Меня не нужно спасать!

      Спустя десять минут совершенно непродуктивного диалога с женой Сергей наконец повесил трубку и потёр уставшее и затёкшее ухо, к которому всё это время усиленно прижимал пластик телефона. В квартире было подозрительно тихо. Арсений на удивление быстро ретировался с кухни и больше не подавал никаких признаков жизни в глубине квартиры.       Разговор с женой нельзя было назвать хоть сколько-то дельным, но всё же и он имел какие-никакие плоды. Попов-старший глубоко вздохнул и поплёлся к комнате сына, шаркая ногами по деревянному полу. Дверь была закрыта, за ней тишина.       — Арсений? — кулак, сжатый для того, чтобы постучать, замедлился прямо около двери, выждал пару мгновений, а затем робко и несмело несколько раз опустился на возникшую преграду, издавая тихий и глухой звук, — Ты здесь? — желание зайти без разрешения теплилось где-то внутри, но ещё не зародилось до конца. Проснувшаяся после разговора с Татьяной совесть не давала вновь разбушеваться уснувшему гневу, — Я… — мужчина осёкся на полуслове и замолчал, задумчиво гладя затылок, — Мы… — слова всё никак не находились, и молчание затягивалось, — Мама ждёт нас на даче, — Сергей кивнул сам себе, в подтверждении сказанных слов, — Ты собрался? Выходи, — отец снова взял паузу, облизывая и на мгновение закусывая нижнюю губу, прежде чем выдавить совершенно жалкое, — Пожалуйста.       Тишина за дверью в один миг показалась совершенно пугающей и абсолютно неживой. Мужчина несколько раз подёргал за ручку двери — заперто.       — Арс? — на этот раз стук был громче, требовательней, — Ты слышишь меня? Ты вообще там? Перед кем я тут распинаюсь? — Сергей, конечно, понимал, что его пара несвязных слов мало походила на какую-то старательно подготовленную речь, но и она далась ему непросто, — Открой дверь и выходи! Нам ещё нужно в магазин заехать и до темноты успеть добраться. А темнеет-то уже в четыре, у нас с тобой в запасе не так много времени. Давай мы просто… — что сказать дальше мужчина не придумал и снова оборвался, взяв очередной тайм-аут, — В общем, я пытаюсь сказать, что за документами мы сегодня не поедем. Сын? Ты слышишь, что я говорю?       На очередной стук комната ответила всё той же гробовой тишиной, а Сергей снова попробовал открыть дверь традиционным способом, и ручка всё же поддалась. — Заклинило просто опять, — пронеслось в мыслях Попова-старшего, и следом, — Давно пора заменить!       Облегчение, накрывшее мужчину, продержалось всего пару мгновений, пока тот не открыл дверь до конца и не обнаружил пустующую комнату сына. Взгляд тут же метнулся по коридору направо, проверяя ванную комнату, но и там было пусто. Какая-то смутная тревога накатывала обжигающими волнами. Закрытая дверь — это было понятно, знакомо, это значило, что сын дома. Да — обижен, не хочет разговаривать и видеть кого-либо, но он здесь, рядом. Запертая изнутри дверь дарила ложное ощущение спокойствия, зыбкое чувство контроля над ситуацией. Пустота и тишина отняли и это. В отцовской груди что-то кольнуло, заставило поморщиться и нервно сглотнуть.              Прищуренные глаза ещё раз пробежались по комнате Арсения, пытаясь выцепить хоть что-то, но это было безрезультатно. Повернув голову налево, Сергей взглядом исследовал прихожую. Сапоги и куртка отсутствовали, и это вносило окончательную ясность.       — Сбежал-таки… Паршивец! — хлипкая межкомнатная дверь с грохотом захлопнулась, и мужчина вновь тяжелыми шагами потопал к телефону, набирая на нём знакомые цифры, докладывая.       Арсений в это время и правда бежал, насколько это вообще было возможно при гололёде, сковавшем зимний Омск. Он падал, вставал и бежал, снова падал, раздирая колени и руки в кровь, но не останавливался ни на секунду. Конечной точкой этого забега с препятствиями был университет культуры.       