Родовой замок Грэм де Ванили, 31 декабря, 20:33. Гостевые покои Маринетт и Альи.
— Аль, так что, правда можно? — в глазах Маринетт было столько восторга, что блогерша улыбнулась против воли.
— Конечно можно, глупышка! В конце концов, когда ещё выдастся шанс побыть принцессой в настоящем замке? — тепло улыбнулась она подруге.
«Тем более, в
этом» — мысленно добавила она, отворачиваясь и тут же поджимая губы.
Нет, определённо, у мироздания было своё (чернушное) чувство юмора и свой закон сохранения справедливости.
Когда несколько дней назад в Париже они ещё только-только собирались в поездку, сама Алья для праздничного ужина просто взяла самый красивый свой свитер, украшенный кружевными вставками, который ей когда-то подарил Нино. Ну вот не было у девушки, гоняющейся то за акумами, то за собственными младшими сёстрами, ни времени, ни необходимости наряжаться в красивые платьишки. Ещё, чего доброго, зацепится подолом за что-нибудь в самый неподходящий момент — плачь потом о сорвавшейся сенсации, если гналась за акумой, или сенсации таки случившейся, если не успела остановить малолетних разбойниц.
А вот с Маринетт было сложнее.
Сама девушка выбрала наряд, подошедший бы монашествующей принцессе. Глубокого, насыщенного оттенка ночной синевы, но максимально закрытое. С юбкой чуть выше щиколотки, но слишком пышной для того, чтобы это выглядело взросло. С мастерски выполненными фонариками на плечах, но наивно-округлыми, почти детскими. Со строгим стоячим воротничком, но и со столь же заметными манжетами. Главным же достоинством была вышивка бисером — тонкая серебристо-сине-перламутровая нить обозначала контур воротника и манжет, а дальше рассыпался по ткани рукавов и переду платья, складываясь в едва различимый узор из морозных вензелей. Отвлекись, моргни — и наваждение исчезнет, присмотрись получше, или поймай удачный ракурс — увидишь всю картину целиком.
Вот только на
тот момент это совершенно не подходило для планов Альи.
«Тот» момент, — блогерша горько усмехнулась.
Подумать только, всего каких-то шестьдесят часов назад она была самым ярым фанатом Адринетт и даже уговорила подругу взять в качестве «основного» совсем иное платье.
Формально его тоже можно было считать вполне целомудренным: подол спускался чуть ниже колен, а рукава плотно смыкались на запястьях, никаких вырезов или разрезов. Вот только рукава были газовыми, а сама ткань — бондажной, плотно обхватывающей юное стройное тело и подчёркивающей все изгибы и формы. И цвет. Провокационно-бордовый, дерзкий и вызывающий, но вместе с тем подчёркнуто благородный. А вкупе с поясом с круглой пряжкой-вензелем, образ упорно ассоциировался с более
взрослой и великосветской версией ЛедиБаг.
И Адриан был просто
обязан запасть на подобное!
Вот только
сейчас в этом и была проблема!
Поняв, что Адриан и его отец отнюдь не так идеальны, как хотелось бы, Алья сперва была готова приложить максимум усилий, чтобы рассорить ребят, но, немного остыв и придя в себя после подобного откровения, девушка решила иначе.
Нет, она не будет намеренно мешать им общаться — во-первых, тогда она едва ли будет лучше самого Габриэля, ограничивающего чужую личную жизнь, а во-вторых, у неё просто рука не поднимется делать Маринетт больно из-за разрыва той с любовью всей её жизни.
Нет, Алья поступит иначе! Она займёт вооруженный нейтралитет, отпустит вожжи и пустит всё на самотёк. (А если надо — ещё и встанет на пути у остального «совета по сведению», когда они вернутся в Париж.) Всё равно, если Адриан именно такая рохля и марионетка отца, каким он теперь казался девушке, то все их «отношения» с Маринетт «рассосутся» сами собой.
