Арсений пробудился как вампир раньше положенного срока. Его не успели перенести в палату, так что первый посмертный вздох он сделал в ящике морга. Шокированный, он забарабанил по железным стенкам, вспомнил, как орать, но быстро перешёл на хрип. Не дождавшись помощи, сам вытолкал себя из металлического плена и побежал, думая бестолковую мысль: «Я хочу жить».
Желание жизни обожгло. Он не помнил ни себя, ни прошлого, однако что-то заставило его пронестись по замку с нечеловеческой скоростью. В будущем он научится контролировать эту суперспособность, но тогда запал пропал быстро. Он выбежал наружу, во внутренний двор замка, и повалился носом в землю, не в силах даже моргнуть.
Ветер трепал его по щекам, пытаясь привести в чувство, но он мог только дышать — часто и неглубоко.
— Приветствую, дитя, — произнес ласковый женский голос. — Как тебя зовут?
Голос исходил отовсюду и ниоткуда. Он задавал хороший вопрос, этот ласковый женский голос. Знать бы ещё ответ.
— Арсений, — прохрипел новоиспеченный вампир. — Меня зовут Арсений.
Он почувствовал, что невидимая собеседница приняла его имя.
Так прошла его первая и последняя встреча с Лилит, покровительницей всех вампиров. Поговаривают, иногда она зовет на ужин самых прилежных учеников Брана. Но Арсений никогда не отличался прилежностью, и путь до богини ему был закрыт, так что…
— Занятно, — протянула Немезида, прерывая рассказ Арсения.
Вдвоем они дежурили на ведьмовском кладбище. Арсений пробудился позже этапа, когда новоиспечённых вампиров на время консервируют в гробах. Однако после того инцидента Бран повелел, чтобы на каждых шагах реинкарнации рядом с пациентом были наблюдатели — мало ли, что они учудят на чужой земле.
Новую партию вампиров решили закопать вблизи родокового кладбища. Странное место, больше похожее на северную плантацию. Саженцы дубов выглядели печальнее надгробий. Плиты есть плиты, а им суждено стать лесом, созданным на колдовском страдании. Так себе судьба.
— Ведьмы тоже выбирают имя не случайно, — подметил Арсений.
Немезида встала со скамьи, потянувшись руками к мрачному небу, и рукава ее полушубка неохотно сползли вниз. Так пасмурное снежное утро сползало к полудню, роняя снежинки в сугробы.
— Нас нарекают, когда становится понятен характер ребенка, — ответила колдунья, разминая плечи.
— И что же значит Немезида?
— Имя греческой богини, — ответила она и вздохнула. — Жил-был самовлюбленный Нарцисс. Однажды он сильно насолил Немезиде, и та решила его проучить. Она подвела его к озеру и заставила посмотреть на себя. Нарцисс не мог отвести взгляд, потому что влюбился в собственное отражение, спустя время умер от истощения. А Немезида стала известна как богиня справедливого возмездия.
— Отличный стартовый капитал для ребенка, — хмыкнул Арсений. — Что же ты сделала, что тебя так нарекли?
— Я стала отражением людей, которые со мной общались. В отличие от Нарцисса, большинству это отражение не нравится.
Арсений хмыкнул и прошел до ямы, выкопанной рядом со скамьей. Он не хотел продолжать милую светскую беседу, однако макушкой ощущал взгляд Немезиды, неотрывный и пристальный, как у змеи.
— Твоё имя означает «мужчина», — произнесла она. — Пустая характеристика. Почему ты нарек себя пустословно?
Арсений носком ботинка подопнул ветку, лежащую на земле. Немезида покачала головой:
— Я всё пытаюсь задеть тебя за живое, заставить обидеться. Говорят, легкая драма укрепляет дружеские отношения… Но судьба одарила тебя прекрасной защитой. В тебе нет тебя, и обидеться ты не можешь.
— А у тебя нет личной жизни, — вырвалось у Арсения. — Поэтому ты свой длинный нос суешь куда не просят.
Немезида спокойно улыбнулась:
— Верно. Ведь я — твое отражение.
Воцарилась тишина, прерываемая лишь недовольным пыхтением Арсения и шуршанием белок, прыгающих с ветки на ветку.
