Чтобы смертные полюбили друг друга, нужно их намочить и заставить смотреть в глаза.
Благие знамения, 2х02
Если бы кто-то сказал Шастуну, что любовь способна окрылять, а не выедать внутренности, он бы не поверил. До этого дня. Конечно, сомнения и страх закрадывались под кожу, но мгновенно заглушались этим новым, светлым чувством. И да, Арсений не сказал, что любит его, но он ощущал себя любимым, и ему хватало только осознания того, что он постоянно где-то рядом, и даже если будет строить из себя саму серьезность, то все равно улыбнется ему при мимолётной встрече. Для Антона теперь будто не существовало ни жёстких матрасов, ни детей на соседних койках, от взгляда на которых пробивала дрожь, ни пресной еды, ни отца, всё также регулярно пропадающего с радаров - все эти мелочи жизни вытеснил Арсений. Антон проклинал свою загипсованную ногу - ему хотелось сбежать с ним на своих двоих с ночного дежурства, хотелось уехать из Пушкина в Питер и любоваться белыми ночами, гулять до рассвета с бутылкой алкоголя или хотя бы с термосом чего-нибудь горячего, но он понимал - чем ближе выписка, тем ближе расставание, а там - Воронеж, ЕГЭ, скандалы - всё то, что казалось рутиной до приезда в Царское Село и что вызывало теперь дикое отторжение. Никогда бы Антон не подумал, что ленинградское гетто станет для него раем, но теперь он цеплялся за эти чёртовы давящие на него стены, лишь бы остаться с ним. Каждый вечер Арсений под предлогом разработки стопы вытаскивал его из палаты в коридор или в ординаторскую, и они действительно занимались реабилитацией, но Антон не стеснялся своего горящего взгляда и бурных эмоций. Для самого Арсения он был как палитра, и врач не знал, как он жил без его яркости и искренности в каждом слове, в каждом движении, каждом вздохе, и как он будет потом. Эта тема была больной для них обоих, оба ее опускали, хотя прекрасно понимали, что расставание близко - может, поэтому и хватались друг за друга, и надышаться не могли этими минутами вместе, хотя следовало бы отдалиться. Арсений уже сожалел, что позволил этому случиться, ведь потом будет в разы больнее, но и не простил бы себе, если бы лишил их обоих этого счастливого времени, и не мог оттолкнуть, когда Шастун так доверчиво тянулся к нему. Тем явнее он чувствовал себя подлецом, отвечая на поцелуи парня и зная, что ему в скором времени придется сделать. В один из вечеров Арсений рискнул вытащить Антона за пределы клиники, на загипсованную ногу он натянул носок и бахил, помог дойти маленькими, осторожными шажками до больших садовых качелей во дворе, и опустился рядом. Вечер портил промозглый ветер, но Антон удобно устроился на груди хирурга, уткнувшись носом в шею, и частично и от непогоды, и от посторонних глаз их укрывал навес, хлопающий и трепыхающийся под сильными порывами. - Пойдем обратно. А то совсем противно. - шмыгнул носом Попов. - Давай ещё посидим. - заканючил Антон, изголодавшийся по свежему воздуху. - Дождь собирается, Шастун. И мне идти пора. - Ну иди. Я сам вернусь. Я люблю дождь. - Вот только не надо мне тут вот это вот. - проворчал Попов, сильнее прижимая парня к себе. Тот лишь засмеялся, утыкаясь лицом в форменную куртку врача. - Холодно? - Не-а. - промурчал Антон, зарываясь носом в изгиб его шеи. Знает, что нельзя, но без его запаха и тепла уже не может. Проводит носом выше, к уху, касается губами, подразнивая, но не целует. - Тош, я же просил... - начинает Арсений, но парень не слушает - осмелев, проводит языком вдоль выступающей венки на шее. - Анто-он, хватит, пожалуйста... - и в опровержение своих слов медленно откидывает голову назад Арсений, открывая пространство для действий, дышит тяжело, путая удары собственного сердца со стуком капель об полог над качелями, зарывается пальцами в короткие пряди на затылке юноши, привлекая к себе ещё ближе, позволяя играть с собой и окончательно отпуская ситуацию. Парень медленно