Дно Антарктиды

Pov Тсукишима Ночью мне не спалось, видимо, я действительно выспался, проспав пол дня. Поставив будильник на более позднее время, чем обычно, буквально за двадцать минут до начала занятий, чтобы успеть помыться и сразу пойти на учёбу, я начал думать, чем мне заняться, как скоротать время. Можно было залипать в телефоне, можно было даже поесть нормально, но всё что я делал — это лежал и курил, разглядывая причудливые тени на полу, что отбрасывали деревья под нашим окном. Лунный свет без труда пробивался сквозь полупрозрачную занавеску, ярко освещая комнату. Тяжело жить ночными бессонницами, есть чувство, что они становятся непобедимыми и слишком наглыми в такое время суток. Даже не верится, что летние каникулы через месяц. Я уже вымотан по самое не могу. Впрочем, такое состояние у меня стабильно держалось с начала учебного года, как и скука. Скучно мне, пожалуй, было всегда, исключая какие-то отдельные моменты. Например, то же детство, где я ничего не понимал, много не думал, и от того и был беззаботно счастливым, как оказалось, для хоть какой-то доли счастья много не надо. Данный факт привёл меня к тому, что мне жаль детей, детство которых было довольно безрадостным, однако, всё было неоднозначно и в этом плане, ведь я мог привести в пример Кагеяму, который всегда был довольно позитивным, несмотря на тяжелые времена из-за его отца, что пил каждый чертов день в своей жизни и в жизни своей семьи. Подобные случаи я считал максимально аморальными и эгоистичными. Ты можешь спиться когда и где угодно, но только не рядом со своей семьёй, своим ребёнком, тем более. Какое люди имеют право портить кому-то жизнь своим образом жизни? Почему это должно касаться окружающих? Можно ведь уйти из семьи, отстраниться от неё максимально, чтобы не видеть их, не смотреть им в глаза. Неужели алкоголикам никогда не бывает стыдно? Бывает ведь? Тогда зачем они продолжают уничтожать всё вокруг, словно токсичные выбросы в атмосферу? Возможно, им нужны лишь средства для утоления своей новой "базовой" потребности. В таком случае, в алкоголике последней стадии точно не имеется ничего человеческого. Иногда у меня складывается ощущение, что я словно бы сам стремлюсь к хладнокровию не просыхающих пьяниц, однако, опираясь на зависимость своего брата, и то, каким он был, вспоминая все его эмоциональные муки, я тут же меняю своё мнение, ведь осознаю, что у Акитеру все было не так уж просто и понятно, там имелись чувства, и, пожалуй, самое прискорбное и в то же время обнадеживающее — они были настоящими. Также я вдруг вспомнил семью Ямагучи. Каким было его детство? От него я знаю, что его родители часто ругались. Мать его была довольно истеричной и часто уходила из дома, в то время как отец был очень странным. Он тоже пил, но не так уж часто, хотя сейчас от прежнего него, наверное, ничего не осталось и он сумел лишь спиться. Перед глазами у меня вдруг встала неприятная картинка в виде отца Ямагучи, который тянул сыну потухающую сигарету, будто пытался обжечь или заставить курить, я даже не понял, воспоминание это былых времен или же кадр из сна. Я вовсе не помню, чтобы этот мужчина был особо жестоким, при мне, как минимум. Однако я отчётливо помню дни, когда синяки украшали тело Ямагучи, как он не стеснялся даже переодеваться вместе со всеми в раздевалке, обнажая свои гематомы и на вопросы о том, что случилось, отвечал короткое "упал", наверное, именно виновный заставлял его так говорить. В такие моменты я понимал, что его отец — волк в овечьей шкуре. Тадаши вряд ли с ним общался, ведь родители всю жизнь были для него как чужие, причём он для них также. Даже несмотря на свою незрелость я понимал, словно бы сама детская интуиция подсказывала мне, что они стыдятся своего сына, а тот этого даже не понимает. Он никак от них не зависел, был несамостоятельным, но самодостаточным, из-за последнего я даже ему завидовал, впрочем, и сейчас я это чувствую. Но ведь он любил свою бабушку. Она точно любила его в ответ? Почему не защищала, может, пыталась, но ей едва ли удавалось или это происходило тогда, когда её не было дома? Мне вдруг стало совестно, хотя я Тадаши никогда не бил. Да никто его, вообще, не трогал, мы разве что дразнили его постоянно, вернее, делали это мои друзья, а мне приходилось поддакивать или отмалчиваться в стороне, чтобы никто не смог распознать мои настоящие чувства. Впрочем, повзрослев, я понял, что так дело не пойдёт, и стал незаметно защищать своего так называемого «тайного» друга. Я делал это осторожно, маясь внутренним страхом разоблачения, то "незаинтересованно" уверял друзей в том что Ямагучи нашего внимания не стоит, то просто отвлекал их на что-то более интересное. Однажды, в самом начале нашего подросткового периода, когда гормоны и агрессия безудержно бушевали в каждом из нас, я даже нашёл более удачную жертву для своих друзей. Их издёвки прекратили быть такими непринуждёнными, перестали походить на обычную шалость, они стали изощренне и аморальнее в своих методах настолько, что я уже боялся не за жертву, а просто оказаться на её месте. Я не считаю себя единственным правым и невинным, но, можно сказать, так просто получилось. Ямагучи просто не повезло, мне ведь тоже не повезло моментами. В любом случае, разве могу я что-то сделать сейчас, разве могу повернуть время вспять? Мне хватило того, что я долгое время считал себя плохим человеком, достойным наказания, в каком-то плане я даже искренне желал наказания для себя, возмездия, меня словно убивало то чувство собственной отвратительности, уверенности в том, что я вправе стоять на эшафоте наравне с серийными убийцами, расстратившими самообладание, погрязшими в хладнокровии, как в самом страшном грехе человечества. Что бы могло спасти их душу? Да ничего, впринципе, они даже не нуждаются в спасении. Но в спасении нуждается будущее. Я считаю важным изучать маньяков с самых их корней, просто для того, чтобы объяснить их поступки. Мирной части населения