— А ведь у тебя была возможность сохранить воспоминания после обращения, — неожиданно сказала Немезида.
Арсений оторопело поднял взгляд на довольное лицо девушки. Она всё-таки нашла брешь в его идеальной броне.
— Диме предложили зелье забвения, и теперь он не помнит подробностей своего путешествия, — со смакованием произнесла Немезида. — Это любимая практика Сената, верная как сталь. Никаких конфликтов, никаких ссор. Никаких проблем с вампирами, после обращения осознавшими, что они натворили.
— Ты полагаешь, нас поили забвением?
— Я не бросаюсь предположениями. Я говорю факты.
— Перепроверяй. Старшие курсы делают операцию по реабилитации умерших, мы никогда…
Арсений замолк. Он вспомнил, что перед окончанием операции им выдают бутылек с янтарной жидкостью. Могли ли они соединить обезболивающее с зельем забвения? И что, если Арсений выкинул бутылек, который предназначался его пациенту?
Арсений боролся с тем, чтобы спрятать заинтересованность от цепких глаз Немезиды. Но она обладала информацией, а информация дороже гордости.
— От этого есть противоядие? — скрепя сердце, спросил он.
— Забвение не яд, — выгнула бровь Немезида. — Зелье не может стереть воспоминание, но может закупорить. Чисто теоретически, знания всё ещё лежат в твоем подсознании. Могу помочь их достать.
— И какова цена?
Немезида кивнула, одобряя его сообразительность.
— Мне нужно, чтобы ты привел мне Рогатого, — заявила она. — Через три дня и три ночи.
— Дороговато выходит.
— Ты платишь за собственную жизнь. Разумеется, цена огромная.
Арсений поджал губы.
— Зачем тебе видеть Рогатого?
— Зачем тебе знать прошлое? — Арсений промолчал, и Немезида кивнула. — Вот именно. У каждого свои причины.
Арсений отвернулся. Значит, он может вспомнить себя. Только теперь не уверен, что хочет. Если предположить, что он знал условия и добровольно подписал договор, то очевидно, что прошлый Арсений хотел забыть свою жизнь. Но прошлый Арсений мог поступить как идиот и пустить жизнь в тартарары, что тоже надо учитывать.
Он оставил Немезиду без ответа и после дежурства направился в обеденный зал, пребывая в глубоких размышлениях. В конце концов он пришел к неутешительному выводу — нужно попросить прощения у Рогатого. Жизнь свою он не знавал, но что-то подсказывало, что это самое унизительное дело на его веку. И как связаться с богами? Подумать о них? Помолиться на сон грядущий?
Хотя, это дело второе. Прежде всего ему нужна подстраховка. Отправлять бога к Немезиде, не зная ее мотивов, он не собирался. Вдруг она тоже участвует в Избрании и…
Коридор был немноголюдным, но шумным: окна продувались, и ветер игрался с настенными свечами. Навстречу Арсению шли несколько лилипутов с младших курсов и великан Антон с огромной корзиной, накрытой пледом.
Поравнявшись, Арсений и Антон товарищески пожали друг другу руки. Кроме Димы их ничего не связывало, но было приятно иметь в загашнике надёжного знакомого.
Арсений коротко глянул на огромную корзину и усмехнулся:
— Это правильно.
— Что правильно? — поднял брови Антон.
— Что переселяешься. А то мышь вернется в спальню и опять сворует твои худи.
— Наоборот, — рассмеялся Антон. — Это Позу. Задобрю его. Он не должен узнать, что я ворую его четки.
Арсений улыбнулся краешком губ. В академии стоял жуткий дубак и свечи не спасали от мрака: на этом фоне Антон выглядел нелепо в своем разноцветном свитере поверх серой водолазки.
— Слушай, а как вы общаетесь с богом? — Арсений вдруг понял, что никогда не слышал ничего о Велесе.
—Увлекательный базар, — хмыкнул Антон. — Мы ему молимся, он не отвечает. Говорят, типа он кочевник, и чтобы его призвать, нужно собраться всем кланом. Но мы пока не очень понимаем, о чем перетереть с мужиком, который думает только о себе. А че спрашиваешь?
