Между печалью и ничем
мы выбрали печаль.
С приездом отца хлопот у Лабеля стало меньше. Лев встретил Кассия на удивление радушно, даже радостно, сразу дал высокий придворный чин миртаи́та. Будто получив новую, более интересную игрушку, базилевс не так часто теперь обращал взор на Лабеля. И, хотя о сватовстве по-прежнему не заговаривал, к Юстине относился с почтением, сажал на пирах неподалеку от себя, но ни разу не посягнул на ее честь ни словом, ни взглядом, ни, тем более, действием. Сестра, кажется, была довольна своим положением. Кассий же, очевидно, оказался в своей стихии: изящно, без грубых уловок, уличил нескольких придворных в хищениях, за что Лев незамедлительно выслал тех из Палатия, а его наградил — отдал богатые покои в дворцовой части под названием Маргерит. Но отец, похоже, не собирался останавливаться на достигнутом — схлестнулся со Стилианом Заутца. Вышло это вроде как само собой: во время одного из приемов у Льва, Кассий невинно посетовал, как сложно зимой доставлять почту — он, дескать, письмо от сына больше месяца ждал, — и, невзначай поглядывая в сторону Стилиана, поинтересовался, не нужна ли помощь? Недавно назначенный магистр, чья дочь подозрительно часто находилась подле базилевса посла смещения Феофано, буквально пошел пятнами от такой открытой атаки и сгоряча предложил «дражайшему патрикию Флавию» взять почтовое ведомство под свое начало — он сам, мол, на новом посту занят более высокими делами. «Дражайший миртаит, отец кесаря, Флавий» откликнулся мгновенно, с удовольствием соглашаясь контролировать письма, приходящие и уходящие из Палатия. Лев взирал на тонкую перепалку двух его самых почитаемых придворных с веселым интересом. Видя, что отцу происходящее по нраву, Лабель думал, что и за Юстину тоже можно не волноваться — пока глава семьи в Палатии, Флавии, определенно, не выйдут из фавора. Остаётся только самому ничего не испортить. И он старался что есть сил: прилежно посещал все церковные службы, коих с началом Великого поста стало вдвое больше, участвовал, как и полагается, во дворцовых церемониях, методично вникая во все дела: с одной стороны, хотелось выглядеть солидно в глазах отца, с другой — занять, отвлечь себя, устать так, чтобы вечером не было сил даже думать о чем-то еще. Но это не помогало: ночами душу раздирали личные демоны. Невозможная тоска по Риксу просто разъедала. После женитьбы варвара прошло уж больше месяца, а они толком и не общались с тех пор, чему сам Лабель с успехом и способствовал: при встречах говорил холодно, отстраненно, старательно игнорируя ищущий взгляд зелёных глаз. А когда Рикс пытался заговорить сам — сухо обрывал его и уходил. Днём казалось, он поступает правильно. Так было легче и безопаснее. Ночью же, метаясь по холодным простыням, Лабель горел — изнутри и снаружи. Тело томилось, скучая по ласке, но сердце просто рвалось на части от невозможности хотя бы обнять Рикса, вдохнуть знакомый запах, ощутить успокаивающее прикосновение сильных рук. — Дурак, дурак, сам виноват! — беспощадно корил себя за гордыню и излишнюю, ранящую обоих, предосторожность. Находил десятки оправданий своему поведению, а через мгновение уже сходил с ума от сжирающей душу ревности. В конце концов, мог Рикс прийти сам? Разве его раньше останавливали приказы, запреты, расстояния? Значит, охладел. Или нарочно мучает, мстит. Или же так увлечен молодой супругой, что и думать забыл о глупом, погибающем от тоски Лабеле! А, может, все вместе! Он будто нарочно растравливал саднящее сердце, снова и снова вызывая в воображении картины соитий Рикса с Тори: как сильный варвар покрывает хрупкое девичье тело, а капельки пота стекают по рельефной спине, очерчивая канаты мышц, пока Рикс любит жену — яростно, пылко, неистово. Так, как еще недавно любил только его! Ощущая невыносимый жар, Лабель вскакивал, нагишом бежал на балкон, вдыхая холодный соленый воздух, глотал слезы, пока ветер с моря обжигал влажные щеки. В покоях ложился на пол, не решаясь вернуться в постель. И снова мучил себя сомнениями, отрицанием, ревностью. И так по кругу до утра. На рассвете, полностью истощенный, забывался коротким каменным сном, от которого ни отдохновения телу, ни покоя разуму. Он так похудел, что даже Николай Мистик, подозвав как-то после службы, мягко спросил — не дать ли ему попущение для поста? Лабель сначала не понял, а потом едва не рассмеялся в бородатое лицо — клирик решил, он морит себя голодом из религиозного рвения? Что ж, раз никто не подозревает об истинной причине его жуткого вида, его мучения не напрасны.***
