Потерянные в тумане

      Покатые бетонные ступени, залитые мраком и слизью, постоянно норовили провалиться, ныряя в пустоту и осыпаясь мелкими камнями. Подошвы предательски скользили, я хваталась за провисшие перила и из последних сил продолжала стремиться вверх. От кипящего в крови адреналина заложило уши, пульс болезненно колотил по вискам и все, что доносилось до слуха — приглушенный топот позади. Багровое пятно света вытекало из приоткрытых ворот, маня отчаянной надеждой на избавление, но казалось, все было тщетно.       — Черт, черт, черт! — прошипела я, переваливаясь через высокий порог. Оказавшись в сумрачном коридоре, всем весом налегла на противно скрипнувшие двери. Поначалу подаваясь с трудом, ворота все же захлопнулись, огласив помещение жутким грохотом. Деревянный засов тяжело лязгнул, перекрывая проход и разделяя охотника и жертву. Едва я набрала воздуха в попытке перевести дыхание, как металлическое полотно содрогнулось от сокрушительного удара, и на ровном железном листе выступила внушительная вмятина. Сколько же силы в этой твари!       Стараясь не потерять преимущества, я проскользнула мимо застывшего на страже рыцаря и припустила дальше. Запоздалые воспоминания о монстрах, поджидающих во тьме, озарили свежей вспышкой, но не нашли ответа — меня преследовало нечто более смертоносное, чем облеченные в тряпье мертвецы. Вдогонку донесся удар, потом еще один, и после четвертого ворота вылетели точно картонные, наполнив коридоры раскатами металлического звона. Следом прогремело тоньше и легче, рассыпавшись жестью по влажному кафелю — доспехи воина не сдержали натиска деревянной куклы. Вторя суматохе, откликаясь гортанным мучительным хрипом, оживились чудовища из темных палат. Потеряв меня из виду, спеленутые твари расползлись по углам, но теперь снова плелись навстречу, протягивая жилистые прогнившие ладони.       Вас только не хватало… Остановиться равносильно смерти, и я рванула напролом, почти не выбирая дороги. Предельно сократив расстояние, резко ушла в сторону и вжалась в стену, каким-то чудом уклоняясь от взмаха костистой руки. Существо обиженно завыло, растягивая провал рта. Внезапно протянулась исполинская тень, выбросила изломанную конечность и одним ударом смяла мертвое тело. Прыснули ошметки гнилой плоти, черная кровь залила стены, вязко окропив мне спину.       Страшная расправа на миг выбила из колеи, и я упустила из виду второго монстра, выходившего из палаты. Столкнувшись на полном бегу, вскрикнула, враз ощутив, как заостренные мелкие колючки пронзают плащ и впиваются в тело. Шершавые ладони схватили запястья, обжигая металлом ледяных цепей. Рванувшись вперед, я закричала.       — Оставь меня! — попытавшись оттолкнуть противника, ударила коленом в живот, и оно провалилось внутрь тряпичного кокона. Тварь навалилась всем весом, резанув по лицу и глухо захрипев в самое ухо. Отступив, я неловко поскользнулась на плитке и почти упала, но в этот момент марионетка снова оказалась рядом. Потрескавшаяся смолистая рука промахнулась, схватившись за воздух, после чего переключилась на монстра. Подняв за голову, яростно встряхнула мешком ветоши, корявыми пальцами задушив клокочущее в груди сипение.       — Чтоб тебя… — вырвалось против воли. Поднырнув под ними, я схватила клетку и пустилась со всех ног. Сзади лопнуло протухшим яйцом и расплескалось по стенам отвратительной слизью. Оглянувшись через плечо, я с ужасом заметила, как марионетка широко замахивается, не выпуская безжизненного тела, а потом стремительно делает бросок. Искалеченный сверток пронесся над головой и рухнул на встречное существо. Перепрыгнув тела, я спешно свернула в соседний коридор, а следом потащилось влажное чавканье мяса и хруст костей — марионетка жестоко терзала спеленутых тварей. Надеюсь, она даст мне хоть немного времени. Но… на что? Понятия не имею, что делать с канарейкой! Покосившись на клетку, я с облегчением отметила, что птица жива и здорова, просто испуганно притихла. Ну, хоть что-то…       Переплетения больничных коридоров мелькали перед глазами, каталки и коляски, поврежденные и сломанные, выплывали из тьмы и тонули в ней же, когда на полном бегу я проносилась мимо. Дыхание сбилось, легкие полыхали огнем, горло болезненно саднило, а кислород, казалось, совсем не поступал в кровь. Голова предательски закружилась, и я споткнулась о залитый водой порог, практически ввалившись в просторный полутемный зал.       Восемь запертых комнат молчаливо ожидали, встретив ритмичным и тихим биением вен, что за время моего отсутствия расползлись еще выше, заплетя дверные полотна с крошечными непрозрачными окошками. Что мне делать дальше? Выпустить птицу? С сомнением посмотрев на помятую клетку, я потянулась к крохотной задвижке, но быстро нарастающий шум не дал продолжить.       