Меня не нужно спасать!

      Ехали молча. В воздухе повисло напряжение, которое неприятной липкостью окутывало салон машины. Арсений несколько раз порывался что-то сказать, поворачивался к мальчишке, отрывал рот, и так и застывал в безмолвном крике, глотая воздух, как рыба, выброшенная на берег. Антон предпочитал делать вид, что не замечает попыток мужчины начать диалог. Он понуро сидел, отвернувшись к окну, рассматривая почему-то кажущийся однообразным вид из окна.       Подъехав к заднему двору школы, откуда и слиняли днём ранее мальчики, Попов выжидательно посмотрел на Шастуна, надеясь на дальнейшее указание дороги. Все в салоне всё так же сохраняли молчание. Антон со вздохом повернулся к мужчине и одарил его взглядом, полным абсолютного безразличия и принятия.       — Куда дальше? — Арсений Сергеевич смог прервать вязкую тишину. Подросток вздохнул ещё раз и вышел и машины, сильно хлопая дверью, чем заставил Попова сжать челюсти и зажмуриться, досчитать в уме до десяти, и только потом также покинуть автомобиль, — Ты куда собрался?       — Так мы же… — Шастун опешил от странного вопроса и совершенно недружелюбного тона, с нотками раздражения, — Вы же сказали дорогу показать? — больше спрашивал, чем утверждал мальчик.       — Из салона хуже показывается? Когда я за рулём я не перестаю видеть и слышать, Антон, — Арсений так и стоял возле машины, держась рукой за открытую дверцу.       — К вашему сведению, мы шли пешком, — раздражение мужчины, как вирус, передалось и мальчику. Теперь оба были на взводе, — Когда идёшь куда-то на своих двух сложно представить, как доехать туда, Арсений Сергеевич, — Антон в точности повторил интонацию последней сказанной учителем фразы, чем заставил того, вновь зажмуриться, поджать губы и несколько раз глубоко вдохнуть.       Не став дожидаться, пока учитель прогрузится и сделает свою дыхательно-успокоительную гимнастику, Шастун отправился по их с Эдом вчерашнему маршруту. Открыв наконец глаза, Попов увидел лишь удаляющуюся фигуру, и сам с силой захлопнув дверцу авто, быстрым шагом принялся догонять мальчишку, не позволяя себе перейти на бег.       Нагнав подростка, Арсений Сергеевич грубо схватил его за руку, одёргивая, выражая этим всё своё недовольство. Антон вырвался из хватки и, как ни в чём не бывало продолжил свой путь, пытаясь вспомнить, как они добрались то того злополучного двора. Шастун ходил кругами, петлял, путался. Попов практически смиренно шёл за ним, сдерживая рвущееся наружу негодование, когда мальчишка в очередной раз замирал посреди улицы, разворачивался и начинал идти в обратную сторону.       Спустя час их блужданий нужная арка была найдена, и Антон уверенно перешагнул через открытые кованные ворота, ожидая, что Арсений поступит так же, но был остановлен воротником своей кофты, который остро впился в шею, когда учитель, сильно сжав подростка за шиворот, потянул обратно, практически держа тело школьника на весу, перетаскивая его через порожек обратно.       — Ты совсем рехнулся? — недоумённое восклицание мужчины заставило Антона сложить бровки домиком и щенячьими глазами уставиться на Попова, пытаясь понять, что сделал не так на этот раз.       — Мы пришли. И я… — договорить не дали.       — Я понял, что мы пришли. Ты помнишь, о чём я говорил? Мы никуда не полезем сами. Услышал меня? — Антон запоздало кивнул и сглотнул, потому что воротник всё ещё врезался в горло, доставляя неприятные ощущения, — Адрес я сейчас скину полицейским, а наша с тобой роль в этом всём закончилась. Я понятно объясняю? — Попов дождался ещё одного кивка от парня, и только потом отпустил капюшон, в который вцепился, поправляя его, — Пошли!       