Риксу было тошно. Зачем он здесь? В Палатии, Константинополе, Византии? Зачем следовать правилам, быть осторожным, если единственный, кто удерживал его здесь — видеть не желает? Упорное молчание Лабеля больно било по самолюбию. Рикс видел, как тот сам мучается, но упрямо не подпускает даже поговорить. Не достоин, выходит? Варвара грызла злость: будь они равны или, хотя бы, в безопасном месте, давно бы затащил упрямца в укромный уголок и отлюбил так, что всю дурь бы из головы вышибло! А если бы с первого раза не получилось — повторял бы столько, сколько потребуется! А уж потом, так и быть, пусть вываливает на него свою аристократическую спесь, если силы останутся. Мстительные мечты влекли за собой куда более жаркие, опасные: ночами, уже мимо воли, ему грезился Лабель — влажный, непокорный, тяжело дышащий под ним. И на нем. И у его ног. Рикс корчился на краю кровати, поджимая колени к животу в тщетной попытке унять разбушевавшуюся плоть. Чутко спавшая Тори ворочалась, томительно вздыхая, и однажды он не выдержал, притянул жену, приласкал. Она замерла в его объятиях, послушная, безмолвная. Но Риксу не хотелось скотской случки, которой многие мужья, зачастую, удостаивают жен, удовлетворяя только свои потребности. Он не мог так с ней поступить. Особенно, после того, что произошло между ними в первую ночь. Усмиряя собственную похоть, Рикс нежно гладил стыдливое девичье тело, не раздевая полностью, позволяя привыкнуть к себе. Чувствуя, как Тори расслабилась, шепнул на ушко пару ласковых слов, поцеловал в мягкие губы. Казалось, она удивлена его отношением, будто ждала только грубости и равнодушия. Обняла сама, прильнула всем телом — юным, горячим, податливым. И позже, дрожа и выгибаясь ему навстречу, шептала, как в забытьи, звала чужим, непривычным христианским именем: — Муж мой любый… Рикса словно по затылку огрело. Усилием воли не оставил ее в тот же момент, довел до пика, так и не излившись сам. А когда Тори заснула, разморенная ласками, вышел в соседнюю небольшую комнатку, где они совершали омовение, и, грубо обхватив себя, рвано толкался в кулак, представляя влажный рот Лабеля, его затуманенный взгляд, гибкое сильное тело, дурманящее медовым ароматом… На следующий день Рикс снова настойчиво искал встречи наедине. А Лабель опять держал на расстоянии, взглядом моля не приближаться. Тогда Рикс и заметил потухший взгляд, фиолетовые круги под глазами и такую бледность, что удивительно, как вообще ещё на ногах стоял. Сердце глухо заныло, а совесть впервые подняла голову — может, вправду, не стоило соглашаться на этот брак-ширму? Что, если Лабелю так плохо теперь из-за этого, что даже один его вид причиняет боль? Вспомнилось, как он умел держать лицо — словно и без усилий вовсе. Что же творится в его душе теперь, раз напоминает лишь тень прежнего себя?.. И вот, чтобы в который раз отвлечься от своих дум, Рикс вышел на ристалище. В последние дни он чувствовал себя тяжелым, скованным, как снег, что плотным настом покрывает землю в конце зимы. На Руси как раз недавно отгуляли Ма́сляну седмицу — обычно, если эта пора не заставала его в дороге, он участвовал в кулачных боях, прыгал с девками через костер, и вообще, не упускал ни одного из игрищ, на которые его соотечественники были большие выдумщики. Здесь же и повеселиться нельзя: знай, поклоны бьют в церкви, да от мяса отказываются. Тоска. Но размяться ему никто не запретит: как никак, а должность обязывает быть в форме. На ристалище было несколько знакомых ему веститоров — из новичков, что не гнушались «якшаться» с чужаком. Молодые воины упражнялись с копьём, отрабатывали бросок. Но Риксу хотелось иного: жаркой схватки с противником — плоть против плоти, без посредников в виде оружия. — Эй, кто свалит меня с третьего раза? Голыми руками. На его весёлый голос отозвались возмущенные: — Ага, свалишь тебя, как же! — Мы вообще-то делом заняты! — Стоит, как вкопанный — с тобой тараном только и сладить! — Ну и ну, какие вы скучные! Где боевой дух? Повеселимся! Рикс с беззлобной насмешкой оглядел скучковавшихся в нерешительности веститоров. Те отводили глаза, зная его физическую силу и выносливость, и не желая выходить против него безоружными. — Так и быть, позволяю врезать мне разок. Только, чур, выше пояса! Вперед ступил рослый воин по имени Прохор. Он был навроде вожака у новичков и явно желал проявить себя перед ними в очередной раз. Ристалище поредело: те, кто знал Рикса давно, не хотели видеть поражение своего товарища. Другие остались, чтобы поглазеть, но их было не много. — Ну, давай! — Рикс встал в центре ристалища, чуть присев и раскинув руки наподобие объятий. Прохор немного помялся, приближаясь. — Чего