Без обязательств

      Чонин просыпается из-за вылитой холодной воды на его лицо и гиеньего смеха одного из братьев. Это был Сынмин, младший точно это знал. Краем глаза он успел уловить как из его комнаты выбегало захудалое смугловатое тело его брата в одной простыне на бёдрах. Из коридора слышались смех и возгласы “Во славу Диониса!”. С тех пор, как их мама дала добро Хвану на эксперименты с дозами таблеток для Сынмина, а ещё дала ключ от оранжереи с различными травами и цветами, Сынмин стал почти неуправляем. Доктор Хенджин списывал всё это на побочные эффекты от лекарств, но даже Чанбин и Хваса не до конца понимали, что он за доктор такой и в какой области наук он всё же доктор: медицинских или умерщвительных. В любом случае, почти каждое утро начиналось с беготни Сынмина по коридорам виллы в одной лишь простыне, после чего он запирался в своей комнате вместе с доктором и проходил очередное лечение. — Подъём! Пьянь малолетняя и наше персональное мини-позорище. — Это уже был голос Минхо — старшего брата. Чонин его уважал даже больше, чем родного отца, но вряд ли любил как родственника хоть немного. — Хён, — простонал Чонин. — Умоляю, помоги. — Младший смотрит на брата с гримасой полной боли и страданий, зная, что тот всё равно не сможет отказать. В отличии от Чонина, Минхо любит своих братьев и заботится о них, возможно, немного лучше, чем их отец. Старший сын вообще много чего может делать лучше, чем их отец, но тщательно это скрывает. Если кто-то узнает, что он уже готов заменить Чанбина, то Минхо убьют раньше, чем главу семьи. — Ты невозможный, — вздыхает Минхо, подходя к кровати. Чонин вытягивает к нему руки, цепляясь за атласные рукава чёрного пиджака брата и старший помогает ему встать. — Себя не жалеешь, семью тоже, так хоть бы своего телохранителя пожалел. — А что с ним станется-то? — Младший ковыляет до ванной, сбрасывая на ходу одежду. — Скажешь Дори, чтобы убрала? — Сегодня горничной работает Суни. Дори отвечает за кухню, — Старший опирается на дверной косяк, наблюдая за братом. — Без разницы. Их только ты различаешь, — Чонин копается в шкафу в поисках новенького костюма, который ему заказала мама из Италии. Минхо закатывает глаза на замечания о служанках. — А где мой новый костюм? — Бан сказал, что ты его заблевал, когда он вытаскивал тебя из машины. — Младший лишь после сказанного замечает, что он только что снял штаны от того самого костюма. — А ещё ты над ним вчера, видимо, изрядно поиздевался: он весь в засосах. Ты опять его отдал на растерзание тем проституткам из Фрути-Джуси? — Мне его не жалко, — Чонин с кислым лицом достаёт из шкафа ещё один костюм, который ему заказала мама, но уже из Франции. Младшему этот костюм не нравится, ведь он не новый, ему целая неделя! Минхо бросает напоследок, чтобы Чонин спускался к позднему завтраку, он опять всё проспал, но отец хочет провести с ним очередную “беседу”, которая будет похожа на монолог умалишенного.       Младший закрывается в ванной комнате. Он забирается в душевую и вспоминает настоящую причину исчезновения верхней части его костюма: Бан заносит на руках Чонина в комнату, но последний перестаёт притворяться спящим и крепко хватается за бронежилет Чана, притягивая к себе. Телохранитель валится на него, успевая опереться рукой о кровать, чтобы не придавить слишком сильно. Чонин пользуется чужим замешательством и близостью. Во всей вилле сейчас не сыщешь и искорки света. Чонину нравится во тьме шарить ладонями по телу и лицу своего телохранителя. Он обхватывает его руками, прижимая к себе. Целует его в щёку, в скулу, спускается к шее и оставляет там парочку смачных засосов. Чан тяжело дышит. Слышно, как он пытается не испустить гортанный стон. Чонин откуда-то узнал, как Бану нравится. Не выдерживая, Чан рычит, разрывает сначала пиджак Чонина, от которого отрывается пуговица и закатывается под кровать. Рубашке везёт ещё меньше — Бан разрывает её в прямом смысле, ведь ткань слишком тонкая и легко поддаётся, как и младший мафиози. Чан целует Чонина. Целует страстно, яростно, с языком. Целует его как изголодавшийся по любви. Целует умопомрачительно. Своими большими руками обхватывает талию младшего и большими пальцами ведет вверх по торсу к соскам, прижимая плотно ладони к чужим рёбрам.       Вдруг в голове телохранителя что-то щёлкает, и он неаккуратно прерывает поцелуй и ласки. Он смотрит на Чонина как на самую желанную драгоценность в мире и в то же самое время чувствует себя мелким воришкой, которому глава шайки воришек запретил прикасаться к бриллианту в музее искусств. Чан вспоминает, кем он является и кем является для него Чонин, и почему Бану нужно немедленно прекратить. Трусливо сбегая из комнаты младшего, телохранитель захватил пиджак и рубашку, чтобы по пути в коридоре отдать служанке Дуни.       Вот такая на самом деле трагическая история у новенького итальянского костюмчика от какого-то там известного модельера в леопардовом шелковом платочке на шее. Но что ещё трагичнее для Чонина, так это его стояк в душевой из-за нахлынувших воспоминаний. Как же младший хочет своего телохранителя. Уже и не важно: под ним или над ним. Чонину без разницы в какой позе Чан будет вытрахивать из него всю эту дурь, он всего лишь хочет его.       Чего Чонин уже только не делал: просил у деда мороза, загадывал все виды желаний — на день рождения и на падающую звезду, немножко уверовал в католического бога и немножко в идолов местных туземцев на острове, ходил к гадалкам, просил сделать привороты, попробовал курить траву для вуду и ещё кучу всякой ерунды, только не действий напрямую, которые принесли бы реальную пользу для такого дела. “Господи, ты, боже мой!” — думает Чонин, опираясь рукой на гладкую поверхность плиток стены, а другой проводя по своему члену. “Я всего лишь хочу с ним потрахаться, я что, так много прошу?!” — недоумевает он, молча в своей голове, пока воображение подкидывает ему картинки прижимающегося к его спине голого Чана. Вот Бан трется своим возбуждением об его ягодицы, теперь кладёт свои ладони на его руки и помогает надрачивать. Чонин не выдерживает и кончает слишком быстро, позорно сползая по стене душа, пока на лицо ему льётся тёплая вода.