Пронзительно пискнув, канарейка заметалась между прутьями, у входа оглушительно загремело, и исполинская марионетка ворвалась внутрь. Опираясь на четыре изломанные конечности, она прижималась к полу как гигантский паук. Потрескавшееся тело пропиталось смолой и дышало вязким болотным смрадом, суставы протяжно скрипели: кукла искала последнюю жертву. Взвившись неестественным рывком, изваяние согнулось и бросилось, а я рухнула на колени и откатилась к дальней стене. Окровавленными ногтями подцепила задвижку и вытряхнула птицу маленьким пыльным мешком. Сжатые кулаки взвились надо мной, готовясь неминуемо обрушиться, но вдруг застыли на полпути. Воздух мелко затрепетал и рассыпался тихим шелестом — канарейка взмыла ввысь.       Марионетка замерла в неловкой позе, точно прислушиваясь. Раскинув лимонно-желтые крылья, птица планировала от стены к стене и неожиданно тонко запела. Стеклянная трель прыснула и расплескалась по залу, заливая, заполняя все вокруг. Позади раздался тихий щелчок. Обернувшись, я схватилась за кромку двери, и она легко подалась навстречу. С другой стороны зала донесся похожий звук — дверь напротив тоже отворилась и отошла от рамы. Опомнившись, марионетка встряхнулась и принялась ловить желтую пташку. Но та, порхая под самым потолком, продолжала выводить мелодичные трели. Она пела возле каждой палаты, и ей охотно отвечали скрипом несмазанных петель и лязгом сдавшихся замков. Протиснувшись в комнату за спиной, я из последних сил захлопнула дверь. Полотно сомкнулось, обрывая посторонние звуки и отрезая от опасного зала. Пушистыми хлопьями пыли опустилась тишина.       Перед глазами играли кровавые всплески, в заложенных ушах невнятно шумело, и я не сразу смогла опомниться и рассмотреть новую палату. Красновато-ржавая, она напоминала полотняный мешок, скупо заполненный подгнившей мебелью. Отдаленный провал окна венчала решетка, единственную лампу поглотили бурые пятна, а остатки плитки на полу затопили влага, кровь и грязь… Но самое главное — внутри было пусто и безопасно, позволяя перевести дух и восстановить потраченные силы.       Постепенно дыхание выровнялось, а разум снова начал воспринимать мысли. Стерев с лица запекшуюся кровь, я отряхнула плащ и медленно прошла по скромной палате. Казалось, в ней нет ничего, что могло оказаться полезным, но на затертом столе развернулась распухшая толстая книга. Закладкой служил листок с едва различимыми мелкими строчками. Помедлив, я бережно взяла его в руки.       «Мое любимое дитя! Питаю надежду, что порадовал тебя небольшим подарком. Эта книга прекрасна, и, едва прочитав ее, я сразу подумал о нас. Столь глубокая духовная связь — великий дар, нам стоит благодарно ценить его. Молюсь о твоем выздоровлении и нежно целую».       Растерянно покрутив листок с потрепанными краями, я не нашла в нем ничего важного. Письмо… но кому и от кого? Ко мне и Ларе эти люди явно не имели отношения. Рассмотреть книгу тоже не вышло — страницы расплылись от сырости и навеки стерли предложения и буквы. Даже вытесненное золотом название не получилось разобрать. Где-то медленно капала вода. С потолка на пол, рассыпая мелкую приставучую морось, вгрызаясь в мозг однообразными ритмичными звуками. Капли — как тиканье часов, как биение сердца, как дыхание темного мертвого города, в котором нет ни единого проблеска жизни… Только желтая солнечная канарейка — и Лара.       Лара… Волнение снова часто и рвано забилось в груди.       — Пожалуйста, пусть все с ней будет хорошо! Я не могу потерять ее снова! — почти вслух прошептала я. В палате ничего полезного нет, но открыты и остальные двери. Возможно, за ними ждет то, что приведет меня к дочери.       Осторожно, едва дыша, я выглянула в помещение зала. Никакого движения или шороха, даже воздух полностью неподвижен. Исполинская марионетка прижалась в углу, поджав длинные несоразмерные колени, и аккуратно обхватила ладонями канарейку. Птица не шевелилась, то ли заснула, то ли попросту умерла. Но присмотревшись, я с изумлением обнаружила, что прежде живой комочек перьев обратился в дерево и сросся с куклой в единое целое. Не осмелившись подходить ближе, я проскользнула в комнату напротив.       Первое мгновение сменилось устойчивым дежавю — мне показалось, что я вернулась в прежнюю палату. Помещения выглядели совершенно идентично, даже пятна на тканевых стенах располагались в одних и тех же местах. Решетки, кровать, остатки мебели… я бросилась к письменному столу. В книге по-прежнему лежала записка с текстом, вот только слова были совсем иные:       «Эшли, милое дитя! Темными одинокими ночами я вспоминаю о нашей страсти и не могу сомкнуть глаз. Сумма полностью у меня, и мы потратим ее вместе. Эта девочка — без сомнения, золотой ребенок. Не знаю, зачем родители оставили ее, но не собираюсь вмешиваться в это. Пути Господни неисповедимы, и все мы — лишь камни на этих путях».       