Потерянные в тумане

      Помутившееся сознание прострелило виски, переполнив кровь хлестнувшим адреналином. По спине прокатилась горячая волна, а следом ледяной лавиной опустился страх. Что она делает… и почему я позволяю это? Лара, девочка моя…       — Лара, не смей!       Перехватив за запястье, я потянула малышку, обнимая прыгавшие от напряжения плечи и стараясь хоть немного прикрыть от страшного существа. Стальной топор с проеденным лезвием издал натужный скрип и наткнулся на ногу монстра. Налитые кровью глаза в провалившихся глазницах провернулись по кругу и пристально уставились на меня. Промычав нечто невразумительное, мертвец выгнулся, будто хотел разорвать сросшиеся лоскуты кожи, и поднял жилистую ладонь, намертво сросшуюся с топорищем. Отшатнувшись, я судорожно осмотрелась — помимо восьми связанных воедино палат в зале имелась открытая решетка и выход в коридор. Но где они теперь?       — Мама… — дочь пыталась оттолкнуть мои руки и выскользнуть из объятий.       — Спрячься за мной! — приказала я, продолжая отступать и пока не находя спасительного решения.       Горестно всхлипнув, чудовище рвануло вперед, оружие взметнулось и со свистом рассекло воздух над моей головой, как вдруг в полумраке зала блеснуло второе лезвие. Сокрушительный удар опустился на спину монстра, переламывая пополам и сшибая с ног. Раздался отвратительный шлепок и хруст перебитых позвонков. В призрачном свете чахлых ламп облик спасителя показался знакомым.       — Руфус? — выдохнула я. — Надо же, как вовремя…       Поверженный монстр распластался по полу, цепляясь длинными когтями единственной руки за сколы кафельной плитки. Он безуспешно пытался подняться, но сломанный позвоночник не позволял ему. Не обращая на нас внимания, горе-папаша навис над порождением тьмы, снова и снова роняя пожарный топор на изувеченное туловище. Во все стороны полетели ошметки и клочья кожи, а воздух напитался тошнотворным зловонием и хлюпаньем сырого мяса.       — Пожалуйста, хватит! — закричала я, когда от мертвого существа осталась только груда освежеванной плоти, и мужчина неожиданно замер.       С головы до ног его покрывала кровь чудовищ, крупными градинами скатываясь по мокрым рукавам куртки и порванным по низу брюкам. Грудная клетка тяжело вздымалась под остатками измятой рубашки, волосы слиплись от пота, а руки дрожали от долгого напряжения. Пошатнувшись, он переступил с места на место и посмотрел на нас совершенно чужим, отстраненным взглядом. На изможденном, покрытом кровавыми оспинами лице выступила растерянная улыбка. Шагнув вперед, Руфус развел ладони и тихим, охрипшим голосом произнес:       — Лара, дочка…       — Отстань от нас! — взвизгнула девочка, вырываясь из моих рук. — Перестань нас преследовать, оставь в покое!       — Что ты говоришь? — ошарашенно воскликнула я. — Он же нас спас!       Но та отмахнулась, сердито наклонив голову:       — Не подходи. Не трогай мою маму!       Мужчина застыл соляным изваянием, остановившись на полпути, а потом горько усмехнулся и накрыл ладонью лицо. Плечи тяжело опустились, правая кисть обессиленно разжалась, и залитый кровью топор с глухим звоном стукнулся о влажный пол.       — Маму? Вот, значит, как…       Поскальзываясь на заливавшей пол крови, он оглушенно согнулся и поплелся прочь. Гулкие отзвуки шагов порождали тяжеловесное эхо, прилипая к полотняным стенам, пространство густело и шло помехами, отчего казалось, что скоро станет нечем дышать.       — Подожди, Руфус, — опомнилась я, но девочка обхватила меня за талию, не позволяя сделать ни шагу:       — Не надо, пусть уходит!       — Лара, о чем ты? — я горячо попыталась вразумить дочь. — Твой отец защищал нас, искал по всей больнице и прямо сейчас помог избавиться…       — Пусть уходит, — озлобленно повторила она, не давая возможности договорить. — Я больше не нужна ему, и он мне тоже не нужен. У меня есть ты, мама!       — Но так нельзя!..       — Он гнался за нами, он угрожал тебе и хотел ударить!       — Ты что-то путаешь, Лара.       Она часто-часто замотала головой и поднесла ладони к ушам, всем видом показывая, что не хочет слушать. Насупленные брови тесно сдвинулись, собирая кожу в маленькую твердую морщинку:       — Он плохой. Злой. Не ходи за ним.       — Мы не можем бросить его одного, здесь опасно, — я укоризненно вздохнула. Руфус давно покинул помещение, скрывшись за одной из дверей, в красновато светившемся проеме. — Пожалуйста, пойдем со мной. Не хочешь, не говори с ним, но позволь это сделать мне. Мы с твоим папой через многое прошли, и я не могу его так оставить.       Недовольно бормоча и временами упираясь, Лара все же пошла следом, не осмеливаясь отпускать мою руку. Незнакомые коридоры то и дело сменялись техническими помещениями, но я надеялась, что нахожусь на правильном пути. Крыло выглядело недостроенным, со временем начавшим разрушаться, и только рассыпанная медицинская утварь намекала, что когда-то здесь жили и лечились люди. Наверное… смешно! Смешно говорить так о темном, потустороннем госпитале, где все повернуто внутренностями наружу как в прямом, так и в переносном смысле.       