Шастун, в ординаторскую!

Весь год перед выпуском Антон крутился, как белка в колесе. Уроки, КИМы, дополнительные занятия по воскресеньям в универе - все смешалось в чёрно-белый клубок. Он держался, потому что знал, ради чего пашет, но рано или поздно терпение и упертость может дать трещину. И начинается всё с мелочей - с двойки, с критики редактором статьи, которую ты уже правил шесть раз, с несвоевременной болезни. Но более всего его подтачивала обстановка дома - градус никто снижать не собирался, и сколько бы бабушка или, прости Господи, Попов, не убеждали парня в том, что им не наплевать на него, верилось с трудом. "Легко им говорить, они в этом пиздеце не живут" - злился Антон. Сбежать нафиг ему давали не всегда - мама либо говорила, что он никому не нужен и мешает посторонним людям жить своим присутствием, либо просто отбирала ключи. Скандалы высасывали из него все силы, и даже само желание жить, бороться, стараться - хотелось лечь и сдохнуть, тихо и мирно, чтобы никто и не заметил. Все чаще Антон ловил себя с баночкой прописанных обезболивающих, надобность в которых иссякла черт знает когда. Баклофен. Его свойства и побочные эффекты он знал наизусть, некоторые даже прочувствовал на себе. Таблетки стучались об стенки тары, когда парень бездумно крутил ее в пальцах. Каждый раз он словно очухивался от наваждения, отшвыривал банку в сторону, от злости на себя делал по двадцать отжиманий, чтобы пар выпустить, и садился учиться дальше. Но всё изменить может сущая мелочь. Банальная усталость от всего навалившегося, в конце концов. Антон в очередной раз вернулся домой после девятичасового учебного дня. Антону попавшаяся по пути бабка посоветовала зайти в церковь, "чтоб Бог с ножками помог". Антон лишь усмехнулся и молча пошел дальше. Антона дома ждали дерущиеся родители, которых было слышно ещё в подъезде. Антон обогнул их и зашёл в свою комнату, сполз вдоль стены на пол. Через некоторое время хлопнула входная дверь. Парень закусил губу. Рука сама нашарила пузырек с препаратом, заныканным под матрас, пока сам он невидящим взглядом смотрел прямо перед собой. В голове звенело, хотелось закричать, сделать себе больно, выломать эти чёртовы хромые ноги, которыми его наградила природа и на которые не пялился только ленивый, но он просто сидел, прокручивая между подушечками пальцев шершавую таблетку. Он впервые открыл их в этом припадке - до этого обычно не доходило - высыпал в ладонь всё, что было, аккуратно переложил часть обратно, пока снаружи не осталось десять штук. Всего он насчитал тридцать две, значит, за всё время он выпил всего восемнадцать, а сейчас ему предстояло принять больше половины от более чем недельной дозы. Он вспоминал симптомы: слабость, головокружение, нехватка воздуха, сонливость. Относительно лёгкая и безболезненная смерть - задохнуться во сне. Куда менее драматичная и показушная, чем вскрытые вены, тем более, что всерьёз взяться за нож или бритву никогда духу не хватало. А как было бы красиво: стекающая ручейком по рукам тёплая кровь, он медленно оседает на пол душевой кабины дома или в школьном туалете... Хотя нет, преподаватели же не виноваты, что он такой долбаеб? Лучше дома. Дома и не видно, кто внутри, в душе - только силуэт. Вода вокруг окрашивается в красный, а к пару примешивается металлический запах крови... Что ж, видимо, для "ухода с помпой" он слишком труслив. Обычно, он делал что-то с собой в порыве гнева: об этом напоминали саднящие костяшки рук и трещина на зеркале, появившаяся буквально сегодня утром, но в этот раз гнева не было - только усталость и подозрительное спокойствие. В такие моменты он вспоминал что-нибудь, что могло удержать его на краю пропасти, какую-нибудь мелочь, абсолютно не существенную, вроде недосмотренного сериала или предстоящей пьянки, на которую он может не попасть по собственной дурости, и это останавливало его от непоправимого. Но сейчас в голове было блаженное ничего. Ничего, кроме желания лечь спать и не проснуться. Он обхватил губами верхнюю таблетку. Она была абсолютно безвкусной и шершавой, а из-за размера её даже не понадобилось запивать. Вторую и третью он проглатывал так же, по очереди, остальные высыпал в рот залпом, запив глотком чёрного чая. "Всё. Дороги назад нет." - подумал Антон, кутаясь в одеяло и откладывая решебник по русскому. Теперь не надо будет думать о том, что он никуда не поступит. Теперь не надо будет слушать бесконечный трёп родителей. Теперь не надо будет страдать из-за того, что по здоровью не сможешь работать тем, кем мечтал. "Сколько проблем может быть решено ста миллиграммами выписанным Поповым вещества, удивительно. Где бы я ещё такую дрянь достал? Хотя, в Питере можно и не такое достать..." "А ведь это Попов всё. Опять всё вокруг него крутится! Попов и придурки эти..." - А-арс... Антон засыпал, чётко осознавая, что не проснется. Мысли путались, его немного морозило. А из глубины памяти на него строго смотрели небесно-голубые, но холодные, как лёд, глаза. Что ж, с этим ангелом он точно уже не встретится. Если только в следующей жизни...