Страшные кляксы прозрения растекались по листам сознания, но пока я не могла собрать их в цельную картину. Отправитель писем и его Эшли определенно связаны с Ларой, они знали историю моей девочки совсем с другой стороны… Необходимо осмотреть и остальные комнаты!       Восемь лет — восемь комнат… и восемь посланий с датой отправления каждого. Расположив их в хронологическом порядке, я смогла воссоздать старую переписку незнакомых мне людей:       «Эшли, Эшли, моя певчая птичка, как сильно опечалила меня твоя болезнь! Своды храма опустели, вмиг утратив самый звонкий голос. Надеюсь, твое состояние не столь тяжело, и ты скоро поправишься. С тобою навек мои мысли и мои молитвы».       «Мое любимое дитя! Питаю надежду, что порадовал тебя небольшим подарком. Эта книга прекрасна, и, едва прочитав ее, я сразу подумал о нас. Столь глубокая духовная связь — великий дар, нам стоит благодарно ценить его. Молюсь о твоем выздоровлении и нежно целую».       «Твоя ответная весточка — сладкий весенний ветер, ворвавшийся в мое окно. Не печалься, дела приюта идут своим чередом, мое служение и репутация пастора безупречны, и ни одна душа не узнает о нас. Беспокойство беспочвенно, дыши, молись, люби, дитя!»       «Эшли, спешу поделиться радостью — мой давний знакомый попросил об одном деле, довольно сомнительном внешне, но под ним кроются благородные намерения. Оно сулит мне внушительный куш, точнее, нам, ты ведь знаешь — я никогда не оставлю тебя».       «Как свеж и красочен сегодня вечер! Покидая церковь, я взглянул на небо — синее, как твои глаза, на закатное солнце — что ласкало твои пшеничные волосы. Ветлы, колыхавшиеся на ветру, напомнили изгибы твоего прекрасного тела… Скучаю, любовь моя, и жду встречи!»       «Мы заключили сделку. Сегодня в баре «Райской ночи» вместе с мистером Граером, детским врачом Алхемиллы, и неким мистером Л* из Чарльстона мы договорились о помещении в приют новорожденной дочери последнего. Не стану нагружать излишними подробностями, но эта сделка действительно сулит многое».       «Эшли, милое дитя! Темными одинокими ночами я вспоминаю о нашей страсти и не могу сомкнуть глаз. Сумма полностью у меня, и мы потратим ее вместе. Эта девочка — без сомнения, золотой ребенок. Не знаю, зачем родители оставили ее, но не собираюсь вмешиваться в это. Пути Господни неисповедимы, и все мы — лишь камни на этих путях».       «Эшли, Эшли, твоя нежность не знает границ! С девочкой все в порядке, она приняла святое крещение под именем Лары и вскоре отправится к приемным родителям. Я уже виделся с ними — вполне приличная молодая пара. Видишь, любовь моя, Господь благоволит и нам, и им. Выздоравливай и до встречи, до скорой-скорой встречи…»       Ворох записок выпал из моей ладони и разлетелся пожухлыми листьями. Грудную клетку сдавило толстыми ремнями, которые вот-вот должны были лопнуть. Вдыхая полными легкими, я не могла надышаться. Я знала… догадывалась с того момента, как нашла документы в кабинете главного врача, но… зачем? Теперь можно только предполагать. Билл никогда не хотел детей, не планировал их, но моя беременность вызвала странную, неприкрытую радость. Он понял, каким образом можно меня удержать, а потом просто отказался от исполнившего роль и ставшего ненужным ребенка. Выбросил как сломанную игрушку… Билл, за что? За что???       Схватившись за голову, я вскочила и прошла по комнате, широкими шагами меряя расстояние от двери до заросшего ржавчиной окна. Негодование душило меня, но не находило, да и не могло отыскать выхода. Прошлого не вернуть и перевернутую жизнь не прожить заново. Но есть будущее… пока неизвестное, непонятное и непредсказуемое. И в нем — моя дочь! Моя девочка, моя потерянная Лара, которую непременно нужно спасти!       В предпоследней палате вместе с запиской отыскался вожделенный ключ. Он идеально подошел к замку на решетке, и, как только я отперла ее, из темного ненасытного чрева больницы вновь потянулся тонкий плач. Не сомневаясь и не противясь ему, я покорно отправилась на звук.       Пара плавных поворотов вывела к очередному коридору, в направлении и назначении которых я давно потерялась. Безутешные рыдания стали громче, явственнее и, казалось, изменили тональность — звал на помощь уже не младенец, а ребенок… девочка постарше. Самая первая дверь — помещение туалета — была приоткрыта, и жалобные звуки доносились оттуда. Схватившись за ручку, я на секунду задержала дыхание, а потом рывком потянула ее. Прямо на грязном полу пустой комнаты сидела Лара и закрывала ладошками лицо. Встрепенувшись на скрип двери, она испуганно обернулась.       — Мама, наконец-то ты пришла! — со слезами в голосе воскликнула она.