Дно Антарктиды

Pov Тсукишима Я не помнил, как спустился в этот овраг, но точно никогда не забуду, как мне было страшно. Как я сел или упал коленями на склизкую на траву, я помнил смутно. Долго не мог понять всё ли в порядке, дотошно выискивая взглядом какие-то повреждения на открытых участках тела Ямагучи, даже ругаясь на него, хоть он и упал по моей вине. Он придерживал себя за расцарапанный локоть и смотрел на меня с непонятным выражением лица, которое я не мог правильно расценить. Отчего-то начав задыхаться, я тоже лёг на траву, совсем игнорируя дождь. Моя ли это вина? Почему я всегда так виноват? Зачем я ему признался? Чего добивался? Этого не стоило делать. Так говорить и думать об этих чувствах. Я только раззадоривал их, допуская в свои будни. Нужно было усерднее прикидываться, что их нет, быть может, они бы и подохли уже, наконец. Я знаю, этого нельзя было делать. Этого нельзя было чувствовать. Но я не могу и дальше отрицать эту часть себя. Я устал его любить. Другие не прячутся от самих себя, но я считал что мне суждено поступить именно так. Чёртов ливень хлестал нас по щекам, в разы превышая мою панику. Внутри меня будто трескались стекла, разбивались льды, грохотала пропасть, словно какой-то ледяной остров, пустая великая империя, правящая ничем, трупы превратившиеся в безобразные осколки льда — все разрушалось во мне очень долго и мучительно, падало в никуда, не давая мне и секунды передышки. В ушах стоял звон, а кислород постепенно иссякал. Это я всё разрушил. Критическая точка. Конечная стадия замерзания. Я задыхался от холода обезумевшего дождя и от осознания того, что паника и боль во мне больше не горели сокрушительным пламенем. Всё было холодным. Мне было страшно так вдруг взять и умереть. Я без труда узнал это ощущение, оно уже случалось со мной. Нужно просто дышать ровнее. Просто дышать, знаю ведь, что это закончится. Но факты шли врозь с моим самоощущением, потому я не мог всецело них поверить. Я терял рассудок, обращая себя в ноль, а нераскрытые мной эмоции в бессмертные единицы, так, будто хотел чтобы после меня остались хотя бы они и так же бродили неприкаянными. Невыносимые страхи радостно резали мою плоть по пунктиру, оставляя нетронутыми площади пустоты и воспоминания. Казалось, ещё немного и я был бы погребён навечно под слоями непонятых мной эмоций, с которыми я не желал сталкиваться лицом к лицу. Мысли рассыпались в беспорядке. Я не мог их сконструировать, не мог придать им определённую форму, не мог произнести вслух. Они просто перескакивали с одной на другую с бешеной скоростью и в ошеломляющем количестве. В который раз за прожитую жизнь я ловил себя на мысли о том, что слишком сильно боюсь сойти с ума и только сейчас решил спросить себя «почему?», прекрасно зная, что не найду ответа. Прекрасно зная, что он на поверхности. Что мне просто нужно знать себя прошлого, после чего двинуться дальше, не откидывая себя назад мёртвым грузом, дышать полной грудью в моём настоящем и не перекрывать кислород будущему. Сейчас во мне безобразным комом крутилось множество эмоций, и сам страх появился не только из-за тревоги— в этом были также замешаны обида, гнев, ненависть и печаль. Я терял понятие времени, и послушно ждал, когда уже всё разрушится и наступит могильная тишина под стать ситуации, когда эта жизнь, полная кошмаров, меня отпустит. Как человеческое сознание способно вынести такую волну ужаса за считанные секунды? Может, всё и вправду закончится вот так? — Тсукки? Тсукишима! Всё нормально, — громко говорил Ямагучи, но, видимо, из-за дождя мне заложило уши. Да, точно, вода в них попала. Какой же странный дождь. Меня будто розгами по щекам хлещут, но я это плохо чувствую, моё тело воспринимает