it's a sin

      – Ладно, к чёрту это, – сказала Джинсоль, когда очередной крик со стороны коридора снова прервал их песню. – Мы не можем репетировать в одно время с тренировкой мужской баскетбольной команды. Они понятия не имеют, что такое тишина.       – Я думала, ты поняла это ещё пару лет назад, – хмыкнула Хёнджин.       – Да, но я надеялась, что за это время они повзрослели. Жаль, что нет. Всё те же шумные идиоты, что и с шестого по двенадцатый класс. Ладно, они в любом случае скоро уйдут, а мы пока можем выпить чего-нибудь. Будешь кофе, Хиджин?       – Да, – улыбнулась Чон.       – Эй, я тоже хочу кофе, – добавила Хёнджин, но Джинсоль только отмахнулась.       – Я взяла для тебя чай. Ты же знаешь, он полезнее.       – Но он так дерьмово пахнет…       – Как и ты после вечеринок, но я же не жалуюсь, когда ты лезешь в мою постель, чтобы немного пообниматься.       – Да, обычно это делает Чонын. «Нет, Джинсоль, у нас не будет секса втроём…» – легко увернувшись от брошенной в её сторону ручки, Хёнджин расхохоталась.       – Даже если я когда-нибудь свихнусь настолько, что предложу Чонын пригласить кого-нибудь ещё, ты будешь последним человеком, о котором я подумаю.       – Отлично, потому что я даже за миллион долларов не соглашусь ещё раз увидеть тебя голой.       Отмахнувшись, Джинсоль вышла из репетиционной комнаты. Хёнджин устало опустилась на стул, вытягивая ноги, и полной грудью вдохнула пахнущий сыростью воздух. На улице снова шёл дождь, – типичный для этих мест, – и Ким, кажется, наслаждалась каждой его секундой.       – Отличная погода для охоты.       – Охоты? – Переспросила Хиджин. – В такой ливень?       – Угу, – кивнула Хёнджин. – Конечно, на кого-нибудь крупного поохотиться вряд ли получится, но вот на птиц, – особенно на уток, лучшего всего идти именно в такую погоду. Из-за шума дождя добыча не слышит шагов, к тому же, когда на улице ливень, утки летают ниже. Только с ружьём потом придётся повозиться, – разобрать, высушить, снова смазать.       Хиджин искренне старалась слушать то, что она говорит, но взгляд постоянно останавливался на уже покрытых коричневатой корочкой царапинах на лице и руках, разбитых костяшках, синяках. После вечеринки папа спросил, приходила ли Хёнджин и как она себя чувствовала, а затем признался, что волнуется за неё. Хиджин пыталась узнать – почему, но он с грустной улыбкой ответил, что не может рассказать из-за врачебной этики, и ей стоит самой об этом узнать.       – Хёнджин?       – Что?       – Это сделал твой отец?       Пухлые губы Хёнджин растянулись в хитрой улыбке.       – Да.       – И ты была на приёме у моего отца?       – Я не знала, что он дежурил. Если бы знала, сбежала бы из больницы.       – Я серьёзно, Хёнджин.       – Я тоже, – усмехнулась она. – Слушай, я знаю, что ты хочешь сказать. Да, он ублюдок, бьёт меня, и я давно должна была обратиться в полицию. Все так говорят, но никто, блять, не понимает, что это просто не имеет смысла. Ты здесь всего несколько месяцев и не знаешь, какие моральные уроды работают в участке. Лет пять назад к ним в участок пришла избитая девушка и заявила, что её изнасиловал отчим. Знаешь, что они сделали? Отправили её домой… Домой, блять! К нему! Она повесилась в тот же вечер… Я знаю это, потому что нашла её во время патруля и прочитала предсмертную записку. Она покончила с собой в лесу, где-то в километре от города, и поэтому эти уёбки отказались за ней ехать. Типа их машина не проедет по такой дороге. Пришлось снимать её и везти самой, – глаза Хёнджин блестели от сдерживаемых слёз. Рука сама собой потянулась к пачке сигарет в кармане бомбера, но замерла на половине пути. Ладонь сжалась в кулак. – Они делают что-то, только если дело касается таких же моральных уродов. Круто, наверное, что я к таким не отношусь.       – Да, но нельзя же всё так оставлять…       – Можно! И у этих ребят это очень круто получается. Люди просто игнорируют то дерьмо, которое случается, потому что, ну, «какое нам дело, верно? у нас-то всё хорошо». Это никогда не изменится.       Сжав губы, Хиджин села перед Хёнджин на колени и взяла её руки в свои. В комнате повисло молчание. Впервые в жизни Чон чувствовала себя настолько мерзко. Когда мама умерла, было тяжело, но всё-таки какой-то частью сердца девушка понимала, что этого следовало ожидать, но сейчас… Она бесилась из-за несправедливости, равнодушия, просто идиотизма ситуации. Почему грёбаная полиция не могла просто делать свою работу? Почему всем было плевать на это?       – Тогда я… я…       – Ты ничего не должна делать. Всё в порядке, я сейчас живу у Джинсоль. Нужно просто пережить этот год. Всего восемь месяцев. Это ведь не так много, верно?       – Верно, – тихо согласилась Хиджин. – Но всё-таки…       – Всё будет хорошо. У меня, как у кошки, девять жизней.