— Хочу призвать бога, чтобы он передо мной извинился, — грустно вздохнул Арсений. — Слишком легко живется без его нотаций. Как думаешь, одному получится это сделать?
— Ты и мертвого из могилы вытащишь, — потёр затылок Антон. — В прямом смысле.
Арсений поразмыслил над его словами.
— Благодарю, — наконец сказал он и пошагал прочь.
Антон покачал головой и потащил корзину дальше, стараясь избегать людных коридоров. В последние дни он стал популярным, сплетники липли к нему, как осенние листья к лапам. А как же. Антон первый, кто видел ожившего колдуна. Ну, того самого. Который, по слухам из достоверных источников, превратился в зомби и теперь намерен отомстить, съев мозги невинных йольцев.
Был и другой слух: колдун продумал многоуровневый план по захвату власти в стае. Его казнь была фикцией, способом устранить Виктора. Остерегайся, говорили Антону, теперь злодей возьмётся за тебя.
Антон держал постное ебало и помалкивал. Во-первых, он удостоился чести видеть Димину пижаму в радужный горошек. Злодеи не носят пижамы в радужный горошек. Во-вторых, он действительно не знал целей Димы. Он не спешил рассказывать о своих приключениях, а остальные не спешили его тревожить. Кто Антон такой, чтобы тревожить его первым?
Диму он нашел в оранжерее, прилегающей к больничному крылу. Единственным освещением была тройка свечей, поэтому казалось, что за окнами стоял вечер. Дима укладывал землю в новый горшок, и растения тянулись к нему, подавая инструменты. Колдунская терапия, объяснила Антону медичка. Если что и успокаивает побитых жизнью волшебников, так это их родные горшочки с растительной хренью.
— Выглядишь как хуйня, — поздоровался Антон.
Дима обернулся, проводя рукой по волосам, которые недавно покрасил в чёрный. Седина бесючила.
— Спасибо, доктор сказала, что я иду на поправку, — хмыкнул он. — А ты почему выглядишь как труп?
— Бессонница. Не привык спать один. — пожал плечами Антон.
Затем он вздохнул и обратился ко всей оранжерее:
— Здарова, лопухи!
Огуречные ветки приветственно встрепенулись, чем сильно удивили Диму. Он что-то пропустил момент, когда Антон подружился с его растениями.
Антон поставил гостинец на деревянный табурет. Дима с огуречной веткой заинтересованно позырили на корзину, но скрыли любопытство, повернувшись к горшкам.
— Бессонными ночами я о тебе думал, — вдруг заявил Антон. — Вспоминал вечер перед твоим уходом.
Интонация была не особо романтичная, и Дима решил промолчать.
— Я мечтал… как врежу тебе по роже. Ты понимаешь, каково это — проснуться и понять, что всё просрал?
Дима развернулся вместе с горшком и посмотрел Антону в глаза.
— Я больше так не буду, — послушно моргнул он. — Буду по-другому.
— Даже оправдаться не хочешь?
— Перед человеком, который подсыпал мне снотворное в кубок?
Антон захлопнул рот.
— Ну да, — буркнул он, — у нас же так много общего.
Дима поставил горшок на столешницу и присел напротив Антона, тяжело опираясь на собственные колени. У Антона хватало такта не обращать внимание на его слабость, но Дима все равно чувствовал себя говном.
Они помолчали, разглядывая друг друга. После возвращения разговоры не клеились, словно в преддверии мощной драки. Дима сдерживал свою мразотную натуру, но Антон подливал масла в огонь, надеясь решить недомолвки в открытом честном бое. Эти оборотни… Слишком прямолинейные. И обидчивые. Подумаешь, усыпил и украл друзей. Один раз не пидорас.
— Мне тут наговорили про тебя всякого, — протянул Дима, выписывая пальцем круги на деревянной столешнице. — Что ты теперь правишь царством оборотней и сидишь на троне из костей своего предшественника…
— Арсений зашёл первый?
— Арсений зашёл первый.
Антон усмехнулся и опустил голову.
— Я балбес, Поз. Я все неправильно сделал. Не так отреагировал, как надо.