прикосновения ливня иглами, которые в меня впиваются, а сердце грохочет, рискуя замолчать навсегда. Каждый воспроизводящий стук нашего сердца наиболее близок к последнему, а моё собственное словно пытается за раз наверстать все упущенное на покой время. Ощущаю себя безвольным мясом, которое своими острыми клыками кромсает голодная собака в закрытой клетке. Да мы все — ничто иное, как примитивное мясо, что до определённой поры находится в стадии самодвижения, но потом теряет срок годности, гниёт и однажды будет покоиться с болью, никак не с миром. Ямагучи же тоже тяжело, может, он руку потянул? Надо спрятать его от этого дурацкого неба. Однако, ледяной материк во мне ещё не распался до основания, поэтому я и не мог сдвинуться с места, будто боялся попасть под обломки и часто-часто дышал, в попытке не забывать, что мне ещё рано умирать, молясь о спасении кому-то, уверяя его, что у меня ещё есть ответственность, которую я не могу бросить, со мной рядом Ямагучи, но как же тяжело это было. Сейчас я не могу не бояться, но всё ещё могу бороться. Нужно отвлечь внимание на что-то, даже если уже и поздно. — Тсукки, ты в порядке. Очередные слова я воспринял за вопрос и утвердительно угукнул, хотя сам себя не услышал. Ухватился за существование Ямагучи, сконцентрировался лишь на нём всем своим ментальным естеством. Надо что-то сделать, я, вообще-то, не один. — Ямагучи, что... Что у т-тебя болит? — Говорю же: руку поцарапал и всё. Не переживай... — Уверен? Не делай резких движений. — Я уверен. — Но… Кровь. — Что? Только кровь вытекала из довольно глубокой раны на коже щеки, как её мгновенно смывало дождём. Поэтому я и не сразу увидел, что не так. Шрам точно останется. Теперь дождь заботливо маскировал и мои выступающие слезы, потопив излишнюю искренность своей мощью. Возможно, и не слезы это, а дождевой воды в глазах набралось. Я не плачу, мне не больно, мне не страшно, не плохо, возьми себя в руки, соберись. Всё это блажь, напрасное разрешение себе быть жалким, этого не должно быть. В глаза Ямагучи тоже забиралась вода, сначала он часто и смешно моргал, а потом просто привык и смотрел на меня странным взглядом. В этот момент его глаза казались мне абсолютно черными, словно зрачки заполнили всё глазное яблоко. Меня ностальгически укутало воспоминанием о том, как преподаватель по анатомии спрашивал у нас сколько весит зрачок, и один лишь Ямагучи понял эту так называемую "шутку", ответив, что зрачок невозможно взвесить отдельно. А сейчас мне казалось, что можно измерить даже выражение в его глазах, эти эмоции, мечущиеся в нем, казались чем-то неимоверно тяжёлым. Я будто слышал, как в его голове проносится множество вариаций того, как поступить со мной в нынешней ситуации. Ливень словно пытался смыть с его лица и веснушки, но я был спокоен хотя бы в этом, знал ведь, что это невозможно. — Холодно... Ямагучи высказал мои мысли прежде, чем я сам успел их сконструировать. Его слова я услышал довольно хорошо, продолжая выдерживать нужные интервалы между вдохом и выдохом. — Прости, — совсем охрипшим голосом сказал я. Какой же я бесполезный. Не могу ничего придумать. Я больше не знаю, что нам делать. Я больше не смогу ничего сообразить. У меня ничего не получится. — Не ты виноват, что холодно, — вдруг произнёс Ямагучи и даже ливень словно бы стих, уловив толику смысла в его словах, позволяя услышать, что будет дальше, — не ты виноват, что я упал. И в том, что случилось... с Ойкавой и твоим братом ты тоже не виноват. — Если так подумать… — Ты думаешь настолько глубоко, что это переходит все рамки возможности твоей вины. Ты уже не видишь где придумал свою причастность, а где ты конструктивно провинился. Не бойся. Постарайся успокоиться. Подумай, как я могу тебе помочь? Я нахмурился, не особо поняв сказанное. Как упокоиться?