***

      Когда репетиция закончилась, Хёнджин подмигнула Хиджин и вышла из комнаты, оставив девушек наедине с инструментами. Губы Джинсоль растянулись в нежной ухмылке.       – Мисс Ким в своём стиле, – рассмеялась она, когда дверь за Хёнджин закрылась. – Можешь идти, если хочешь, я сама всё уберу.       – Нет, всё в порядке, я помогу.       – Как хочешь. Так… эм… вы с Хёнджин болтали, когда я уходила?       – Да, типа того.       Джинсоль кивнула.       – Знаешь, а ты ей нравишься.       – П-правда? – Сердце Хиджин на секунду замерло.       – Да, – улыбнулась Джинсоль. – Она никогда не признается в этом, но я понимаю это и без её слов. И я вижу, как ей нравится проводить с тобой время. В общем… это, наверное, покажется тебе грубым, но не могла бы ты встречаться с ней чаще? Просто рядом с тобой она всегда так спокойна.       – Д-да… да, с удовольствием.       – Спасибо. У неё в жизни было много дерьма и без того урода, которого она считает отцом, и это не могло пройти незаметно. Хёнджин этого не показывает, но я вижу, как ей плохо и больно, так что, пожалуйста, будь с ней подобрее.       – Я буду, обещаю.