Дима выжидательно молчал, поэтому пришлось рассказывать.
А чё рассказывать? Они с Арсением его вырубили. Антон в жизни никого не бил. Ну, по-настоящему. И то, как обыденно это вышло, напугало его до усрачки.
Он представлял, что прибегнет к драке только в гневе или состоянии аффекта. И будет безумно крут и сексуален. Но в ту ночь он чувствовал лишь страх — за стаю, за себя, за будущее будущих потомков из будущего. И поэтому печальный вид Виктора не принес ему злобного удовлетворения. Антон просто сделал то, что казалось единственным выходом. А спустя дни единственный выход оказался тупиком. Антон просто оттянул неизбежное — Виктора все равно заберут и будут судить как заблагорассудится.
— В общем, все надо было сделать наоборот, — резюмировал Антон.
Втайне он надеялся, что неприязнь к Виктору пересилит рассудительность Димы, и он его поддержит. Однако тот покачал головой:
— Нет правильного и неправильного, есть совершенное и несовершенное. Если совершил хуйню, и совесть сказала, что ты баклан, в следующий раз не баклань. Всё просто. Подай воды, пожалуйста. Спасибо, — Дима отпил глоток из гранёного стакана. — Поделом ему, конечно. Но надо было побазарить сначала. Тут явно что-то…
Он поперхнулся и схватился за горло.
— Пиздец, — просипел он.
Антон резко поддался вперед, но Дима остановил его движением руки.
— Нормально всё. Давай-ка пойдем к койкам. Я полежу чуть-чуть, и все будет в порядке.
Антон неодобрительно покачал головой — чужое движение, может быть, викторовское или родительское. Он вообще был сборником повадок людей, которые ему нравились. Только вот ему нравился кто ни попадя, оттого-то собственные поступки порой и казались долбоебскими.
Думается Диме, Антон переживал первое предательство, поэтому ещё не научился фильтровать окружение. Многие йольцы углядят в этом слабость, но Дима видел лишь привычку к хорошей жизни. Которой, безусловно, завидовал. Но по-белому. Не дай Рогатый эта светлая башка омрачится — Дима вообще в справедливость перестанет верить.
Они медленно дошли до больничного крыла и сели на соседние друг к другу койки. Дима зажёг свечки на тумбе, чтобы Антон мог погреть холодные руки. За окном моросящий дождь вновь сменился снегопадом. Погода никак не помогала Диме почувствовать себя бодрее — целыми днями он лежал, изучал лёгкие заклинания и пиздел с каждым, кто попадался ему на глаза.
— Для чего колдунам очки? — спросил Антон после некоторого молчания, во время которого он неприкрыто разглядывал Диму.
— Чтобы лучше видеть тебя, внученька, — ответил Дима, рассматривая снежинки на окне.
— Пиздеж сивой кобылы. Ты который день ходишь без очков, и ни разу не заикнулся об этом. Да и многовато очкариков на квадратный метр. И Эмир, и Гоша, и Ивар иногда. Думаю, это какая-то волшебная мера предосторожности, — Антон почесал подбородок. — Может, мне тоже очечи нужны?
Дима наконец взглянул на него. Он немножко втрескался в проницательность Антона, в которой не было ни грамма превосходства. Просто человек умеет складывать два плюс два, вот и все.
— Защита от сглаза, — нежно сказал Дима и прокашлялся. — Я бы сказал, что сломал очки во время роскошной битвы с ангелами. Но не скажу. Я просто сел на них.
— Тебе и без очков хорошо, — сказал Антон, многозначительно приподнимая брови. — Седина тоже идёт. Это я так, к слову.
Дима нахмурился и недовольно повел плечами.
— У меня тоже вопрос, — сказал он, стараясь перевести тему. — Почему ты серый волк, если вы южане? Разве степные волки не должны быть другой окраски?
— Конечно. На самом деле я был цвета пальмы, но перекрасился.
Дима скорчил лицо, требуя нормального ответа.
— Мы оба родились не там, где выросли, — улыбнулся Антон. — Как и многие пацаны нашей стаи. Но юг мне нравится больше, чем ваш ебучий холод.
— Чем же? Тем, что тебе привозят оттуда посылки?