как неродной, — подначил Рикс. — Иди сюда, не обижу. Молодой ромей обхватил его торс, сдавил в кольце рук. Зная, как трудно сбить Рикса с ног, тужился, пытаясь осадить вниз, но тот стоял как скала. Над ристалищем, заглушая хриплое дыхание противников, понеслись возгласы. Кто-то поддерживал варвара, иные — Прохора. Мужчины «танцевали» на месте, обходя кругом для удержания равновесия. Силы были явно на стороне Рикса, но свалить веститора сразу было скучно. Прохор, вдруг вспомнив разрешение, полученное вначале, саданул ему лбом в переносицу да тотчас сам взвыл, вырываясь. — Так бить надо уметь, — прохрипел Рикс, роняя кровь из носа на утоптанную землю. Он пошатывался, в голове слегка гудело, но это лишь раззадоривало. Прохор с ревом пошел в атаку, рассчитывая легко победить, но Рикс отступил в сторону, взял ромея в крепкий захват и одним движением перекинул через бедро. — Два из трёх! Два из трёх! — азартно выкрикнул Прохор, мгновенно вскакивая. Второй раз Рикс уложил его на лопатки еще быстрее. Наученный опытом веститор осторожно кружил рядом, выжидая неизвестно чего. Варвар усмехнулся, делая обманный выпад и неожиданно получил в лицо: смазанный удар пришелся по скуле. Веститоры одобрительно загудели, поддерживая своего товарища. Разгоряченный Прохор атаковал вновь, нанося удары один за другим: большинство улетало в воздух, но некоторые все же достигли цели. — С ног меня сбивать будешь или только месить? — хохотнул Рикс, уворачиваясь. Прохор, который действительно боялся приблизиться вплотную, покраснел до ушей и вдруг ринулся на противника, врезаясь лбом в незащищенную доспехом грудь. Рикс пошатнулся, но устоял. — Кесарь, кесарь… — полетело шепотком над ристалищем. Рикс резко обернулся и увидел Лабеля, который наблюдал за ними с холодной невозмутимостью. Варвар грохнулся наземь, глотая пыль: Прохор, воспользовавшись удобной лазейкой, кубарем налетел на него, сбивая с ног. — Третий! — радостно закричал ромей. — Что у вас тут? — ровный голос кесаря заставил всех приосаниться. Прохор мигом вскочил, подавая ладонь Риксу. Тот встал без посторонней помощи, но руку пожал. — Мы… они… боролись… — промямлил кто-то. — Вижу, — Лабель чуть склонил голову, пригвождая Рикса нечитаемым взглядом. — Варварскими методами увлеклись? Не думаю, что они вам пригодятся в бою. — В бою, может, и не пригодятся, а вот чтобы кровь разогнать — самое то, — насмешливо бросил Рикс в сторону Лабеля, будто намекая, что и ему не повредит. Тот внезапно расстегнул фибулу, что удерживала тяжёлую далматику. Сбросил плащ на руки ближайшему веститору. — Лори́ку мне, быстро. Глядя как Лабель облачается, Рикс не скрывал недоумения. « — Всерьез что ли бороться решил?» — Объясните мне правила, — одевшись, отрывисто попросил Лабель. — Бить можно? — Н-нельзя, но Рикс разрешил его ударить, чтобы сравнять силы. Но вообще, нужно просто свалить противника с ног, — запинаясь, ответил Прохор. — Хорошо. Лабель встал перед Риксом с невозмутимым видом, оглядел с головы до ног, будто ища уязвимое место. — Я не буду с тобой бороться, чего удумал,— прошипел варвар, чуть наклонившись вперёд. — Будешь, — в тон ему отвечал Лабель и молниеносно ударил в челюсть. Изумленный стремительностью, а главное — неприкрытой злостью атаки, — Рикс невольно попятился. И, увернувшись от нового удара, ловко поднырнул под локоть, перехватывая Лабеля поперек туловища. Присутствующие веститоры заахали, ожидая в следующий момент услышать звук падающего тела, но Рикс задержал Лабеля у самой земли, а потом вернул на место, как куклу, отпуская. — Тебе не свалить меня силой! — хрипло выдохнул Рикс в остроскулое лицо и снова получил меткий удар в зубы. Лабель, покраснев как рак, даже не поморщился от боли, прошившей руку от разбитых костяшек до запястья, лишь надсадно дышал, глядя исподлобья. Распаленный лютой яростью, он хотел только одного — ударить снова. Вся тоска и ревность вдруг прорвались неконтролируемой злостью при виде Рикса, беззаботно барахтающегося в пыли с веститорами. Рикс, ощущая исходящий от него гнев, мог лишь уворачиваться от поразительно сильных непрекращающихся ударов. Лабель, такой осунувшийся, похудевший, — в гроб краше кладут, — вдруг превратился в неистового берсерка! Ну не бить же его всерьез, действительно? Рикс знал одно средство против такого — окунуть головой в ледяную воду, да поглубже, чтоб захлебнулся почти! Но рядом не было ни бочки, ни лужи, да и веститоры явно не оценят попытку утопить кесаря на их глазах. Пропустив очередной удар, Рикс оказался в захвате: Лабель, сдавливая его шею одной рукой, второй бил снова и