***

      – Каким садистом нужно быть, чтобы придумать тригонометрию? – Пробурчала Хёнджин, когда Хиджин в очередной раз перечеркнула её неправильный ответ. – Ладно, сдаюсь, скажи, сколько там на самом деле.       – Я не могу, ты должна решить сама.       – Ни хрена подобного! Я хожу на этот предмет только потому, что, если я пропущу больше 10% уроков, Джинсоль могут отстранить от занятий, потому что она вроде как взяла надо мной шефство.       – Очень мило с её стороны.       – И чертовски глупо. Было лучше, когда я просто уходила с уроков.       – Да, но разве ты никогда не думала о том, чтобы поступить в колледж?       – У меня нет на него денег.       – А что насчёт студенческого кредита?       – Даже если я поступлю, не факт, что смогу окончить, и что тогда? Я буду всю жизнь платить за образование, которое не закончила. Нет уж!       Хиджин села на пол, поджав под себя ноги, и улыбнулась. Сейчас, рядом с Хёнджин, она впервые за последнюю неделю не думала ни о чём плохом. Всё шло хорошо, – даже слишком хорошо, – и Чон надеялась на лучшее.       – А я бы очень хотела поступить в колледж. Только представь, как это весело, – кампус, вечеринки…       – Алкоголь и травка.       – Хёнджин!       – Что? Это же колледж. Там все либо бухают с утра до ночи, либо курят.       – Ну, я не буду делать ни того, ни другого.       – Зануда, – хмыкнула Хёнджин.       – Да брось! Знаешь, я, например до сих пор хочу уехать в Лос-Анджелес и открыть свою студию. Это, конечно, немного по-детски, но так чертовски круто… Типа, только представь, продюсер Чон Хиджин, звезда 21 века и самая влиятельная женщина Америки.       – Да, конечно. А ещё жена президента, благотворительница и посол доброй воли.       – Говоришь так, будто никогда ни о чём не мечтала.       – А какой в этом смысл? От того, что я подумаю о миллионе долларов, ничего не изменится, эти деньги не свалятся на меня с неба.       Повинуясь странному чувству где-то под рёбрами, Хиджин подошла к карте страны на стене и ткнула пальцем в то место, где, по её расчётам, находился этот маленький городок. Хёнджин заинтересованно посмотрела на неё. Палец скользнул вниз, к ближайшему крупному городу.       – Сначала мы поедем сюда. Плевать, сколько это будет стоить, мы просто набьём рюкзаки и спортивные сумки чипсами и газировкой, а потом двинемся на юг. К чёрту все правила! Давай рванём в Лос-Анджелес! Или в Санта-Фе! Или ещё куда-нибудь, в любое место, которое ты захочешь.       – Любое? – Хёнджин подошла к карте, нерешительно прикасаясь кончиками пальцев к большому зелёному пятну на вершине карты. – Тогда я хочу поехать в Йеллоустонский национальный парк. Мой дедушка проработал там смотрителем почти двадцать лет. Он обожал это место, обещал, что когда-нибудь мы вместе поедем посмотреть на гейзеры.       – Хочешь поговорить о нём?       – Наверное. Он… он потрясающий. Он научил меня стрелять, кататься на велосипеде, выживать в лесу. Когда он был рядом, мир переставал казаться таким страшным. Я была трудным ребёнком, много уставала, капризничала, и когда мама не справлялась, он брал меня на руки, уносил в их с бабушкой спальню и долго рассказывал о бизонах, которых видел, когда работал в Йеллоустоне. Мама всегда называла их с бабушкой чокнутыми, потому что они не любили выходить в город, общаться с людьми. Она всегда была дурой, – помолчав немного, Хёнджин опустила голову. – Я рада, что они не увидели, кем я стала.       – Ты стала хорошим человеком, Ким Хёнджин. Ты можешь казаться грубой, но я знаю, что это не так.       – Говоришь, как Джинсоль.       – Может, тебе стоит её послушать?       – Наверное. Спасибо за то, что выслушала меня.       – Я всегда готова это сделать. Хочешь… ну… обняться?       – Да, наверное, это нужно.       Хиджин мягко прижала её к себе, с содроганием сердца чувствуя, как руки Хёнджин осторожно опустились на её талию.

