Глава 8. Истина на дне
16 ноября 2022 г. в 06:03
Поросшие плесенью стены рассекали широкие трещины и морщины, из которых сочилась мутная влага. Повисшая на одной петле дверь безропотно пропустила внутрь. Приемное отделение наполняла особая, звенящая пустота. Она застывала в воздухе густым вчерашним киселем, расползалась по стенам отслоившимися лоскутами пожелтевшей краски. Казалось, время остановилось и навеки покинуло госпиталь вместе с последним пациентом. Невольная оторопь мурашками просочилась под одежду, охватила ледяными ладонями. Резко выделялся каждый посторонний звук: скрежет битого стекла под подошвами, отброшенный сапогом камешек, шелест ткани при каждом движении. По ногам тянуло затхлостью и гнилым запахом подвала.
Сложно представить, почему Лара выбрала именно это место для своего укрытия. Понадеялась на его безмолвие, на способную оттолкнуть любого опустошенность? И зачем-то позвала меня… В глубине души я догадывалась, зачем, но боялась в этом признаваться. Достав из кармана медицинскую карту, рассеянно повертела ее в руках. По рисунку все сходилось, девочка упоминала больницу на Кэрролл-стрит. Но кроме нее — никаких подробностей, никаких намеков. Придется начинать поиски вслепую.
Шаги рассыпались многочисленным эхом и разлетались по просторам больницы, создавая иллюзию невидимых и неуловимых попутчиков. Сердце билось отрывисто и громко, вторя шороху их следов. Стоило ожидать, что эвакуация не пройдет бесследно, но поселившийся вокруг хаос поражал своими масштабами. Главный коридор перегораживала сломанная мебель, наваленная настолько плотно, что сквозь нее едва пролез бы даже ребенок. Опрокинутые лавки подпирали стены. Пол засыпали осколки плитки, на них редкими, мучительно яркими каплями запеклась кровь.
Возле окна регистрации я непроизвольно поежилась — стеклянная пасть оскалилась неровными клыками, по которым стекали давно высохшие кровяные струйки. Что произошло здесь два года назад? Предположение вспыхнуло нервным импульсом и совсем не прибавило бодрости. Комната тонула в завалах бумаг, высыпавшихся из опрокинутых стеллажей и картотек — словно яростный вихрь пронесся по ней, взметнул документы и с силой обрушил вниз. Вдоль окна проходила длинная стойка, еле заметная под выписками и больничными листами. Наполовину зарывшись в них, приткнулась темно-зеленая бутылка, на первый взгляд, совсем не запыленная. Горлышко обвивала веревочка с ценником или биркой. Наверное, оставил подобный мне безымянный гость.
Все двери первого этажа оказались наглухо заперты за исключением небольшой каморки, заставленной швабрами, ведрами и бытовыми реактивами. В шахте лифта горел свет, но коробка с кнопкой вызова была выломана, а питающие проводки оборваны, топорщась распушенными волокнами изоляции. Единственный путь привел на лестницу с расшатанными перилами.
Ступени сменялись биением маятника — секунда… вторая… третья… Мусор скрипел под ногами, поступью отражаясь от голых стен. На лестничной клетке второго уровня зияла внушительных размеров дыра — словно что-то огромное проломилось здесь, с мясом выдрав дверь вместе с рамой. Сейчас их останки неровной горой щепок покоились на полу, а искалеченный проем ощетинился арматурой и острыми сколами плит. Второй этаж выглядел более печально, нежели холл. Покровы стен распались до бетонного скелета, потолок провалился, как кишки выпуская наружу толстые связки кабелей коммуникации. Освещение поддерживали окна: скудное, но вполне достаточное, чтобы рассмотреть простиравшийся передо мной коридор.