снова. — Бейся! Не смей поддаваться мне! Бейся! — потеряв голову от люти, хрипел ему на ухо. В голове шумело, взгляд заволокла красная пелена, пот выедал глаза, но Лабель и не думал сдаваться! Едва не впервые за много дней ощутил себя живым, впервые мог выплеснуть на Рикса всю свою обиду, о которой раньше даже не подозревал! Это чувство наполняло таким триумфом, что он просто не мог с ним расстаться! Легкие сдавило так, что, казалось, ещё миг — и грудь просто лопнет! Секунда — и Лабель оказался на земле, лицом вниз, с заломленной назад рукой. Какое унижение! Позор! Ещё и нависший над ним Рикс, упираясь коленом между лопаток, зло шипел в ухо: — Угомонись, ненормальный! На нас все смотрят! Добавил просяще, отчего в груди дрогнуло: — Пожалуйста, Лабель. И сразу отпустил. Лабель кое-как поднялся на ноги, пошатываясь. Отряхнулся, рявкнул на готовых ринуться на помощь веститоров: — Пошли прочь! Видя их замешательство, повторил едва не по слогам: — Прочь. Пошли. Отсюда. И чтобы ни слова, никому! Смущенные произошедшим воины гуськом покидали ристалище. Кто-то робко оглядывался, но Прохор пихнул не в меру любопытного в спину: — А, ну, пошел!.. Рикс проводил их взглядом и в последний момент сам развернулся на пятках, чеканно шагая в выходу. В груди присмиревшего было Лабеля вновь поднялся вихрь возмущения и обиды: куда это варвар собрался?! — Стоять! Тебя я не отпускал! Рикс замер: могучая спина напряжена, под тонкой рубахой играют мышцы. У кесаря вдруг пересохло во рту: такой опасный, неприрученный — варвар мог бы лишить его сознания одним ударом, но почему-то не стал этого делать. И пальцем не притронулся, терпеливо сносил все удары, даже не защищаясь толком, лишь уворачиваясь. Стыд заставил сказать холоднее, чем хотел: — Сюда подойди. Я не велел тебе уходить. Рикс вернулся так стремительно, неуклонно наступая, что Лабель невольно сделал несколько шагов назад, и, наверное, упал бы, если бы не встретился спиной с бревенчатой стеной, окружающей ристалище. — Что ещё делать не велишь? Зелёные глаза, потемневшие от сдерживаемого гнева, переворачивали душу. — Голос подавать? Очи на тебя поднимать? Дышать в твоём присутствии?.. В голосе варвара не было ни тени почтения — лишь насмешливая, какая-то злая интимность, от которой и так пристыженному Лабелю стало совсем дурно. Он отчаянно замотал головой, едва дыша от желания впечататься в Рикса всем телом, ощутить исходящее от него тепло — родное, исцеляющее, — вымаливать прощение — словом, прикосновением… Но подступивший к горлу ком слез не позволял издать ни звука, лишь сдавленный всхлип. — Э-э-э, ну что ты?.. — вмиг смягчаясь от заблестевших в расплавленном серебре взгляда слёз, протянул Рикс. Потер переносицу, чуть поморщился от тупой боли. Снова посмотрел на глотающего слезы Лабеля, тяжело вздохнул. — Так больно было меня метелить? Имел в виду разбитые костяшки и счесанную о поверхность ристалища скулу, но Лабель понял по-своему. Полоснуло горьким раскаянием. Он закрыл рот ладонью, сдерживая рвущиеся наружу рыдания, и лишь смотрел на Рикса, тщетно пытаясь сморгнуть влажную пелену. Сокрушенно покачав головой, тот быстро оглянулся, а затем потянул кесаря в сторону хозяйственных построек. — Пойдем. Лабель послушно последовал за ним, изредка зябко передергивая плечами. Они оказались в маленьком сарайчике, где хранилось тренировочное оружие и другой инвентарь. Подперев дверь изнутри, Рикс расхаживал взад-вперед, очевидно, не понимая, с чего начать разговор. А Лабель и вовсе забыл все слова, оказавшись с варваром в закрытом пространстве. Поедал глазами внушительную фигуру, широкий разворот плеч, тяжи мышц на шее и не верил, что так долго мог отталкивать Рикса. Хотелось, не размениваясь на слова, прильнуть к нему, покрыть покаянными поцелуями родное лицо, испросить прощения за каждый удар, каждый холодный взгляд, причинивший боль. Рикс остановился, глядя исподлобья, без привычной лукавой ухмылки, и сердце Лабеля зашлось испуганным стуком: с чего он взял, что он позволит теперь приблизиться, а не оттолкнет?.. При мысли, что всегда смешливый добродушный Рикс мог всерьез обидеться, стало совсем не по себе. — Больно?.. Так много хотелось спросить, но решился лишь на это. Слизнув кровь с разбитой губы, Рикс проворчал: — Сказал бы, что от тебя и тумаки — слаще меда, да совру. Больно. Он все же дернул уголком рта, но зеленые глаза остались серьезными. — Прости… — не зная, в какие ещё слова облечь свое раскаяние, Лабель стремительно шагнул на него, обнимая. — Прости, прости, прости… Исступленно повторял, пряча пылающее лицо на сильной шее. И, ощутив, как его обнимают