тоже было бы легче, если бы они знали все причины таких поступков. Возможно, они ещё и прониклись бы жалостью, и, больше всего мне интересно, стоит ли таких людей жалеть? Нормальное ли это чувство, не считается ли оправданием преступления? Ведь всё плохое создаётся именно людьми, как ни зови их монстрами, как ни говори, что человек на такое не способен, но это происходит каждый "божий" день, а ты не способен ничего сделать, от своего бессилия и страдаешь. А сам Бог на такое не смотрит, жертв не спасает, но ему почему-то простительно. Правда в том, что справедливости просто нет, потому преступники умело выкручиваются. И, я думаю, они тоже могут однажды занять место жертвы, но не мстительные, полные ярких чувств люди сделают им больнее, а такие же — ледяные, пустые, до ужаса свободные своей крохотной душой. Наши реалии в том, что всё делают люди: калечат и калечатся, убивают и убиваются. Даже Бога разрешили люди, сделав чтения о нём законоположительными, не особо придираясь к тому, что находится между строк, не исключаю, что там пусто. Бытует мнение, что кто-то создаёт нас такими. Это правда, кто-то нас делает, и это, безусловно, люди, и я не могу сказать, что "всего лишь", ведь именно в человеке заключается главная всеразрушительная мощь. Было бы даже лучше, если бы Бог и правда существовал и делал всё так, как положено. А сейчас, как и всегда, мы загнаны в угол. Собой же. Но я считаю, что это нормальная реакция в ответ на происходящую неопределённость, всеобщую размытость. Когда-нибудь мир адаптируется к жизни без высших сил, ему просто нужно время, этот путь чуть сложнее, чем все стадии принятия, ведь включает в себя ещё и учение, но люди смогут научиться так жить, полагаясь только на себя, возможно, в этом очередная ошибка. Возможно, нам всем будет лучше поверить в Бога, стать единым организмом планеты, поработиться, а не порабощать. Мы не живём, а выживаем, «доживаем» в попытках успеть стать счастливее. Со временем я усвоил самый важный урок этой жизни — нужно быть сильнее. Если не быть, то хотя бы казаться. Ни за что не позволять другим уличить в тебе типичную слабую личность, великое множество людей не имеют к таким не то, чтобы уважения, а даже банального приличия. Что уж говорить о толерантности, она кажется мне красивым мифом и до сих пор, сказкой, в которую заставляли меня верить мать и брат, которые сами же спотыкались о свои противоречия, твердили о силе любви к себе, хоть и сами не понимали, что она из себя представляет. Размышляя об этой ерунде, я и не заметил как уснул с давящей болью в голове. На этот раз без обезболивающих, посчитав, что я заслужил терпеть эту боль. В моём утомленном подсознании, живущим своей формой бессоницы, копошился тревожный рой вопросов. Никто не заслуживает смерти, интересно, так ли это на самом деле? А что чувствует человек, убивший человека? Сможет ли он объяснить чувство "необратимости", которое испытывает, на что похоже это размытое понятие, какова цена совершенного преступления? На этот раз я просыпался в сон дважды, и в каждом мне виделись кошмары о психопате-серийнике, которого так и не постигло наказание. Может, оно его и постигло, но эти «фильмы» я не успел досмотреть из-за очередного утра. Каждый день одно и то же, без какого-либо разнообразия, стабильно во всём, кроме эмоциональной сферы. Даже в кошмарах жить веселее, хоть что-то будоражит нервы, леденящим душу оползнем приносит мне сильные эмоции, заставляя чувствовать себя живым и способным на все, разрушая не только границы общепринятых правил и мнений, но и моего скучного покоя как такового в принципе. Я предполагаю, что полная свобода — это страшно, хоть и не могу представить. Но мне хотелось бы это ощутить, наблюдать за человечеством, когда они обретут такую вот разрушающую стадию свободы, быть свидетелем такого хаоса. — Долго ещё будешь лежать? Вставай, предатель… — Хината явно адресовал это мне, перевесившись со своего яруса, чтобы увидеть беспечно полуспящего меня. — А почему предатель? – Нишиноя настолько мучительно зевнул, что моему организму тут же захотелось ответить взаимностью. — Не важно… Сколько бы минусов в общажной жизни не было, утренние подъёмы, когда всем в нашей комнате к первой паре, я бы не назвал таким уж существенным недостатком. Даже весело, когда Хината бесится с самого утра, а Нишиноя не боится с ним переговариваться. Мне в такие утра обычно лень даже разговаривать и смеяться над действительно забавными ситуациями. Я потянулся в кровати, предчувствуя, что ещё секунда на жёстком матрасе, и я рискую уснуть и не проснуться больше до вечера. Но пропусков итак много. — Какая первая? — нетвердо спросил я. Попытался открыть глаза, но тут кто-то одернул шторы, из-за чего солнечный свет резанул по моим приоткрытым векам. Я мысленно обматерил все и вся и закрылся от солнца, ранившего моё полусонное состояние, рукой. — Не ебу. — Философия, — учтиво подсказал Нишиноя, который к слову, тоже ещё не собирался вставать. Хината вздохнул и задал извечный, безусловно, риторический вопрос: — Нахуя мы сюда подались? — Вы считали, что это прикольно —быть медиками и вместе, — Нишиноя всё же посчитал нужным ответить. — Меня заставили. Ну, я заставил тоже, — запутанно добавил я от себя, мол, не обобщай так. Поболтав ещё немного, мы решили всё же прогулять. Ничего страшного, отработаем. То, что у меня прогулы копятся, меня почти не волновало. Надоело волноваться. Смешно, но все люди вокруг твердили, что я спокойный похуист, пока у меня чаще всего горела жопа. Порой я боялся того, чего не боялись другие, от того и прятал нервотрепку на глубину души, однако, разумеется, она никуда не девалась, вырывалась наружу нервными срывами или просто сжирала все мои силы, внутреннюю энергию. Я тревожусь по хуйне, а потом удивляюсь тому, что у меня нет сил, вечная паранойя и состояние более близкое к апатии по сто раз на дню. Пожалуй, худшее в моём характере является впечатлительностью. Она высасывает все необходимые