Дима кивнул на корзину позади Антона. Он больше не мог скрывать любопытство. Антон оглянулся, желая удостовериться, что действительно принес коробку, и внезапно смутился.
— Э-э-э, — его уши покраснели, — не совсем мне. Я иногда пишу письма своей тете, ну там про жизнь свою, про учебу, туда-сюда. Про тебя тоже чуточку написал. Она как узнала, что в Йоле фрукты не едят, так всю деревню на уши поставила — теперь каждую среду будут нам огороды сливать. — Чем больше Антон говорил, тем больше его уши топырились в попытках сбежать. — И тебе наприсылала кучу всего. Для выздоровления. Сказала, если я тебе не передам, она узнает и пизды даст. Велеса ради, только не ржи, ладно?
— Никогда не буду.
Для больного Дима слишком живенько сел в позу лотоса и приготовился смотреть. Антон поставил корзину перед ним. Честно говоря, Дима никогда не получал подарков, и у него немного стучало сердце.
Первым делом под пледом обнаружились вязаные носки дикой пурпурной расцветки, пакетик с ромашковым чаем и амулет, очень похожий на талисман эскимосов. Дима представил, как выглядит в воображении южан — ходит пингвином и живёт в вигвамах. Дима сдержал слово и не захихикал, хотя очень хотелось.
Отодвинув картонку на дне, Дима охнул: все было завалено свежими фруктами, неуместно яркими в бледной обстановке лазарета. Из всего Дима точно узнал только яблоки и бананы.
— Абрикосы, персики… — пробормотал Антон. — Я там все подписал, если ты названий не знаешь…
Дима разглядывал содержимое, почти не касаясь пальцами фруктов, словно ожидая, что в любой момент они могут оказаться иллюзией. Затем отложил корзину в сторону и потянулся к Антону. Прошептав несколько слов на латыни, он коснулся его губ лёгким поцелуем.
Это был неожиданный финт. Антона готовили к дракам, насилию и злобе, но никогда не говорили, как вести себя, если тебя целует колдун. Поэтому он сидел как истукан, ощущая одновременно и панику, и чужое горячее тело, к которому хотелось прижаться.
Дима слегка отстранился, источая едва слышимый аромат веселья. Антон не понял, с какой стати над ним хихикают. А затем осознал, что сидит с открытым ртом.
— Благословение ведьмы, — сказал Дима, с детским любопытством разглядывая туповатое лицо Антона.
— Волшебный…чмок?
— Благословение ведьмы, — повторил Дима. — Защищает от лёгких проклятий и сглазов. Почти как очки. Ты сейчас в центре внимания, тебе не помешает.
— Ничего себе, — приподнял брови Антон. — А секс с колдуном пожизненный успех приносит?
— Смотря как постараешься.
Антон улыбнулся, проникаясь его настроением. Приятная щекотка растопила его эмоции, приглушённые проблемами и страхами.
— А ты просто так меня волшебно чмокнул? Или это такое «спасибо»?
— «Спасибо» — мелкое слово. В нем мало энергии. Гораздо меньше, чем ты потратил, чтобы подписать каждую абрикосинку. Тетю твою я потом тоже отблагодарю.
— Тоже чмокнешь? — прищурился Антон. — Ты всех вместо «спасибо» чмокаешь?
— Нет, только южан цвета пальмы, — тоже прищурился Дима.
Он уплыл обратно на койку, забирая благословенное тепло. Антон проследил за его движениями, задумавшись. Если есть силы играться, значит, идёт на поправку. Однако с самого возвращения Антон ждал одного — вспышки ярости, истерики, хотя бы капельки слез. Невозможно нести в себе так много и не выплеснуть хотя бы часть. Однажды это непременно случится, и лучше сейчас, когда организму нужно снять напряжение. А не потом, когда… Не потом, короче.
~•~
— Чего улыбаешься? — спросил Эмир.
— Ничего я не улыбаюсь, — Дима приклеил гербарий в странице и любовно прошелся по нему ладонью. — Просто рожу твою долго не видел, радовался. Сейчас вот увидел, опять взгрустнулось.