Подумаешь трясёт меня немного и дышу чуть отрывисто, будто дождь и в мои лёгкие проник. Мне становится лучше, ведь так? Я осознал, что рыдаю в голос лишь тогда, когда рука Ямагучи коснулась моей щеки и схватился за неё, своей отчего-то онемевшей рукой, как за спасительную деревяшку в ледяном океане, в котором мы, к слову, абсолютно мокрые, мертвецки холодные и откровенно заебавшиеся будто уже и тонули, будто уже дошли до его дна, эмоционального предела. Ждёт ли нас, кстати, завтра? Мы на него, например, очень надеемся. Не важно каким оно будет. Пусть просто случится. Но будущее нам неизвестно, поэтому нам здесь, в настоящем, по правилам лишь кричать, да корчиться, ожидая своей участи. Я привстал на локте, воткнувшись им прямо в какую-то сломанную ветку дерева, допустил, что это в наказание за мой очередной поступок, и коснулся своими губами губ напротив, так плотно к ним примыкая, будто выискивая необходимое тепло. Кажется, Ямагучи вздрогнул, но не сильно удивился моим действиям, его ледяная рука, словно кость мертвеца загробного мира, всё ещё лежала на моей щеке, напоминая, что я здесь, и это именно я, и что мы вместе вполне готовы окунуться во власть ощущений в доступной нам обоим реальности. Мне хотелось посмертно остаться на его губах, которые, несмотря на цвет замёрзшей сирени, могли согреть, восполнить утраченное тепло живого человеческого тела, создать его, доказать, что мы ещё живые, более менее здоровые, а у меня уставала челюсть, отнимались губы и кружилась голова от того, как всё это происходило. В какой-то момент я приоткрыл глаза и, сконцентрировавшись на мокрых дрожащих ресницах Ямагучи, случайно наткнулся на его томный взгляд. Меня охватил жар и я даже испугался. Подумал о том, что это та самая фаза замерзания, когда от холода тебе становится жарко, языки ледяного пламени обволакивают тебя всего, а ты желаешь лишь одного— послушно сгореть под властью вечной для тебя мерзлоты. Я не мог до конца поверить, что всё по-настоящему. Но мы действительно сливались в поцелуе, сблизившись до последнего атома, необратимо рассеяв энергию вокруг нас по причине бесполезности, ведь теперь её создавали мы сами, научившись энергетически притягивать друг друга. Мы целовались взахлёб, жадно и одичало, не очень умело, хотя, существуют ли здесь обязательные условия, может, даже не вовремя озабоченно, но не ощущали стыда. Мы целовались, как в последний раз, будто кто-то нам посоветовал делать это именно так, предупредил, что не только завтрашний день может не наступить, но и даже следующая секунда. Мы можем умереть, я уже представил, как рай, осудив нас, заберёт терновый венок на двоих и закроет перед нами калитку. Мы примем это, ведь это всё, что нам остаётся в любом итоге, а потом со спокойствием пульса покойников будем жаловаться владыке ада о том, что Богу просто приятно нас убивать. Мы будем учиться и ошибаться, делить и умножать горе и радость, даже после смерти ничто нас не остановит, даже кипящие котлы ада испугаются этого мертвого жара. Мы можем продолжать умирать. Либо мы можем целоваться, прежде чем умереть. В глубине подсознания я удивлялся тому, что Тадаши меня не оттолкнул, но я и не пытался понять причину. Вдруг бы она меня огорчила? Ожидаемой катастрофы не случилось извне, она оказалась ложной тревогой, а во мне просто прекратилась. Но это было не так, как обычно. Сейчас на выжженной пустоши души, пережившей очередной разрушительный приступ, грохотали яркие фейерверки. Салюты, которым вовсе не мешал дождь. Постепенно придя в себя, я сказал Ямагучи, что нужно скорее идти домой. Его красные щеки вызывали беспокойство, наверное, я тоже так выглядел. В