в ответ, выдохнул, выпуская слезы. — Дурачина… — поглаживая вздрагивающую под лорикой спину, шептал Рикс, и для слуха Лабеля не было ничего слаще. — Дурак, да! Не могу я без тебя, Ригг, пробовал, но не могу!.. Прости меня… — Не могу — не за что прощать. На себя злюсь, не на тебя. Знал ведь, что притворяешься, нарочно отталкиваешь… Лабель, обхватив ладонями щетинистые скулы, чуть сжал лицо Рикса, обрывая его поцелуем. Тот замер, сдаваясь под мягким напором. Лабель целовал его нежно, осторожно, боясь причинить еще большие телесные страдания, не осознавая, что своими действиями исцеляет страдания душевные. — Прости… — и снова в поцелуй с соленым привкусом крови. Губы варвара — сочные, свежие, жадные, — по капле возвращали к жизни. Напряженное могучее тело вдруг стало таким податливым, покорным под его незатейливыми ласками, что Лабель боялся утратить остатки разума от собственной власти. Он застонал, когда Рикс изо всех сил сжал его в объятиях, отрывая от пола. Стены закачались, мир поплыл. Едва осознавал, что его усаживают на какой-то стол, предварительно смахнув оттуда оружие. Рикс расположился между его раздвинутых ног, плотно прижал бедра к себе, давая ощутить обоюдную голодную тоску. Потерся носом за ухом, вызывая мурашки, прикусил кожу на шее и вдруг отстранился. Смотрел уже знакомым теплым взглядом, от которого сердце билось где-то в горле. — Ладо, — мозолистая ладонь ласково огладила щеку. « — Я люблю тебя», — Лабель потянулся за рукой, не имея сил произнести вспыхнувшее в груди признание пересохшим горлом. И Рикс, его варвар с большим чутким сердцем, очевидно, понял, прочитав все во взгляде. Привлёк Лабеля себе на грудь, уложил голову на плечо, блуждая губами в растрепанных черных волосах. И едва слышно выдохнул. Так много можно было сказать, и так мало — хотелось. Лабель, не желая разрушать волшебный миг между ними, покорно подставлял лицо под поцелуи, ловил мягкими губами ласкающие его пальцы, тихо хмыкая, когда Рикс задерживал дыхание и сдавленно стонал. Они могли бы просидеть так вечность, сбежав от всего мира в свой собственный мирок. Но, увы... На ристалище послышались голоса. — Веститоры пришли тренироваться? Опять? — шепнул Лабель. Рикс, приложив палец к губам, на цыпочках подошёл к двери, заглядывая в щель. — Не видать. Но по голосу — их несколько. Ждать, что потревожившие покой уйдут, не хотелось — поди знай, надолго ли затянется. — Я выйду, отвлеку их, уведу, а ты, когда все смолкнет, обожди ещё чуток, а потом иди. Хорошо? Лабель кивнул. Они обменялись короткими поцелуями и обещанием встретиться ночью в покоях кесаря. Рикс, подхватив несколько копий, вышел за порог. Какое-то время на ристалище звучали голоса: слов было не разобрать, но по тону Лабель понял, что присутствующие не особо довольны, что их «попросили» отсюда. Наконец, все стихло. Выждав, как было обещано, он осторожно подошёл к двери, но створка вдруг широко распахнулась, едва не задев его: на пороге стоял отец, держа в руках его далматику.***
— Ты!.. — отец резко умолк, словно боялся не сдержаться и ударить его. Затем, медленно собрал пальцы в кулак перед самым лицом Лабеля, прижал костяшки к своему лбу и глубоко выдохнул. Вновь поднял на сына тяжёлый взгляд: — Ты в своем уме, Лабель? Тот стоял в покоях отца, куда его пригнали едва ли не пинками, со смешанным чувством вины и гнева, не зная, что сказать. Да и что тут скажешь? Лабель осознавал, как ему повезло, что именно отец нашел его далматику на ристалище, именно он оказался там в тот момент, когда Рикс выходил и только он видел его в сарае, где только что был варвар. Лабель должен бы благодарить Бога и отца, но чувствовал только усталость. — Давно это происходит между вами? — голос Кассия сел до сиплого шёпота, в темных глазах отражалось что-то страшное. — Впрочем, сейчас это неважно! Сначала надо избавиться от этого варвара, услать… руса?.. Хвала небесам тебе достало ума не связаться с кем-то из Палатия! Жди меня здесь! Миртаит Флавий размашисто направился к выходу, но Флавий-кесарь стремительно преградил ему путь. — Только попробуй, — голос Лабеля звучал обманчиво-спокойно, но рука, удерживающая отца за предплечье, конвульсивно сжалась. — Только попробуй приблизиться… Только тронь этого варвара — и потеряешь меня навсегда! Я серьёзно, отец. В этот раз пути назад не будет. От одержимой ярости в его голосе Кассий попятился. Открыл рот, собираясь дать отповедь сыну, но лишь хрипло выдохнул, будто ему недоставало воздуха. Шагнул к поставцу, желая налить себе вина, но руки дрожали и большая часть пролилась. Чеканный кубок со звоном покатился по плитам