Арсений пошёл куда-то вниз по улице, будучи уверенным, что Антон идёт следом. Шастун, воровато оглядевшись по сторонам, медленно поплёлся в сторону, куда направился Попов, догнав учителя лишь на светофоре спустя несколько минут.       — Куда мы? — мальчишке вдруг отчаянно захотелось взять мужчину за руку, чтобы не идти, как разрозненные элементы, и он даже потянулся, практически касаясь учителя, но загорелся зелёный, Арсений снова улетел вперёд, и несколько миллиметров до цели снова выросли до необъятных расстояний. Антон разочарованно цыкнул, нервно дёргая бровями.       — Я уже говорил, Шастун, чем ты меня слушаешь? — Попов начал говорить только, когда проезжая часть осталась позади, и они ступили на относительно безопасный тротуар, — Мы идём в торговый центр, он здесь недалеко, потом вернёмся в школу за машиной, и если ты будешь себя хорошо вести, то мы заедем в мак, как ты и хотел.       — Если буду что? Хорошо себя вести? Мне не пять, Арсений Сергеевич. А если не буду? Что расценивается, как плохое поведение? Может я уже себя плохо веду и смысла пытаться нет, ведь всё уже решено и мы никуда не поедем? — Антон разглагольствовал, не смотря на учителя, пока тот, в свою очередь, остановился и вопросительно поднял одну бровь, создавая очень заинтересованный вид, вслушиваясь в размышления мальчика.       — Плохое поведение — это хамство, истерики и всё из этого вытекающее. Переговариваться со мной тоже не стоит, я этого не люблю, а ты… — мужчину перебили.       — Я не переговаривался с вами, и не хамил, — Антон задумался, — ну последние минут 30 точно. Это было до того, как были объявлены правила, значит не считается, — мальчик улыбнулся во все тридцать два.       — А сейчас ты чем занят? — Арсений Сергеевич остановился около очередного светофора, снова за капюшон оттягивая от проезжей части не успевшего затормозить паренька.       — Сейчас я с вами разговариваю, — Шастун кивнул, подтверждая, что это правда.       — Сейчас ты меня перебиваешь. Этого я тоже не люблю.       — Тоже мне, нашёлся тут, не любитель, — пробормотал Антон себе под нос, затем громче, но всё ещё сам с собой, не задумываясь, что Попов его слышит, — Я вот тоже много чего не люблю, — мужчина на это лишь фыркнул и столкнулся с острым взглядом мальчишки, — Вы меня тоже перебиваете! Постоянно! Что вы на это скажете?       — Я тебя останавливаю, Антон. Ты зачастую просто не видишь берегов и знаков стоп, я помогаю тебе вовремя замолчать и не наговорить лишнего, — Арсений сузил глаза, наблюдая за тем, как щёки Антона надуваются от возмущения.       — Тогда я тоже! Помогаю Вам вовремя закрыть рот, — Шастун показал Попову язык и рванул по пешеходному переходу дальше по улице под только что загоревшийся зелёный свет, даже не посмотрев по сторонам. Арсений Сергеевич опять мысленно досчитал до десяти, глубоко дыша и делая размеренные широкие шаги.       — Это хамство, Антон, — прошипел мужчина, когда поравнялся с мальчиком.       — Ну получается 1:1, да? — обезоруживающая улыбка снова украсила лицо мальчика, заставляя Попова изо всех сил сжать руки в кулаки, чтобы не было соблазна снова схватить мальчишку за шиворот и хорошенько встряхнуть, — Нам долго ещё? — заканючил Антон, оглядываясь в поиске здания, хотя бы отдалённо напоминающего торговый центр, — Вы говорили, что идти чуть-чуть, а мы плетёмся уже очень долго, — Шастун свесил голову, демонстрируя свою усталость.       — Ещё пять минут идти. Ты лучше ускорься, если не хочешь плестись. И убери своё упадническое настроение, наслаждайся прогулкой, погода просто чудесная! — Арсений свернул на узкую улочку, резко уходящую вверх, и Антон, еле передвигая ногами, пошёл следом.       