***

Писк. Тощий парень вздрагивает, жмурится, но не открывает глаза. Писк. Звук слишком громкий, хочется прикрыть ухо, но руки будто не свои, ватные, непослушные, как после наркоза. Писк. Пытается повернуться, и тут же ощущает резкую головную боль и тошноту. Писк. - Да ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё... - Антон? Слишком громко. Через силу поворачивает голову и разлепляет глаза. Рядом на табуретке сидит мама. Кожа у неё ещё более бледная, и выглядит она болезненно, ещё хуже, чем обычно. - Что... - горло саднит, и он через боль сглатывает. - Где я? - В больнице. - мать крупно затрясло, тихий голос дал трещину. - Тебе сделали промывание, но препарат мог дать осложнение на мозг. Ты... Ты лежал в реанимации 3 дня. Тебя только сегодня в обычную палату перевели. Парень кивнул. - Врачи говорят, ты не особо превысил дозу. Это индивидуальная непереносимость. Так что дело заводить не будут. Антон кивнул. - Антон, ты понимаешь, что ты мог инвалидом остаться?! - наконец не выдержала женщина. - Хорошо, мы вернулись почти сразу после того, как ты сознание потерял. Я захожу, ты спишь, а в кулаке банка с лекарством! Я чуть с ума не сошла! - Я и так инвалид. - Ты понял, о чем я! Ноги - это ноги, а голова... Ты учишься вместе со всеми, в гимназии при университете, общаешься со всеми! Да не все обычные дети таких результатов достигают! А был бы овощем, каких ты в Турнера видел! У тебя прекрасная жизнь, что тебя не устраивало?!.. От неприятного разговора спасла ворвавшаяся в палату медсестра, буквально вытолкнувшая Майю за дверь. Антон выдохнул и прикрыл глаза. Слабость настойчиво утягивала его во тьму, и он не стал ей сопротивляться.