пола, брошенный с отчаянной злостью. Кассий упал в кресло, закрыл лицо ладонями. Сердце Лабеля сжалось от сдавленного рыдания отца. — Он так дорог тебе? — Кассий обратил на него тяжёлый взгляд. — Ты даже представить себе не можешь как. — И как давно ты снова… стал таким? Лабель горько усмехнулся. Привычное разочарование кольнуло грудь. — Я всегда таким был, отец. И всегда буду, до самой смерти. Не ищи причин в других. Не надейся, что меня совратили с «пути истинного». Это просто я. Казалось, каждое его слово медленно убивает отца, но от ужаса в его глазах Лабель и сам умирал понемногу. — Мне жаль, что я не тот сын, которого ты заслуживаешь. Но не заставляй других расплачиваться за это. Не вмешивайся. Я не позволю, чтобы кто-то пострадал ещё раз. — Но пострадать можешь ты сам! Кассий стремительно поднялся, вмиг распаляясь гневом. — Как ты не понимаешь — опасность, в первую очередь, грозит тебе самому! — Я все понимаю, отец! Но это мой выбор! — Глупый мальчишка! — Кассий подскочил к сыну, хватая его за плечи. Затряс что есть силы, едва не крича в лицо: — Твой выбор?! А что станет с Юстиной?! Ты подумал о сестре? Что с ней будет, если твоя тайна раскроется?.. Что будет... со мной? — его голос оборвался хриплой скрежещущей нотой. Он отпустил Лабеля, отошёл, шатаясь будто незрячий. — Считаешь, я презираю тебя? — глухо, в сторону, не глядя на сына. — Думаешь, разочарован? Репутация, чистота рода, наследие — все что меня волнует, Лабель? Голос Кассия, всегда такой сильный, звучный, сейчас шелестел как у умирающего. Казалось, каждый вдох дается ему непомерным трудом. В груди Лабеля заскребло знакомой виной, но в этот раз он ощутил кое-что еще: настоящую боль отца, схожую с его болью. Безысходность. Невозможность изменить что-либо. — Я люблю тебя, сын. Несмотря ни на что. И я просто не переживу, если с тобой случится что-то плохое. Из горла Лабеля вырвался отчаянный всхлип. Он шагнул вперёд: — Отец… — сам не понимал, о чем молит, лишь желал избавить обоих от невыносимого страдания. Кассий поймал его в объятия, сжал так отчаянно, будто боялся, что сына вырвут из рук прямо сейчас. — Прошу, Лабель, ты должен услать его. Ради его же блага. Кто этот мальчик? Чужак. Раб. Как с ним, по-твоему, поступит Лев, узнай он о вас? Каждый довод отца выжигал кровоточащее клеймо на сердце: истина, истина, истина!.. Но как смотреть ей в глаза, когда без Рикса он лишится половины души?.. — Тебе не понять… — помертвевшими губами в тщетной попытке найти выход там, где выхода не было, прошелестел Лабель. Кассий отстранился, бережно сжал его лицо, ища взгляд: — Не понять? Возможно. Но я бы попробовал. Я бы пытался каждый день, поверь, сам покрывал бы тебя и… его, будь у нас выбор. Но его нет, Лабель. Пока вы вместе — никто не сможет быть в безопасности. Лабель поднял на отца пустой взгляд, точно не узнавая. Уже осознал, что ему не скрыться от правды. Он побежден, разгромлен. — Я… — губы разомкнулись, но голос отказывался произносить слова капитуляции вслух. — Я… Лабель не чувствовал безвольно катящиеся по лицу слезы, пока дрожащие пальцы отца не начали их утирать. Размазывая соленые дорожки по его щекам, Кассий сам не скрывал слез. — Прости, — он прижался губами ко лбу сына, поглаживая по волосам как маленького в тщетной попытке заткнуть зияющую в груди дыру. — Прости, что снова вынуждаю тебя отринуть зов сердца, Лабель. Прости… Он не знал, что ещё добавить, как искупить ту боль, которая убивала душу Лабеля снова и снова, и только повторял: «прости», прислонившись лбом ко лбу сына. — Я сделаю как ты просишь, отец, — Лабель отшатнулся, механически разворачиваясь на месте. И вышел, так и не взглянув на отца.***
Ворс персидского ковра щекотал пылающую в отсветах камина щеку, пока Лабель, сладко выгибаясь, принимал в себя пальцы Рикса. Затуманенный желанием разум отказывался вспоминать, как они оказались в таком положении. Он ждал варвара чтобы поговорить, а с порога… Горячечные топкие поцелуи, жадные ладони под одеждой, сбитое дыхание, — и вот он уже прижимается лицом к полу со спутанными скарамангием руками за спиной, и стонет от откровенных проникающих ласк. — Ты так сладко вздыхаешь, будто себя забыл, — горячий шепот у его уха заставил исторгнуть еще один глубокий стон. — Сильнее… Рикс послушался, другой рукой надавливая между лопаток, и Лабель прогнулся, еще больше раскрываясь. Хотелось длить этот миг вечно, не вспоминая, как он короток и горек. И в то же время, испить его до дна жадными глотка́ми, не оставляя после себя ничего. — Исхудал, хребет наружу, — Рикс, наклонившись, коснулся губами места у основания