за её спиной Волю. Тот, с воплями "Это что, это кардиограмма мышки перед смертью?!" отчитывал кого-то из ординаторов в другом конце коридора. - Вы ведь присмотрите за Тошей? - тихо спросила Майя. - Конечно. - мягко улыбнулся Арсений. - Но ведь помимо меня с ним отец. - Да что отец... Так, одно название. Извините. - стушевалась она в ответ, поняв, что сказала лишнее. - До свидания. - До свидания. Майя скрылась за поворотом, перед этим остановившись и перекинувшись парой дежурных фраз с заведующим, чем не преминул воспользоваться тут же исчезнувший из поля зрения Павла Алексеевича накосячивший ординатор. Арсений про себя посмеялся с этой сцены, думая, как Воле удалось выполнить его просьбу. Впрочем, это было не так важно, главное - что Шастуну-младшему так будет комфортнее, а значит, и сам Арс будет спокоен.

***

Неделя прошла быстро. Попову иногда хотелось щелкнуть пальцами и остановить время ненадолго, но оно продолжало нестись, жизнь текла в бешеном ритме, который он когда-то сам себе задал, а теперь не мог высвободиться из этих оков, и голова шла кругом, но это было лучше, чем оставаться наедине со своими мыслями о прошлом, о будущем, о своей судьбе и жизни. Короткий взгляд, брошенный в окно - Петербург решил смиловаться над своими жителями и подарить немного майского тепла, а в воздухе наконец запахло весной. Во дворе института начали распускаться цветы, чудом выжившие после недавних капризов погоды, они дoбавили красок. Арсений подумал, что детям и взрослым будет приятно их увидеть хотя бы из окон палат, а некоторые, нарушая запреты не выдержат и сбегут из больничной затхлости на улицу перед отбоем, когда врачей здесь уже не будет. Арсений вспомнил об Антоне, которому пора было давать дозированную нагрузку на ногу, и который первый бы улизнул из корпуса, если бы была такая возможность. И Арсений был готов был ее предоставить, даже если потом придется отдать голову на отсечение - не мог он больше видеть потухших мальчишеских глаз. С отцом парня вскоре удалось пересечься, и уже через несколько дней Антон осторожно делал первые после долгого перерыва шаги по пустой ординаторской. - Тебе не больно?- тихо спросил врач, придерживая пациента за плечи, контролируя каждое движение. Антон молча покачал головой - тело его было напряжено, он опасался лишний раз шевельнуться, тепло стоящего почти вплотную Попова сильно отвлекало, и он, покачнувшись, оступился, заваливаясь вперёд. Сильные руки обхватили его поперек груди, вздергивая в нормальное положение. - Тихо-тихо-тихо...- затараторил врач. - Стоишь? Антон повернул голову вбок, чуть не сталкиваясь носом с Поповым. - Стою. - пересохшими губами прошептал он. Врач чуть отодвинулся, но руки убирать не спешил. "Да какого он так близко..." - думал Антон, зависая. Взгляд парня цеплялся за выделяющиеся на свету родинки, спустился по ним к тонким губам, всё также неистово его манящим, поднялся к полуопущенным векам и пушистым, отбрасывающим тень на щеки, ресницам. "Произведение искусства, а не человек" - думал Антон, мысленно давая себе оплеуху за такие мысли, но избавиться от них он был не в силах. Пауза затянулась, Попов не двигался с места, а Шастун, заворожённый, словно в трансе, приблизился к нему, и, прикрыв глаза, коснулся его губ своими. Арсений не сопротивлялся, и вскоре ответил, повинуясь несмелым движениям Шастуна. Тот робко коснулся пальцами шеи мужчины, погладил его за ухом, его кисть подрагивала, и Арс накрыл его руку своей. Почувствовав, что юноша снова теряет равновесие, Арсений мягко подтолкнул его к дивану. Тот сел, а затем и прилёг на него, позволяя Попову нависнуть сверху. Тот придерживал голову парня, лаская то верхнюю, то нижнюю губу, не углубляя поцелуй, и было в этом столько нежности, обволакивающей, как пуховое одеяло, что Антону, находящемуся на грани сознания казалось, что он парит, не чувствуя ничего под собой. Солнце клонилось в закату, комнату заливал рубиновый свет, падающий на лица двоих потерявших счёт времени людей, потому что в тот момент для них не существовало ничего, кроме друг друга. - Что мы делаем...- прошептал отчаянно Антон, хватая ртом воздух. - Не знаю. - ответил мужчина, вновь касаясь ярких мальчишеских губ. Кого он хотел обмануть - себя, Антона, начальство, время, которого осталось катастрофически мало? Он не мог дать ответ на этот вопрос, он продолжал корить себя за то, что сделал, и в то же время впервые он почувствовал себя по-настоящему счастливым, и это чувство он хотел разделить с человеком, который нуждался в нем не меньше, чем он сам. Жаль, что он слишком поздно это понял.

I feel something so right Doing the wrong thing And I feel something so wrong Doing the right thing I couldn't lie, couldn't lie, couldn't lie Everything that kills me makes me feel alive