***

Домой он едет в тишине. Редкое явление. Асфальт под колесами и все вокруг залито солнцем, с улице в открытое окно тянет пылью. Небо чистое, ярко-голубое и глубокое. Парень давно перестал замечать такие мелочи, как погода, запахи, это всё на время стало вдруг несущественным, но не теперь. Вдруг к нему пришло осознание, что если бы всё кончилось по-другому, он бы не увидел этого солнца, этого неба, этой зелени вокруг. И раньше бы он сказал, что ничего от этого не потеряет, но не теперь. - Останови машину. - попросил отца Антон, когда они ехали мимо Петровской набережной - одного из любимых мест парня. От парковки парень буквально пробежал до ограждений у воды - перед ним простиралась синяя гладь, вода с тихим плеском билась о гранит. - Антош, с тобой всё нормально? - спросила тихо подошедшая мать. Он и забыл, о таких деталях, как любимые места, вкусы, запахи. Он забыл о том, что делало его им, или перестал придавать этому значение, выполняя, как робот, одни и те же задачи, ведь о таких вещах не задумываешься до какого-то критического момента, когда можешь себя потерять. Антон поднял глаза к небу - солнце это глаза щипало или непрошенные слезы, он не знал. Но зато знал, что что бы не случилось, он больше не станет губить свою жизнь. Она только начиналась. Его трясло после приезда из больницы ещё дня два - никто не знал, что с ним случилось, Сереже в ответ на вопросы парень сумел зубы заговорить, да тому и не до его Санта-Барбары было - до экзамена по литературе оставалось две недели, и, хоть перед смертью и не надышишься, школьники старались - хватались за всё подряд, восполняли пробелы в знаниях, освежали выученное в памяти, потому что казалось, что всё равно попадется то, к чему не готов, даже если готов ко всему. Не готовы они были больше морально - всё-таки самый ранний экзамен, и всё равно учителя не давали расслабиться, прогоняя класс по заданиям по миллиону раз. Наконец, день Х настал. Антона, как обычно, от волнения начало тошнить с самого утра, бутылку он из рук не выпускал, жалея, что в ней вода, а не спирт. Их класс столпился у дверей школы на другом конце города, и, как ни странно, все были в приподнятом настроении. Антон нашел в толпе Серёжу - он стоял у стены со списком класса и аудиторий. - Мы в разных кабинетах. - объявил Матвиенко. - Перестукиваться будем. - засмеялся Антон. "Ну вот, нервы сдали. Ну, а если нервы сдали, то они сдадут и подавно, логично? Логично." - подумал Шастун. - Дай глотнуть. - потянулся к его бутылке Матвиенко. - Как ты? - Херово. А ты? - Тоже. И им всем тоже херово. - махнул Сережа на толпу. - Но они радуются, потому что это наконец закончится. - Приду домой - сожгу решебники. - Мысль. Прикинь, было бы классно свалить их все в бочку, поджечь во дворе и смотреть, как они горят под бутылку "Гаража". - Ага. Но нажраться у нас ещё на выпускном возможность будет, когда уж точно всё сдадим. - Аттестат в крови... - По бокам конвой... - Шастун, Матвиенко! - прикрикнула сопровождающая их экономичка. - Заходим!

***

Если кто-то из тех, кому поступать ещё предстоит, думает, что сдать ЕГЭ - это самое сложное, то нихрена. Самое сложное - разобраться с сайтом вуза, при этом случайно не взломав Пентагон, рассчитать свои шансы и подать документы. Потом начинаются Голодные Игры, где ты в реальном времени смотришь, как тебя выпинывают из зелёной зоны рейтинга ребята с более высокими баллами. Ну а если ты подаёшь в несколько городов, то тащи верёвку и мыло, потому что оригинал аттестата ты должен привезти в тот вуз, в который проходишь точно, что со средними баллами просчитать не так просто, крайний срок подачи везде один. Но у Антона такого вопроса не стояло, потому что во всех рейтингах питерских вузов он медленно, но верно сползал вниз, и проходил только на контракт, а где его семья будет брать 200-300 тысяч в год? Мечта плавно утекала у него из-под пальцев, и никакая квота по здоровью не спасла, зато в родной ВГУ двери были открыты на бюджет. Да, обидно, но его там знали и ждали ещё с тех времён, когда он ходил по воскресеньям к ним в Школу Молодого Журналиста. Матвиенко смог поступить в Москву, как и хотел. Это тоже было обидно. Но Антон знал, что уже после первого курса он сможет перевестись, если будет бюджетное место в Питере, и эту возможность он упускать не планировал. Да, надо две сессии сдать идеально, но пахать на пределе возможностей старшая школа учит лучше, чем что-либо другое. В конце концов, все его страдания были вознаграждены, и об этом говорил приказ о зачислении. Начинался новый этап его жизни.

Я выключаю телевизор Я пишу тебе письмо Про то, что больше не могу Смотреть на дерьмо Про то, что больше нет сил Про то, что я почти запил, но не забыл тебя