ресурсы, хотел бы я быть таким беспристрастным, как обо мне думают окружающие. В неутешительном итоге, ещё часа сна нам не хватило и мы, проспав полтора часа, начали опаздывать ещё и на следующую пару. Кажется, это анатомия... Но её же поменяли. — Патология! — заорал я сквозь поверхностный сон, внезапно осознав всю тщетность нашего ближайшего будущего. Кошмар наяву, как я и "просил", с участием в нём нашего преподавателя, который, как ни странно, действительно работал в морге, думаю, невозможно представить, что там с его психикой. В следующую секунду я настолько резко сел в кровати, что ударился о ярус Хинаты головой, чуть ли не разодрав лоб. Такая встряска мозгов вряд ли когда-то пойдёт мне на пользу. Пока я охал и кряхтел от боли, Нишиноя лениво вывалился со своей просторной одиночкой кровати. Когда-то на неё претендовал и я, но, здесь всё опиралось лишь на факты — этот пиздюк первым закинул на это место свой рюкзак. — Мозги на место встали? Я тяжело вздохнул и обернулся на голос Хинаты. Этот человек сидел за столом с телефоном в руке и поедал клубничное мороженое. Как только я начал медленно понимать, что именно меня тут смущает, то снова охнул, меня вмиг захлестнуло волной возмущения. — И почему раньше не разбудил? — Да успеем, не кипишуй. Я собран уже, — беззаботно отвечали мне. На самом деле, плюс имелся, и он заключался в том, что Хината, мягко говоря, самый «неторопливый», на это раз действительно уже был собран, даже в незакрытом рюкзаке у него лежала пара тетрадей, не факт, конечно, что по нужным предметам, у меня вот, вообще, одна тетрадь на несколько, просто потому что я всё путаю и теряю. И просто лень искать нужные, так ещё и носить их. Только я натянул на себя первые попавшиеся чёрные и почему-то измазанные травой на одном колене джинсы и начал ворошить полки в поисках какой-нибудь кофты, как был чуть не убит резко распахнувшейся дверью. Хината — мой главный мотиватор становиться злым и полным раздражения, что гораздо лучше тормозящего уныния, на нехилую часть дня. Не успел я открыть рот, чтобы наорать на него, ведь решил, что этот чокнутый снова беззаботно въебал в дверь с ноги, как он панически произнёс: — Мороженное не смывается! В комнате повисла пауза, я так и замер с чьими-то трусами в своих руках. Вопрос о том, как они в моей личной полке оказались, волновал меня больше. Наверное. — Чего? — первым отошёл от оцепенения уже одетый Нишиноя, лежащий на кровати с телефоном в руке. И как он всё успевает, притом, что вечно на расслабоне? — Я вылил мороженное в унитаз. Внимание, вопрос: почему оно не смывается? Тут уже я совершенно запутался и не понимал, что делать: закипеть от гнева или заржать в голосину. Больше всего меня веселила растерянность с нотками лёгкой паники на лице обложавшегося приятеля. Здравый смысл во мне всё же одержал безмолвную победу, хотя хохот так и рвался наружу: — Зачем, вообще... Ты хоть понимаешь, что делаешь? И... Мы, блять, опаздываем. — Так помогите, блять, быстрее. Матеря своего непутевого и его гребанное клубничное мороженое я последовал за ним в туалет. Нишиноя, секунду назад упавший на кровать из-за распирающего его смеха, разумеется, не мог такое пропустить, поэтому мгновенно побежал за нами. Это розовое мороженое действительно не смывалось. Я одновременно и смеялся, и нажимал на смыв множество раз, и материл Хинату, слишком гениального для этого мира, и боялся опоздать на столь страшный предмет. Хината лишь успокаивал меня и советовал воспользоваться ёршиком, пока сам старался не ржать, ведь знал, что за такое рискует разделить судьбу своего мороженого. — Просто поссы на него, — кажется, Нишиноя пытался сказать это уже давно, но не мог из-за того, что ржал, как конь, держась за живот и чуть ли не плача. — Мне не хочется, — в один голос сказали мы с Хинатой. Этот парень, видимо, и сам уже уссывался от смеха, поэтому данную задачу взял на себя, тут же зайдя в кабинку, и, под наш неутомимый хохот, быстрее выгнал нас оттуда. Я тем временем, наконец, пошёл умываться, а Хината распездывал о ситуации кому-то через телефон. Как я уже говорил, очередное обычное утро. В конце концов, устранив весь возникший беспорядок, на пару мы опоздали, но преподаватель припозднился также, придя за несколько секунд позже нас, в общем, наши задницы были спасены и все остались довольны. Следующие полтора часа мы с ребятами переписывались, размышляя о том, когда соберемся вместе в нашем родном городке и сможем устроить пьянку в честь каникул. Грандиозно повеселиться мы решили в первую же неделю лета. Надо же. Мы, как неумелые первокурсники, думали, что до лета в целом не дотянем. Все были выжаты на максимум, но сейчас всё было позади, экзамены сданы, долги, безусловно, имелись и их надо было закрыть, но несмотря на это половина заключительного месяца будет простецкой, зачем, она, вообще, нам нужна, всё равно ничего не делаем, разве что итоги подводим, благо, не они нас. Сегодня в расписании четыре пары, вернее, у меня, Хинаты и Нишинои, конечно, три, но даже их мне было максимально тяжело отсидеть. На генетике пришлось сидеть одному, все решали какую-то самостоятельную, а я, не понимающий, как её сделать, ведь не готовился, тихо скатывал с телефона. Интернет в этом кабинете едва ли грузил, отчего я терял терпение и уже думал забить на всё хуй и пролежать остаток пары, ничем не грузясь, но, вдруг нашёл последний выход — впереди меня сидел Ямагучи, у которого я незаметно сумел позаимствовать ответы за какие-то пару минут. Обрадовавшись, я даже чуть не поблагодарил его, хотя не был уверен, что он видел, что я у него списывал. К слову, по тому, как я тут шевелился, в попытке найти лучший угол для наблюдения, уже можно было всё понять. Как только я, успешно сделавший все задания, беспечно и с практически чистой совестью лёг на парту, препод попросить собрать все листочки. По привычной схеме я протянул свой листок сидящему впереди Ямагучи, который уже передавал свой, видимо