Да и Маринетт, если вдуматься хорошенько, сама ещё не доросла до сколь-нибудь серьёзных и «устойчивых» отношений. Надо было видеть то счастье, тот щенячий восторг, с которым брюнетка отреагировала на одобрение её первоначального наряда. (Да, эта романтически настроенная особа не поленилась взять оба комплекта.)
«Ох, девочка-девочка…» — мысленно горько вздохнула Алья, краем глаза наблюдая за тем, как подруга прихорашивается перед зеркалом. — «Какой же ты ещё ребёнок…»
Алья поймала себя на том, что сдерживает горький вздох.
«Так, нет! Это никуда не годится!» — мысленно одёрнула она себя. — «Если Адриан — такая безвольная рохля, да ещё и при таком папаше-деспоте, то он, определённо, не пара для моей Маринетт, а значит — нечего расстраиваться из-за того, что кто-то верит в сказки, которым не суждено сбыться в реальности. И вообще, надо мне самой принарядиться… И приободриться.»
Она сдвинула очки на лоб и разок провела пятернёй по лицу, словно умываясь, а потом ещё и легонько похлопала себя по щекам, приводя себя в тонус.
Затянув себе под нос подчёркнуто бравурный мотивчик, девушка направилась к своему шкафу, на ходу подхватывая кружку с горячим (Ну ладно, уже остывшим) шоколадом — полноценного вечернего ужина у них ещё не было, но чтобы гости не совсем уж оголодали перед праздничным столом, им предоставили закуски и сладости с горячими напитками, а ушлая Алья ещё и выпросила принести две чашки в их комнату, мол, «хочется согреться, уютно посидеть с книжечкой»… Свою порцию недоумения пополам с ужасом («Есть?! И не за столом?! Даже не в пригодной для этого комнате?!») от прислуги она получила, но таки добилась своего.
«Впрочем, какая разница?! Я всё равно больше никогда не увижу всех этих людей…» — переплетясь с образом одного блондина, мысль обрела неожиданную горечь, и девушка поспешно отогнала её.
Алья как раз встала перед зеркалом и приложила к себе свитер на вешалке, чтобы прикинуть, нормально ли она будет в нём смотреться, (особенно на фоне неожиданно аристократичной Маринетт) когда в дверь постучали.
— Войдите, — машинально ответила девушка, делая глоток.
— Девушки, — скрипнула дверь, и Алья, покосившись на вошедшего, зашлась истошным кашлем, забрызгав весь свитер в руках, а заодно и всю одежду на себе.
И было от чего: Феликс Грэм де Ванили, и так-то не блещущий ярким цветом лица, да ещё с зализанными назад волосами, да в белоснежной рубашке с просторными рукавами, застёгнутыми на манжеты, да всё это со знатным жабо, да в антураже древнего замка…
— Ть-кху, т-кхы! — всё никак не могла совладать с кашлем Алья. — Напу-гхал! Кхэам! — наконец-то прочистила она горло. — Что опять случилось? — перешла она сразу к делу, уже наученная горьким опытом, что подобные визиты добром не заканчиваются.
— Адриан буквально только что вернулся из Лондона, — юноша отзеркалил её серьёзный тон. — Он уже у отца, на «согласовании» нарядов, но прежде, чем опять исчезнуть, он попросил меня передать вам вот это, — он жестом фокусника извлёк из-за спины…
— Ва-хау! — Маринетт с обожанием уставилась на подношение. — Бисер «кровавый рубин»! Да я по половине Парижа за ним носилась!
Ну да, сама-то Алья, всё ещё пребывавшая под впечатлением от эффектного появления Феликса, сперва решила, что в его руках лежит вырванное сердце самого Адриана — столь причудливо перекосило небольшую круглую баночку, будто наполненную кровью.
«Что ж, во всяком случае, цвет описан хорошо,
убедительно» — хмыкнула про себя девушка, глядя на то, как Маринетт с маниакальным блеском в глазах выхватывает из чужих пальцев своё сокровище. — «Чего уж там, даже Феликс чуть не перекрестился. А вот нечего по спальням девичьим без спроса шастать!» — ехидно добавила она, и вдруг замерла, поняв, что словосочетание «без спроса» намекает на ещё один подтекст у фразы…
Словно услышав чужие мысли, Феликс развернулся к ней и неожиданно участливо произнёс:
— Кажется, ты испачкала себе одежду. Могу я как-то помочь? Или предложить что-нибудь взамен?
