it's a sin

      Когда девочки во главе с Суён вошли в полицейский участок, Хёнджин, вытянув ноги, сидела за столом Кахэй. Разбитые губы болели, порез на щеке неприятно ныл, а во рту то и дело появлялся металлический, солоноватый привкус крови. Джинсоль разговаривала с Кахэй, видимо, спрашивала, может ли подать заявление вместо лучшей подруги. Официально она не была пострадавшей, – отец не тронул ни её машину, ни её саму. Джинсоль предлагала выступить свидетелем, но полицейские заявили, что, если она не видела преступления, то не может о нём заявить. Это злило настолько, что Чон рычала от бессилия.       – Что случилось? – Суён перевела вопросительный взгляд с Кахэй на Джинсоль.       – Мы были в магазине, – пожала плечами Хёнджин, всё ещё морщась от боли. – Джинсоль задержалась, чтобы поговорить с продавцом, я загружала продукты на заднее сидение. Он подошёл сзади, развернул за плечо, ударил по лицу. Потом повалил на землю.       – Почему ты здесь, а не в больнице?       – Рёбра целы, а ушибы не слишком опасны. Всё в норме.       – В норме? – Чевон ткнула пальцем в большие красные капли, покрывающие джинсовку, футболки и джинсы Хёнджин. – Ты же вся в крови! Твоё лицо – один сплошной синяк!       – Мне тоже нравится, как ты выглядишь, Чевонни.       – Ты собираешься писать заявление? – Спросила Хеджу.       – Это бесполезно.       – Серьёзно? – Чевон скрестила руки на груди. – Ты просто позволишь ему тебя избить? Снова оставишь это просто так?       – Конечно нет, я напишу заявление, чтобы он вместе с дружками-копами смог бы посмеяться над тем, какая у него тупая дочь.       – Она права, Хёнджин, – возразила Суён. – Нужно что-то с этим сделать.       Покачав головой, Хёнджин откинулась на спинку стула и посмотрела на Кахэй.       – Вот поэтому я и не хотела, чтобы ты им звонила.       – И именно поэтому я им и позвонила. Ты должна написать заявление, иначе у нас больше не будет шансов привлечь его к ответственности за все его поступки.       – Займитесь заповедником, найдёте столько нарушений, что хватит лет на десять.       – Нет оснований, – ответила Кахэй, плотно сжимая губы.       – Эй, – Чевон взяла Хёнджин за руку. Ким переплела их пальцы, притягивая девушку к себе, и улыбнулась. Правый уголок губ в очередной раз неприятно заныл, но она даже не обратила на это внимания. – Пожалуйста, Хённи. Если не ради себя, то ради меня. Ради Хиджин. Он должен ответить за то, что сделал. Даже если ничего не выйдет, он поймёт, что тебя нельзя просто избить и продолжить пить.       – Чевонни…       – Я не хочу слышать, что это бесполезно. Это не может быть бесполезно хотя бы потому, что на время расследования ты получишь защиту. Он не сможет к тебе подойти, и этого будет достаточно, чтобы мы все почувствовали себя спокойнее.       – Я займусь этим делом, – сказала Кахэй, подходя ближе. – И я не позволю закрыть его просто так. Он получит то, что должен.       – Если я сделаю это, вы отстанете?       – Дело не в нас.       – Просто ответь на мой вопрос, капитан.       – Да, отстанем, – кивнула Суён.       – Хорошо. Тогда я напишу. Как мне это сделать?       Это заняло не так много времени, как Хёнджин предполагала. За двадцать минут она коротко написала всё, что помнила, затем Кахэй взяла показания у Джинсоль и приложила к бумагам справку из больницы. Доктор сказал, что кости целы, но то количество синяков, порезов и ссадин, которое он увидел, поразило его. Он приехал в город примерно пару недель назад и ещё не успел прочувствовать местную атмосферу. Хёнджин даже немного ему завидовала. Ей тоже хотелось бы ничего не знать об этом мерзком, словно гниющее болото, городке.       – Сильно болит? – Спросила Чевон, проводя кончиками пальцев по порезу.       – Жить буду.       – Я серьёзно.       – Знаю, – усмехнулась Хёнджин. – Нет, не болит.       – Надо отвезти тебя домой, – вмешалась Суён. – Джинсоль, поедешь с нами?       – Да… да, сейчас, – когда она вздрогнула, Хёнджин мгновенно вскочила, чтобы подхватить её. Рука опустилась на талию, осторожно сжимая. Джинсоль вцепилась в её плечи, плотно сжала губы. Её лицо побледнело.       – Ты в порядке?       – Нечем дышать.       – Бля… – она пошарила по карманам, выуживая из джинсов ингалятор. – Где твой?       – Он закатился под машину, когда я помогала тебе.       – Но у тебя ведь был и второй.       – Приехала полиция, я подумала, что не хочу никого задерживать. Я…       – Не взяла?       – П-прости…       – Это я должна извиняться. Эй, – убедившись, что Джинсоль в порядке, Хёнджин обняла её за плечи. – Как насчёт сделки? Я не говорю Чонын, ты не говоришь Хиджин.       – Думаешь, она не заметит, что твоё лицо синее?       – Думаю, что могу сказать, что упала на баскетболе.       – Лицом?       – Я такая неуклюжая.       Всё ещё обнимая Джинсоль, Хёнджин поплелась за Суён в сторону её чёрного «Форда». Конечно, она шутила, когда предлагала Джинсоль ничего не рассказывать. Она бы заметила, – невозможно было не заметить то, что её лицо полностью синее, – и Хёнджин не стала бы врать. Просто она пока ещё не понимала, как рассказать ей об этом. «Эй, милая, мой отец снова избил меня, но ты не должна волноваться»? «Да, детка, на мне нет живого места, но это ничего»? Нет, это звучало настолько глупо, что Хёнджин захотелось разбить голову о пассажирское сидение.       Ким надеялась, что у неё будет хотя бы двадцать минут перед тем, как Хиджин приедет в дом Джинсоль, но, когда они приехали, Хиджин уже ждала их у двери. Наверное, мистер Чон видел Хёнджин в больнице или услышал о том, что доктор проводил осмотр. В последнее время все случаи избиения в городе были связаны только с её именем.       Отец Джинсоль стоял там же, рядом с Хиджин, дрожа то ли от холода, то ли от предвкушения чего-то плохого. Хёнджин почувствовала, как тело наполняется мерзким ощущением собственной беспомощности. Почему она позволила себя избить? Почему не ударила в ответ? Она ведь могла… она уже делала это несколько месяцев назад, но сейчас просто застыла. Ей будто бы больше не хотелось драться. Спустя секунду Ким с ужасом поняла, что даже хотела, чтобы он её убил.       Хиджин осторожно притянула её к себе, целуя в щёку. Хёнджин зарылась носом в её плече, полной грудью вдыхая приятный аромат духов. Здесь, рядом с этой девушкой, она чувствовала себя спокойно. И не было больше отца с его вечными истериками, боли и голосов в голове. Только тёплые объятия Хиджин, в которых хотелось утонуть.       – Я написала заявление, – сообщила она, слабо улыбаясь.       – Серьёзно?       – Это смелый шаг, – Отец Джинсоль протянул руку, чтобы погладить её по голове. – Я горжусь тобой.       – Спасибо, сэр.       – Знаете, что я думаю, девочки? Вам нужен хороший ужин. Как насчёт лазаньи и пасты? Карбонара?       – Звучит здорово, пап, – кивнула Джинсоль. – Я отдохну немного и помогу тебе.       – Нет, милая, лучше, если вы в девочками подниметесь к тебе в комнату. О, и ещё ты можешь позвать Чонын.       – Да, пап, я… позвоню ей.       К сожалению или к счастью, Суён и девочки любезно отказались от ужина, сославшись на вечер кино. Джинсоль закрылась в своей комнате, а Хёнджин села на кровати в своей, закрыла лицо руками. Она слышала, как Хиджин тихо, крадучись, мерила шагами комнату. Когда Ким открыла глаза, по лицу Хиджин текли слёзы. Никогда раньше Хёнджин не чувствовала себя так паршиво, как в этот момент.       – Я волнуюсь за тебя, Хёнджин, – сказала Чон, останавливаясь напротив Ким.       – Я знаю.       – Мы можем сбежать отсюда, – Хиджин опустилась перед ней на колени и взяла её руки в свои. – Меня приглашают на учёбу в Нью-Йорк, Бостон. И тебя тоже. У тебя будет спортивная стипендия. И всё это на другом конце страны, там, где он до тебя не доберётся. Ты всё ещё хочешь поехать со мной?       – Конечно.       – У тебя не получится, – прошипел всё тот же голос. – Ты ей не нужна…       «Заткнись», – подумала Хёнджин, снова пряча лицо в плече Хиджин. – «Нужна… слышишь меня, блять?! Нужна!».