***

      Хиджин заметила Чевон в тот же момент, когда они с Хёнджин вышли на задний двор. Она сидела, болтая ногами, словно маленький ребёнок, и широко улыбалась. Ким мягко потрепала её по светлым волосам.       – Как дела, принцесса?       – Здорово! Папа не пил почти две недели, даже отремонтировал чердак.       – Серьёзно? Это отличная новость!       – Я знаю, – улыбка Чевон стала шире. – Думаю, ещё немного, и я смогу познакомить его с Хеджу.       – Кого ты хочешь со мной познакомить?       Рука Хеджу обернулась вокруг плеча Чевон, прижимая её к себе. Улыбнувшись, Сон положила ей на колени упаковку конфет, а для себя достала из кармана вишнёвый леденец.       – Папу. Теперь, когда он не пьёт, я могу приглашать тебя в гости.       – Не думаю, что твоей маме это понравится, – усмехнулась брюнетка. – Кто-нибудь будет леденцы? Я вчера купила почти килограмм?       – Зачем?       – Пытаюсь бросить курить. Когда тянет на сигареты, ем эти дурацкие конфеты. Кстати, – она ткнула пальцем в плечо Хёнджин. – Тебе тоже стоит попробовать.       – Да, конечно, и лишиться единственной радости в жизни. Я скорее умру, чем брошу курить.       – Если не бросишь, умрёшь очень скоро, – заметила Хеджу.       – Плевать, – пожала плечами Хёнджин.       Она сделала ещё одну затяжку, наслаждаясь тяжёлым ароматом дешёвой сигареты, и улыбнулась. В воздухе царила уютная тишина, плавал аромат шоколада. Хиджин подумала, что чувствует себя здесь, с ними, по-настоящему хорошо. Чевон хотела что-то сказать, но её прервал громкий голос Чонын:       – Поэтому ты не даёшь мне поцеловать себя, да?! – Кричала она, размахивая руками. – Потому что между нами всё кончено?!       – Нет! – Так же громко отвечала Джинсоль. – То, что мне не нравится целоваться с тобой перед этими извращенцами не значит, что я тебя не люблю!       Суён и Джиу шли за ними словно плакальщицы за погребальной колонной. Их лица были бледны и полны печали. Хиджин с трудом сдержала смешок.       – То есть тебе не нравится со мной целоваться?!       – Нравится! Мне пиздец как сильно это нравится, но не тогда, когда тебя берут на слабо те уроды-баскетболисты! Я не порно-актриса, чтобы развлекать команду тупых подростков со спермотоксикозом! Скажи ей, Хёнджин!       – Нет! Я же сказала, что не участвую в ваших ссорах!       Пробурчав себе под нос что-то нечленораздельное, Джиинсоль забрала из рук Хёнджин тлеющую сигарету и уже собиралась сделать затяжку, но Чонын вдруг вырвала её из пальцев Чон.       – То, что мы ругаемся, не значит, что тебе снова можно курить! У тебя грёбаная астма, если ты, блять, не помнишь!       – Это была последняя сигарета… – грустно заметила Хёнджин. – Ладно, что у вас случилось?       – Парни из баскетбольной команды подошли к нам, когда мы стояли у шкафчиков, и предложили сходить на свидание. Когда я сказала, что мы не заинтересованы, те два урода сказали, что не поверят, пока мы не поцелуемся. Я просто отказалась.       – Нет, ты не просто отказалась, ты сказала, что не хочешь меня целовать!       – На глазах у этих придурков! Не вообще! Я люблю целоваться с тобой! Это моё второе любимое дело!       – О, и какое же первое? Трахаться с другими девушками?!       – Нет, – Джинсоль сделала шаг вперёд и прижалась лбом ко лбу Чонын. – Ты моя первая и единственная девушка, Ким Чонын, любовь всей моей жизни. Я хочу целоваться и заниматься сексом только с тобой и ни с кем больше.       – А я хотела бы не слышать этого, – пробормотала Хёнджин.       – Я тоже, – согласилась Джиу. – Может, мы оставим вас наедине?       – У меня есть идея получше, – Джинсоль коротко поцеловала свою девушку в губы. – Поехали ко мне, папы не будет дома целый день.       – Конечно, любимая. Джиу… эм… скажи, что я заболела…       Хиджин уже с трудом сдерживала смех. Лицо Джиу в одно мгновение стало красным как спелый помидор. Она хотела что-то ответить, но Суён неожиданно положила руку ей на плечо и улыбнулась.       – Она скажет, если вы двое уберётесь отсюда за десять минут.       – Десять? Хватит и пяти!       Когда они снова скрылись за поворотом, Хёнджин наклонилась к уху Хиджин:       – Кажется, сегодня я ночую у тебя.