In These Hands (You Will Break)

На следующий день Мона получила две плохие новости. Первая пришла в виде письма, оставленного на пороге её дома. Она обнаружила его утром, когда отправилась на рынок завтракать после одного из худших ночных снов в своей жизни. С тяжёлой головой она наклонилась, подняла письмо и открыла его. Её глаза широко раскрылись. "Двести сорок три тысячи моры?" - крикнула она, да так громко, что повернула голову мужчине на соседней улице. Она прочитала письмо сверху донизу. Когда она дошла до самого низа, у нее задрожали руки. Она не могла в это поверить. По словам отправителя, члена комиссии Кандзё, она должна была выплатить всю арендную плату и налоги, которые накопились за несколько месяцев после того, как её собственность покинула бывшая владелица, Накамура Рико, и, конечно же, "плату за обработку и переоформление", чтобы покрыть административную работу. По сравнению с этой суммой плата за обработку, которую пыталось всучить ей Агентство по делам чужестранцев, выглядела просто мизерной. Мона раздумывала над тем, чтобы скомкать письмо и выбросить его в ближайшую канализацию, но вместо этого оставила его в сейфе. Она поговорит об этом с Ёимией позже и посмотрит, что можно сделать. Должно быть, это какая-то ошибка. Вторая неприятная новость пришла, когда она возвращалась с рыночной улицы. Предчувствие промелькнуло в голове Моны без предупреждения, как это всегда бывало: видение двух охранников, ожидающих у её магазина. Конечно, когда она свернула за угол, они были там, с мрачными лицами и нацеленными в небо шестоперами. Она задержалась у устья переулка и изобразила шок, хотя ей не пришлось особо стараться. "Я не ожидала гостей сегодня". "Госпожа Мона Мегистус". Ближайший к ней охранник выпрямил спину. "Нам нужно несколько минут вашего времени, если вы будете так добры". Он отошёл в сторону, предоставив Моне пространство, чтобы отпереть дверь и впустить их. Ей не требовалось предсказание, чтобы понять, в чём дело. Как только они оказались внутри магазина и оставили свои шестоперы у стены, Мона вывела их на середину комнаты и огляделась. "Боюсь, у меня нет стульев... Вы можете сесть на прилавок, если хотите". "Мы найдем, что это?", - сказал первый охранник. Он указал на витрину перед прилавком. "Что там случилось?" Моне не нужно было следить за его взглядом, чтобы понять, о чём он говорит. Она убрала осколки стекла, которое разбил Скарамуш, когда она отбросила его назад, но витрина все еще отсутствовала. "Я споткнулась". Охранник кивнул. Его жена ушла от него в прошлом году к другому мужчине, подумала Мона, глядя на него. Она и её любовник переехали в деревню, оставив его здесь, в городе. Она бы почти пожалела его, если бы не ужаснулась тому, почему он здесь оказался. "Итак, госпожа Мегистус", - сказал второй стражник. "У нас есть к вам несколько вопросов, и мы бы хотели, чтобы вы ответили на них как можно более правдиво. Как вы думаете, вы сможете это сделать?" "Да", - сказала Мона. "Хорошо. Вам что-нибудь говорит имя Хьюго Веллингтон?". Мона попыталась скрыть, как напряглись её плечи. "Я знаю одного Хьюго, да, но я не уверена, что это его фамилия". "Не могли бы вы описать его для нас?" Она попыталась представить Хьюго в своей голове. Их совместное времяпровождение было таким коротким, что ей было трудно вспомнить все, кроме основных черт. "Белая кожа, короткие каштановые волосы, средний рост. Думаю, он был из Фонтейна". Второй охранник заговорил снова: "Я думаю, мы говорим о правильном человеке". Мона посмотрела между ними. Обычно она хорошо понимала, когда ей лгут или обманывают, хотя это было гораздо труднее, когда её нервы были расшатаны, как сейчас. По своему опыту она поняла, что нет смысла притворяться невеждой перед лицом обвинения - лучше найти подходящую версию и отстаивать её до конца. Она сомневалась, что кому-то из этих охранников есть дело до пропавшего фонтейнского моряка. Скорее всего, они просто выполняли формальность, докладывая о случившемся членам экипажа. Если она будет действовать осторожно, ей удастся выбраться отсюда без ареста. "Он пропал, не так ли?" - сказала Мона. "Откуда ты это знаешь?" - спросил первый охранник. "Один из экипажа сказал мне в Рито. Он спросил меня, не имею ли я отношения к его исчезновению". "А ты имела?" Она покачала головой. "Конечно, нет". Первый охранник скрестил руки и окинул её холодным взглядом. "Мне жаль говорить вам об этом, мисс Мегистус, но часть экипажа всё ещё думает, что вы это сделали. Вы были последней, кого виделся с мистером Веллингтоном. Поэтому не могли бы вы рассказать нам о событиях, произошедших в ту ночь, как вы их видели". Сердце Моны колотилось, но она оставалась внешне спокойной, рассказывая охранникам свою историю, начиная с того, как нашла Хьюго в трюме и заканчивая тем, как он оставил её на палубе, докурив сигарету. Конечно, большая часть истории была выдумана, но только те части, где они были вдвоем. Она никак не могла солгать о том, что видел весь экипаж. "Я не знаю, что произошло после того, как я ушла от него", - сказала она - "Я сразу же вернулась в свою каюту и предположила, что он сделает то же самое". Второй охранник издал небольшой звук признания. "Зачем вы вообще искали мистера Веллингтона? Знали ли вы двое друг друга заранее?" Мона сделала паузу. Именно здесь её актерское мастерство должно было окупиться. "Я не знала его до поездки, нет. Это немного неловко, но..." Она опустила глаза в пол. "Я думала, что он привлекательный. Я видела его по всему кораблю и подумала, что если бы мне удалось застать его одного, я бы смогла убедить его вернуться со мной в каюту". Это была глупая, глупая ложь, но именно такие лжи часто срабатывали лучше всего. Волна жара, поднявшаяся к её щекам от стыда за то, что она призналась в чем-то столь дерзком паре незнакомых людей, только добавила правдоподобия этой истории. "Полагаю, это не сработало", - фыркнул первый охранник. В каменном спокойствии второго мужчины появилась трещина. "Не волнуйтесь. Здесь полно людей, которые с радостью примут подобное предложение от такой красивой девушки, как вы". В его тоне не угадывался явный намёк. Мона хотелось скривиться. "Я заметила", - сухо сказала она. Эта фраза напомнила ей о вчерашнем дерзком предложении Скарамуша. Она позволила себе пофантазировать, представив, каково это - сказать стражникам, что во всем виноват Предвестник. Она бы немного приукрасила, сказала, что он заставил её выманить для него Хьюго, представила бы, что она - беспомощная девушка, которой стражники её явно считают, жертва чудовища Фатуи. Но, конечно, она знала, что всё не так просто. Скарамуш найдет способ подкупить её, как он сделал это с ней в Агентстве по делам чужестранцев, а потом придет за ней. В конце концов, он знал, где она теперь живёт. Но что он сделает с ней за то, что она продала его, никто не мог предположить. Наверное, посмеётся над этим, подумала она, а потом найдет способ переложить все на меня. После того, как они задали ей ещё несколько вопросов о ночи - не вёл ли Хьюго себя подозрительно, не видела ли она кого-нибудь еще на палубе, на все из которых она ответила "нет" - охранники поблагодарили Мону за то, что она уделила им время, и направились к двери. "Мы скоро свяжемся с вами". "Мм. Пожалуйста, дайте мне знать, если узнаете какие-нибудь новости", - сказала Мона. "Будем. Обеспечение безопасности каждого чужака, прибывшего на эти берега, является первостепенной задачей государства", - ответил первый охранник таким тоном, что можно было предположить, что ему было бы всё равно, если бы он нашел тело Хьюго, лежащее в переулке перед его ногами.