***

      Дом семьи Вон был большим и очень уютным. На стенах семейные фото, китайская символика, дипломы Кахэй. Всё то, чего никогда не было у Хёнджин. Кахэй, улыбнувшись, провела их на кухню, разлила по красивым фарфоровым чашка ароматный чай. Хиджин выглядела растерянной, но Джинсоль и Хёнджин чувствовали себя здесь как дома. В конце концов, Кахэй всегда была с ними мила.       – Заявление приняли, – гордо сообщила Кахэй. – Доктор подтвердил, что побои были нанесены в день написания заявления физически сильным человеком. У нас нет записей с камер, но, думаю, показаний Джинсоль будет достаточно, чтобы все поверили, что это был он.       – А что, могут не поверить? – Спросила Хиджин, с трудом скрывая возмущение.       – Думают, что я на него наговариваю, – пожала плечами Хёнджин. – Он же ветеран, к ним всегда относятся уважительно. Даже если кое-кто из них садист, неспособный справиться со своим ПТСР.       Кахэй покачала головой.       – Не волнуйся об этом. Теперь, когда у меня есть шанс, я обязательно доведу дело до конца.       – Да, твои коллеги будут очень этому рады.       – Плевать на них. Они годами не обращали внимания на то, что делал это урод.       Хиджин сжала ладонь Хёнджин, переплела их пальцы. Тепло медленно наполнило её тело, заставляя губы растянуться в улыбке. Ей была плевать на то, как закончится дело. Она просто хотела наконец-то уехать из этого города и начать новую, – счастливую, – жизнь. Ту, о которой она мечтала до того, как вернулся отец.       Может, сейчас у неё наконец-то получилось бы это сделать?