Алья даже слегка растерялась от подобного вопроса. Она скорее ждала от него шутку или колкость…
«Так, нет, наверняка, это просто уловка. Поди, обрадовался, что я не только отменила наше пари, но ещё и «отступные» дала — вот, теперь почувствовал слабину и давит…»
Хотя если он и правда отошёл от сводничества Адриана с Маринетт (которая в сторонке уже во всю косплеила Горлума), то зачем вообще передал подарок от него?
«Может, он просто продолжает отыгрывать Истинно Английского Хозяина Дома?»
Девушка тряхнула головой, прогоняя неуместные мысли. Пауза затягивалась, и чем дальше, тем больше это смахивало на вампирский гипноз над своей жертвой.
Ещё раз окинув Феликса беглым взглядом, она подбоченилась и выдала свою лучшую надменную усмешку:
— Предложишь? Взамен? Прости, что? Собственную руба… Эй-эй-эй! Я пошутила! Не надо ничего расстёгивать! — в ужасе замахала она руками, когда парень с поразительной готовностью потянулся к верхней пуговице, скрытой под жабо.
— Прости, но просто так её через голову не снять, — уколол её ехидным взглядом Феликс. — Впрочем, если ты сама хочешь попробовать…
— Вот ещё! — фыркнула девушка. — Не знала, что Грэм де Ванили настолько обеднели, что уже не могут позволить себе прислугу! И, тем более, как же ваше традиционное отношение к иностранкам, не особенно-то улучшившееся после всей этой эпопеи с Меган Маркл, мол, все мы, «понаехавшие», только и говорим, что готовы отдать вам наши сердца, а сами только и мечтаем, как бы вас самих без штанов оста… — она осеклась на полуслове и шумно втянула воздух, поняв, что фраза прозвучала весьма двусмысленно.
— Дерзко, — пожевав губами, качнул головой Феликс. — Остро… Надеюсь, если я скажу тебе, что не собираюсь отдавать тебе сердце, ты в ответ не оставишь без штанов
себя? — вернул он колкость, — А то, боюсь, даже со
всеми нашими прачками тебе не успеть всё выстирать и высушить за оставшееся время, — и он, бросив выразительный взгляд на расползавшееся по ткани чужих штанов пятно, вышел из комнаты.
Хлопнувшая за ним дверь наконец-то вернула Маринетт из планов по
захвату мира завершению одной рождественской поделки к реальности.
— Я что-то пропустила? — спросила она, глядя на подругу.
— Пропустила… — эхом отозвалась та, теперь тоже изучая пятно на своих штанах. — Взрыв моего мозга… — она поджала губы. — Так, а что у меня ещё с собою из одежды было…
«Чёрт, ну вот как одного явления это Феликса достаточно, чтобы я оказалась в полной… луже?! Причём в прямом смысле слова?!» — бурчала себе под нос девушка, старательно выдавливая из сознания образ того, как сильные аристократически пальцы подлезают под складки белоснежной ткани, ища там заветную пуговицу.
«Господи, что со мной не так?!» — прикрыла она глаза.
***
Родовой замок Грэм де Ванили, 31 декабря, 20:58. Внутренние коридоры на гостевой половине замка.
— Господи, что со мной не так?! — упёрся лбом в стену ближайшего коридора и сам Феликс.
Нет, он даже не догадывался, что Маринетт искала в Париже какой-то там бисер, и, тем более, ему бы и в голову не пришло просить Адриана найти такой в Лондоне…
«Но почему же тогда этому придурку хватает мозга, чтобы сделать подарок своему «другу» и не хватает его понять, что дружбе уже давно бы пора перерасти в нечто большее?!» — стиснул он кулаки.