забыв о том, что не сидит на самой последней парте. Мне пришлось невесомо постучать по его плечу пальцем, напоминая о своём присутствии, отчего парень резко вздрогнул, из-за чего от неожиданности дёрнулся и я, и, отодвинувшись на другой конец парты, даже не обернувшись, забрал мой листок. Я фыркнул, уже не удивляясь этой типичной ситуации. Сердце продолжало оглушительно грохотать в пределах грудной клетки, хотя мой испуг от резкого Тадаши уже закончился. «Лучше бы он сзади меня сел. Только глаза мозолит», — думал я, рассматривая его выступающие шейные позвонки. Мрачно оглядев вьющиеся, местами запутанные темно-русые локоны этого парня, что отливались на солнечных бликах янтарным рыжим, и из-за своей отросшей длины, наверное, часто раздражали и щекотали его шею, я потянулся к телефону. Интернет заработал очень невовремя, именно тогда, когда я в нём особо и не нуждался. Раздосадованный данным открытием, я первым делом заглянул в беседу ребят, что уже настрочили множество сообщений. Нишиноя: «куроо там жтвой ещё нет?» Куроо: «Смотря чего ты хотел» Нишиноя: «поболтать?.. » Куроо: «Ногами поболтай» Хина: "Я один не знал, что наш Тсукки носит очки-обманки?" *Изображение* Асс: «Я знаю.» Кагей: «Не» Нишиноя: «тперь знаю» Куроо: «Знал» «Почему Ямагучи с каждым вашим фото выглядит все милее?» Хина: «Фу, перестань» «Мы вообще его не заметили» «Что он сзади сидит» Кагеяма: «Ахаххаэа» «Мы и Тсукишиму не заметили, так беспалевно списывает» Нишиноя: «АХААХАЭАЭАЭА» Только сейчас действительно заинтересовавшись я решил загрузить фотографию. Первый план, заполненный самодовольным Хинатой в моих очках и смеющимся в кулак Кагеямой меня волновал явно меньше, чем второй, на котором Ямагучи, словно бы специально подвинул листок со своими ответами в мою сторону. Ну, лист явно лежал гораздо левее его обладателя. Поразмышляв ещё немного над этой странным стоп-кадром, запечатлевшим такой неоднозначный момент, я пришёл к выводу о том, что мне всего лишь показалось. Кагеяма: «Идём сегодня гулять С подругой познакомлю» Я посмотрел на время, понял, что до конца пары ещё три минуты и убрал телефон в карман. С подругой, значит, Хината будет беситься. Его всегда особо выводило то, что Кагеяма, слишком общительный и разговорчивый, вечно окружён какими-то левыми девушками, в то время как недоверчивый Хината держал рядом с собой только несколько проверенных людей, с которыми и рыгнуть не стыдно было и поблевать, когда приспичит. Шое всегда считал подобное высшей точкой доверия, не желая привлекать в свою жизнь никого нового. Лично мне нового хотелось, возможно, но всё по итогу разочаровывало или просто шло не ко мне, а в том чтобы добиваться людей я уже не видел смысла, в моём понимании это лишняя трата нервов и сил. Я глянул на объект своих раздумий, рыжая макушка которого ярко выделялась на фоне всеобщей мрачности. Сразу понятно, что он уже расстроен. Но гулять пойдёт, надо же помучаться, то есть, убедиться в сотый раз, что Кагеяма достаточно верный и гей, чтобы не совершить тысячу и одну глупость наедине с этой девушкой. Да, вообще, логично ведь, что если бы он чего-то такого хотел, то именно уединился бы с ней, не позвал бы нас, черт побери, Хината, когда он уже вкурит в чем дело? Со звонком, три минуты до которого тянулись чертовы триста лет, я быстро подбежал к приятелям, чтобы выйти из учебного заведения вместе и так же вместе пойти в общагу, забежать по лестнице на ненавистный, но наш родной четвёртый этаж, переодеться и выйти гулять. Предварительно спросив всеобщего разрешения, я позвал ещё и Куроо, давно мы с ним не виделись. Было интересно, как он сейчас живёт. Я знаю лишь, что он один снимает квартиру, которая не очень ему нравится и заработал уже кучу долгов, которые будет отрабатывать остаток учебного года с Божьей, столь немилостивой к нам помощью. А ещё, он всё реже читает нашу общую беседу, чаще тупо пролистывая в самый конец. Это мне не нравилось, но являлось его правом, что уж поделать, может, дел у него много или ещё какого дерьма навалилось. С переездом в Токио во мне теплилась хрупкая надежда, что мы с Куроо не отдаляемся, а просто заняты, мне не хотелось, чтобы он очень сильно менялся, чтобы в его новой жизни не оставалось привычного места для меня. Это было бы нечестно по отношению к нашей связи, к нам обоим, не только ко мне. Возможно, у него полный упадок сил и настроения. Однако, я считаю, что учёба идёт ему на пользу, прибавляя ответственности за свои поступки. Прошлым летом он сделал многое: лишился девственности, впоследствии переебав многих в нашем городке, в котором слухи распространялись со скоростью света; ввязался в токсичные отношения с каким-то парнем из Токио, похожим на милое низкорослое создание кошачьих, я так и не понял, что там могло быть абьюзивного, кроме самого Куроо, который на тот момент ещё и бухал до пожелтения кожных покровов; в общем, настолько отбился с рук, что даже мне не хотелось с ним видеться на слишком трезвую голову. Помню, мы оскорбляли друг с другом наш родной городок и жизнь в нём, настолько нам не нравилась наша «Родина», что Куроо сказал: «Мне нравится здесь, если не трезветь». Эти слова буквально впечатались в моё подсознание, сейчас я думал, что было бы ужасно, если он живёт по такому принципу и в Токио, что как-то забавно нам тоже не очень понравился почти всем, за исключением большей свободы. — Куроо предложил к нему, — весело сообщил Кагеяма. — Ему выходить просто лень, вот мудак, — фыркнул Хината, который снова ел мороженное, ради которого мы простояли в огромной очереди. Я промолчал, ведь мне было обидно лишь за то, что Куроо написал Кагеяме лично, а не мне. Мы с ним давно не переписывались нормально, он лишь изредка кидал какие-то мемы, а я в ответ, но ничего особо серьёзного в наших переписках не наблюдалось с самого выпуска из школы. Идя позади всех, я отвлеченно листал ленту инстаграмма, просто чтобы убить время, заодно и свои невеселые мысли. — Кагеяма! — вдруг