— К нему Шастун заходил, — похлопала глазами Ира. Она лежала на соседней койке и болтала ногами в воздухе. — Целую корзину фруктов передал. Офигеть, да? А Поз не делится, зараза.
— Вы охуели? Это мне на выздоровление дали. Я вообще-то умирал недавно.
— И что теперь, яблочка друзьям куснуть не дашь?
— Да берите что хотите. Только косточки целые оставьте. И клубнику… Не трогайте, короче.
Ира и Эмир одновременно потянулись к клубнике. Среди спелых красных ягод Эмир первым выловил маленькую записку. Дима с матом попытался отобрать, но не успел.
Пробежавшись глазами по написанному, Эмир охнул:
— О Рогатый, вы что, сосались?!
— Что там? — вытянула нос Ира.
— Корявый волчий почерк говорит: «Выздоравливай».
— И что с того?
— С того, что Шастун это в клубнику положил, а не в манго. Кто кладет дружеские записки в клубнику? Никто. Так вы сосалась?
— Не твое дело, гусь.
— Ты в первый раз в жизни засосался и нам не сказал?! — охнула Ира.
— У меня мигрень. Я спать, — Дима демонстративно лег и укрылся одеялом.
— Поверить не могу, что ты связался с шавками, — трагически вздохнул Эмир, опуская записку. — Нам ведь говорили держаться от них подальше. Заставить обосраться!
— Ты бабка старая, Эмир, — пробубнили из-за одеяла.
— А ты малолетка без башки, — встряла Ира. — Это хоть романтично было? Это взаимно? А вы ещё будете сосаться?
— Откуда мне знать? Вон гадалка сидит, у нее спрашивай.
Воцарилась тишина. Дима подождал секунду-другую, сел обратно и прищурился:
— Я что-то пропустил?
Эмир глянул на Иру. Та с преувеличенным интересом рассматривала потолки с викканским орнаментом.
— После твоего мразотного ухода я вижу противоречивые знаки, — неохотно сказал Эмир. — Одна и та же ситуация проигрывается по нескольку раз, и конец всегда разный. Одно неизменно — твоя рожа.
Дима склонил голову вбок:
— И что я там делаю?
Эмир пожал плечами. Как всегда недоговаривал. Но и Дима всей правды не выдавал. Закралось в его голову смутное подозрение, что он может быть причастен к гадалкиным проблемам.
— Помочь? — мягко спросил Дима.
И мысленно одернул себя. Он говорит как Антон. Такая манера не всем по нраву, и уж тем более не по нраву Эмира, чья гордость достигает высот Эвереста.
— Сам справлюсь, конечно, — произнес Эмир, подтверждая его правоту. — Не кисейная барышня.
Дима кивнул и скосил глаза на девушку, что за долгое время не шевельнулась ни разу. Ее грудь плавно вздымалась и веки подрагивали, словно она спала поверхностным сном. Дима не знал, зачем спас её и притащил в свой мир. Надо было оставить тело возле тумана — авось и нашлись бы смельчаки, что подобрали её.
— Мы пойдем, скоро пара, — сказала Ира, глядя на часы. — Шизов сегодня зверствует, того гляди, поубивает кого-нибудь.
— Вот бы этим кем-то был Ивар, — с лёгким придыханием ответил Эмир, вставая с койки.
Дима потянулся, чтобы обнять их, но передумал. Он никогда не обнимался, с чего бы ему начинать сейчас? Да и вообще все как-то неловко. Те же разговоры и шутки, но нет прежнего спокойствия. Вот чем чреваты длительные путешествия — ты меняешься, а твое окружение остается прежним.
~•~
Виктор откашлялся и сглотнул скудную слюну. Тело побаливало, но не жаловалось — видит Велес, оно пережило больше драк и ударов, чем всякое другое могло бы выдержать. Отец лупил его лет до десяти, пока Виктор не научился давать сдачи. А когда его привезли в Вэл, он решил бить первым, чтобы предупредить опасности.
Наверное, поэтому его выбрали вожаком — чтобы направить агрессию для защиты стаи, а не против. И тем логичнее, что в напарники дали человека, который извиняется перед божьими коровками, на которых нечаянно наступил.