Что ж, у него, как у сына хозяйки дома, всё ещё оставались козыри в рукаве и, похоже, настало самое время разыграть один из них!
***
Родовой замок Грэм де Ванили, 31 декабря, 21:14. Малая Обеденная Зала.
Амели Грэм де Ванили с довольным видом прохаживалась вокруг стола. Высокий воротник, веером раскинувшийся за её плечами, придавал ей вид королевы — каковой для этого замка она и являлась, но прямо здесь и сейчас она чувствовала себя в совершенно иной роли.
Она была великим художником — ведь натюрморт из блюд хоть пока и скрыт разновеликими стальными полусферами, но
уже прекрасен. И сегодня она увековечит в своей памяти картину «провал Габриэля»!
Она была грандиозным архитектором — ведь перед каждым гостем возвышалась настоящая вавилонская башня из тарелок и тарелочек, каждая из которых предназначалась для своего блюда. И сегодня репутация этого напыщенного французишки падёт, подобно тому библейскому недострою!
Она была композитором и музыкантом — рядом с «вавилонской башней» возвышался настоящий орган из разномастных бокалов: белое, красное, шампанское, для соков, для воды, даже отдельные стопочки имеются, а чуть в стороне покоится ещё и десант из пузатых коньячных бокалов и взвод стаканов для виски и иных горячительных. И сегодня она разыграет Габриэля как по нотам!
Она была великим полководцем, шахматным стратегом, опытным охотником и, самую малость, королевским палачом — ведь вокруг всё той же «башни» разместилось с добрую дюжину, а то и полторы разномастных приборов. Каждый — как настоящая ловушка для человека несведущего, каждый — как маркер прилежности в изучении этикета, каждый — как искусное орудие пытки. И самая соль в том, что гостям придётся пытать себя
самостоятельно!
Жаль только, Габриэль даже не догадается, что облажался по полной.
«Типичный эффект Даннинга-Крюрега. Идиоты слишком идиоты, чтобы понять, что они идиоты. Хотя тут, пожалуй, больше подойдёт слово «ничтожество»… Интересно, может ли он владеть ножом
настолько плохо, чтобы просто отрезать себе безымянный палец, да и разрешить тем самым всю эту ситуацию с кольцами?»
Она ещё раз скользнула по месту, предназначенному Габриэлю — на втором торце стола, противоположным тому, на котором будет сидеть она сама.
«Интересно, ну хотя бы тут он догадается, что будет сидеть «на отшибе», а уж никак не «во главе стола»? Впрочем, о чём это я?! Ведь, говорят, ещё со средневековья придворные шуты верили, что настоящая корона на пирах покоится на
их голове.»
От нечего делать, она приблизилась на шаг к столу и пошла вокруг него, касанием указательного пальчика пересчитывая спинки кресел.
Вообще, конечно, сын, сам того не зная, подложил ей весьма интересную задачку по рассадке гостей. С одной стороны, по правилам приличия, сыновьям следовало находиться по правую руку от своих родителей. С другой, в таком случае получалось, что юноши и девушки сидели бы вперемешку, что шло вразрез с правилами приличия для ещё не вступивших в брак. Однако стоило ей вспомнить основную
идею рассадки, как всё встало на свои места. Ведь по правую руку находится тот, кто априори менее значим сидящего а центре, а
настоящим гостем в этом доме являлся лишь Адриан, несущий в себе кровь их семейства, а значит Габриэль — всего лишь его
придаток, и вообще чудо, что его удостоили чести сидеть справа от сына.
Вопрос с рассадкой девушек не стоял вовсе. Разумеется, на более почётное место, по левую руку от хозяйки дома, сядет приезжая брюнетка, удачно разбавившая европейскую внешность ноткой восточного шарма. Что же до второй гостьи, рыжей… Что ж, лет, эдак, сто пятьдесят назад таким полагалось за столом не сидеть, а
стоять, причём в качестве прислуги, но о времена, о нравы, мы живём в век, когда даже в королевской семье случаются, по сути, мезальянсы!