забирается руками под куртку, и Арсений вздрагивает от ощущения холодных пальцев, сжимающих его торс. Желания в Антоне было столько, что, как показалось врачу, если бы они были в помещении, на нем бы не то, что куртки - вообще ничего бы не осталось. Его внезапная напористость пугала и возбуждала одновременно, а Арс не мог найти в себе силы остановить его, пока на его шее расцветали новые и новые засосы, и лишь сжимал зубы, чтобы не застонать. Никогда бы он не подумал, что простые, спонтанные ласки, тем более от парня, могут так будоражить, а может, все дело было в их запретности, которая кружила голову, отключая напрочь разум и инстинкт самосохранения - стоило раз попробовать, и остановиться было уже невозможно, но в конце концов Попов всё-таки смог отодвинуть от себя практически улегшегося на него Антона. У того щеки и губы пылали, и Арс догадывался, что сам выглядит не лучше. Секундная борьба взглядов, и Арсений сам приникает к парню, нежно целуя в последний раз. - Ну теперь точно пойдем. - хрипло проговорил врач, ежась от настигшего его холода. Парень пробурчал что-то невнятное, но зашевелился, пытаясь встать. В тишине они добрели до здания, поднялись по пандусу, в помещении ещё сильнее чувствовалось, насколько они замёрзли, конечности покалывало. - Только не заболей, я тебя прошу. А то меня твой отец прибьет. - Только за это? - усмехнулся Антон, любуясь сидящим у его ног и помогающим ему переобуться Поповым, но, встретившись с серьезным взглядом голубых глаз, улыбаться перестал. - Расслабьтесь, ему все равно. - А мне - нет. - На отца? - На тебя. Антону стало как-то... Больно. В груди. И в глазах защипало. Сколько бы он не убеждал себя и всех вокруг, что у него все хорошо, что ему все равно, что с ним происходит, рядом с Арсом этот пузырь из лжи лопался, обнажая сердце. Жизнь научила его не доверять самым близким, но ему он, почему-то, доверял. Тело, душу, всего себя. И ненавидел себя за эту слабость, но и противостоять ей не мог. Не хотел. - Эй, ну ты чего? - заметил опустившиеся вниз уголки губ Попов, поднялся и сел рядом. Антон всхлипнул, и его прижали к себе, а первая слеза впиталась темным пятном в темно-синюю форму. "Ну вот, опять как побитая собака". - подумал Антон, изо всех сил пытаясь успокоиться. Не выходило. - Антон, я не верю, что твоим родителям на тебя все равно. Если бы это было так, тебя бы здесь не было. Они стараются, ищут врачей, ездят черт знает куда, все ради тебя, чтобы тебя на ноги поставить. Ну период у них сейчас такой, но это же не значит, что о тебе забыли... Вот вроде все по полочкам разложил, и злости как-то меньше, но все равно бесит всё. - И где они, если не забыли? Арсений отстранился, заглянул в лицо парня. - Какой ты всё-таки ещё ребенок. Снова усмешка и сжатые зубы. Потому что больно такое слышать. Особенно от него. - Успокоился? Кивок. - Тогда идём. "Идём" - громко сказано, до палаты Арсений его донес, чтоб тот не переутомился, там уже ждал Андрей. - Что Вы его всё носите, Арсений Сергеевич? Боли уже, вроде, прошли. - Рад, что препараты помогают, но ногу пока лучше не перегружать. - Не выпишите? - Нет. Гипс снимем - поедете. Вы самолётом? - Поездом. - Ну, тем более, вам без костылей сподручней будет. Потерпите, недолго осталось. И, кивнув на прощание, ушел. А Антон остался один в смешанных чувствах, назойливое жужжание которых заткнул наушниками с жёстким рэпом. Знал - едва останется в тишине - начнет думать о нем, его словах и своих действиях, а ему это было не нужно. Но тишина настала, оставив Антона на съедение своим мыслям. Ребенок. Вот, кем Арс его считал. Ребенком, которому не хватает внимания, и он компенсирует это им. Может, так оно и было, но Антон по другому не мог. "Или не пробовал." Вдох. Выдох. За дверью слишком громкие шаги. Вдох. Выдох. На этот раз переходящий в всхлип. Пора взрослеть. Принимать взрослые решения. "И он их получит." Пора было расставить точки над "i".***
