it's a sin

      Хёнджин узнала, что отца увезли в ближайшую крупную больницу примерно через полторы недели после их драки. Они с Джинсоль были в магазине, покупали закуски для вечера кино, когда один из его приятелей, – круглый, как шар, коп с жиденькими каштановыми усиками, – положил руку на плечо Ким и грубо заявил, что её отец повёл себя благородно, решив не писать на неё заявление. Хёнджин с трудом сдержала гомерический хохот, а Джинсоль вежливо, но настойчиво попросила его уйти или, цитируя, «убраться к чёрту и не мешать».       – Я думала, мы перевезли сюда все твои вещи, – нахмурилась Чон, когда Ким сказала, что им нужно забрать кое-что из дома.       – Почти. Там осталось одна очень важная штука.       – Насколько именно важная?       – В крайней степени. Ты же знаешь, я не из тех, кто беспокоит по пустякам. Если я прошу, значит, мне это действительно нужно.       – Я могу съездить одна…       – Это дело принципа, Джинсоль, – покачала головой Хёнджин. – Я должна сделать это сама.       – Ладно. Если ты хочешь, мы сделаем это.       Дорога к их дому всегда была пустой. Тут жил только смотритель заповедника, который обычно сам приезжал в город, чтобы купить всё необходимое. Маме это никогда не нравилось, но дедушка и бабушка просто обожали тишину и чистый воздух. Хёнджин помнила, как много сил и времени они тратили, чтобы превратить лачугу бывшего смотрителя в приличный дом. Дед лично покрасил недавно возведённые деревянные стены в ярко-синий, покрыл крышу черепицей, вставил тёплые окна. Бабушка каждый день с любовью наводила в комнатах порядок, – протирала пыль, мыла полы, готовила ужин. Каждый раз, уходя на работу, дедушка целовал её щёку. В детстве Хёнджин терпеть не могла смотреть на это, а сейчас отдала бы, наверное, целую жизнь, чтобы снова хотя бы на несколько минут вернуться в то время.       – Знаешь, тут очень красиво.       – Ага, – улыбнулась Ким. – Мама рассказывала, что дедушка сам выбирал место.       – Ты почти никогда о нём не рассказывала.       – А что говорить? Он был хорошим, очень добрым, любил животных. Помню, как он постоянно притаскивал домой щенков, котят. Люди выгоняли их в лес, думали, что пумы или лисы сожрут, а деда находил, откармливал, лечил, а потом увозил в город, в приют своего приятеля.       – Я совсем его не помню.       – Они ушли, когда мне было семь или около того. Тебя тогда ещё не было в городе. Уёбок как раз тогда вернулся со службы.       – Почему твоя мама не уехала?       – Потому что она тупая, очевидно. И религиозная. Знаешь, одна из тех церковных куриц, которые на каждом углу кудахчут о грехе, а втайне смотрят гейское порно и заглядываются на задницы молодых официантов. То, что она забеременела в семнадцать, уже подняло волну слухов. Если бы она сбежала от законного мужа, то уже никогда не смогла бы вернуться назад.       – Не вижу в этом ничего плохого.       – Ну, она видела, – пожала плечами Хёнджиин. – Эта женщина всегда была абсолютной дурой.       Дом Ким был небольшим и сейчас больше напоминал сарай. Дедушка всегда хотел построить второй этаж, обещал Хёнджин, что отдаст ей самую большую комнату, но не успел. Вместо этого отец по пьяни соскрёб со стен краску, сломал перила у крыльца, испачкал двери и окна. Из рая это место превратилось в ад.       – Что именно ты хочешь забрать?       – Увидишь. Просто дай мне пять минут.       Первое, что увидела Хёнджин, когда вошла, – засохшие следы крови и грязные отпечатки подошв. У двери валялись стрелянные гильзы, отцовское ружьё, разряженное и не смазанное, лежало на обувном столике. Ким думала, что почувствует отвращение, тошноту, тяжесть, но ей внезапно стало легче. Она это сделала, дала отпор отцу, постояла за себя. И пока он мучился в больнице с кучей переломов, она была здесь, дома, совершенно свободная и счастливая.       Взгляд сам собой остановился на горизонтальных чёрных линиях на дверном косяке. Начиная лет с трёх, они с дедушкой каждый день вместе измеряли рост. Он сказал, что отвезёт Хёнджин в торговый центр, когда она сможет до него дорасти.       – Доросла, – грустно усмехнулась Ким, проводя кончиками пальцев по его последней отметке. – Прости, что всё здесь испачкала. Я… я не хотела, клянусь. Просто… не знаю. Мне жаль.       Её кухня выглядела такой же потрёпанной, как и всегда. На серых от времени стенах ни одной фотографии, кровать разложена, одеяло и подушка на грязном полу. Та одежда, которая ещё оставалась здесь, разорвана на полосы и испачкана в крови. Наверное, урод пытался ею вытереться. Ладно, плевать, не имеет значения. Главное, что он не узнал про её тайник.       Забравшись под кровать, Хёнджин отодвинула небольшую панель и вытащила металлический ящичек, оклеенный изображениями кошек. Это место они с дедушкой сделали очень давно, чтобы прятать от бабушки и мамы подарки к праздникам и конфеты. Теперь Ким хранила там остатки счастливого прошлого: фотографии, билеты в кино, яркие фантики. Если бы отец увидел это, то непременно вышел из себя.       За ящичком лежал любимый Smith & Wesson, – последний дедушкин подарок. Хёнджин нашла его в шкафу, когда убирала их с бабушкой спальню, чтобы подготовить её к приезду отца. Надо было, наверное, вернуть маме, но девочка спрятала его под одежду и унесла в свою комнату. Внутреннее чутьё подсказывало, что скоро он обязательно пригодится.       – Доброе слово и хороший револьвер действуют лучше, чем просто доброе слово, – сказала Хёнджин, раскручивая барабан.       В голове появлялись странные мысли. Она могла бы закончить это прямо сейчас, стоило просто поднести револьвер к виску и нажать на курок. И не было бы больше проблем с отцом, учёбой, вечного чувства вины и непроходящей боли во всём теле. Если загробный мир действительно существовал, Хёнджин могла бы стать там по-настоящему счастливой, а если нет, то просто наконец-то избавилась бы от проблем. По ней бы никто не скучал. Да, Джинсоль бы поплакала месяц или два, но потом забыла бы обо всём, мама приняла бы соболезнования и уехала обратно, отец… ну, наверное, просто обрадовался бы, что теперь не придётся кормить лишний рот.       «Давай, всё же так просто,» – шипел внутренний голос. – «Секунда, и конец. Ну, не будь трусихой!»       Рука сама приставила дуло к виску, палец опустился на курок. Всего одно нажатие, и она будет свободна. Одно лёгкое движение…       – Хёнджин? – Входная дверь распахнулась. – Тебе нужна помощь?       – Нет! Я… я уже иду, Джинсоль. Что за хрень на меня нашла…