Вокруг царила относительная тишина: никто не хрипел, не стонал, не дышал за стенами. Вездесущая капель населяла помещения и переходы, влажные шаги ритмично оттеняли ее мелодию. Даже привычное зловоние растворилось в многочисленных лужах. Очередное помещение оборвалось в пустоту, и за порогом опустилась каменная лестница. Операционный зал нескромно обнажил скелет амфитеатра. Сложив неказистые конечности, за сценой примостилась марионетка, любовно прижимая вновь обретенную деревянную птицу. Лески оплетали тело, натянутыми струнами теряясь под невидимым потолком. Напротив высокого зеркала остановился мужчина, неуверенно протягивая к нему руки.       — Подожди, постой! — оставив дочь на верхнем ряду скамеек, я сбежала по ступеням вниз. — Руфус!       Вздрогнув, напарник отступил на шаг, отвлекаясь от чего-то сакрального и важного, от душевного разговора или потаенного свидания. В его глазах плескалось столько пустоты и отрешенности, что я испугалась:       — Что ты делаешь?       — Я устал бороться, Карен, — выдохнул он. — Что бы я ни делал, как бы ни старался, она меня уже никогда не простит.       — Не говори глупости! — я замедлила шаги. — Ты нужен Ларе. Ты воспитывал ее восемь лет, ты любил ее… еще не поздно все исправить.       — Я знаю, кому нужен, — задумчиво проговорил он и посмотрел сквозь зеркальную гладь. — И это точно не Лара.       — Руфус, пожалуйста… — начала я и замолчала. Внутри зеркала вздымались безликие тени, постепенно очерчивая женский силуэт. Дрожа и переливаясь, они перетекли к поверхности и подались навстречу напарнику, соприкоснувшись ладонями. Полупрозрачные кисти, сотканные из самой тьмы, вынырнули из топкой глади и обвились вокруг мужского запястья. А он, кажется, и не думал сопротивляться.       — Не надо! — слова пронеслись по нижнему кругу амфитеатра, споткнулись о покатые перила и рассыпались отдельными звуками.       — Позаботься о ней, — попросил Руфус и уверенно шагнул в объятия отражения.       Всколыхнувшись, зеркало поглотило его, расходясь плавными кругами. Пальцы ухватили за край пропитанной кровью куртки, но он выскользнул и тоже исчез по ту сторону стекла. Фигура мужчины потускнела и расплылась, понемногу теряя краски и превращаясь в подобие тени, что ожидала в глубине. Призрак прильнул к нему, словно целуя, обернулся вокруг, обхватил, утягивая все дальше и дальше.       — Нет-нет, это ловушка! Ее там нет, это не она, это иллюзия! — захлебнулась я, но меня никто не услышал. Потянувшись вперед, коснулась полированной глади, и та обожгла нестерпимым холодом. Пальцы провалились точно в желе, и я немедленно отдернула руку, потирая обмороженную кожу.       Отступив, я вдруг отчетливо поняла, что все кончено. Напарник тоже сделал свой выбор, и я не в силах ему помешать.       — Неужели… только так ты будешь счастлив? — прошептала я, когда две тени окончательно слились в одну и стали растворяться в зазеркалье. Стеклянное чудовище засыпало, вновь становясь слепым и ровным, никак не реагируя на меня. Марионетка тоже спала вечным сном, не подавая признаков жизни. Опустошение, наполнившее душу, осторожно прорезал тонкий луч — меня ждет Лара! Встревоженно вскинув голову, я рассмотрела детский силуэт на верхнем ряду. Девочка ковыряла перила, не проявляя внимания к тому, что произошло на сцене.       Что делать дальше, я не знала. Схематичное ответвление, прерывавшееся краем карты, потерялось в череде больничных помещений, переходов и палат. Стоило отыскать его, но… я так устала. Поэтому, взявшись за руки, мы просто пошли вперед. Лара ни о чем не спрашивала и никак не комментировала сцену в анатомическом театре. Возможно, она ее просто не видела. Ритмичная капель успокаивала, и по душе разливалось удивительное затишье, не посещавшее, наверное, с самого прибытия в Сайлент Хилл. Глаза привыкли к темноте и различали повороты и углы, ранее утопавшие в густом полумраке. Лампы светили все тусклее, но света становилось больше, и в одном из коридоров я заметила окна. Решетки на них постепенно истончались, пока не исчезли совсем. Дотронувшись до лоскута ткани, свисавшего со стены, я отломила кусок отслоившейся краски, а кровавое пятно, расползшееся по потолку, оказалось ржавым отпечатком от протекшей крыши.       Вслед за свежестью, сочившейся из окон, потянулось серое свечение, несмело облизавшее подоконники и скатившееся на плиточный пол, засыпанный сухими стеклянными крошками и строительным мусором. Однообразное эхо шагов оттенял сторонний шум, становясь все громче и отчетливее. Он казался знакомым, привычным, но я не могла определить его и назвать правильно.       Протяженный холл вывел к запасному выходу — широкие двери перекрывали подъездные пути скорой помощи. Напротив стойки приема пациентов висела картина, и в этот раз меня не испугало ее присутствие. Промышленную комнату расчерчивали лучи солнца, падавшие из невидимого окна, плясали на технической документации и отражались от рельсовой колеи. Миловидная молодая женщина со светлыми волосами до плеч опиралась о стул, устремив задумчивый взгляд куда-то за пределы полотна. Позади нее, нарисованные гораздо позже расплывчатыми резкими мазками, темнели очертания мужчины, положившего руки ей на плечи. Лица не было видно, но я не сомневалась, на кого он похож.       Лара осторожно высвободила ладошку и подбежала к двери, распахнув ее одним рывком. Знакомый шум ворвался в госпиталь, обдав прохладной водяной моросью. На мгновение во рту появился привкус крови, солоноватый и металлический, и я сглотнула, еще не понимая, в чем дело.       — Мама, дождь идет, — непринужденно сообщила дочь.