Он видел его каждый день. От этого было только хуже. Изображать холодность и безразличие, когда от каждого его прикосновения кожа вспыхивала, когда хотелось развернуться и крепко обнять... невыносимо. Но парень сжимал зубы и терпел, вспоминая въевшееся под кожу "ребенок". Он не должен был зависеть ни от кого. От Арсения в том числе. - Что-то случилось? - спросил врач, заметив перемену в его настроении. - Когда я смогу домой уехать? Тон немного резкий, непривычный даже для собственного уха. По крайней мере в отношении мужчины. Он не разговаривал с ним, как со всеми. Он был для него всем. Но какое тому до этого дело?.. - Завтра снимаем гипс, и пару дней на разработку. - голос ровный, только уголки губ опущены. - Если все будет хорошо, через два дня выпишу. - держал себя до последнего, но все же спросил: - Что ты так домой заторопился? - У меня учеба, Арсений Сергеевич. - Ну да, конечно. - мужчина отвёл взгляд, сел на корточки, так что парень в его рабочем кресле над ним возвышался, взял его ладони в свои. - Антон, я очень хотел бы тебе помочь... - Вы уже помогли. - Антон кивнул на загипсованную ногу. - Но ты ведь понял, что я не совсем об этом. - Понял. Но Вы не сможете с этим помочь. Это не Ваша забота. И я не буду требовать от Вас этого. - Я... Я думал, будет сложнее. - нервно дёрнул уголком губ Попов. Антон хмыкнул. - Всё думали, как от меня избавиться? - С чего ты... - А разве нет? Арсений набрал в лёгкие воздуха. - Антон, ты ведь с самого начала знал, что между нами ничего не может быть. И всё равно меня поцеловал. Я... Я не знал, что делать. Возможно, я был к тебе слишком мягок, возможно, как-то тебя к этому подтолкнул, но... Эта... связь изначально была бессмысленна. Мне было просто тебя жаль. И я рад, что ты это понял. Прости. - Не извиняйтесь. - в глазах усмешка, руки напряжены. Слишком резво он схватил трость, на которую перешёл с костылей совсем недавно, и бодро заземенил на выход из ординаторской. Чтобы Попов не видел, как парня начало трясти. Шастун знал, что нахер тому не нужен с самого первого дня, что он видит в нем только очередного пациента. Он сам сделал первый шаг к разрыву. Потому что так правильно. Навстречу парню шел Воля в как всегда веселом расположении духа, но он не поздоровался с ним в ответ. Он ничего перед собой не видел, передвигался механически с одной целью - остаться в одиночестве хоть на минуту. - Чё тут было? - с ходу задал вопрос заведующий, заглядывая в ординаторскую. Арсений так и сидел на полу, глядя в одну точку. - Э, але? - щёлкнул пальцами перед носом Попова Павел. - Ничего. - отмахнулся мужчина, поднимаясь. Подошёл к шкафчику, достал чай, успокаивающий, с мятой, включил чайник. Бесстрастно наблюдал, как всплывают подсвеченные синим пузырьки. Он всё сделал правильно. Мог бы мягче, но суть одна. Он давно собирался это сделать, и всё разрешилось не самым худшим образом. За спиной стоял Воля, ждущий объяснений. "Но почему тогда так противно?"***
Первый шаг освобождённой из гипсового кокона ногой Антон сделал самостоятельно, держась за кушетку, но не опираясь ни на отца, ни на Попова, шипя, через боль. Конечность была будто бы не его, или как будто в ней появились лишние нервные окончания взамен тех, что случайно повредил врач. Попытка самостоятельно дойти хоть куда-нибудь успехом не увенчались, и парень схватился за трость раньше, чем Арсений предложил свою руку. Вот она уж точно стала ему верной подругой. Пока Арсений вскрывал гипс, Антон старательно не смотрел на него. Даже когда хирург, закончив, специально навис над ним, заглядывая в глаза, он отвернулся, боковым зрением замечая, как тот покачал головой. Не глядя мужчина протянул ему подписанную выписку, но, когда парень взялся за скреплённые листы, не отпустил, упёр прямой взгляд в мутно-зеленые глаза парня, загнал в ловушку специально, не обращая внимания на наблюдающего за ними