За спиной послышались лёгкие шаги, и женщина с улыбкой обернулась.
— О, сын! Отлично выглядишь!
Феликс, с момента визита в спальню девушек успевший обзавестись жилеткой с глубоким вырезом, подчёркивающим жабо, и оставляющей на виду пышные рукава на запястьях, учтиво кивнул на комплимент.
— Спасибо, матушка, — выпрямился он и продолжил твёрдым тоном. — Мне в голову только что пришла одна идея касательно рассадки.
— Да? И какая же? — заинтересованно стрельнула в него взглядом женщина, однако направилась не к столу для лучшей оценки диспозиции, а к двери, ведущей в небольшую кухню, служащую эдаким «последний рубежом кулинарной обороны»: спешно подогреть или, наоборот, охладить блюда, если вдруг их подача задерживается, а то и внести какой-нибудь «последний штрих», вроде сахарной пудры на вафлях. — Кстати, ты же в курсе, что я уже отпустила прислугу? Согласись, негоже истинным англичанам прислуживать каким-то там французам в праздник. Так что нам сегодня придётся отдуваться самим. И ближе к десерту мне даже понадобится твоя небольшая помощь… — с этими словами она подошла к холодильнику и приоткрыла его. — Нужно будет немножко поиграть в поваров.
Лицо Феликса вытянулось, и он уважительно хмыкнул.
На полке стояло шесть изумительно выполненных ледяных лебедей, предназначенных для изготовления (или скорее сервировки) знаменитых «Персиков Мелба».
Впервые это чудо кулинарии приготовил в далёком 1892 году Огюст Эскофье, бывший тогда шеф-поваром ресторана при гостинице «Савой». Свой шедевр великий мастер сотворил по заказу герцога Филиппа Орлеанского, потчевавшего в тот вечер Хелен Портер Митчел, более известную в мире оперы, как Нелли Мелба, от псевдонима которой десерт и получил своё название.
Как и всякая дива, Нелли берегла голосовые связки, но как всякая женщина, безумно любила лакомства, в частности, мороженое. И вот тогда Огюст пошёл на хитрость: он использовал мороженое в качестве основы, на котором покоилась ледяная скульптура лебедя, несущего на своих крыльях, словно на причудливой ладье, особым образом сервированные половинки персиков — так именитый шеф-повар не только угодил певице с её маленькой слабостью к холодному сладкому, но и сделал реверанс в сторону оперы «Лоэгрин» Рихарда Вагнера, в постановке которой в Ковент-Гардене и участвовала дива. Ведь заглавный рыцарь этого произведения несколько раз появлялся на сцене в лодке, влекомой как раз лебедем.
Вот только десерт подобного уровня даже в высшем обществе подавался не по каждому случаю, а уж сейчас…
— Я думал, поскольку ужин официально считается семейным, нас ждали традиционный виноград из домашней оранжереи и сыр с плесенью по фамильному рецепту, — Феликс выжидающе посмотрел на мать.
— О да, так оно изначально и планировалось, — кивнула женщина. — Но, представь себе, буквально сегодня утром выяснилось, что ни в кладовых, ни даже на сыроварне нет ни единого достаточно созревшего сыра!
На задворках сознания Феликса почему-то возникли мысли о карме и воспоминание о том, как он когда-то подложил кузену козий сыр под подушку, но юноша лишь отмахнулся от этой чепухи.
— Я, конечно, пожурила и экономку, и хозяйку сыроварни, но, сказать по правде, и сама не в восторге от того, что пришлось бы угощать этих приверед столь ценным продуктом, — хохотнула женщина. — Но раз уж само провидение не хочет включать их в сферу наших традиций, то я решила немножко переиграть меню и остановилась именно на «Персиках Мелба». В конце концов, названы они в честь
псевдонима, так что отлично подойдут такому
самозванцу, как Габриэль, даже если он ещё не догадывается об этом… — она бросила ещё один взгляд на ледяные фигурки и закрыла дверцу холодильника. — Так что ты там говорил насчёт рассадки?