***

      К тому дню Хёнджин не слышала голосов уже почти неделю. Всё шло хорошо: каждый вечер она проводила у Хиджин, вместе они подали бумаги в один колледж, и шансы у обеих были выше среднего. Хиджин в красках расписывала их будущее: уютный, весёлый кампус, дружелюбные студенты, свобода. И больше никаких драк. Хёнджин нравилось представлять это, думать о том, как она заработает немного денег, и они вместе поедут в Йелоустоун. В её будущем не было место отцу и голосам в голове. Только счастье и бесконечная радость.       Этот вечер проходил так же, как и остальные на этой неделе, – кино, тёплый чай и крепкие объятия. Не хватало только одной, самой важной, по мнению Хиджин, детали – пиццы.       – Прямо сейчас? – Спросила Хёнджин, когда Хиджин предложила съездить за пиццей.       – Конечно.       – Я не хочу никуда уходить…       – Но, Хёнджинни… – проныла Хиджин, целуя её в шею.       – Ты ведёшь машину, а не я. Я в любом случае еду туда же, куда и ты.       – Да, но мне нужно, чтобы ты хотела поехать, потому что иначе я буду думать, что заставляю тебя.       – Ладно, я хочу, – кивнула Хёнджин. – Я очень, очень, очень сильно хочу поехать с тобой в пиццерию. Довольна?       – Да!       Дорога до пиццерии заняла всего двадцать минут. Припарковавшись, Хиджин пошла за пиццей, а Хёнджин вышла из машины, прижимаясь спиной к дверце. Прохладный ветер обдувал лицо, трепал волосы, и Ким закурила, наслаждаясь тишиной. Она не сразу заметила, как кто-то уверенно приближался к ней с противоположной стороны парковки.       Хёнджин сразу его узнала: седые волосы, зачёсанные назад, глубокие залысины, жиденькие усики и глубоко запавшие тёмно-карие глаза. Он приходил к отцу редко, но оставался на долго: от пяти дней до целой недели. Кажется, его звали Генри, и последние тридцать лет он проработал в полицейском участке. Отца он знал примерно столько же и, как показывало их общение, очень любил.       – Хёнджин, – поприветствовал он.       – Сэр, – кивнула Хёнджин, краем глаза выискивая за витриной фигуру Хиджин. Она уже получала заказ. Нужно было продержаться всего пару минут.       – Слышал, ты написала заявление.       – Да, знаете, ваш приятель меня избил.       – Ну, видимо, не очень сильно, если ты ещё ходишь.       – Хотели бы, чтобы он забил меня до смерти? – Усмехнулась Хёнджин, делая затяжку. Холодный аромат ментола наполнил лёгкие.       – Хотел, чтобы ты поняла, как тебе повезло иметь такого отца. Он герой, знаешь?       – Он алкоголик, который не способен разобраться со своими проблема.       – Да что тебе знать о проблемах, Хёнджин?       – Да, меня ведь не избивал отец, не бросала мать, не обещали застрелить… хотя, подождите… нет, со мной это было. Думаете, этого достаточно, чтобы я могла говорить, что переживала кое-какое дерьмо?       – Ты неблагодарная свинья, Хёнджин.       – А вы мудак, который не делает свою работу. И ещё алкоголик. Надеюсь, что скоро вы, как и мой отец, сопьётесь, – заметив, что Хиджин подходит, она выдавила из себя улыбку. – Удачного вечера, Генри.       Игнорируя обеспокоенный взгляд Хиджин, она села в машину. В салоне приятно пахло пиццей и духами Хиджин, играла музыка, – что-то из так любимого Чон инди. Хёнджин откинулась на мягкое сидение, всеми силами пытаясь сдержать приступы бешеной злости. Почему этому ублюдку нужно было появиться прямо сейчас? Чем она это заслужила?       – Кто это был? – Спросила Чон.       – Друг отца.       – Ты в порядке?       – Нет, очевидно.       – Хён…       – Не беспокойся об этом, мне нужно просто… расслабиться, понимаешь? Дай мне пару минут, пожалуйста.       – Конечно. Но, если захочешь поговорить…       – Ты рядом, да. Спасибо.       – Я люблю тебя.       – Я тоже тебя люблю, – улыбнулась Хёнджин.       Она закрыла глаза, концентрируясь на собственном дыхании. Шум двигателя медленно исчезал, растворяясь в пульсациях её тела. Генри был просто уродом, идиотом, который считал, что насилие – нормально. Ким сталкивалась с такими. Большая половина города думали так же и совершенно не умели держать язык за зубами.       – У тебя ничего не выйдет, – прошипел мерзкий женский голос, напоминающий голос матери. – Ты отсюда не уедешь. Никогда.       – Ты не сможешь это закончить, – вторил ещё один голос, – отцовский. – Только если не сдохнешь, как того заслуживаешь. Никто и никогда тебя не полюбит. Ты ничто… ты ничего из себя не представляешь.       Хёнджин плотно сжала губы. Никогда раньше мысли о том, чтобы закончить это, не казались ей настолько привлекательными. Просто сбежать, когда Хиджин уснёт, найти тихое место и навсегда исчезнуть. И плевать, что будет дальше. Это уже не будет её касаться.       – Хёнджин? – Хиджин коснулась её руки, переплетая их пальцы.       – Всё хорошо, – улыбнулась Ким. – Я немного устала.       – Я сварю тебе какао, когда мы приедем.       – С зефирками?       – С зефирками, – кивнула Хиджин, крепче сжимая её руку.