Соблазн снова попробовать взять учителя за руку увеличивался в геометрической прогрессии с каждым шагом вверх по склону. Мальчик перешёл практически на бег, что в условиях их подъёма было тяжело и неэффективно, но это помогло ему сократить расстояние между ним и Поповым, позволяя Антону дотянуться до заветной цели.              Времени, чтобы передумать не было, и Шастун обхватил своими худыми холодными пальцами тёплую широкую ладонь Арсения, сразу же останавливаясь, но не отпуская свою добычу, тем самым дёргая мужчину на себя.       Попов от этого действия оступился и неуклюже поскакал назад, врезаясь в Антона, который намертво вцепился в руку учителя, оленьими ярко-зелёными глазами заглядывая в ошарашенное лицо Арсения Сергеевича.       Мужчина стоял, замерев, переводя взгляд с лица мальчика на их переплетённые руки и обратно. Попытки освободиться от цепких костлявых пальцев не увенчались успехом.       — Ты что делаешь? — прорычал Арсений, наклоняясь к Антону.       — Взял Вас за руку, — мальчик испуганно вздохнул, сжимая ладонь мужчины ещё сильнее, заставляя того поморщиться.       — Я вижу, — Попов практически скрипел сжатыми зубами, и рычал сквозь полузакрытый рот, — Зачем ты схватил меня за руку?       — Я устал, и не успевал за Вами, а так мы будем идти в одном темпе. Мне не нравится плестись сзади! — глаза Антона беспокойно метались по разозлённому лицу учителя, который в очередной раз грубо дёргал руку, пытаясь высвободиться.       — Отпусти, Антон, — низкий хриплый голос пробирал до мурашек, — Я не шучу, отпусти сейчас же! — мальчик разжал занемевшие пальцы от резкого выкрика, замирая.       Вязкая слюна, накопившаяся во рту, склеила челюсти, не давая им открыться, и слизью опускалась в горло, сковывая его. Шастун так и стоял, один, посередине улицы, где ещё минуту назад впивался пальцами в ладонь мужчины. Сердце бешено билось в груди, не давая сделать глубокий вдох, и насытить тело кислородом, отчего начала кружиться голова.       От усталости осев прямо на дорогу, Антон, немного придя в себя, начал оглядываться в поиске учителя, но непривычная пустота вокруг звенела и кричала о том, что Попова здесь давно и след простыл. Мальчик было вскочил, побежал вверх, пытаясь догнать несуществующий силуэт мужчины, остановился, замер, огляделся вокруг, снова рванул, уже в противоположную сторону. Шастун метался по узкой улочке туда-сюда, не в силах определиться. Голова кружилась до тошноты, воздуха всё ещё не хватало, и в очередной попытке подняться по резко уходящей вверх каменной дороге,              Антон, рвано глотая ртом воздух, вдруг перестал видеть что-либо, теряя связь с реальностью. Обессиленное тело рухнуло лицом вперёд на каменную плитку, растягиваясь в неестественной, пугающей позе.       Обморочное состояние продлилось недолго, но изрядно успело напугать немногочисленных прохожих на узкой улочке. Мальчик очнулся от чьего-то плача, больше похожего на завывания, тьма перед глазами рассеивалась медленно, и в конце концов нечёткие очертания окружающего мира стали выглядеть обыденно и привычно. Антон понял, что плачет он сам. Тело машинально среагировало на боль от разбитого носа о камень, и автоматически включился механизм защиты. Сам Шастун ничего ещё не прочувствовал, но шок от недавнего обморока всё-таки проходил, и режущая боль в районе переносицы накатывала волнами, заставляя гудеть и без того звенящую голову.       