— Маринетт Дюпэн-Чен — начинающий дизайнер, уже участвовавшая и выигравшая в нескольких профильных конкурсах, — перешёл к делу Феликс. — По слухам, именно она украшала один из последних альбомов Джаггеда Стоуна.
— Это такого патлатого и громкого? — спросила она, отойдя к боковой столешнице и зачем-то проведя по ней двумя пальцами, а затем посмотрев на подушечки.
— Это такого занявшего первое место в их национальном музыкальном хит-параде.
— Что лишний раз многое говорит о французской «культуре», — пожала плечами женщина, выбирая пальцы о белоснежный платочек. — Так что с этой Маринетт?
— Учитывая, что она увлекается в том числе и вышивкой, мне кажется разумным посадить её рядом с Габриэлем Агрестом — уверен, двум творцам будет, о чём поговорить.
— О-хо-хо-х, ми-илый! — заливисто рассмеялась женщина. — А ты у меня, оказывается, язва! Причём язва уже злокачественная. Столь тонко намекнуть, что несовершеннолетняя девчушка и «именитый кутюрье» находятся на одном уровне развития — это, знаешь, уметь надо! — она ещё раз хохотнула, но тут же посерьёзнела. — Но ты ведь понимаешь, что тогда напротив тебя окажется та рыжая блогерша?
— На что ни пойдёшь ради счастья гостей, — картинно вздохнул он.
«Если честно, я и сам не особо верю в то, что просто от того, что Адриан и Маринетт будут сидеть друг напротив друга, в их отношениях что-либо изменится, но хотя бы у всех троих будет шанс присмотреться друг к другу получше. Может, и Габриэль помянет девушку добрым словом — она ведь выигрывала в
его конкурсах моды!»
— Ох, дорогой, — Амели мягко улыбнулась. — Боюсь, ты настолько хорошо изучил этикет, что уже слегка забыл о том, что он разрабатывался для общения с
людьми, а не всякими обитателями Парижа. Ты же не будешь расшаркиваться перед тамошними голубями?
Юноша не успел ответить, потому что в этот момент со стороны Малой Обеденной послышался какой-то шум и голоса интервентов, а стало быть, пора опускать на лица
забрала гостеприимные улыбки и готовиться принять решающий бой.
***
Родовой замок Грэм де Ванили, 31 декабря, 21:18. Чердак Mansarde Габриэля Агреста.
Красный шёлк нового шейного платка мягко скользит — почти течёт — меж пальцев, что лишь усиливает его сходство с кровью.
Боже, сколько времени провёл он вот так, сбивая руки
в кровь в попытке достичь своей цели и вернуть Эмили?! Сколько предпринял попыток, чтобы завладеть злосчастными Талисманами ЛедиБаг и Кота Нуара?! Сколько уже поставил на кон, и сколько вообще осталось у него фишек, которые ещё можно было бы положить к алтарю победы?!
Но почему, почему, чёрт возьми, жизнь только ставит новые палки в колёса?! Почему
каждый раз, когда он поднимается на ступеньку ближе к победе, та, словно на неисправном эскалаторе, уходит вниз, увлекая его на позицию едва ли не ниже той, с которой он начал?
Хотя нет, не верно.
Он всё же движется вверх. Вот только ступени с каждым шагом становятся всё у́же, всё тоньше, всё
прозрачнее.
Он уже́ бежит практически по лезвию обсидианового ножа, и лезвие это начинает крошиться под его ногами.
Да, он победил прошлого Хранителя, этого старикашку-Фу, добыл расшифровку Великой Книги, но при этом потерял своего ферзя, Маюру.
Да, он вычислил большинство прошлых носителей Талисманов и переманил одну из них, Хлою Буржуа, на свою сторону, но план с подменой другого — Нино Лейфа — сентимонстром провалился, а при этом он практически потерял Натали.
Чего, чего ещё потребует от него ненасытный рок за право воссоединиться с любимой?
Его собственное здоровье? Натали, между прочим, уже с насмешкой предлагала заказать ему тональник, чтобы маскировать синяки под глазами.