Заунывный ветер по карнизам напомнил, что Виктор до сих пор прохлаждается в больничном крыле — косой, кривой и со сломанным ребром. Он пришел в сознание дня три назад. Тогда тоже был мороз. И потом, и сегодня. Когда-нибудь Йоль совсем застынет, а он станет сосулькой на крыше, которая, хоть и кажется угрожающей, с детьми совладать не может…
Он поморщился, пытаясь смахнуть наркозный бред. Когда не получилось, попробовал продрать глаза и сфокусироваться на реальности. Реальность оказалась бредовее. Рядом с койкой сидел Дмитрий.
— С возвращением, — произнес колдун. Он вытащил из ящика стеклянную бутылочку, доверху наполненную зеленой жидкостью. — Медичка велела выпить, когда проснешься. Если рискнешь взять что-то из моих рук.
Виктор нашел силы усмехнуться. Не убьёт. Все вокруг предпочитают Виктора недоненавидеть: оставлять в живых, но не давать жить. Изматывающая пытка.
— Шаст не против нашего свидания? — хрипло спросил он, принимая лекарство.
— Я не спрашивал разрешения, — выгнул бровь Дмитрий и задумчиво поглядел в окно. — Знаешь, он поступил милосердно.
Виктор вопросительно выгнул бровь.
— Вы в расчете, — пожал плечами Дима. — Ты можешь не испытывать вину всю оставшуюся жизнь.
Эта фраза вызвала в Викторе приступ искреннего смеха. Он не отошёл от лекарственных снадобий и каждой клеточкой чувствовал собственную слабость. Но его подбадривало удивленное лицо Дмитрия. Виктор может и лишился здравого рассудка, но не лишился обоняния: в запахе колдуна слышалась нотка беспокойства.
— Ох, Дмитрий, — Виктор отсмеялся и вытер проступившую слезинку. — Однажды Шастун поймет меня. Когда пожертвует всем ради стаи, а стая в благодарность пожертвует им. Вот тогда поймет.
— Они бы поддержали тебя, будь ты прав.
— Правда? — болезненно улыбнулся Виктор. — Неужели нельзя было поддержать, защитить, а наедине высказать свое мнение? Так ведь друзья обычно поступают? Наверное, я худший вожак в истории, но видит Велес, я всю жизнь старался выгрызть лучшее для парней, сделать их волками. Знаешь, я винил тебя в их бездействии, но истину понял слишком поздно.
Виктор на секунду отвернулся в сторону, выдыхая и собираясь с мыслями.
— Веришь или нет, я не хотел, чтобы всё так далеко зашло, — Виктор повернулся обратно, чтобы посмотреть Дмитрию в глаза. — Нужны тебе мои плешивые извинения?
— Я не жду извинений от ножа, который ударил меня в спину, — спокойно сказал колдун. — Но вот человек, который этим ножом замахнулся, будет купаться рожей в грязи. Потому что мне было неприятно.
Он наклонился ближе, заглядывая Виктору в глаза. Дмитрий выглядел намного старше, чем был месяц назад. То ли из-за болезненной усталости, то ли из-за пережитой боли.
— Этот фокус-покус в одно рыло ты бы не потянул, — прищурился Дмитрий. — Среди нас крыса?
— Две. Один колдун, второй старик. С колдуном не встречался. Помню, старик постоянно норовил спереть череп из директорской. А ещё в начале он назвал себя… Гришей, что ли.
Дмитрий поменялся в лице, услышав имя. Но быстро скрыл замешательство, отодвинулись подальше. А Виктор даже почувствовал облегчение от своей исповеди — он никогда не умел быть сдержанным.
— Что теперь с тобой будет? — поинтересовался колдун, отвлекшись от своих размышлений.
— Изгнание, полагаю, — отстраненно сказал Виктор. — Буду жить в одиночестве. Это высшая мера наказания в Вэле.
Дмитрий кивнул и встал со стула, чтобы направиться к выходу. У самых дверей он обернулся и задумчиво поглядел на Виктора.
— Жалко так.
И ушёл. Виктор будто пощечину влепили. Он закрыл глаза, стараясь абстрагироваться от удаляющихся шагов.