шеи, и Лабель всхлипнул от нахлынувших эмоций. Их было так много и таких разных, что, казалось, он захлебнется ими, так и не разобравшись в себе толком. Лабель почувствовал, как Рикс ловко освобождает запястья от спутанной ткани скарамангия, оставляя его полностью обнаженным. Поднимает, прижимая лопатками к своей тяжело вздымающейся груди. — Давай сам, — выдохнул варвар ему в шею, и Лабель, залившись удушливым жаром до корней волос, кивнул. Шире раздвинул колени, принимая ласкающие его пальцы глубже, и, вязко сглотнув, накрыл себя ладонью. Под прикрытыми веками затанцевали разноцветные огни, пламя от камина лизало кожу, еще больше горяча кровь, а чужой шепот разбивался о затылок, заклиная: — Не сдерживайся… Плоть в собственных пальцах стала болезненно-твердой, неподатливой. Лабель ускорился, одновременно насаживаясь, и вдруг остановился, открыл глаза. — Нет. Хочу видеть тебя. Рикс осторожно вынул пальцы, помог ему развернуться, рывком опрокидывая на пушистый ковер. Ощутив спиной шелковистый ворс, Лабель с урчанием потянулся, демонстрируя варвару безупречные линии гибкого тела. Тот нависал над ним, пожирая потемневшим взглядом, сам полностью одетый. — Разденься, — попросил Лабель, вновь накрывая липнущий к животу член. Рикс усмехнулся с вызовом, потянул льняную рубаху вверх, лениво обнажая сильное тело. Лабель стонал, сжимая себя, закусывал губу, бесстыже выгибался. Его поплывший взгляд лихорадочно метался по варвару, запоминая все изгибы, узлы мышц, каждый шрам, что он целовал бесконечное количество раз. Непрошеная влага обожгла глаза, в горле толкнулся горчащий ком. Нет, он не будет думать, что потом, не испортит последний, самый желанный момент! Потянулся сам, распуская завязки на штанах Рикса. Не давая снять до конца, опрокинул варвара на себя, обнимая ногами его бедра. Утопил пальцы с распущенных белых волосах, гипнотизируя Рикса взглядом. — Не нежничай сегодня. Это приказ. Варвар задрал его бедра повыше, поцеловал в колено и напористо вошёл. И Лабель вновь утратил себя, сливаясь с Риксом. Покорно распахивал рот, впуская назойливый голодный язык, а в следующий миг — сам вылизывал чужое нёбо, урча от удовольствия. Льнул всем телом, потираясь разгоряченной кожей, а затем отталкивал, чтобы смотреть туда, вниз, где начинается Рикс и заканчивается он сам. И вновь откидывался на ковер, трогая себя. — Я люблю тебя. Не собирался говорить этого вслух, совершенно, но, увидев посветлевшие зелёные глаза с золотистыми искрами на дне, уже не мог остановиться. — Люблю тебя, люблю, — выстанывал в искусанные им же губы, пока Рикс вбивался в него с необузданной свирепостью языческого божества. Болезненно-острое удовольствие связало их в сплошной тугой клубок. Лабель выгнулся, приподнимаясь на лопатках, замер, ожидая Рикса в шаге от пропасти, но тот вдруг замедлился, осел на пятки, утягивая его за собой. Оказавшись у него на коленях, Лабель тяжело дышал, опираясь грудью о сильный торс. И вдруг понял, что Рикс крупно дрожит, сжимая его в объятиях. В груди сдавило: он впервые заметил, что варвар осунулся, будто усох. Разлука обоим далась непросто. Острая нежность пополам с сожалением затопила все существо Лабеля. Обхватив Рикса за плечи, вновь подался ему навстречу, ритмично седлая. Слов не было — они понадобятся чуть позже. Сейчас Лабель отдавал всего себя, забирая взамен частичку Рикса. Сможет ли он когда-нибудь подарить столько же, сколько варвар ему?.. Они разбились одновременно: Рикс, уткнувшись лицом ему в плечо, мощно содрогнулся, смял ягодицы кесаря, в последний раз толкаясь глубже. Лабель — выливаясь между их плотно прижатых животов, раскрыл рот в беззвучном крике. На долгое мгновение мир, еще секунду назад кружащийся, замер. Лабель нарочно длил их забытье, приоткрытыми губами касаясь лба, век, скул Рикса, пропуская сквозь пальцы шелковое полотно разметавшихся по широким плечам волос, сжимая варвара в себе и боясь издать хоть звук, чтобы не нарушить идиллию. Но вот Рикс сам, шумно вздохнув, отстранился, глядя озорно и ласково. И рассмеялся: бархатно, низко… Счастливо. Сердце Лабеля резануло болью. Нельзя. Нельзя мучить его ни секундой дольше необходимого. Рикс лениво наблюдал как Лабель встаёт, накидывает скарамангий, на неверных ногах отойдя к поставцу, жадно пьет воду. В голове шумело, а тело охватила приятная истома. Хотелось опрокинуться на пушистую мягкость ковра и уснуть до утра, прижимая к себе кесаря. Но Лабель тихо попросил: — Оденься, пожалуйста. Рикс лукаво выгнул бровь, поднялся, накидывая рубаху. — Что, надоел? Гонишь уже? — Нет. Но после того, что я скажу, ты сам захочешь уйти. А