***

      Хёнджин со всей уверенность могла заявить, что эта ночь была одной из самых тяжёлых в её жизни. Всё тело болело, особенно сильно в местах едва заживших ушибов, во рту то и дело появлялся металлический привкус, потому что она кусала губы, чтобы не закричать. Врачи, к которым Джинсоль то и дело водила её, говорили, что это всего лишь психосоматика, что Ким нужно просто забыть о своих травмах, и тогда боль исчезнет. Да, так легко, просто забыть по щелчку пальцев и жить дальше. Видимо, они никогда не сталкивалась с проблемой серьёзнее студенческого кредита и просроченной аренды за парковку.       Просто забыть… Вот идиоты!       Дождавшись, пока боль немного стихнет, Хёнджин пошла в ванную. Мистер Чон хранил здесь снотворное на крайний случай, но вместо красного шкафчика с лекарствами взгляд Ким упал на запакованные бритвенные лезвия рядом со станком. В школе она видела на руках других девочек глубокие шрамы. Некоторые носили их гордо, как браслеты «Картье», некоторые смущённо прятали под одеждой, но и те, и другие никогда не останавливались. Их водили к психологу, священнику, показывали фильмы о красоте жизни, и они говорили, что всё поняли, но через неделю или две возвращались с новыми порезами.       «Может, в этом и правда что-то есть?» – подумала Хёнджин, забирая одно из лезвий. – «Если не поможет, я остановлюсь. Я смогу. Всё будет в порядке».       Холодный металл скользнул по коже на предплечье, рассекая её. Кровь тонким ручейком побежала вниз. Хёнджин почувствовала боль, но её было слишком мало, поэтому Ким снова провела лезвием по руке.

Больше, но всё ещё не хватает.

Ещё раз…

      Красные капли разбивались об пол, пачкали одежду, босые ноги. Хёнджин переводила растерянные взгляд с порезов на лезвие и обратно. Она на самом деле сделала это? Это не было очередным кошмаром или галлюцинацией уставшего создание? Ким, наверное, окончательно сошла с ума, раз решила, что подобное может помочь.       «Тупица,» – ругнулся внутренний голос. – «Давай, продолжай. Ты это заслужила!»       – Заткнись, – прорычала Хёнджин себе под нос. – Сама справлюсь.