Под разбитым пожарным щитом стояла вторая бутылка. В точности такая же, как на стойке регистрации, и на мгновение меня посетило ощущение дежавю. Любопытство одержало верх, и я наклонилась к ней. Первое, что бросилось в глаза — она была полной и закрытой. Но, кроме того, подозрительно чистой, словно тот, кто принес ее в госпиталь, побывал в нем совсем недавно. Обернувшись, я тревожно прислушалась к наполнявшей этаж тишине. Может, Ларин папаша? В любом случае, стоит вести себя осторожнее.
Матовая посудина с блеклой этикеткой содержала высокоградусный напиток — абсент неизвестной мне марки «Кэрри». Внутри что-то тяжело болталось. Ковырнув ногтем этикетку, я перевернула бирку на горлышке, оказавшуюся вовсе не ценником. По плотной бумаге шла размашистая надпись от руки: «Истина на дне».
Брови удивленно поползли вверх. И что мне с ней делать? Энергично поболтав бутылкой, я не расслышала ничего, кроме клокотания жидкости и глухого постукивания. Откупорить крышку не хватило сил. Как я ни старалась, она будто прикипела намертво. Наверное, следовало вернуть напиток на место и оставить в покое, но отчего-то надпись зацепила меня. Осмотревшись в поисках подспорья, я приметила кромку бетонной плиты. Мгновение на раздумье… и, коротко размахнувшись, я решительно ударила находкой. Стекло взорвалось шрапнелью, во все стороны брызнули осколки и потоки алкоголя, заливая многострадальный плащ. Помещение заволокло горьким полынным запахом с привкусом аниса, от которого я закашлялась. Вместе с осколками на пол брякнулось что-то более тяжелое, подпрыгнуло и отскочило к дальней стене. Кассета… маленькая, старая, в водонепроницаемом пакете. Подняв и обтерев ее, я прочла на наклейке: «Лара Илостьен, начальная школа Огаста, второй класс миссис Коллинз».
Вдоль пола протянуло сквозняком, облизало сапоги и покатилось дальше, теряясь в зевах распахнутых кабинетов. Знакомое имя заставило сердце сжаться, и ладонь непроизвольно сомкнулась, крепко стискивая кассету. Прослушать бы ее, но где? Возможно, в здании есть магнитофон, и если мне неимоверно повезет, я смогу ее проиграть.
В полутемный коридор выходило множество дверей, и я принялась осторожно их осматривать. Раздевалки для персонала оказались заперты, отозвавшись на толчки глухим побрякиванием замков. Комната дневного пребывания тонула в пыли и ошметках тумана, проникающих сквозь полуприкрытые окна. К посеревшим от времени стенам лепились книжные полки и продавленные стулья, а посередине одиноким памятником возвышался стол. На перевернутой доске черно-белыми семенами проросли шахматы. Ржавые металлические решетки, приваренные к рамам, казались лишними и вносили диссонанс в летаргию комнаты. Столько защиты… кого и от чего лечили в этом госпитале? Пока в голову приходили мысли только о психиатрической клинике.
Эхо шагов разбивалось и множилось, по полу следовала цепочка следов, прерывистой запутанной нитью помечая мой путь. Пост главной медсестры встретил застоявшимся воздухом и запахом плесени, выползающим из темной подсобки, где хранилось сменное постельное белье. Войти в нее я не рискнула. Мне хватило стола-прилавка с ворохом окровавленных вязок и использованных шприцов, а также стоек с капельницами, в пакетах которых гнила подготовленная для переливания кровь. Обитые светлыми панелями стены отпугивали разводами и отпечатками ладоней, а в некоторых местах — даже человеческих стоп.
Отдельный кабинет с надписью «Приемная» перекрывала металлическая дверь с крошечным окошком. Она в свою очередь запиралась на навесной замок с четырьмя поворотными колесиками. По внешнему виду он заметно выбивался из обстановки, пачкал несвежей смазкой и холодил пальцы. Определенно, внутри скрывалось нечто важное, что не поленились столь старательно запечатать. Прильнув к запыленному стеклу, я поначалу ничего не увидела. Свет, пробивавшийся сквозь жалюзи, какие-то полки… стол возле самого окна, а на нем несколько мини-кассет, совсем как моя! Скорее всего, и техника там имеется. Вот только, чтобы открыть замок, нужен ключ от него или знание выставленного пароля.