Аудитория 406, в которой по счастливой случайности не было занятий, распахнутые тёплые и крепкие объятия, колючий твидовый пиджак, в который можно было наконец выплакать всё, что накопилось за это бесконечно длинное утро. Мальчишка прильнул к Морозову, получая от него безмолвное участие. Большая сильная рука аккуратно гладила по сотрясающейся от рыданий спине, успокаивала, не торопила и не отстраняла.       На смену слезам пришла икота, и Арсений сам отклеился от преподавателя, глядя на того бездонными мокрыми глазищами с намокшими слипшимися в паучьи лапки ресницами, которые делали олений взгляд ещё более наивным и выразительным.       — Что случилось, Сень? — горячая ладонь вытерла очередную вырвавшуюся слезу, под носом вдруг оказалась бутылка с водой, из которой мальчик сразу же стал жадно пить, пытаясь утолить неожиданно появившуюся жажду.       Опустошив все пол-литра, так любезно предложенные Кириллом Андреевичем, Арс глубоко вздохнул и опустил взгляд, рассматривая свои ноги и лужу, успевшую с них натечь.       — Я уберу! — мальчишка мигом скинул ботинки, поставил их на батарею и кинулся в коридор, в надежде найти швабру в подсобке, но его остановили.       — Куда? Потом уберёшь. Сейчас рассказывай, что случилось. Выглядишь напуганным.       — У Вас есть выпить? — взгляд Арса был беспокойным, глаза метались по лицу мужчины, пытаясь различить любую малейшую смену эмоций.       — Настолько всё плохо? Что, неужели, конец света? — Кирилл Андреевич недоверчиво прищурился.       — Хуже! — очередная слезинка потекла по щеке, и мальчик злым и рваным движением вытер её рукавом куртки.       — Ну тогда найдём и выпить, и закусить. Ты под что предпочитаешь откровенничать? — мужчина резво переобулся из твоих начищенных туфель в не менее блестящие сапоги и принёс с батареи дутики парня, которые на фоне преподавательских выглядели потаскано и тоскливо. Арсений с презрением натянул на свою не успевшую высохнуть обувь.       — Водка есть? — в конце вопроса мальчик несолидно шмыгнул носом.       — Ох, малыш. Действительно катастрофа? — вопрос остался без ответа. Арс схватил Морозова за руку и потащил к выходу, не давая шанса передумать.       — Предпочитаешь ресторан или ко мне? — машина на морозе с первого раза не завелась, и пришлось ждать, пока она прогреется.       — К Вам. Не хочу никого видеть. Тишина сейчас необходима! — мальчик наконец оттаял и снова мог логически выражать свои мысли.       — Теперь уж можно на ты, Сень, мы же пить собрались — мужчина потрепал парня по совершенно нелепой шапке с помпоном на макушке, — А я тогда кто, если ты никого не хочешь видеть?       — А Вы… — мальчик помотал головой, перестраиваясь, — Ты — хорошая компания. Ты мне нужен. И ты не никто, точнее кто.       — Сам уже запутался, малыш, — Кирилл засмеялся и снова повернул ключ в замке зажигания, машина наконец поддалась, заводясь, — Ну, поехали!       — А Вам ничего не будет, что Вы вот так просто ушли с работы?       — Тебе, — поправил мальчика Морозов, бросив на того колючий взгляд.       — Да. Тебе ничего не будет?       — Нет, не будет. У меня сегодня нет пар, я собирался немного поработать с документацией, но ты-то явно будешь важнее.       — Правда? — оленьи глазки вновь уставились на мужчину за рулём.       — Я в этом уверен! — Арсений спрятал свою улыбку в шарфе, намотанным на лицо, и отвернулся к окну, пытаясь успокоить разлетавшихся в животе бабочек. Квартира Морозова, в которую они поднялись спустя двадцать минут, была как будто нежилая, пустая, безжизненная, слишком аккуратная.       — Ой, как у вас тут всё… — мальчик несмело замялся на пороге, не решаясь ступить хоть куда-то с коврика в прихожей.       — Как? — мужчина по-хозяйски разулся, сразу же обув домашние тапочки, а сапоги поставив на полку так ровно, словно по линейке отмерял.       — Чисто.       — Да, я люблю порядок. Раздевайся и проходи. Жду тебя на кухне, — Кирилл Андреевич удалился внутрь, оставляя мальчика один на один с его мокрыми ботинками, с которых опять натекло и на дверном коврике появилось безобразное мокрое пятно. Арс быстро, насколько мог, разулся, скача то на одной ноге, то на другой, в попытках освободиться от обуви, и конечно же натопал. Не придумав ничего лучше, чем вытереть лужицу на полу носками, мальчик попытался так же аккуратно повесить свою куртку, шапку и шарф. Получилось не очень. Вся его одежда, мокрая и грязная от постоянных падений в попытках добраться до университета, выглядела, как будто её сняли с бомжа на помойке и притащили в чистый дом. Арсений глубоко вздохнул и про себя отметил, что это единственная квартира, не имеющая никакого запаха, кроме лёгкого шлейфа духов преподавателя, который был здесь минутой ранее.       С ботинками пришлось возиться дольше, чем со всем остальным. Сначала мальчик пытался поставить их рядом с учительскими сапогами, но выходило плохо, да и с них продолжало капать, поэтому Попов решил оставить их на и так безнадёжно запачканном коврике.       В конце концов, Арс всё же сдвинулся с мёртвой точки, и прошёл вглубь квартиры, ища Морозова. Кухня мужчины, на которой тот и нашёлся, была раза в три больше той, что находилась в родительской квартире.       — Красиво тут у Вас! — мальчик завороженно смотрел на заграничный и явно дорогущий кухонный гарнитур.       — Опять двадцать пять! Сенька! Не заставляй меня ругаться! — мужчина наигранно повысил голос, но всё равно звучал довольно угрожающе.       — А я то что? — мальчик отшатнулся назад, хотя прекрасно понял, что всё это не взаправду.       — Договорились же на ты, помнишь? — Морозов подмигнул подростку, доставая из шкафа рюмки, — А это что такое? — глаза преподавателя метнулись на пол. Арсений тоже непроизвольно глянул вниз туда, где он стоял секундой ранее.              Следы мокрых ног вели прямо от прихожей, ярко выделяясь на фоне идеально вымытых полов.       — Я вытру! — мальчик попытался снова поелозить носком, совершенно не принимая во внимание то, что делает только хуже.       — Ты промочил ноги? Почему сразу не сказал? Пошли в зал, нужно переодеться, — Морозов уверенно прошёл в следующую комнату, увлекая за собой Арса, — А с коленями что?       — Упал.       — Так ко мне спешил? — пошутил Кирилл Андреевич, но Арсений поднял взгляд серьёзных глаз и, не моргая, уставился на мужчину.       — Да, вообще-то да. Спешил. К тебе, — Морозов сглотнул, но виду не подал, продолжая гнуть свою линию.       — Снимай штаны, посмотрим, что у тебя там. И носки тоже. Не хватало, чтобы ты у меня простудился, — Попов послушно разделся и сел на жесткий и какой-то безумно неприветливый диван, обивка которого тут же впилась в нежную, всё ещё воспалённую после ремня, кожу. Долго высидеть на этом предмете мебели не удалось, и Арс вскочил с него именно в тот момент, когда мужчина вернулся из кухни с аптечкой.       — Ты чего дергаешься? Меня испугался?       — Нет, не испугался. Просто колется, не комфортно сидеть.       — А это что? — взгляд преподавателя был прикован к розовой полосе, которая охватывала худое бедро парня.       — Отец всё узнал, — одна фраза и слёзы снова полились из глаз, а Арс вновь кинулся в объятия Морозова, — Он сказал, чтобы я забрал документы. А я не хочу! Не могу! Я… — мальчик рвано хватал ртом воздух, — Я только стал счастливым, у меня только всё наладилось. И ты…       — Что я, малыш?       — Я тебя встретил и всё было так хорошо! А он… — мальчик хватался пальцами за воротник мужского пиджака.       — Успокаивайся, Сень. Нужно всё обработать. Давай я тихонечко. Ты стой, а я всё сделаю.       Кирилл Андреевич опустился на колени перед Арсением и стал аккуратно промокать колени ваткой, смоченной в чём-то лекарственном.       — Щиплет, — мальчик попытался отойти, но его схватили за лодыжку.       — Потерпи, а я подую, — голос из ласкового и притворно-сладкого стал тягуче-томным.       — Да там ничего страшного, на мне всё, как на собаке заживает. Давайте лучше я сам! — что-то всей сложившейся ситуации настораживало Арса, заставляло нервно дёргать ногой, в попытках освободиться из железной хватки, — Отпустите, пожалуйста! Я не люблю, когда меня держат. Вы меня пугаете.       — Мы же договорились на ты! — стальные пальцы ещё сильнее сжали ногу, грозясь оставить на ней синяки, — Я просто хочу тебе помочь. Ты сам пришёл ко мне за этим, разве нет?       — За чем? — Арсений напряженно и взволновано сглотнул.       — За утешением. И я собираюсь тебя утешить, малыш.       — Я, наверное, ошибся. Мне пора домой! — мальчик стал дергать ногу со всей силы, но всё было безрезультатно.       — Ты дома, Сеня. Тебе никуда не нужно! Я тебя согрею и пожалею. Ты посмотри какие безобразные отметины подарил тебе твой отец, — мужчина поднялся и перехватил подростка за плечо, роняя его на диван, заставляя уткнуться носом в шершавую и жесткую поверхность, — Это так безобразно, но так возбуждающе!       Морозов проехался языком по всей длине одной из вздувшихся полос, оставляя после себя влажный след и холодок на коже, которая тут же покрылась мурашками. Влажные громкие поцелуи продолжали покрывать ноги и ягодицы мальчика, заставляя того безостановочно умолять прекратить.       — Не нужно! Пожалуйста! Хватит! Я не хочу! — вырваться не получалось, как мальчик не старался, кричать тоже не выходило: все возгласы пропадали в обивке жуткого дивана, который, как губка, поглощал любой звук, издаваемый Арсением.       — Сейчас я тебя утешу, малыш. Тебе понравится! — теперь тёплая большая ладонь, бесстыдно исследующая юное тело казалась мальчику не согревающей, а обжигающей, снимающей с него кожу.       Молодой организм по-своему отреагировал на грубые ласки мужчины, к которому Арс был неравнодушен. Член начал наливаться кровью, возбуждаясь, приподнимаясь. От этого стало по-настоящему мерзко, а злые слёзы потекли с новой силой. Была во всей этой ситуации какая-то безысходность, отсутствие выбора, о котором он твердил сегодня утром своему отцу.       Бесполезно было кричать и вырывать, пустая трата энергии, которой и так, как будто бы осталось на нуле. Мальчик чувствовал, что вот-вот отключится, сознание было замутненным.       Сквозь пелену Арсений слышал звук расстёгивающейся ширинки и пошлый смешок:       — Я у тебя первый, да, малыш? Нежным быть не обещаю, ты уж прости. Тебя хочется иметь грубо! С таким телом нельзя заниматься любовью, нет… Тебя можно только трахать!       Мальчик не заметил, как с него исчезли трусы, зато ледяная смазка, полившаяся на его сжавшийся от страха анус, отрезвила и взбодрила, и Арс начал вырываться с новой силой, грозясь врезать свободными ногами по приторной физиономии Морозова.       — Не трогай! Не смей! — пальцы мужчины терли задний проход мальчишки, заставляя того беспомощно дёргаться, — Прекрати это! Ты же слышал, что я не хочу.       Кирилл остановился, оглядывая барахтающееся под ним тело, а затем вновь вернулся к заднице мальчика, вгоняя в него палец до конца одним резким движением.       — Если ты не замолчишь, Сенечка, то я выебу тебя не растягивая. Не нужно испытывать судьбу и моё терпение, — мальчик на это лишь жалобно пискнул и попытался отстраниться, но колено, давящее на поясницу, не давало даже на миллиметр поменять позу.       — Пожалуйста, Кирилл Андреевич, миленький! Не нужно! Мне страшно! Я не хочу!       — Нравится — не нравится, терпи, моя красавица, — второй палец присоединился к первому, отвратительно громко хлюпая, — И что, малыш, неужели не нравится? Неужели не этого ты хотел весь семестр? Ты ведь каждую пару раздевал меня глазами и трахал прямо там, на преподавательской кафедре. Признавайся! Было?       — Я не так хотел! Я же люблю вас! — полу-вставший мальчишеский член крепко сжали, заставляя заскулить от неприятных ощущений, — Любил!       — Ну ничего, сейчас снова полюбишь!       Руки исчезли, как и колено со спины, однако теперь тяжесть навалилась сверху, полностью покрывая мальчика жаром, исходящем от мужчины. Тот был уже полностью раздет, и лёжа сверху на Арсении, Морозов тёрся эрегированным членом между половинок мальчика, сдергивая с того прилипшую от пота водолазку.       Отсутствие кофты стало ощутимо сразу, потому как колючий, враждебно настроенный диван, сразу же исколол нежную кожу Попова, заставляя того ёрзать, причиняя этим себе ещё больший дискомфорт.       — Ты готов, малыш? — Кирилл Андреевич подставил свой большой и возбуждённый член к крошечной, зажатой и пульсирующей в ожидании неизбежного дырочке. Невысказанное «нет» так и зависло в напряженном, звенящем воздухе, — Расслабься, а то будет очень больно. Сделаешь хорошо мне, и я помогу получить удовольствие от секса и тебе. Будешь сопротивляться, и тогда ты отсюда не пойдёшь, а поползёшь. Ты понял меня? — тёмные густые волосы на затылке Арсения схватила сильная рука и дёрнула назад, заставляя до хруста прогнуться в пояснице, — Я спрашиваю, ты понял меня?       Арсений смог издать лишь непонятный жалобный звук, который был расценен мужчиной, как знак согласия.       Всё внутри распирало от инородного предмета. Сначала мальчик плакал, пытался отползти, хоть как-то спастись, но затем сдался, прекратил вырываться и словно перестал чувствовать вообще что-либо. Боль не ушла, нет, она лишь сместилась с лидирующих позиций в спектре чувств и эмоций. Теперь там властвовали отвращение и злость, на себя в первую очередь.       Попов пытался отвлечься от происходящего, абстрагироваться, но звук шлепков от вбивающегося в него тела, как метроном, отсчитывал каждую секунду, проведенную в этом кошмаре.       В один миг стало легко, и Арсений смог вдохнуть полной грудью, радуясь окончанию его страданий. Приподнявши голову над диваном, мальчик удивился насколько прохладно в комнате, даже не понимая того, что он весь взмок и капли пота на его лице и теле дарили ему ощущение холода. Пот тёк в глаза, делая окружающий его мир мутным и нечетким, заставляя парня часто моргать.       Всё вокруг завертелось, и Попов в который раз за день подумал, что падает в обморок. Мальчик закрыл глаза, мечтая о блаженном небытие, но проехавшись воспалённой кожей на ягодицах и бедрах по волокнистой грубой ткани сидения, он резко открыл глаза, понимая, что его просто перевернули с живота на спину.       Руки наконец-то освободились из-под тяжести собственного тела, и теперь их неприятно покалывало, когда кровь приливала обратно. Арсений вытер лицо, убрал чёлку с глаз и вновь увидел героя его ночных грёз, а теперь и кошмаров. Морозов ухмылялся и вяло дрочил эрегированный член.       — Так-то лучше, малыш. Хочу видеть твоё лицо, когда ты будешь кончать от того, как грубо я тебя трахаю. Чего ты такой недовольный? — Теперь уже Кирилл провёл рукой по вновь выступившим капелькам пота на лбу, остановившись пальцами на плотно зажатых губах, надавливая на них, призывая открыть рот, — Неужели не нравится? Получить ремня от отца было приятнее? — рука оторвалась от так и не поддавшихся губ и грубо опустилась на зад, исписанный полосами, с силой проводя по нему пальцами. Короткие, но жесткие ногти оставили после себя жжение и царапины, — А член от папочки не нравится? — Арсений не сводил с лица мужчины воспалённых и яростных глаз, хмуро смотрящих исподлобья, — Ты такой врунишка, Сенька. Посмотри, твой организм всё уже ответил за тебя, — юношеский член снова сжали и неаккуратными дергаными движениями имитировали дрочку, причиняя этим только боль, — Молчишь? Молчи. А я продолжу.       