***

      Хёнджин благодарила всех богов за то, что перед началом учебного года попросила Суён заказать для неё чёрный лонгслив. Правда тогда она рассчитывала, что с его помощью будет прятать синяки, а не порезы. К утру они немного зажили, но всё ещё побаливали, поэтому Ким пришлось одолжить из аптечки мистера Чона пластыри.       – Эй, ты в порядке? – Суён протянула ей бутылку ледяной воды.       – Да.       – Уверена?       – Абсолютно.       Они сидела на нижнем ряду трибун, дожидаясь, когда у двенадцатого класса закончится урок, чтобы начать тренировку. Чирлидерши болтали о шмотках и мальчиках, пока Чонын голодным взглядом наблюдала за отжимающейся Джинсоль. Хёнджин могла бы посмеяться над ней, если бы точно так же не смотрела на Хиджин.       – Ты собираешься пригласить её куда-нибудь? – Спросила Суён.       – Что?       – Я о Хиджин. Мне показалось, вы друг другу нравитесь.       – Ну, она миленькая.       – Это не ответ.       – Нет, – призналась Хёнджин. – Я не собираюсь никуда её приглашать и вообще встречаться. Она же… ну… хорошая, понимаешь? А я нет. Не стоит портить её жизнь, она этого не заслуживает.       – Эй, девочки, вы на нас смотрите?       Ким с трудом сдержала рвотный позыв. Конечно, эти придурки решили, что пришло время гомофобных шуток и тупых предложений наконец-то почувствовать в себе хороший член. Если бы Хёнджин могла, то давно бы вырвала им языки, но Джинсоль почему-то всегда оказывалась рядом, чтобы её остановить.       – Было бы на что смотреть, – фыркнула Суён.       – О, я уверен, у меня есть то, что может тебе понравиться. Я, конечно, не девушка, но ты тоже можешь сесть мне на лицо.       Все вокруг мгновенно замолчали, а парень захохотал так, будто только что сказал что-то действительно смешное.       – Даже если бы мне нравились парни, – ответила Хёнджин. – Я бы не стала встречаться с таким тупицей, как ты. И не придавай своему маленькому отростку такое большое значение, а то в будущем будешь очень разочарован.       – Не связывайся с ней, – окликнул его другой парень. – Такая же шлюха, как и её мать.       Кроваво-красная пелена заволокла Хёнджин глаза. Прежде, чем она успела это осознать, Ким спрыгнула с трибуны и на всей скорости врезалась плечом в грудь того парня. Кажется, он пытался отбиваться, потому что Хёнджин почувствовала лёгкую боль где-то в районе щеки, но не обратила на неё внимания. Все эмоции слились в один огромный комок, который наконец взорвался, выталкивая их на поверхности.       Она била его, пока руки не стали красными. Кто-то вцепился в плечи, пытаясь оттащить, но Ким ударила локтем по лицу этого человека. Сейчас ей было на всё плевать. Она хотела просто убить этого парня, – разорвать ногтями лицо, разбить череп, задушить, прыгать по его телу, слыша хруст позвонков.       «Ты всё делаешь правильно,» – по-кошачьи вкрадчиво сказал внутренний голос. – «Моя умница».       Кажется, остальные в зале тоже начали драться, потому что Хёнджин слышала сквозь пелену стоны, звуки ударов и маты. Кто-то с грохотом упал рядом, утянув Ким с собой. Они катались по полу, врезаясь кулаками в тела и лица друг друга. Больше крови, боли… Хёнджин чувствовала себя гладиатором на арене Колизея, вот только на трибунах не было зрителей, а на балконе императора. Впрочем, так было даже лучше, потому что теперь никто бы точно не смог её остановить.

***

      В кабинете директора пахло потом и гнилью. Сам он сидел за своим дубовым столом в кожаном кресле, которое, наверное, стоило больше, чем весь дом Хёнджин вместе с ней. Хёнджин равнодушно смотрела прямо ему в глаза.       – Ты знаешь, что того парня увезли в больницу? – Спросил директор.       – Да, видела скорую у выхода.       – И?       – Что «и»?       – Ты ничего не чувствуешь по этому поводу?       – Нет. А должна?       Кустистые брови директора сошлись в прямую линию.       – У парня, которого ты избила, сотрясение мозга, перелом носа и выбито три зуба. Я надеялся, что будешь хотя бы немного раскаиваться.       – Это научит его держать язык за зубами, – хмыкнула Хёнджин. – Ну, или по крайней мере думать, прежде чем говорить.       – А тебе не кажется, что не только он должен этому научиться?       – Не понимаю, о чём вы, сэр. Я избивала его молча.       Директор потёр пальцами переносицу.       – Неужели тебе вообще не жаль?       – Жаль, что я ударила Суён, когда она пыталась меня оттащить. Я не хотела. И девочки, очевидно, теперь попадут в неприятности, потому что заступились за меня перед друзьями того придурка.       – Следи за языком!       – Слушайте, сэр, я понимаю, что не нравлюсь вам. Да, трудный подросток, драки и прочее дерьмо, но он заслужил. Он мог бы держаться подальше, не говорить со мной, не называть мою мать шлюхой, но решил показать полное отсутствие мозгов и сделал так, как сделал. И я не жалею, что избила его, потому что по-другому ни он, ни кто-либо другой из его компании просто бы не понял. С идиотами нужно говорить на их языке.       – Ладно, мне это надоело. С этого дня ты и твои подруги наказаны и молитесь, чтобы родители того парня, которого ты избила, не обратились в полицию.       – Да, обязательно попрошу об этом у отца Люцифера, – пошутила Хёнджин, наблюдая, как директор презрительно скривился. Всё? Могу идти.       – Да, пожалуйста.