Потерянные в тумане

      Повертев записку, я не нашла пояснений к предполагаемой встрече. Размашистые буквы покрывали листок, вырванный из записной книжки, складываясь в короткое и четкое указание. Тьма вопросов зашевелилась в голове, накатывая волнами непонимания и беспокойства. Билл в отеле? Он ждет меня? Но как догадался… Цветы и послание предназначены мне или… нет, стоп. В опустевшем городе некому назначать свидания, а я пришла сама, по своей воле. Слишком сложно все предусмотреть и заранее спланировать. А может, записку написал не он?       Потянувшись к розам, я принялась их рассматривать. По мокрым шипастым стеблям текла вода, пачкая и без того несвежую скатерть. Самые что ни на есть настоящие: крепкие, ароматные, с тонкими нитями окраса, прорезающими бархатные лепестки. Вздрогнув, я отдернула ладонь — сжала слишком сильно и укололась. На безымянном пальце постепенно наливалась капелька крови. Она росла и округлялась, неожиданной яркостью занимая внимание, а потом скатилась по коже и растеклась по обручальному кольцу. Покачав головой, я отстранилась от вазы.       «Встретимся в 2:06», — призывал Билл, но здесь всегда начало третьего. Столько было, когда он заглушил машину возле озера, столько и сейчас — время застыло в вечности вместе с нами и проклятым городом. И где именно встретимся, он не указал. Обыскать весь отель? Но в нем три этажа: служебные, технические помещения и, собственно, номера. В одном из них когда-то жили и мы. Вспомнить бы, в каком… второй этаж, левое крыло, двести… двести шесть? Внезапно стало невыносимо холодно. Волоски на коже приподнялись, а сама она покрылась невидимой коркой льда. Пальцы затрясло мелкой дрожью, и я плотно запахнула плащ в тщетной попытке согреться. Совпадение, просто совпадение. Порядковый номер комнаты и часы, остановившиеся в момент прибытия — простое стечение обстоятельств!       Осознавая полную беспомощность, я повернулась вокруг себя. Опустевший ресторан не наводил на мысли, отстранившись призраком давно потерянного прошлого. Сайлент Хилл снова играл со мной, заманивая в неведомые ловушки. Самое разумное, что следовало сделать — вернуться к Руфусу, но вдруг происходящее действительно затея моего мужа? А им нельзя встречаться, особенно сейчас, когда напарник налакался в хлам и расстался с критическим мышлением. Внимательно перечитав записку, я отбросила сомнения. Определенно, почерк принадлежит Биллу, даже росчерк, с которого он всегда начинал новое предложение. Ничего страшного не произойдет, если поднимусь и проверю старый номер.       Совершенно ничего…       Ступени главной лестницы опасно прогибались, расплескивая чувство неуверенности и смутного трепета. Открытая галерея закончилась коридором, слабо подсвеченным лампами-ракушками. Наполненные многомесячной пылью, они светили в треть силы, разливая в пространстве печальный полумрак. Странно, что они вообще работали. Проплыли пролеты внутренней лестницы, открытые комнаты отдыха и скромный гардероб, спрятанный за карминной портьерой. Меня всегда удивляло — зачем он нужен, ведь в каждом номере есть платяные шкафы? Не помню, чтобы кто-то им вообще пользовался.       Ведущая в левое крыло дверь обиженно звякнула запертым замком. Да как же так! Привалившись к полотну, я толкнула плечом, рванула ручку и подергала, но вскоре оставила бесплодные попытки. Спуститься в комнату портье? Доподлинно неизвестно, где персонал хранит ключи, а поиски могут и затянуться. Попробовать взломать? Палка или железный прут послужат рычагом, но их тоже нужно сначала найти. Да полно — насколько важно мне проникнуть внутрь?       Важно. Чем ближе я подходила к своему номеру, тем сильнее охватывало тревожное предвкушение. Было ли оно самовнушением или действием извне, но недавние скитания по госпиталю показали, что ничего не происходит просто так. Наверное, так случалось всегда, а я отрицала очевидное в надежде сохранить остатки разума. И теперь больше не хотела бороться с предчувствиями.       Начальные поиски не дали результатов. Туалеты пустовали: поблекшие зеркала задыхались в пыли, сантехника — в ржавой накипи, а урны переполняла серая слежавшаяся бумага. Не нашлось даже швабры, не говоря уже о чем-то более полезном. Собравшись проверить комнаты отдыха, я ненадолго заглянула в гардероб. Остатки номерков рассыпались по полу, а посередине сиротливо висела короткая джинсовая куртка. Раньше у меня была похожая. Она осталась в отеле, когда мы собирали вещи, лежала на спинке стула, и ее не заметили. Может, это она и есть? Потайной кармашек на прежнем месте и сломанная молния, которую не успела починить… Опустив руку в карман куртки, я в недоумении достала клочки бумаги, оказавшиеся пригласительными билетами. И вспомнила: приезжий композитор давал концерт в Лейквью в последний день нашего отпуска, но нам не довелось пойти — выступление начиналось вечером, а ключи следовало сдать не позднее полудня. Судя по данным, концерт планировали провести в эвент-холле, соседнем зале, предназначенном для массовых мероприятий.       Билеты из прошлого саднили ладонь, показавшись прочными и острыми, будто вырезанными из цветной жести. Отчего-то подумалось, что мы напрасно пропустили выступление — ничего не стоило взять пару дополнительных дней. Мы потеряли нечто важное, что можно наверстать сейчас. Поддавшись влиянию притягательной мысли, я сжала приглашения и направилась к входу в концертный зал.       