Кто-то из собравшейся толпы говорил вызваться врача, и просил снова лечь, принять горизонтальное положение, заметя, как мальчик неуклюже, шатаясь из стороны в сторону, пытается подняться. Антон затуманенными глазами посмотрел в сторону, откуда исходил звук, но смог выделить говорящего, вся толпа сливалась в единую массу, глыбилась, грозясь раздавить мальчишку. Шастун, сплюнув на землю кровавую слюну вместе с соплями и какими-то ошмётками, так же несмело стоя на ногах, неумело начал движение вниз по склону, то и дело норовя споткнуться и кубарем полететь вниз.       Из носа шла кровь, не желая останавливаться, поэтому мальчик то и дело вытирал её руками, на самом деле просто размазывая по лицу, где она застывала корочкой, стягивая кожу.       Антон сам не знал, куда шёл, но каким-то чудом вырулил на школьную парковку, на которой одиноко стояла чёрная иномарка Попова, оставленная здесь несколькими часами ранее. Подойдя поближе, Шастун облокотился сверху на корпус руками, придерживая себя, и наклонившись, заглянул в салон. Внутри было пусто. Мальчик разочарованно оттолкнулся от автомобиля, остервенело несколько раз пиная водительскую дверь. Выместив злость, Антон заметил, что на корпусе осталась небольшая вмятина и едва заметная, но всё же существующая царапина.       Упав на колени перед дверцей машины, Шастун, не осознавая, что это не поможет, стал окровавленными пальцами тереть по лакированному покрытию, желая, чтобы царапина исчезла. Чуда не произошло, и теперь дверца была не только помята и поцарапана, но ещё и измазана в крови, которая на чёрном фоне выглядела, как слизь, и ещё больше привлекала внимание к изъяну.       Мальчик зло сплюнул накопившуюся во рту слюну, оставляя после себя кровавый плевок на асфальте, и поплёлся дальше, на автомате идя по маршруту до дома преподавателя. Уже знакомая парадная встретила паренька недружелюбным ядовито-химическим запахом моющего средства, отдалённого напоминающего хлорку. Всё та же пенсионерка-вахтёрша, старательно намывающая пол, удивлённо ахнула увидев внешний вид подростка.       — Господи, и правда наркоман. Что с тобой случилось-то? Дружки избили? — швабра, откинутая в сторону, с грохотом приземлилась на плиточный пол, когда грузная женщина тяжёлыми шагами побежала к Антону, — Отец в курсе? Ты у врача был? Да у тебя нос сломан, голубчик. Нужно вызывать скорую и ехать в травмпункт, — непрерывная, непрекращающаяся речь пенсионерки трелью била по воспалённому мозгу школьника, который мысленно умолял её замолчать.       Молча доковыляв до лифта, Шастун не с первого раза всё же попал по кнопке вызова, запачкав её и стену вокруг кровавыми пятнами. Антонина Павловна, уже бежавшая к своему столу, чтобы набрать скорую, тут же со скрипом развернулась и потопала обратно к лифту, в последний момент успевая забежать в закрывающиеся двери и уезжая вместе с Антоном на этаж Попова.       Женщина всё что-то говорила, как надоедливая муха, жужжа под ухом. Выскочив из лифта, Шастун с надеждой дёрнул дверь квартиры, но та ожидаемо оказалась закрытой. Мальчик дёрнул сильнее, и ещё раз, и ещё, в конце концов сдавшись и опустившись на пол, закрывая голову руками и тихонько плача, периодически издавая тоненький скулёж.       Он пропустил момент, когда лифт снова уехал, увозя вниз причитающую старушку, а затем вернулся, возвращая недовольное жужжание с собой. Повернувшийся в замочной скважине ключ, заставил Антона недоверчиво покоситься на нависшую над ним женщину, которая жалостливо смотрела на разбитое, окровавленное и заплаканное лицо мальчишки. Шастун пробормотал неразборчивое спасибо, поднялся, снова дёрнул за ручку. Дверь поддалась, открывая вид на полумрак коридора.       