Бабочка.

Это на самом деле было очень неожиданно. То, когда его новый состайник решил ударить его, было странно, он чувствовал смятение, хоть и понимал, что от четвертой можно ожидать чего угодно, Лорд его вообще года два назад ударил за то, что они колясками зацепились, тогда в целом и не было понятно, куда именно его ударили, синяки от отцовских побоев только начинали сходить, однако проходить с чистой кожей он смог всего полгода, потом у него была странная ломка, ему словно хотелось, чтобы кто-то причинил боль, ведь смотреть на себя в зеркало без этих страшных желто-фиолетовых синяков было так непривычно. Еще было страшно, что отец его заберет, это ему вообще часто снится, он просыпается в холодном поту и просто смотрит в потолок. Нет, они больше не увидятся. Самое неожиданное для Курильщика стала ни драка, ни радушный прием некоторых из стаи (это вообще очень пахло опасностью для него, поэтому он был настороже). Неожиданным было то, что когда парень поехал умываться после инцидента с Лэри, за ним пошел Черный, тот самый странный и молчаливый качок, он немного пугал Эрика своим вечным спокойствием и тягой к спорту. Это было стыдно, что он тогда сорвался, у него, конечно, были панические атаки после попадания в дом, но чаще всего брюнет мог их контролировать, а сейчас, когда он увидел эти яркие перламутрово-голубые глаза, всё внутри встрепенулось, он замер, в голове столько воспоминаний о том самом дне. Он. Мама. Бабочка. Да, та самая чертова бабочка, которая не исполнила его желание, сейчас в этих самых прекрасных глазах он видел ту самую бабочку. — Я тебя ненавижу. — Рыкнул парень, после того как пришел в себя и заехал в кабинку туалета, закрывая за собой дверь, он старался сдержать всхлипы, зажав рукой рот настолько плотно, что казалось пальцы вот вот войдут прямо в щеки. Черный в растерянности смотрел на закрытую дверь, хмыкнул тихо и ушел, с тех пор его душа тоже находилась в смятении, почему Курильщик повел себя так? Что стало причиной? Эти вопросы его мучили на протяжении следующих недель, он хотел подойти к этому странному мальчишке, но тот тщательно избегал его в местах, где они могли остаться одни, а при народе о таком спрашивать странно, подумают еще что-то не то. А Курильщику просто было очень страшно, светловолосый вызвал в нем такой сильный шквал эмоций, он такие глубокие, разрывающие эмоции не чувствовал давно, они смешались в кашу и он не мог понять, что именно чувствует, да и честно сказать, страшно было понимать, ведь он никогда и ни к кому такого не испытывал.

***

— Ну наконец-то я поймал тебя. — Спокойно проговорил голубоглазый, смотря прямо на Эрика, что уже не мог никуда уехать, его буквально зажали в угол, от этого он чувствовал себя загнанным в клетку зверем. — И зачем же ты ловил меня? Что тебе от меня надо? Побить хочешь? — Он посмотрел прямо своему страху в глаза. — Ну так бей. Хочешь убить? Убей. Я за жизнь особо не держусь. — Что ты несешь? Я хочу с тобой спокойно поговорить. — Он потер виски и посмотрел устало, а темноволосый думал о том, что это еще хуже, чем всё, что он предложил ему сделать. — И что именно ты хочешь услышать? — Он зло глядел, со стороны это выглядело, как в той басне, где собачка лает на слона. Как того слона это не тронуло, так и Черный особо не обращал внимание на его шипы. — Почему ты сказал тогда, что ненавидишь меня? Я хотел подружиться с тобой, узнать тебя ближе. — Мне не нужны друзья, я одиночка. — А ведь хотел сказать совсем другое, но чертов страх предательства, очередного предательства, не позволил. — А сказал, что ненавижу… Ну потому что я всех вас ненавижу, всех, кто живет в этом чертовом доме. Блондин не нашел, что на такое можно сказать, это его огорошило, впервые он видел человека с такими печальными глазами…

***

А после было это… Убийство Помпея, то, что Эрик запомнит навсегда. Они стояли в кругу, а Слепой и Помпей, два вожака. Секунда и один из них уже лежит на полу истекая кровью, кровью от ножа, который появился, казалось, из ниоткуда. И вот вторая паническая атака, Эрика вырвало, прямо на свои колени, Черный вызвался помочь ему с этим и отвез в душ, пока кареглазый захлебывался в истерике, задыхаясь… — Стой, папа, не надо, прошу тебя. — Весь в слезах и соплях ребенок молил, чтобы его отец положил нож на место, было безумно страшно, ведь он, 11-летний пацан никак бы не смог противостоять огромному пьяному бугаю с ножом, а коляску, как назло заклинило или это его парализовало от страха, в любом случае он не мог сдвинуться с места, пока человек с ножом подходил всё ближе. — Паршивец, я тебе говорил сидеть в своей комнате, пока я не закончу с этой телкой. — Он, окровавленным ножом указал на холоднеющее тело и с ужасом вскрикнул, как только он не заметил это раньше? Хотя понятно как, он волновался о том, чтобы его не заметили, а потом уже смотреть по сторонам было страшно. — Эта сука мне не хотел давать, пришлось прикончить, чтобы в полицию не пошла, с тобой будет тоже самое, если только попробуешь хоть где-то заикнуться о том, что сейчас видел. — Он приставил нож к горлу родного сына. — Ты меня понял? — Д… Да, да, отец, я никому не расскажу о таком, как я могу? — Умный ребенок. — Он хотел было отойти, но решил, что стоит в целях профилактики оставить небольшой след, ну так, чтобы знал, что его слова это не пустой звук, а чтобы в школе никто не увидел, он нанес удар по бедру, в верхней части, где чувствительность была, младший взвыл от острой боли, а отец только кинул ему бинты и водку, сказал обработать и замотать, а после занялся трупом, лежашим у них в гостиной. Теперь об отце ему напоминали только его психологические травмы и этот самый шрам. Погрузившись в воспоминания, он даже не заметил, когда с нему успели стянуть футболку и уже почти стянули джинсы, но руки Черного замерли на середине, увидев огромный светлый шрам на бедре парня. — Какого хрена ты рассматриваешь меня, как-будто увидел музейный экспонат? — Почти шепотом произнес парень и совершил опять ошибку, посмотрел в эти голубые глаза, в которых утонуть хочется. Ну почему же они приносили столько противоречивых эмоций? Тогда он сделал еще более опрометчивый поступок, он поцеловал Черного… «И тут я почувствовал то, что не чувствовал много лет ни к одному человеку…»