По левой стороне начинался ряд палат, которые я поспешила обыскать. Они неприветливо раскрывали скрипучие двери, косились подслеповатыми окнами в оправе решеток и выставляли шрамы на израненных телах. Где-то считали дни своего заточения, где-то выводили невнятные записи, а где-то и вовсе бездумно скребли бетонное покрытие. Комнаты поразили скудностью обстановки: одна или две панцирные кровати, намертво прикрученные к полу, рваные матрасы и горы тряпья, пропитанные подозрительно бурыми пятнами. На одном подоконнике обнаружился походный фонарь, забытый неким рассеянным гостем. Подняв его, на всякий случай пощелкала выключателем. И чудо — на втором щелчке лампа замигала, а потом разгорелась ровным холодным светом. Невольная улыбка пробежала по моим губам — пожалуй, стоит прихватить с собой.
Коридор окончился новой лестницей. Можно подниматься выше, но мне не давала покоя запертая комната. Как же ее открыть? Попробовать подобрать пароль? Колесики замка не истерлись и не позволяли определить, в каких комбинациях останавливались чаще всего. Потрачу слишком много времени, и никаких гарантий, что получится угадать. Подсказок нет. Странно — город постоянно подбрасывал головоломки и символы, и частенько они сочетались между собой. Но сейчас… Разбить окно? Это ничем не поможет. Поискать назначения и выписки на посту медсестры? Или посмотреть в остатках бутылки, из которой выпала кассета? Вернувшись в начало коридора, я присела у стены и принялась рыться в зеленых осколках, над которыми все еще висели ароматные пары абсента. Разорванная на клочки этикетка не принесла новой информации, но под руки то и дело попадалась бирка. «Истина на дне», — подсказывала она. На дне бутылки… у которого всегда две стороны.
Донышко отыскалось быстро. На внешней стороне стекла было выбито изображение креста, после которого шла дата, видимо, производства или разлива. Прошлогодний напиток. Наверное, стоит проверить?
Поворачивая колесики в нужной последовательности, я ожидала ошибки. Расчет казался слишком поспешным и безосновательным для того, чтобы быть правдой. Поэтому, когда замок внезапно клацнул, откидывая дужку, я едва не вздрогнула от изумления. Неужели?! Внутри не оказалось ничего невероятного. Обычная врачебная комната, напоминающая кабинет практикующего психолога или психиатра: стеллажи во всю стену, заполненные промаркированными папками, письменный стол, рабочее кресло и потертый диван, рассчитанный на две персоны. С его подлокотника свисало скомканное старое полотенце. Картина показалась настолько знакомой, что вызвала горькую усмешку. Когда в наших с мужем отношениях наметился окончательный разрыв, и фраза «Давай разведемся?» была озвучена, он попытался отвести меня к семейному психологу. Ничего не вышло — мы не искали понимания, не стремились к компромиссу, видя причину проблемы в ком угодно, но не в себе. Потом я поняла — причина действительно была не в нас. Она заключалась в пропасти, что никогда не смыкалась между нами.
Рассеянно блуждая взглядом по кабинету, я вдруг вспомнила, зачем пришла. Магнитные пленки беспорядочно валялись на столе, а рядом с ними на одной из полок покоился старый кассетный магнитофон. Оставалось надеяться, что к розеткам все еще подается питание. Неожиданное волнение всколыхнулось внутри и поползло вверх, пробегая дрожью по пальцам. Кнопка… кассета… крышка… «пуск»… Какое-то время слышалось только шипение и легкие хрипы, а потом отрывисто щелкнуло, и раздался удивительно знакомый мужской голос.