Его Бизнес-империю? А ведь подрастающее поколение дизайнеров не дремлет, и согласись та же Маринетт Дюпэн-Чен на предложение Одри Буржуа, и именитая дама стала бы раскручивать уже отнюдь не самого Габриэля. (О да, он отлично знал таких стерв, филигранно отделяющих «личную дружбу» от «интересов дела».)
Его сына? Не физически — нет! Ни за что и никогда! Но иногда он оглядывался назад и был вынужден признать, что уделяет ему меньше времени. (И не его вина, что во время атаки очередной акумы не он, а Натали просит сына оставаться в безопасном особняке.)
Не выйдет ли так, что, наконец-то вырвав любимую из объятий небытия, он вернётся с нею на руины того счастья, что у них когда-то было?!
Дрогнувшего плеча коснулась чья-то рука, и Габриэль резко вскинул голову.
— Отец? — голос сына пробился к нему, словно сквозь подушку. — С тобой всё в порядке?
Габриэлю пришлось пару раз моргнуть, прогоняя наваждение, и лишь после этого понял, что алые росчерки на теле Адриана — не кошмарные раны, а лишь вставки всё того же красного шёлка, чтобы рубашка юноши лучше сочеталась с его новым платком.
— Да, Адриан, — уголки его губ дрогнули, обозначая улыбку. — Всё в порядке. Просто немного… устал.
— Ты много работаешь в последнее время, — голос Адриана звучал максимально тактично, но в нём всё равно пробивались нотки обиды и, как не странно заботы. — Может, отложишь все дела хотя бы до возвращения в Париж? От нашей поездки осталось хорошо, если часов двенадцать. Позволь себе
отдохнуть в них.
— Работать в мире моды — значит быть обречёнными на Сизифов труд, — спокойно ответил мужчина. — С той лишь разницей, что приходится закатывать не банальный камень на гору, а снежный ком на Эверест. Чем дольше ты продвигаешься к вершине, тем больше и тяжелее становится твоё бремя, но цена ошибки растёт кратно быстрее. Даже если ты оступишься, или хотя бы остановишься, груз ответственности никуда не денется, а вот сдвинуться с места станет ещё сложнее. Но я создал нашу с Эмили империю моды не для того, чтобы останавливаться на полпути.
Адриан несколько раз поморгал с таким видом, словно был готов расплакаться в любой момент, а потом неожиданно произнёс:
— Знаешь, я скучаю.
— По Эмили? — вскинулся мужчина, не веря, что наконец-то нашёл понимание у сына, но тот лишь мотнул головой, прикрыв глаза.
Габриэль помолчал секунду, а затем выдвинул новую, более лестную, но вместе с тем и более мучительную для него версию:
— По мне?
— По
нам, — слова юноши звучали так, словно ему трудно было говорить. — По
семье.
— Что?! — непонимающе уставился на него мужчина.
— По общению между людьми, по улыбкам родным и близким, по уюту в доме, — Адриан порывисто шагнул к отцу и накрыл ладонью сжатый в его кулаке шейный платок. — Я понимаю, что у вас почему-то напряжённые отношения с тётушкой Амели, но пожалуйста, прошу, пойми! Они ведь всё равно
семья для нас, пусть и нелюбимая.
Пожалуйста, пусть хотя бы этот ужин будет
семейным! — он замер, с надеждой глядя в глаза отца.
Тот оставался неподвижным долгую минуту, а затем, наконец, на его губах появилась пусть и вымученная, но всё же улыбка.
— Конечно, семья. Родственников ведь, не выбирают… — в его голосе звучала горькая усмешка. — Не всех, во всяком случае… Хорошо, сын мой. Иди к столу, я догоню тебя чуть позже.
— Ты правда придёшь? — засиял взгляд юноши.
— Чуть позже, — эхом повторил он свои последние слова, сильнее сжимая платок в кулаке.
Когда дверь за юношей захлопнулась, ощущение пустоты вокруг стало ещё острее.
Господи, как же он устал…