для этого нужно быть одетым. В груди Рикса екнуло нехорошее предчувствие. Безотчетно шагнул к Лабелю, стремясь коснуться, стереть скорбную складку между заломленных бровей, но тот выставил руку, не позволяя приблизиться. — Стой, Ригг. Это действительно… важно. Да что с ним такое?.. Совсем недавно Лабель сладко стонал под ним, признаваясь в любви, а теперь снова отталкивает?! Внутри было поднялась буря негодования, но внезапная догадка — такая ошеломляющая, что он невольно рассмеялся, — усмирила гнев: — Тебя что, тоже просватали? — от ласковых успокаивающих ноток в его голосе Лабелю захотелось взвыть! Будь все так просто!.. Он обхватил себя за плечи, нервно усмехаясь: почему он раньше не думал, что женитьба — это просто? Что это совсем ничего не значит и не меняет между ними? Но теперь это неважно. Рикс напряженно наблюдал как меняются эмоции на выразительном лице Лабеля, как, в конце концов, он сковывает их в броню, овладевая собой, и стало совсем не по себе. — Да что происходит, скажешь ты или нет?! Лабель неторопливо отошел к письменному бюро (лишь бы подальше от него!), осел на столешницу, ища опоры, и медленно произнёс, глядя прямо в душу: — По весне ты сядешь на корабль, идущий на Русь. Уедешь и будешь свободен. Я этого хочу. Повисшую между ними тишину можно было пить глотками. Рикс потряс головой, словно сомневался, верно ли расслышал. — Врёшь. Зачем на самом деле гонишь? Лабель кивнул, вымученно улыбаясь: — Вру. И не вру одновременно. Я очень хочу чтобы ты был свободен. Чтобы жил так, как хочешь ты… — Но я хочу тебя! Хочу с тобой!.. — И я этого хочу! — выкрикнул Лабель с такой болью, что Рикс невольно отступил. — Но я не могу позволить, чтобы ты пострадал. Не допущу такого… снова. Уезжай, прошу. Мне так будет спокойнее. Это не могло быть правдой, но Рикс чувствовал, что Лабель не обманывает. По крайней мере, сам верит в то, что говорит. Он все же шагнул к нему, преодолевая сопротивление, притянул на плечи. — Что случилось с тобой в прошлом? Чего ты так боишься, за что винишь себя? Кто-то пострадал из-за любви к тебе? Погиб? Лабель покачал головой, решительно высвобождаясь. — Не имеет значения. Если расскажу, это ничего не изменит для нас. Я лишь хотел быть с тобой честным. — Честным? — Рикс отступил на шаг, в зелёных глазах блеснуло нехорошее пламя. — Когда именно, Лабель? Только сейчас? Или когда стонал подо мной, признаваясь в любви? Когда ты был честнее, а?! — Всегда! — Лабель выкрикнул это шёпотом, сжимая челюсть так, что заломило зубы. — Всегда, каждую минуту с тобой, я — это я. — Так почему? — голос варвара предательски надломился. Никогда он еще не чувствовал себя таким бессильным и бесполезным. — Потому что я больше не чувствую себя в безопасности, — сложив руки на груди выдавил Лабель. — Не из-за тебя — из-за чувств к тебе. Они делают обоих непозволительно уязвимыми. И если я привык делать то, что не хочу, но обязан, то тебе… Он поднял усталый взгляд на Рикса, собирая всю оставшуюся волю, чтобы добить: — То тебе я такого не желаю. И не позволю. Ни ради меня, ни во имя чего бы то ни было. Прошу, Ригг, не противься. Подари мне последнюю радость — уезжай. Рикс видел, что он не притворяется, не пытается выглядеть равнодушным или скрывать чувства — и оттого слова Лабеля казались такими убедительными. Убивающими. Все аргументы рассыпались в прах. Рикс осознал, что не сможет его переубедить — Лабель принял это решение еще до его прихода, до того, как они… У камина, на ковре… Голос не слушался, но все же он сделал последнюю попытку: — Почему сейчас? До весны ещё столько дней, а корабли с Руси появятся у византийского берега не раньше березозола… — Нет. Лабель брызнул раскаленным серебром глаз, вынося приговор. — Будет только хуже, обоим. Ты же знаешь. Рикс замолк, тупо глядя перед собой. В голове было пусто. Все его доводы разбивались о железную волю кесаря. Варвар направился к двери, ведущей в смежные покои — там он жил до брака с Тори. — Ригг… — прилетевший в спину зов окрылил внезапной надеждой, чтобы тут же ее разбить: — Не держи на меня зла. Если сможешь. На мгновение задержавшись у прохода, Рикс кивнул, не оборачиваясь, и поспешно нырнул в проем. И только когда дверь за ним закрылась, он обессиленно сполз на пол по гладкому полотну, обхватывая голову руками. Сколько просидел, пялясь невидящим взором в одну точку, он не знал. Очнулся, услышав шум из покоев Лабеля: звон разбитой посуды и следом — горький отчаянный плач. В груди рванулось навстречу, но Рикс не нашел сил открыть чертову дверь. Он просто не знал, как бороться за Лабеля, не причиняя ему невыносимой боли.