ответ он лишь кивнул, а потом, чуть ли не заикаясь, убедил и меня зайти к нему домой, так как тот был ближе всего. Его чуть поздно появившееся смущение передалось и мне, поэтому я был даже рад, что добирались до сухости и тепла мы так быстро, что даже не разговаривали. Попали в дом мы через окно веранды, ведь свои ключи Ямагучи оставил внутри, и дома сейчас не было никого, кто мог бы нам открыть. Ямагучи, не теряя и секунды времени, пошёл в свою комнату за полотенцами. Я в это время стоял, как вкопанный, не зная куда деться от стремительно растущей между нами неловкости. Вернулся он не только с двумя полотенцами, но и сухой одеждой, в которую советовал мне переодеться. Протянув мне вещи и смотря в пол, Ямагучи предложил мне первым идти в душ. Я отказался, уверяя, что ему это нужнее. Тот, вероятно, хотел со мной поспорить дальше, я уже ожидал услышать требовательные нотки в его голосе, но какие-то секунды спустя он пробубнил себе под нос короткое «я быстро», и скрылся в ванной. Я успел расслабленно выдохнуть , ощущая себя чуть спокойнее в одиночестве, однако дверь в ванной внезапно открылась, и выглянувший Ямагучи напомнил, что я должен переодеться. «Словно действительно нянчится», — подумал было я, но на деле лишь кивнул, почесав затылок и, прямо как Ямагучи, пряча взгляд в луже воды, что набралась под моими ногами. Только когда в доме, помимо звуков ливня за окном, послышался включённый душ, я решил переодеться. К удаче, одежда Тадаши мне действительно подошла, повезло, что он носит свободные вещи. Найдя на кухне тряпку, я протер лужицы на полу. Ямагучи действительно вышел довольно скоро, но я уже успел согреться, потому с его позволения лишь повесил на сушилку мокрые вещи и не стал идти в душ. Тадаши молча дал мне плед и пошёл ставить чайник. Мы преодолевали смущение путём непринужденных разговоров, пока пили на кухне горячий и сладкий пакетированный кофе с печеньем — единственное, что имелось сейчас в доме. По тонкому слою пыли на всех видимых поверхностях Ямагучи без труда понял, что его отец еще не возвращался. Какое-то время мы молчали, каждый думая о своём. Я старался быстрее допить никак не остывающий кофе, чтобы пойти домой, не выдерживая натянутой обстановки, но не мог потребить что-то такой высокой температуры из-за поврежденного зуба. О чем думал Ямагучи мне не было известно. Однако, он сам и взял инициативу в свои руки. — Нам нужно поговорить, — не очень смело заговорил он, явно не зная, как начинать какие-то серьёзные разговоры на столь чувственную тематику. Я подавил нервный вдох, не готовясь ни к чему хорошему и плохо понимая как нужно реагировать. Истинные чувства, произнесённые вслух, словно стали гореть ещё ярче, болезненно искриться и ломать всё изнутри. Словно бы я с ними прощался, ведь видеться в последний раз почему-то особенно больно. Наверное потому что мы отрываем от себя что-то, к чему сильно привыкли, привязались. К сожалению, я знал, что не прощаюсь с этими чувствами, они не покинут меня, не так сразу. Они не померкнут и не исчезнут, ослабну только я, как самое слабое звено, которому пришлось всё это вынести. После всего пройденного мне кажется, что я не настолько слабый, каким привык себя считать, но, безусловно, очень глупый. Ямагучи, что когда-то убеждал меня в том, что мне не избежать силы, вроде бы начав разговор, просто замолчал. Наверное, просто хотел сделать ещё сильнее, ведь молчание — как своеобразный метод пытки или задача, решения которой не существует. Мне пришлось признаться себе и в том, что я не против отказа. Проще говоря, я боюсь отказа не так сильно, как отсутствия Тадаши в своей жизни, пусть его холодное присутствие тоже может быть болезненным. И, на самом деле, я не был бы