Первой в квартиру проникла рука мальчика, который, нашарив на стене выключатель, озарил прихожую светом. Квартира встретила гостей безупречным порядком, Антон даже удивился, как в той спешке, что проходила его жизнь в последние дни, учитель успевал содержать дом в идеальной чистоте. Здесь у каждой вещи было своё место, и это было пугающе. Дом не выглядел жилым и уютным, это был музей, безжизненный и безликий.       Лампа в прихожей сияла неприятным холодным светом, который съедал и так немногочисленные цветные элементы, превращая всё вокруг в серую массу. Шастун аккуратно перешагнул через порог, уже жалея о том, что вообще сюда сунулся.              Неуверенно застыв на коврике в самом начале коридора, Антон не решался пройти дальше. Всё сделала Антонина Павловна, которая смело, но аккуратно подтолкнув мальчика вглубь квартиры, зашла сама, закрывая за собой дверь.       — Надо умыться, голубчик, а то ты в этой стерильной квартире всё изляпаешь, — Шастун кивнул и поплёлся в ванну, снова лишь на пороге гостиной вспоминая, что забыл разуться. Впервые в жизни Антон снимал кроссовки аккуратно, развязав шнурки, и стягивая обувь руками, а не просто наступая другой ногой на пятку и дёргая ногу вверх.       Включив холодную воду, мальчик просто подставил лицо под струю, чувствуя облегчение от того, как стянутая кровавой плёнкой кожа высвобождается. С носом пришлось повозиться, он опух и доставлял немало неприятных ощущений при попытке хоть как-то дотронуться до него, чтобы избавиться от грязных разводов.       Приведя себя в порядок, Шастун несмело выглянул из ванной, прислушиваясь к шуму на кухне. На цыпочках дойдя до источника звука, мальчик облегчённо выдохнул. Пенсионерка по-хозяйски разглядывала пустые полки в холодильнике, затем разочарованно выдохнула, захлопнула дверцу и сочувствующе оглядела вошедшего подростка.       — Он тебя вообще не кормит? То-то ты такой худой!       — Я… Мы должны были зайти в Макдональдс сегодня, поэтому не готовили, — Антон чувствовал себя неловко, пытаясь оправдаться перед пенсионеркой.       — Прекрасно, он тебя ещё и травит! — женщина упёрла руки в бока, став выглядеть угрожающе.       — Нет, он… — подходящих слов не находилось, — Он вообще-то очень заботливый, это я его попросил сегодня поесть в фастфуде. Он хорошо меня кормит, мы вот плов ели позавчера, правда у меня на рис аллергия, но он же не знал, и было очень вкусно, — последнее предложение была сказано практически шёпотом, на выходе, а громкость голоса уменьшалась с каждым разом всё сильнее и сильнее.       — У меня просто нет слов! — пенсионерка всплеснула руками, — Немудрено с таким отцом стать наркоманом! — аккуратно пригладив торчащие мальчишеские волосы, дама направилась к выходу, — Сиди здесь, я сейчас приду. Будем тебя кормить и лечить!       — Я не наркоман, — зачем-то упрямо повторил мальчик уже уходящей из кухни женщине, — и не нужно ничего, я лучше спать лягу.       — И слышать ничего не желаю! — Антонину Павловну словно укусил Попов, заразив её своим безапелляционным тоном.       Минуты ожидания оправдали себя полностью, когда женщина вновь показалась в квартире, неся с собой целую кастрюлю чего-то вкусненького. У Антона от голода скрутило живот и засосало под ложечкой. Есть хотелось страшно. Ярко-красный борщ перекочевал на плиту, где уже была зажжена конфорка. Аромат съестной пищи наполнил безжизненную квартиру, привнося в её существование капельку уюта. Шастун нетерпеливо ёрзал на стуле, в ожидании своей порции. Он хотел сказать Антонине Павловне, что можно просто погреть в микроволновке одну тарелку, а не кипятить все несколько литров, но побоялся обидеть добрую женщину, и просто принялся ждать.       