услышал я знакомый голос и чуть не споткнулся на широкой и абсолютно ровной глади тротуара. Подняв взгляд, так и замер с раскрытым ртом. К нам шла та самая девушка, что я видел вчера во дворе общежития на своей скамейке. Сейчас в ней не поменялось даже платье, которое в этот раз хотя бы было подходящим для тёплой погоды. Хотя нет, она снова перекрасилась, ведь затылочная часть её волос была тёмно-красной. Сначала я подумал, что не она является той самой подругой Кагеямы, которую мы ждём, но ожидаемо понял, что ошибся, по тому, как дружелюбно она познакомилась со всеми, более тепло улыбнувшись именно на мне, то есть, явно узнав. Её фамилия Мицуо, имя я прослушал. Мельком глянув на Шое, я заметил его деланно-весёлую улыбку. Если сейчас он будет нести грёбаный, якобы «смешной» бред, источая агрессивные нотки в голосе и фальшивом смехе, ручаюсь, что шагну под машину, не выдержав стыда. Удивив меня и, наверное, самого Хинату, девушка пристроилась по правую руку именно от меня, пока Кагеяма был в полной власти своего рыжего тирана. «Ура, победа», — прочел я на расцветающем довольной улыбкой лице за долю секунды ободрившегося Шое. Его настроение может поменяться ещё множество раз, особенно если в организм попадёт хоть капля алкоголя. Предполагаю, так и случится. Мы направились на квартиру Куроо, что услужливо нас пригласил, хотя, конечно, просто ленился выходить на улицу. Впрочем, зачастую тусить лучше в помещении, тем более, в чьём-то доме, чем на улице, это, конечно, неопровержимый факт. Я внимательно наблюдал за реакцией девушки, подумав о том, насколько комфортно она будет себя чувствовать в компании одних лишь парней, местами не самых воспитанных. Ей точно было нормально. Она казалась какой-то грустной с самого начала и, наверное, была лишь рада развеяться. Мне было интересно, как там у неё с той подругой, рассказала ли она о своих чувствах. Кажется, так оно и было, однако я не ощущал в ней основательно разбившегося сердца, что, вполне логично, она ведь говорила, мол, всегда знала, что её чувства не примут. Соответственно, ей больно, но могло быть и больнее, если бы она тешила себя пустыми надеждами. Бухло мы, разумеется, купили, а чем ещё нам заниматься всей нашей компанией. Конечно, мы решили не пить слишком много, завтра все-таки на учёбе штаны просиживать надо, а с похмелья мы там нехило так палимся: Хината икает минимум пять раз на дню, дохуя стрёмно на мой взгляд, но для Кагеямы это искренне смешно; сам Кагеяма шатается при ходьбе до конца дня; а я вечно задаюсь вопросом о том, что не пахнет ли от меня перегаром и весь день без устали дрыхну, ведь пьяными ночами лично я практически не сплю, хрен меня уложишь. Но в этот раз мы начали рано, ещё даже не вечерело, соответственно, всё будет с нами в порядке, хорошо, что ещё не забыли написать заявление вахтерше о том, что эту ночь в общежитии ночевать не будем, хотя, как всегда, не были уверены, ей ли его сдавать. — Жарко, — пожаловался Хината лишь тогда, когда мы скрылись от распаляющегося солнца, с каждым часом повышающим погодные градусы, в более прохладном подъезде, поднимаясь на второй этаж. — У меня стрелка не потекла? — спросила Мицуо, заглядывая мне в лицо. — Вроде нет. Кагеяма прыснул, чего девушка, судя по всему, ожидала, а потому насмешливо сощурила глаза и произнесла: — Чувак, угомони свой чёрный юмор. — Чёрный, — сообразил парень, — Как твои стрелки. Которые ты на меня переводишь. Хината хохотнул, а я слегка улыбнулся. По шкале годноты шутка займёт седьмое место, с учётом того, что Тобио я всегда прибавляю пару баллов. Мицуо, кажется, уже довольно хорошо адаптировалась и развеселилась, поняв, что вполне нормальная у нас компания, так же выступающая против какой-либо дискриминации женской части населения, небессмысленно обитающей на этой планете, хотя, Хината в этом слегка отстает по своей ревнивой собственнической натуре. У меня всегда с девками были равные отношения, я считал, что они отличаются от меня только телом и некоторыми ценностями, возможно, ранимость их была на каком-то ином уровне, неизвестном мне, но в целом, мы одинаковые, имеем похожие проблемы, чувствуем одно и то же, иронично можем не нравиться тем, кто нравится нам и, абсолютно наоборот, не замечать тех, кто в нас влюблён. Подытоживающие реалии, ничего нового и смертельного. «Что не убивает, делает сильнее»,— вот как любит говорить Куроо, что со своей дежурной улыбочкой открывает нам дверь. Так мы и распределились по квартире, позвав ещё пару человек, чтобы народу было побольше и, соответственно, стало бы веселее. Хотя, и с нашей не самой традиционной компанией никак невозможно заскучать, но Кагеяма запоздало додумался, что нужны ещё девушки, чтобы Мицуо было спокойнее. Кстати, о том, как он с ней познакомился, я так и не разузнал, зато своему ненаглядному Хинате он уже всё рассказывал со всеми имеющимися подробностями и возможными доказательствами, в то время как я торчал на кухне с пачкой обычных сигарет. Давно их не курил, мне даже не хотелось, можно сказать, только к электронным я возымел такую преданную привязанность. Мицуо быстро сообразила нам бутерброды, хотя себе взяла лишь пачку чипсов. Из алкогольного она пила только пиво, и, я отчего-то надеялся, что так оно и будет дальше, и на большее она не посягнет, дабы не натворить необдуманной херни, напившись в хлам. Какое-то время мы с ней сидели и молчали, равнодушно наблюдая на происходящим в гостинной, где Куроо ржал над Кагеямой, что безуспешно пытался найти в телевизоре нормальные песни, натыкаясь на какой-то кошмар, что ему особенно не нравился, а Хината с недовольным лицом слушал свои собственную музыку в наушниках, видимо, его вкусу никто не доверился. — Я всё ей рассказала прямо вчера, — вдруг заговорила Мицуо, как всегда максимально неожиданно. — Поэтому так быстро ушла, хотела сделать всё сразу. Впервые ощутила такую уверенность, кстати, спасибо тебе. Благодаря мне она потерпела крах, так получается? Я