счастлив видеть его счастливым с кем-то другим. Думаю, это нормально, каждому человеку присущи эгоизм и собственническое желание оставлять нужных нам людей подле себя. Ямагучи набрал в лёгкие побольше воздуха и, подобрав кажущиеся ему правильными слова, начал: — Тебе, наверное, не понравится то, что я скажу… Я ещё не знаю, люблю ли я тебя. Может, потому что я не сильно понимаю такое. Но, честно, ты не очень сильно меня удивил этими словами. Кажется, я догадывался. И я много думал... Я знаю лишь то, что хочу быть с тобой всегда... Можно... Ты можешь подождать, пока я не пойму, и быть рядом? Меня глубоко удивил тот факт, что Тадаши, вероятно, в самом деле долго об этом думал. Это не было похоже на отказ и не являлось уклонением от ответа. В его честности я не сомневался, поэтому верил, что всё, что он сказал — это переживаемые им чувства, достаточно долгое время испытываемые на прочность, может даже, претерпевающие изменения множество раз. Конечно, он не врал... Но где гарантия, что правильно понял свои чувства? Может, он просто видит во мне человека, к которому проникся симпатией, и хочет вести со мной крепкую дружбу? Этого не могло быть. В самом деле, такого просто не бывает. Я не исключаю, что не всегда хорошо понимаю людей, но ошибаться настолько? Здравая логика твердила мне, что Тадаши просто ко мне привык, как к другу, черт его знает, как он умудрился, но это явно не больше, чем некая форма странной привязанности. Как он может хотеть быть со мной всегда? Опять же, он не врал, но он мог ошибиться в чувствах. В каких случаях люди говорят, что хотят быть с нами всегда и проявляют попытки заботиться о нас? В случае Ямагучи это, пожалуй, должно было быть что-то в самом деле серьёзное. Я очень старался отбросить свои предубеждения и стереотипное мышление, где-то даже и логику, чтобы приблизиться к тому, что творится в душе Тадаши, но так и не смог разобрать его чувств. Возможно, потому что всё ещё не мог в них поверить. — А о том, что на остановке случилось, ты что думаешь? — озадаченно спросил я без тени смущения. Ямагучи же, наоборот, пристыжено отвел глаза, а его щеки снова порозовели. Было довольно удивительно видеть, как он так смущается, я не помнил его таким уязвимым и эмоциональным так длительно. Пожалуй, не знай я его продолжительное время, решил бы, что Ямагучи кажется вполне хладнокровным, а щеки его краснеют исключительно из-за повышающихся температуры или давления. — Как бы… Я не жалею... А ты? Я отрицательно покачал головой из стороны в сторону в ответ на неожиданный встречный вопрос. — Это значит..? — на этот раз внимательно наблюдая за мной, начал спрашивать Ямагучи. Я вспомнил о его просьбе и поспешил сказать уверенное: — Я подожду. Что мне оставалось? Почему бы не ухватиться за появившийся шанс. Я бы мог сказать ему твердое «нет» и начать новую жизнь, не вникая в факт того, что нас связывало одно преступное дело, однако, вновь послушав сердце и согласившись, я вовсе не пожалел. Может быть, это только пока. Да и легче мне на самом деле стало, пусть я и не особо понимал, какие отношения теперь у нас будут. Буду просто плыть по его течению. Не буду назойливым, давить на человека тоже не стоит... Я не ощущал себя так, будто наступаю на горло своим принципам, но что-то всё равно не давало мне покоя. И в голове у меня уже зрел план того, как нужно действовать дальше в наших всё ещё актуальных проблемах. Вернее, я просто начал потихоньку думать обо всём сразу, но не бесцельно коря себя, как прежде, а расставляя всё по полочкам. Глянув на часы, я с удивлением обнаружил, что наш разговор затянулся аж до девяти часов вечера. Пасмурное небо за окном с непрекращающимся ливнем темнело всё больше. Я посмотрел в окно ровно в ту