***

      Мистер Чон припарковал машину у полицейского участка и открыл для Хёнджин дверь. Он предложил поехать с ней сам, а Ким не стала отказываться. Сегодня она могла встретиться с отцом, и после этого кому-нибудь из них наверняка бы потребовалась медицинская помощь.       Кахэй не было, – её вызвал к себе начальник, – и Хёнджин с мистером Чоном сели на один из диванчиков у входа. Офицеры то и дело бросали на них косые взгляды, и Ким почувствовала, как снова начинает злиться. Почему они считали, что имеют право смотреть? Почему они были на его стороне? Разве её разбитое лицо не являлось достаточным доказательством того, что её отец – мудак?       – Не думай об этом, – прошептал мистер Чон.       – Всё в порядке.       – Я знаю, что нет. Ты идёшь против большинства, и это опасно, тяжело и травматично. Ты просто не можешь быть в порядке.       – Не надо было писать заявление.       – Ты так думаешь? Мне кажется, что ты поступила правильно. О таком нельзя молчать. Хотя бы потому, что люди, которые бьют своих партнёров и детей, заслуживают наказания. Настоящего наказания, а не просто штрафа или предупреждения.       Хёнджин сжала руки в кулаки, царапая ногтями внутреннюю сторону ладоней. Плечи снова заныли, напоминая о сросшихся переломах. Руки затряслись, и мистер Чон, заметив это, осторожно коснулся её плеча. Только сейчас она заметила, насколько сильно Хиджин была похожа на отца. Тот же спокойный, полный теплоты взгляд, формы носа и губы, даже улыбки, – будто бы немного смущённые, кривоватые и до боли в груди милые.       – Хёнджин, – раздался знакомый голос.       Отец, шатаясь, шёл к ним, а Хёнджин уже чувствовала неприятный запах алкоголя. Кажется, он не перестал бы пить, даже если бы лишился рук, ног и большей части органов. Впрочем, такие, как он, даже после смерти продолжили бы искать в аду алкоголь.       – Сэр, – мистер Чон встала, закрывая Хёнджин спиной. – Вам стоит уйти.       – А ты кто такой?       – Её сопровождающий.       – Ну, и иди нахуй, сопровождающий.       Он снова попытался подойти, но мистер Чон преградил ему путь.       – Отойдите.       – А то что? – Нагло усмехнулся отец.       – А то я скажу, что вы пытались давить на Хёнджин, и просто так вы уже не отделаетесь.       – Уёбок… как только с меня снимут обвинения, Хёнджин, я убью тебя, его и твою шлюху-подругу, ясно?       Мистер Чон, на секунду плотно сжав губы, притянул его к себе за ворот куртки и зашептал:       – Продолжишь говорить такое, и я найду тебя, а потом буду медленно перерезать сухожилия. Как только я закончу, то отрежу тебе пальцы, а затем оставлю в лесу. У вас здесь много пум, верно? Они наверняка очень голодны весной, – он отстранился, заглядывая в покрасневшее от злости лицо отца. – Удачного вечера, сэр, – когда он ушёл, мистер Чон вернулся на диванчик. – Ты должна сказать об этом офицеру, который ведёт твоё дело. Можно получить запрет на приближение.       – Я не уверена…       – Он был очень пьян.       – Да… мне жаль, сэр.       – Всё в порядке, – улыбнулся мистер Чон. – Хочешь кофе?       – Мне нельзя кофеин.       – Тогда я куплю тебе сок. Хорошо?       – Спасибо, сэр.       – Пожалуйста.       – Я поговорю с Кахэй.       – Я поддержу любое твоё решение.       – Теперь я понимаю, в кого Хиджин так очаровательна.       – О, это в её маму, – рассмеялся мистер Чон. – Всё лучшее у неё от матери. От меня ей досталась только улыбка.       Набрав больше воздуха в грудь, Хёнджин направилась к кабинету начальника участка. Кахэй должна была скоро выйти, и она сразу бы рассказал ей о том, что сделал её отец. Мистер Чон был прав, о таком нельзя молчать. Её отец может навредить кому-нибудь ещё: Хиджин, Джинсоль, Чонын. Кому, блять, угодно. От него никогда нельзя было ожидать осмысленных действий.       – Кахэй… – услышав голос Генри, Хёнджин замерла. – Я, как и весь участок, могу поручиться за этого человека, а Хёнджин… она… ну…       – Она – пострадавшая по моему делу. Или ты хочешь сказать, что она заслужила, чтобы её избили?       – Хочу сказать, что иногда ситуация бывает, в которой один человек может спровоцировать другого. Это семейное дело, и на твоём месте я бы не стал влезать в то, в чём они могут разобраться сами.       – К счастью, ты не на моём месте.       – Офицер Вон, – этот голос явно принадлежал директору. – Я понимаю, вы хотите восстановить справедливость, но, кроме Хёнджин, мистера Ким на месте преступления никто не видел. За него просит Совет Ветеранов штата, и, если у вас нет доказательств, то будет лучше, если вы закроете дело.       – При всём уважении, сэр, я не могу, – твёрдо ответила Кахэй.       – Тогда и я не смогу оставить вас не вашей должности.       – Я понимаю.       Хёнджин почувствовала, как тело начинает слабеть. Несмотря на все трудности, Кахэй любила эту работу. Она хотела стать копом с того дня, как пошла в школу, и Хёнджин не могла просто лишить её этой мечты. Это было мерзко. Нет, это было даже больше, чем мерзко.       Голову напомнил громкий, – слишком высокий для человека, – смех. Он наполнял каждую клеточку тела, неприятно вибрируя, оглушая. Захотелось расплакаться, но Хёнджин до боли прикусила нижнюю губу. Она справится, всегда справлялась. Нужно просто найти в себе силы.

***

      Чтобы набраться смелости, потребовалось несколько дней. Выхода не было. Её заявление ни к чему бы не привело. Отец бы превратил жизни её друзей в ад. Ей не следовало тогда слушать девочек. Почему она сразу не поняла, к чему это может привести? Почему не додумалась?       Убедившись, что Джинсоль спит, она выскользнула на улицу. До дома было всего полчаса ходьбы. Отца там точно не было, – вчера он уехал на осмотр заповедника и собирался вернуться только через три дня. Револьвер оттягивал карман, но Хёнджин старалась не думать о нём. Голоса говорили, что она поступает правильно, а силуэт шёл рядом, то появляясь, то исчезая в кустах и за деревьями.       С лёгкостью открыв дверь, она села на диван в гостиной. В хорошие годы они с дедушкой сидели на нём, обнявшись, и смотрели мультфильмы на небольшом телевизоре. Сейчас он насквозь пропах сигаретами и алкоголем. То тут, то там виднелись дырки, – отец тушил об него сигареты. Ножки давно были сломаны. Даже телевизора не было, отец продал его, чтобы купить ещё выпивки.       Прокрутив барабан револьвера, Хёнджин достала три патрона. Просто выстрелить себе в голову было бы слишком скучно, верно? Хотелось чего-то увлекательного. Например, не знать, какой именно выстрел её убьёт.       «Тебе нужно сказать им», – прошептал внутренний голос, и Хёнджин не стала сопротивляться.       