почувствовал себя виноватым и обманутым одновременно, все-таки каких-то прямых указаний к действию я ей не давал. — Сильно расстроена? – всё же участливо спросил я. — Так себе. Я в стадии отчаяния, но это привычное положение. Ты заболел что ли? Голос будто изменился. — Немного. — Позаботься о своём здоровье, — усмехнувшись, произнесла девушка, — за тебя этого никто не будет делать. — Действительно, — кивнул я и мы оба прыснули, кажется, как-то чересчур печально. Видимо, о себе заботиться мы одинаково не умеем. Всё ещё смеясь, Мицуо вдруг легла на мои колени, так непринуждённо, словно мы с ней тысячу лет дружим. Хотя, на самом деле, она просто сама по себе знала, что ничего в моём сердце не всколыхнется, и под штанами будет спокойно, ведь к ней я ровным счётом ничего не чувствую, и для нас это только хорошо. На этой основе мы могли бы вместе построить крепкую дружбу, но смогли лишь предсказуемо всё похерить. — Я пыталась пересмотреть свои приоритеты и пришла, наверное, не к самому адекватному решению, зато вполне логичному. — К какому? — не подозревая об опасности, спросил я. — Нужно лишиться девственности. Все мои подруги уже при парнях. Отношений мне не хочется. Это так, просто, чтобы уже не чувствовать себя такой обделенной. Ты тоже девственник? Тут я конкретно тормознул, подавившись пивом и вместо того, чтобы опьянеть ещё больше, мгновенно протрезвел. — А что? — осторожно спросил я, ибо в душе не ебал, что говорить и делать в такой ситуации. Мицуо посмотрела на меня так, будто я не знаю каких-то очевидных вещей. — Разве ты не чувствуешь себя каким-то обделенным, когда дружишь с теми, кто уже давно лишился? Не переживаешь о том, что они о тебе подумают? Страх унижения не подкрадывается к тебе? Что она несёт? Логичные, пожалуй, вещи. Да, я проходил всё это. У моих друзей уже были отношения, кто-то в них до сих пор состоял, и я, отчего-то совравший однажды о том, что тоже уже ебался, всё равно ощущал себя неполноценным. Один Куроо, кажется, догадался о моей лжи, но ничего не сказал. Меня искренне не интересовали отношения. Именно я первый понял, что Кагеяма и Хината на самом деле что-то чувствуют друг к другу; только я утешал Куроо, когда он страдал из-за своего парня, хотя, не понимал его боли, ведь сам в таких отношениях ни разу не состоял; только я нервничал, когда друзья говорили о сексе и боялся раскрыть свою ориентацию, о которой и сам будто бы не был в курсе. Я на полном серьёзе и не любил-то ни разу, только влюблялся разок. Как я могу понять, кто мне нужен? Не могу же я сказать себе, и, тем более, приятелям, что моя ориентация — примерно Ямагучи Тадаши, не левее, не ближе, не проще. — Может, вместе это сделаем? — вновь обескуражила меня Мицуо, продолжая лежать на моих коленях, заставляя переживать какие-то смешанные эмоции, словно я — ничего не понимающая акула, попавшая в сети, придуманные тупым человечеством. Стереотипы о девственности и о том, когда можно, а когда запрещено и стыдно её лишаться — тоже созданы людьми, с которыми я не согласен. Моя точка зрения не заключается в том, что заниматься любовью можно в определённом возрасте, жениться лишь тогда, когда у вас будет всё, заводить ребёнка, если тебе, вообще, этого не хочется. Каждый сам знает, как и когда ему надо и надо ли, вообще, а если ошибётся, то сам и будет разгребать, всё-таки, будущее невозможно построить без единой оплошности. — Нет, не думаю, что это верное решение. Ты сейчас просто слишком отчаялась... — И что? Почему нет? — моя собеседница резко села, сильно оперившись на моё колено рукой. — Если не ты, то кто-то другой. Но ты для меня лучший. — Эгоистично. — Нет, я ведь тоже для тебя максимально удобный вариант. Нам друг на друга плевать, потом разойдёмся. Или ты из тех, кто придаёт первому разу слишком много значения? Я чуть не задохнулся от возмущения. — Че? Нет, блять. Ты, вообще, себя слышишь? Пиздуй домой, сделай уроки и подумай над своим поведением. Считаю, что сказал всё по факту. Даже если сделал ей больно. Пусть лучше поплачет в подушку, переживая дерьмовый период своей жизни в одиночестве, вместо того, чтобы совершить очередную ошибку, о которой она будет жалеть. Хотя, вдруг представив всё это, я понял, что в принципе не жалел бы ни о чем. Мне похуй на то, с кем мой первый раз произойдёт, где и каким образом. Всё равно у меня никого нет такого, с кем я бы действительно хотел в первый раз заняться сексом и запомнить на всю жизнь. Такое вряд ли забудешь, но ничего особенно значительного я в этом не вижу. Мицуо явно хотела сказать что-то в ответ, разозлившись моей резкости, как вдруг на кухню кто-то зашёл, причём на этот раз кто-то неизвестный мне. Я мрачно оглядел двух новых девушек. Вот с ними пусть эта бедолага и общается, может, поддержат приличия ради незнакомую алкашку или даже общий язык найдут, хотя, судя по их пустой горделивости, что с первого взгляда на них так и просвечивалась, вряд ли. Обе они были значительно выше Мицуо и очень сильно отличались от неё на внешний вид. От их макияжа, укладки и явно дорогой одежды, более дорогой, как мне подсказало какое-то внутреннее чутье, веяло громаднейшей самоуверенностью и даже каким-то лицемерием. Да, я сужу людей по первому впечатлению, ведь чаще всего, оно не обманывает и что с того? Похуй уже, я опекун что ли для этой дурной, с которой общаюсь-то во второй раз в жизни? Взбешенно подумав об этом, я уже собрался встать и ретироваться куда угодно, только бы подальше от этой кухни, как вдруг рука Мицуо остановила меня, неожиданно и ощутимо вцепившись в моё запястье своими ногтями. Я посмотрел на неё, охуев от этой наглости, но вдруг ничего не сказал. Она выглядела настолько испуганной и расстроенной, будто больше меня хотела сбежать отсюда. — Мицуо? — вдруг заговорила одна из новоприбывших, та, что была с самыми длинными волосами. Впервые вижу вживую, чтоб у девушки волосы были ниже задницы. Эти волосы меня смутили словно бы больше, чем имя, вырвавшееся из явно