секунду, когда пространство невдалеке озарила молния, словно вонзившееся в землю искрящееся кривое копьё. Ямагучи с неприязнью поежился, услышав последующий громкий раскат грома. Заметив, что я всецело обратил на него внимание, он вдруг предложил мне переночевать у него. Я подумал о том, как бы отреагировала мама на моё возвращение в такой час. Впрочем, это не так поздно. Как бы то ни было, я ведь с самого начала рассчитывал переночевать у Куроо, если задержусь у Ямагучи, значит, можно просто остаться у последнего. На самом деле, меня даже пугала предстоящая встреча с мамой, возможно, я просто нервничал. Меня спасало то, что я уже придумал тысячу оправданий и извинений за своё поведение. Тадаши предложил и одновременно разрешил мне спать с ним на кровати, приводя вполголоса и, кажется, больше себе, чем мне, аргументы в пользу того почему гостю не стоит спать на пыльном полу. Я всерьёз задумался о том, кто из нас более смущённый, в результате чего решил, что патологически стеснительный здесь, кажется, именно я. Либо рассудительный Ямагучи устал от смущения. И, как запасной вариант— у него уже выработался иммунитет на мои насмешки, и понятие его комфорта уже допускало факт моего существования непосредственно рядом. По сопению Тадаши я подумал о том, что он уже спит, но он вдруг завязал беседу сам: — Что мы будем делать с тем, что нас не ищут? Выходит, никто в самом деле не знает? В полумраке комнаты, слегка освещаемой лишь фонарный столбом за окном, я видел очертания лица Тадаши, что лежал на противоположном краю кровати. — Похоже на то... Но с этим нельзя просто жить дальше. Нужно что-то предпринять, так будет правильно. Я попробую доказать, что это самооборона. Разумеется, есть шанс, что мне все-таки дадут срок, в конце концов, мы делов наворошили и после основного своего преступления. Но инициатором всего этого, включая побег, был я. Только я должен отбывать наказание. Очевидно, что мне это тоже не нравилось. Кто бы абсолютно спокойно принял решение идти сдаваться, пока его ещё даже не начали подозревать, да что там— даже тело ещё не обнаружено, никто и не заметил, как бы странно всё это не сложилось. И я не был на все сто процентов уверен, что действительно смогу во всём признаться, если хотя бы Ямагучи не поддержит меня в этом. — Опять только "ты"? Мы, причастны мы оба, — напомнил Тадаши. — А ты подтвердишь, — поспешил успокоить его я. — Если не получится доказать, что мы защищались? — Какие-то смягчающие условия, возможно, будут. — И сколько нам дадут? — Нет, Ямагучи, не нам, а мне. Я говорю так не только потому что хочу покрыть тебя. Ты просто нужен мне здесь, кто-то из нас должен... — Это неправильно. Если идти, то вместе. Вообще... Я считаю, после такого мы оба можем жить как хотим. Это действительно самооборона. Мы просто будем жить дальше, будто произошедшее— кошмарный сон. Я не был уверен, что действительно смогу спокойно со всем этим жить, не поставив какой-то точки. Сложно объяснить это чувство, может, меня так грызла совесть. Я попытался представить: смог бы кто спокойно залечь на пробитое множество раз дно в моём положении, просто существовать припеваючи? Очевидно, я бы хотел так поступить. Отбросить всю мораль и свою взвинченную позицию в вопросах о справедливости и обозлиться на чувство вины, назвав его необоснованным, и собственнолично присвоить себе звание невиновного. Также я не могу отрицать, что пожалею, когда всё же получу наказание, каким бы заслуженным оно ни было. Почему я так рьяно защищаю Ямагучи, учитывая, что у него тоже может быть такое же желание отмыться от этого, как у меня? Да потому что я не считал его виноватым. Может, я мало в этом разбираюсь, но ни за что не позволил бы ему пойти на такой