Сильные руки схватили запястья, сжимая до синяков, и завели их за голову, фиксируя. Всё началось сначала: член учителя напирал на мальчишеский анус, уверенно входя в него с мерзким хлюпаньем и шлепками, когда мужчина вгонял его до конца и бился своими яйцами о ягодицы Арсения, заставляя того скулить и морщиться. Тяжелое тело, навалившееся сверху сдавливало грудь, не давая дышать. Мальчика разрывало от бессильной злобы.       Попов закрыл глаза, вспоминая весь его день с самого начала. И эти несколько прошедших с утра часов тянулись в его голове бесконечно долго. Он пытался понять, где именно ошибся на столько, что всё привело к этому.       Погружённый в свои мысли, Арсений даже не сразу заметил, что Морозов вышел из него и мгновенно сдернул того вниз, заставляя встать на колени. От неожиданности мальчик вскрикнул, ударяясь коленями о пол, и этой секунды хватило для того, чтобы между губами проскочил скользкий член, мгновенно заполняя собой весь рот.       — Только попробуй укусить, малыш. Я тебя выхолощу тогда!       Мерные толчки продолжались недолго, ровно до того момента, пока Кирилл Андреевич вдруг не замер, вжимаясь в мальчика то до предела, касаясь своим лобком его носа, и, вздрогнув, не излился куда-то вглубь.       Арсений был весь красный, он давился и задыхался, но не мог даже оттолкнуть мужчину, который с силой держал его за разбушевавшиеся, мокрые, завившиеся от влаги волосы.       Вытащив свой член, Морозов сдавил голову мальчика, прижимая его нижнюю челюсть, не давая возможности, ни отдышаться, ни избавиться от остатков спермы во рту.       — Глотай, — выбора особо не было, и Попов неимоверным усилием воли сглотнул, одновременно с этим пуская слезу.       Кирилл похлопал своим членом по губам, словно бы хваля мальчика за послушность, и им же вытер бегущую слезу.       Что было дальше Арсений помнит смутно. Холодные струи душа, под который его затолкал преподаватель, гель для душа, пахнущий как-то очень приторно и навязчиво, жесткая мочалка, которая оставляла после себя покраснение. И вот, он уже одетый, намытый, и уничтоженный стоит перед своим подъездом, каким-то чудом добравшись до сюда.       Ноги сами принесли полусознательное тело домой, но зайти внутрь, хотя бы даже в подъезд, сил не осталось. Попов-младший уселся на лавочку возле подъезда, но глаза предательски слипались, и через несколько минут Арсений уже лежал, забравшись с ногами на холодное заледеневшее сидение, кутаясь в свою куртку, в надежде унять непрекращающуюся дрожь.       По всей видимости, соседи быстро донесли отцу о том, что его ненаглядный сын спит, растянувшись на скамейке у подъезда, потому что заболеть в тот вечер у Арсения так и не вышло.       Дома не было ни криков, ни обвинений, ни угроз, зато была встревоженная мама, и виновато выглядящий папа, которые безостановочно скакали вокруг сына, пытаясь накормить, напоить, согреть, разговорить.       Отец как-то нелепо извинялся, не употребляя стандартных и общепринятых фраз. Он не говорил «прости», и понять то, что это действительно было извинение можно было только по его тону. Мужчина пытался объяснить, что сорвался, разозлился, переборщил, что злился он не на выбор сына, а на враньё, что Арсений может остаться и учиться там дальше.       Мальчик лишь молча помотал головой, смотря стеклянным взглядом в пустую стену. В тот день в открытом, честном, наивном и светлом мальчишке что-то сломалось. Жизнь разделилась на до и после. Из беспечного, вечно летающего в облаках, мечтательно мальчика, Арсений превратился в педантичного, не по годам серьезного взрослого, который больше не разменивался на чувства. С того самого дня Арсений запретил себе любить.