накаченных губ этой особы, поэтому я молча втыкал, не понимая своей миссии, пытаясь прочесть характер этих девушек, чтобы понять, с чем, собственно, имею дело. Вторая тут же подхватила её. Вот эта уже была более спокойной на внешний вид, как бы, натуральной. Не имею ничего против «сделанности», но не когда она идёт вкупе с такой надменностью, будто обладательница этих губ на другой планете живёт, а на землю спускается лишь для того, чтобы самоутвердиться за счёт землян. — Почему ты в такой большой компании парней тусишь? Надо же, не ожидала от тебя... — вдруг произнесла вторая. — Я... Я не одна, вообще-то! — нервно выпалила Мицуо, и, энергично похлопав меня по плечу, прибавила, как мне показалось, совершенно лишнее: — Это мой парень. Его зовут Тсукишима. Тсукки, познакомься, это мои подруги... Я чуть не ругнулся вслух, совсем уже не успевая за развитием событий с моим непосредственным принудительным участием. Надо сказать что-то нормальное, полагаю, это мой долг перед Мицуо. Должна будет, кстати, мы ведь не друзья, как она сказала, так что безвозмездно друг друга не можем выручить. — Будем знакомы, жаль, так недолго, ибо нам… Пора уже, — легонько улыбнулся я, будто тоже словил эту странную надменность. Видимо, это просто заразно. Как всё это не подцепила Мицуо, что ежедневно с ними общается? Зачем ей, вообще, такие подруги, ограничивающие её в собственной индивидуальности? — Ого... — явно приятно удивилась вторая, отчего я даже как-то увереннее стал себя чувствовать. Уродом не уродился, впервые готов поблагодарить за это родителей, в такой неожиданной ситуации внешность сыграла мне на руку. — А вы похожи, — уже как-то совсем по-другому улыбнулась длинноволосая. — Такие неформальные... Но Тсукки всё равно этот стиль больше идёт, если честно. Мы с Мицуо одновременно переглянулись, словно виделись впервые и являлись зеркалами друг для друга. «И чем похожи?» — читалось на наших лицах. Ну, есть у меня пирсинг, как и у неё, кстати, на левом ухе. Эти девушки видимо решили, что он у нас парный. И что мне тут больше идёт? Где я такой уж прям неформал? Потрёпанной футболкой какой-то группы, что и сам не слушаю, выделяюсь что ли? И курткой, что по удачной случайности, вполне сочетается с другой одеждой. Как у них всё сложно. Мицуо фальшиво посмеялась, а я машинально растянул губы в улыбке, считая секунды до того, когда уже этот цирк закончится и мы смоемся куда-нибудь далеко и надолго. — Ладно, мы пойдём, — мы с Мицуо одновременно встали и, как мне показалось, совсем по-дурацки и смешно держась за руки, вышли из кухни. Словно бы на прощание, я успел уловить резкий аромат духов, когда обходил закадычных подружек Мицуо, что мне не очень понравился. У меня было одно желание —спрятаться на балконе и там всё переварить, спокойно допивая своё пиво, что я до сих пор преданно держал в руке, но моя "девушка" упрямо потянула меня в противоположном направлении, прямо к выходу из квартиры, от чего я тоже не отказался. Как только дверь за нами захлопнулась, Мицуо резко села на пол и вдруг задрожала. Я подумал, что-то она плачет, ведь вполне ожидал этого, и растеряно присел рядом, сходя с ума уже от этого дня и этой дурочки, как вдруг понял, что она всего лишь ржёт. — Ибо! Ну кто говорит сейчас "ибо"?! — громко хохотала она, качая головой. — Я говорю, и че? — я хотел уже даже обидеться за ситуацию, в которую меня втянули, но мне тоже стало смешно. — Что это было, блять? У тебя отстойные подруги. — Внатуре. Треш... Едва мы отсмеялись, как я задал очередной вопрос, на который уже точно хотел бы знать ответ: — И что теперь будем делать? Девушка посмотрела в потолок, щурясь из-за яркой жёлтой лампочки, освещающий темно-зелёные стены, что были исписаны и изрисованы какой-то хуйней со смыслом и без, и втянула в легкие побольше воздуха. Я залип на её ресницы, длинные и опущенные вниз, типичной «печальной» формы, прямо как у Ямагучи. Почему-то на меня накатила грусть. — Пошли ко мне? Там добухаем, — минуту спустя предложила девушка. Я уже не видел смысла отказываться. Поебать уже. Даже если поебемся. До её дома мы добирались довольно долго и неторопливо, нетрезво минуя прохожих и бесконечно смеясь, без устали комментируя случившееся с нами в квартире Куроо. Мицуо жила одна в довольно таки просторной квартире. Мне нравилось, как минимализм этих белых стен перекрывался самыми различными плакатами и наклейками, книгами и музыкальными дисками, эта захламленность не вызывала у меня отторжения, лишь уют. Когда девушка сказала, что надо ещё немного бухнуть, чтобы не нервничать, я понял, что мы всё-таки это сделаем и обратного пути у меня нет. Нет, он, конечно, есть, но зачем он мне и нам вместе? Нам обоюдно без разницы, пожалеем ли об этом — узнаем завтра, как говорится, не попробуешь, не узнаешь. В итоге мы, итак слишком пьяные для этого дела, сделали пару глотков из горла бутылки холодного и до черта крепкого сухого вина. В моей голове промелькнула удивлённая мысль о том, что неужели такое вино Мицуо нравится, но по ее недовольно скривившимся губам, я догадался, что это её первая попытка. Я вспомнил, как пробовал такое же вино в конце выпускного класса, когда оно максимально перегрелось на солнце, и, как мы с Куроо, украв его и отдалившись от одноклассников, отковыривали пробку ключами и вилкой, впоследствии выпив всё чуть ли не с осколками. И, вот, наступило то самое неловкое молчание. Может, у других такого и не было, но мы ведь отдельный случай, как нормальным людям нам не хочется, может, просто не получается даже. Мы уже не дети, но пока и не взрослые, однако уже не видим для себя лучшего, убеждены лишь в том, что лучшего для себя не заслуживаем и не знаем, в чем причина. Как только я усомнился, а встанет ли у меня, вообще, все-таки к Мицуо я реально ничего не чувствовал в сексуальном плане, она вдруг встала на носочки, и сгребла меня в охапку, чтобы дотянуться до моего лица и поцеловать. Нам обоим было смешно от всего одновременно: и от