отца парня. Надеялся увидеть, как смягчится лицо Антона, как в глазах мелькнёт что-то теплое, родное. Мелькнуло. И тут же сменилось холодной яростью - нижняя челюсть напряглась, плечи тоже, листы потянули настойчивее. И Арс отпустил. - Спасибо Вам, Арсений Сергеевич. - кивнул Андрей. - Ещё увидимся? - Надеюсь, что нет. - дежурным тоном ответил врач, и, наткнувшись на два взгляда - один непонимающий, а второй - озлобленный, пояснил: - Мышечная пластика должна помочь с первого раза. Но, если что-то будет беспокоить, обращайтесь. - Да, это мы... Да. - запнулся Андрей. - Сегодня поедете? - Да, поезд вечером. - Я бы всё-таки порекомендовал немного подождать. - бесстрастно заметил Арсений. - Да сколько ж можно! - Как хотите. Только будьте осторожны. - Арсений поднял глаза на Антона. - Пожалуйста. - Будем-будем, не волнуйтесь. - Андрей подошёл ближе, пожал Попову руку. - До свидания. Антон молча поднялся, упираясь рукой в стол, чтоб было легче. Арсений потянулся к нему, но вместо кисти парня его пальцы схватили лишь воздух. Он вышел из ординаторской, даже не обернувшись. Арсений чувствовал, что вместе с ним из его жизни навсегда уходит что-то важное. Но временное. Чему суждено стать лишь воспоминанием. Арсений чувствовал себя, как донор, из которого медленно выкачивают кровь, и вместе с ней силы угасают. Алая жидкость поднимается по трубке, тянется толстой нитью, но уходит в никуда. Трубки натянуты слишком сильно, хочется ослабить это натяжение, сократить расстояние, но он не может, и кровь, вместо того, чтобы достичь реципиента по капле стекает в его ногам из оборванных, обрезанных трубок. Арсений вскакивает, идёт к двери - у него еще есть время, пока Антон здесь, пока они собирают вещи, но... на что его тратить, если все уже кончено, всё сказано? Арсений медленно возвращается к столу. "Нет смысла держать его возле себя. Нет смысла подвергать его опасности, даже если он сам того хочет. Если хочет..." Работа сталкивала Попова с многими людьми, и каждый раз их пути расходились. С некоторыми он пересекался вновь, но они в его жизни не задерживались. Это был калейдоскоп из лиц и имён, и Антон должен был стать в нем очередным осколком. Пусть даже самым ярким.***
Антон смотрит на проносящийся за окном город. Он, как обычно, сел на переднее сиденье в такси, чтобы лучше его рассмотреть в последний раз, запомнить каждое здание, каждый перекресток, каждый поворот. Но в этот раз мысли заняты другим, и он уже не старается запечатлеть в памяти эти последние мгновения в городе своей мечты. Он не хочет уносить их с собой. Он хочет оставить их здесь, как и все последние недели. Будто ничего не произошло. Только нить, связывающая его с этим местом и удерживающая на земле, исчезла, и он плавал невесомости, не зная, за что уцепиться. Ничего вокруг не было - ни людей, ни звуков, ни времени. Только пустота, заглушающая всё вокруг, обволакивающая, как туман, как будто бы даже ласковая, но холодная. Антон не противился ей - было приятно не думать, не чувствовать, не вспоминать, позволить этому холоду выместить всё остальное, оставив лишь функционирующее само по себе тело. Он отвечает на вопросы отца, тут же забывая о них, не реагирует на ежеминутные звонки матери и на ее перебранку с отцом по телефону, не помнит, как залезал в поезд, не чувствует ни боли, ни дискомфорта на месте швов, не обращает внимания на косые взгляды на перроне на его трость, и уж тем более не смущается их и не злится, а стук колёс и вовсе убаюкивает, а не раздражает, как всегда. Вся дорога для него проходит в этом отрешенно-полусонном состоянии, не утомляет, и Антону это даже нравится. Но ничто не может длиться вечно.Я всё оставлю в прошлом Наотмашь хлопнув дверью Я никому не должен И никому не верю Мой близкий враг родней чужих Исподтишка летят ножи И увернуться невозможно Но как словами передать Что пустоту нельзя предать А вот любовь совсем не сложно