Достав из кармана мобильный, она начала писать сообщение: «Дорогая Хиджин! Я понимаю, что, наверное, не должна писать тебе это, но я в этом нуждаюсь. Действительно сильно нуждаюсь. Я люблю тебя, и мне жаль, что я делаю этого, но выхода нет. Прости».       Ещё раз прокрутив барабан, Хёнджин прижалась затылком к спинке дивана. Она думала об этом с четырнадцати и сейчас должна была наконец прийти к логичному исходу. Приставив дуло к виску, нажала на курок. Холостой.       – Сука! То есть мне настолько не везёт, да? Хотя… идея с русской рулеткой в любом случае была идиотской.       Смех подступил к горлу, изнутри давя на трахею. Она собиралась ещё раз прижать дуло к виску, когда её руку обхватили две тёплые ладони. Хиджин стояла перед ней, сжимая револьвер. Из её глаз текли слёзы.       – Что ты…       – Джинсоль заметила, что ты сбежала. Мы уже час ищем тебя по всему городу.       – Бля…       – Отдай это мне, Хёнджин.       Ким не сопротивлялась. Хиджин забрала оружие из её рук, отложила на стол. Хёнджин ошарашенно смотрела на то, как она села на колени, осторожно касаясь её коленей. Руки дрожали. Хотелось заплакать, но сил уже не было. Почему Хиджин приехала? Почему они просто не могли дать ей умереть?       – Вот так, молодец. Иди сюда, – Хиджин коротко поцеловала её в губы, провела большими пальцами по щеке, лаская кожу. Слёзы сами собой потекли по лицу, плечи задрожали. – Поплачь, если хочешь. Ничего страшного. Обними меня.       Тело Хёнджин начало трястись, и Хиджин притянула её к себе. Ким вцепилась пальцами в спину, царапая ткань джинсовки. Она ненавидела себя, каждую часть своего тела, свои мысли. Казалось, следовало умереть раньше, – до встречи с Хиджин или Джинсоль, до появления друзей. Возможно, даже до отъезда мамы. Тогда никто бы не плакал по ней, не переживал. Отец наверняка даже не оплатил бы похороны.       – Мы уедем, – шептала Хиджин. – Слышишь меня? Уедем так далеко, как только возможно. И его посадят. Плевать, кто на его стороне. Мы сделаем всё, чтобы его наказали.       – Я облажалась…       – Это не твоя вина, милая. Дыши… давай, дыши. Мы будем счастливы.       – Прости…       – Вставай, поехали домой.       Хёнджин встала, ещё с трудом держась на ногах. Хиджин поддерживала её за талию. Никто из них не услышал, как квадроцикл с тихим скрипом остановился у двери. Отец, сжимая в руке ружьё, ворвался в дом. Пустой взгляд впился в Хёнджин, отвратительный запах алкоголя ударил в лицо.       – Какого хера?! – Взвизгнул он.       Схватив Хиджин за плечо, отец оттолкнул её в сторону. Когда Хёнджин дёрнулась, чтобы заступиться, тяжёлый ружейный приклад влетел ей прямо в лицо. Ким подумала, что до конца жизни запомнит хруст, с которым сломался нос Хёнджин. Она повалилась на пол, кровь текла по лицу. Мистер Ким, рыча от злости, склонился над Хиджин. Дуло охотничьего ружья уставилось на неё.       – Знаешь, что меня бесит? – Сказал он, снимая ружьё с предохранителя. – Такие лесбухи, как она и ты. В хорошие время вы сдыхали сами по себе от СПИДа, но сейчас врачи почему-то начали верить, что такой мусор достоин жизни. Я сделаю мир лучше, если пристрелю пару больных собак.       Хиджин зажмурилась, закрывая голову руками. Перед глазами пролетела вся жизни: лицо мамы, улыбка отца, Хёнджин, Джинсоль. Воспоминания закружились в бесконечном танце, пока сердце билось как безумное. Слёзы текли по лицу. Хотелось кричать, но все звуки будто бы тонули где-то в глубине горла.       Раздался выстрел.