разницы в нашем росте, и от этой странной ситуации, и от того, как мы шатаемся и криво целуемся, едва ли попадая в губы, будто стоим сейчас на каком-то «титанике», что скоро нас потопит без повода. И ни за что. Незачем. Серьёзно, зачем мы это делаем? Может, протрезветь сначала? Это же просто глупое стечение обстоятельств, у нас даже плана нет, хотя бы самого сомнительного. — На кровать, — скомандовала Мицуо, а я подхватил её на руки, уверенно двинувшись куда-то, хоть и не знал, куда именно мне следует идти, но она подсказала, причём немного поздно, ведь я уже прошёл мимо нужной комнаты, быть может, не так уж случайно дойдя до выхода. Мы уже не смеялись. Это уже не было смешно. В кровати ли дело или нет, я уже не понимал. Может, на кухне можно было уже сделать это? А то сейчас какая-то атмосфера... Серьёзная, что ли. Я думал совершенно не о том, хотя, может, о правильном и думал. Если Мицуо девчонка, то не уделяет ли первому разу слишком много смысла, хоть и сама меня в этом обвиняла, как в каком-то постыдном преступлении? Что мне делать? Тут я понял, что мне тупо морально не хочется заниматься сексом, и моя нижняя часть тела полностью согласна с тем, что в голове. — Просто представь, что я — это он, — подсказала девушка, пообещав не раздеваться, хотя мне реально уже было бесконечно всё равно. Он..? Как я могу это... Прогоняя все мои лишние мысли, Мицуо затянула меня в очередной «страстный» поцелуй. Кажется, и она этой страсти, вообще, не чувствует. И целуемся мы хоть и старательно, но всё равно как-то сухо. Наш поцелуй даже хуже чем терпкое вино, перегревшееся на солнце. Что-то совсем не то. Мы будто торопимся, чтобы быстрее это всё закончить, не веря в то, что способны получить обоюдное удовольствие, будто мы действительно на корабле, конечной остановкой которого является самое дно, и боимся умереть девственниками, посчитав, что это тоже своеобразный грех, будто верим в Бога. Мне хочется взять перекур. Я упрямо напряг сознание, представляя, что подо мной реально Ямагучи. И мне стало стыдно, к щекам только сейчас прильнула кровь. Но я уже не мог отпустить эту воображаемую картинку, пусть для этого мне всего лишь требовалось открыть глаза. Веснушки. Я рисовал веснушки и, случайно вспомнив, что подо мной девушка, сначала на ней. Она часто задышала, видимо, тоже представила "её". В это время я настолько отдался власти своих фантазий, что даже решил, что Тадаши дышал бы также, и также бы постанывал — застенчиво и сдержанно. Вряд ли, конечно, он начал бы настойчиво лапать моё пробуждающееся место, нетерпеливо растегивая ширинку, но детали вполне можно опустить. Или совсем разогнаться за пределы «объективной» реальности, и слепить из этого парня человека с совсем другим характером. Хотя, кажется, так мне не нравилось, ведь было совсем уж непривычно. Всё было так правдиво, что я действительно всеми фибрами своего внутреннего и внешнего «я» ощутил, что это «мой первый секс». Что он буквально подо мной, в реальном запущенном процессе. В груди что-то ласково расплывалось, наверное, приятно волнующееся сердце, в душе грохотали счастливые салюты, дыхание сбивалось, когда мои обветренные губы касались хрупкой и бархатной мягкой кожи. Я даже немного боялся, что пораню её, поцарапаю своими губами, веснушчатое пространство, похожее на зведное небо, вполне могло окраситься кровью, но я, всё же контролирующий процесс и немного самого себя, позволил этой коже лишь покрыться бордовым из-за одного единственного засоса. Хаос веснушек уже не требовал особой сосредоточенности, всё появлялось легко и само собой, всюду, даже там, где мои руки не блуждали. Я наткнулся губами на выступающие рёбра, и, словно споткнувшись, остался на этих сантиметрах тела на какое-то время, прикусывая их так, будто пытался обглодать кость. В сознании мелькнуло воспоминание об острых выпирающих костяшках на его шее, и мне захотелось коснуться и их. Когда я перешёл на выпирающие ключицы, представляя устланный веснушками млечный путь чужого хрупкого тела, то вдруг услышал то, что швырнуло меня в реальность полностью и без обратного возврата. — Выключи свой телефон, что им надо? В тот же миг я открыл глаза, растерянно наблюдая, как распадается картинка, что уже буквально жила своей жизнью в моей голове. Наши глаза столкнулись, в эту секунду я с горечью и ужасом осознал, что глаза и ресницы Тадаши по правде ни на чьи не похожи, и стыд накатил на нас с Мицуо неимоверной силой, из-за чего мы неловко и одновременно отвели наши взгляды в разные стороны. Телефон громко вибрировал на полу, я совсем не помнил, когда его обронил. Я обратил на него всё своё внимание, будто бы спасаясь, может, даже, трусливо прячась, и принял звонок, даже не посмотрев, от кого он был. — Кагеяма... Он не с тобой? — моим, нет, нашим общим спасителем оказался никто иной, как Хината. — Чего? А, нет... — Блять, значит, с ней. — С кем? — Так и знал... Ты мне нужен сейчас. — В смысле? Что-то случилось? — Я не поним... Да. Просто приезжай. — А где остальные? Куроо не может тебе помощь? Нет, я, конечно, приеду. — Где ты, блин, когда так нужен? Почему вы всегда так? Почему так всегда... Скину тебе адрес... Только сейчас, когда Шое отключился, я заметил как странно дрожал его голос и насколько долгую паузу он брал для того, чтобы ответить мне. Совсем перепил что ли... Или ещё чего похуже? Что у них там снова стряслось? Я неловко обернулся к Мицуо, что, поправляя лямку лифчика, уже сидела на кровати, так, будто ничем мы на ней не занимались, и всё мне просто привиделось. — Иди, — кивнула она, протянув мне кофту и пряча свои глаза за волосами. — Извини, — я решил, что очень важно сказать это сейчас. И просто понадеялся, что эта девушка не будет больше делать таких ебанутых глупостей. Я не был уверен, что мы с ней ещё встретимся. С некоторым сожалением похоронил надежду на то, что мы могли бы ещё общаться. Извиниться стоило, чтобы вовремя поставить хоть какой-то знак препинания. — И ты меня.