Отворившись почти бесшумно, двери по инерции ударились о стены, осыпав пыльным облаком штукатурки. Помещение эвент-холла представляло печальное зрелище. Смутно помнилось, как оно выглядело раньше — Лейквью привлекал нас совсем иным отдыхом — но зал определенно пришел в большую негодность, нежели остальной отель. Потолочное покрытие выплюнуло висельники-лампы, запутавшиеся в собственных проводах, паркет засыпало обломками и осколками стекол. Казалось, что шквал, однажды родившийся на безмолвном озере, разбился о внешнюю стену, и она не выдержала натиска. Сквозь оконные проломы разливался туман, наполняя комнату сыростью и еще большим запустением. Остатки занавеса опускались вдоль сцены непомерными половыми тряпками.       Потрепанные ряды кресел разметало по всему залу. Пробираясь между ними, я заметила прямоугольный стол возле сценического возвышения и пару обнаженных манекенов рядом. Невольная дрожь пронеслась по спине, отзываясь в конечностях и кончиках пальцев. Вспомнился ночной клуб, наполненный «посетителями», и взгляд метнулся по сторонам — нет ли и тут зрителей? Однако сидения пустовали, присутствовало только «жюри». Манекены производили жуткое впечатление, но за окном был день, а все страшное происходило только во тьме.       Покосившись в расколотой раме, между окон висела высокая картина, совсем такая, как в вестибюле. И зачем кому-то понадобилось развешивать одинаковые полотна? Сумрачная комната охватывала стол, чертежи и рельсы, потерявшиеся в тоннеле, на пасмурном фоне которого выделялся более темный человеческий силуэт. Раньше его не было, или я ошибаюсь? Невысокая женщина с волосами до плеч выходила из тоннеля, окутанного похоронным саваном темноты. Платье закрывало колени, тонкий стан изгибался, а вместо глаз зияли зловещие провалы. Она смотрела мимо меня равнодушным мертвым взглядом, и по коже в который раз побежали мурашки. Пришлось отвернуться, смаргивая налипшее наваждение.       Пластиковые куклы разыгрывали непонятную сценку. Одна из них откинулась в кресле, расположив руки на подлокотниках, ее запястья и лодыжки обматывала толстая веревка, пропитанная густой красноватой жидкостью. Стекая по ступням, та собиралась в небольшие вязкие лужицы. Вторая обеими ладонями сжимала револьвер, подняв его перед собой в угрожающем движении. Осторожно коснувшись ствола, я ощутила холод металла и острый срез полуспиленной мушки. К сожалению, ни вытащить, ни даже пошевелить оружие не удалось. Искусственные пальцы настолько плотно охватывали находку, что оставалось только разбить манекен, а на это не было времени.       Взгляд потянулся к столу в поисках подсказки или намека. Пыльную деревянную поверхность прорезали неровные трещины, напоминавшие застарелые шрамы, разошедшиеся по всей длине. Справа в пыли проступали сложные расчеты, лежали потемневшие скальпели и стопка невнятных расплывшихся записей. Опрокинутая банка чернил залила противоположную сторону, пачкая несвежий стакан отпечатками чьих-то пальцев. Слева покоились раздавленные роговые очки и целая связка разнокалиберных ключей. Внешнее наполнение стола выглядело неуместно для гостиницы, но я не стала заострять внимания. Стянув ключи и не оглядываясь, покинула концертный зал.       Перебрав почти всю связку, мне удалось отпереть дверь. Коридор нырнул вправо, вытягиваясь длинной кишкой, и окончился одиноким столиком под мглистым окном. В скупом освещении выступали массивные двери, соединенные по низу декоративными панелями. Ковры прогнили, превратившись в затоптанные тряпки, от которых несло плесенью. Вместо живописных картин висели часы с пожелтевшими циферблатами. Они показывали одно и то же время, и лишь секундные стрелки дергались на месте, пытаясь преодолеть невидимую преграду.       Каждый шаг давался все труднее. Сознание туманилось от водоворота мыслей, сердце билось медленно и громко, отражаясь пульсом от давящих стен. Двести девять, двести восемь, двести семь… двести шесть!       Номер не отличался от остальных, но в дверной щели белела сложенная в несколько раз записка. «Дорогая, я забыл ключи в машине», — надпись знакомым почерком сделали если не сегодня, то совсем недавно. И мне отчаянно захотелось, чтобы все оказалось правдой. Чтобы муж действительно ожидал за дверью, приготовив сюрприз, ради которого распланировал целое путешествие, чтобы страх и одиночество наконец покинули меня… Сейчас я готова была простить ему все, лишь бы это «все» поскорее закончилось.       — Билл, — неуверенно позвала я, — ты здесь?       Полная тишина. Сквозь вату в ушах еле слышно перестукивание секундных стрелок.       — Билл!       В полной растерянности я топталась на месте. О какой машине речь? Возле отеля не было автомобилей, хотя в тумане можно не заметить строительный грузовик, не то, что невысокую «Тойоту». А в прошлый раз мы приезжали на «Шевроле». Горло сдавило внезапным спазмом, едва позволяя сделать вдох, и по груди разлилась ноющая боль. Порывшись в кармане, я выхватила желтый именной брелок. Ключ, прикрепленный к нему, не походил на автомобильный. Сложная резьба, плавные изгибы, полустертая маркировка Лейквью… как я раньше не заметила!       Повинуясь внутренним механизмам, замок сдержанно щелкнул, и дверь номера поплыла в сторону. За ней плескалась неопределенность, подсвеченная серой рябью вечного тумана.