шаг. Что с ним дальше будет? Как своё будущее обустроит, если тоже отсидит за решеткой? А что насчёт меня..? Странно, разве меня когда-то волновало моё будущее? Обычно я лишь аморфно плыл по течению, сейчас принимать такие серьёзные решения, не в силах закрыть на них глаза, мне было в новинку. Я не мог с полной уверенностью сказать, что желание оградить Ямагучи — не глупая самоотверженность. Казалось, что всё очевидно и вместе с тем неоднозначно, что такое одновременно лучше решать и в одиночку и советоваться хоть с каким-то количеством людей. Пожалуй, стоит подумать об этом позже, для начала наведаться к маме и Куроо. — Давай завтра обсудим? — предложил я Тадаши. — Хорошо... Наверное, он прав и я не должен решать всё сам, однако меньше всего мне хотелось вовлекать его в этот абсурд, хотелось чтобы он по максимуму оставался в стороне хотя бы сейчас, пусть мне и было немного жутко принимать решение самостоятельно. Придя с ним к обоюдному выводу о том, что нам не хочется спать, мы решили поговорить еще немного. В основном темы для беседы выбирал я, а Ямагучи осторожно их поддерживал. По тому, как со временем он оказывал всё меньшую вовлеченность в разговор, я понял, что он уже засыпает. Этот день принёс мне много потрясений, но ни о чем размышлять и ничего переваривать я больше не хотел. Однако, и уснуть так просто не вышло. Я то и дело ворочался, переживая также, что могу разбудить Ямагучи. — Ты чего..? – спросил он меня спустя пол часа моей безуспешной попытки уснуть. — Ничего. Уснуть не могу. Рука Ямагучи вдруг легла мне на рёбра тяжестью расслабления засыпающего, ограничивая мне движения именно в тот момент, когда я захотел лечь на бок, ведь на спине лежать было не очень удобно. — От того что ты меня обнимешь, я вряд ли усну... — скорее всего Ямагучи кожей кисти ощущал встревоженное биение моего сердца. — Знаю. Зато спокойнее станет, — невозмутимо отвечали мне. — Разве ты такой тактильный? — Помолчи, итак все в голове перемешалось из-за тебя. Что за человек... — Действительно, катастрофа ходячая. Но ты тоже, кстати. Два сапога. — Без самобичеваний и рефлексий. Пожалуйста. — Понял. — Лежи и ни о чем не думай. Сомневаюсь, конечно, что ты так умеешь. — И о тебе? — Тем более, — словно бы даже проснувшись окончательно от возмущения, твёрдо сказал Тадаши. — Кошмар... В самом деле. Пиздец. Мне не всегда нравится мыслительный процесс, но это лучше, чем пустота. Внутренне опустошение давит на подсознание, которое словно не готово терпеть такой феномен. Иногда люди влюбляются без разбору, плачут, ссорятся, поглощают пищу в неразумных количествах и слушают музыку просто чтобы заполнить эту безграничную тишину внутри себя. По идее, внутренняя пустота не приравнивается к расслаблению, не несёт покой. Может, она и взаправду является истинным объектом «ничего», однако, это не значит, что она какая-то приятная или же болезненная. По своей сути, она должна быть "никакой", не должна иметь характеристику, не должна ощущаться и требовать глубокий анализ о ней, не должна ничего в принципе. Соответственно, дискомфорта тоже следовать не должно. Однако, пустота в душе не приравнивается к отсутствию души, оттуда и дискомфорт и он скорее является когнитивным диссонансом всего внутреннего "я". Значит, этим отсутствием ощущений разрешается наслаждаться. Это не является чем-то плохим. Абсолютно всё, что человек способен прочувствовать — не так плохо, ведь каждому чувству есть своя причина. Сейчас это опустошение было таким уютным, что я был бы не против остаться в нём навечно. Складывалось впечатление, что некоторые вещи в моей жизни уже собираются в правильном порядке, и, даже если всё снова разрушится, я просто начну заново, ведь сейчас я не один.