Пока кастрюля грелась, пенсионерка снова по-хозяйски вытащила аптечку, найдя в ней вату и много разных непонятных для Антона бутыльков. Она обработала нос, заключив, что он не сломан, а просто сильно ушиблен, и прописала менять ватные шарики с сильно пахнущей мазью каждые два часа, чтобы уменьшить воспаление. Шастун подумал, что наверно она была когда-то медсестрой, ведь движение у неё были решительные и отточенные, Антонина Павловна явно знала, что делает.       И вот, на столе перед мальчиком целая огромная тарелка борща, отливающего золотом, банка сметаны, так же услужливо принесённая женщиной, вкусный свежий хлеб. Что ещё нужно для счастья? Ну, как минимум, присутствие Арсения Сергеевича рядом. Антон грустно вздохнул и принялся за еду.       — Кто тебя так? — спросила пенсионерка, кивая на разбитый нос ребёнка, когда Шастун уже практически доел свою порцию.       — Никто, я просто упал, голова закружилась, — мальчик простодушно пожал плечами, практически облизывая опустевшую тарелку, даже не надеясь на добавку. Антонина Павловна по-доброму улыбнулась.       — Ещё? — Антон яростно закивал.       — Вот. Ты же хороший мальчик, а так ужасно себя ведёшь, наркоманишь, таскаешься где-то, отцу нервы треплешь, — Шастун так и замер с поднесённой ко рту ложкой, — Драть тебя надо, Антон, как сидорову козу.       — Вы уже говорили это. И мне уже досталось, — пенсионерка округлила глаза, — Нет, не из-за Вас, там другая история.       — Это он тебя так, да? — женщина жалостливо снова погладила мальчишку по вьющимся волосам.       — Что? Нет! — Антона даже бросил ложку, перестав есть, — Я же говорю, упал. Папа меня выпорол, ремнём. Там за дело, всё честно. По лицу он меня не бил.       — Да, да, конечно, — пенсионерка быстро закивала, вскакивая со стула, делая вид, что поверила, — ну ты кушай, Антош, кушай. Кастрюльку потом занесёте ко мне на вахту. Я пойду, не буду мешать тебе. Отдыхай.       Входная дверь захлопнулась, оставляя мальчика в долгожданном одиночестве. Доев вторую тарелку борща, Шастун поставил посуду в раковину, решив, что помоет её потом, и сытый, даже практически довольный, лёг прикорнуть на диван, радуясь, что полный желудок заглушил боль моральных терзаний.       Мирно задремав на диване, Антон даже не подозревал, что сейчас происходит на вахте на первом этаже дома, в котором он спал. Бдительная пенсионерка набирала номер человека, который точно разберётся во всём этом кошмаре.       На другом конце провода трубку снял Попов Сергей Александрович, отец печально известного Арсения. Мужчина успел только поздороваться со своей старой знакомой, которая по какому-то случайному стечению обстоятельств теперь работала консьержем в парадной у его сына, и замолчал, выслушивая обвинительную речь в свой адрес. Всё обвинение строилось на том, что Сергей — плохой отец, совершенно не воспитывающий своего ребёнка, из которого вырос такой же плохой отец, который теперь неправильно воспитывает его внука. Да-да, внука, так неожиданно появившегося в семье Поповых. И этот самый внук, бедный мальчик Антон — наркоман. Ну, а как тут не стать наркоманом, когда родной отец бьёт, и не только ремнём по заду, как наверно и следует поступать с наглыми подростками, а ещё и по лицу, сломав ребёнку нос. Всё было высказано, никакие возражения не принимались, а гудки от положенной женщиной трубки ещё долго раздавались около уха Сергея Александровича, который, замерев у себя в квартире в Омске, пытался переварить полученную информацию.