***

"Ну, это, конечно, выглядит подлинным". Ёимия держала перед собой письмо, которое Мона получила сегодня утром. "Хиираги Томоя - высокопоставленный член комиссии Кандзё, и посмотрите". Она указала на красную печать внизу. "Это официальная печать. Я бы сказала, что это настоящее дело". Мона и не думала, что её сердце может погрузиться ещё глубже, но, так или иначе, это произошло. Её последняя надежда была на то, что письмо оказалось каким-то мошенничеством, возможно, даже подделкой, сделанной Скарамушем, чтобы заставить её стать финансово зависимой от него. Идея надуманная, но не исключённая. "Это смешно", - огрызнулась Мона. "У меня нет и доли тех денег, которые они просят. Как я смогу заплатить их?". "Это чрезмерная сумма". Ёимия подняла глаза от письма и посмотрела на неё с сочувствием. "Единственный плюс в том, что они не указали конкретную дату, к которой ты должна вернуть долг. Обычно я бы сказала, что это означает, что они ожидают, что вы посетите их и найдете с ними общий язык, но это комиссия Кандзё. Они не известны своей снисходительностью к чужакам". Они стояли в тени под навесом у фейерверка Наганохары. Единственная причина, по которой они не обсуждали это внутри, заключалась в том, что Ёимия должна была присмотреть за магазином, пока её отец дремал. Не то чтобы рядом был кто-то, кто мог бы их подслушать. "А что с Томой?" - спросила Мона. "Он работает на комиссию Яширо, не так ли? Конечно, он мог бы попросить их помочь". "Боюсь, комиссии так не работают. Это более или менее три отдельные организации, обслуживающие сёгуна. Все они занимаются своими делами и не имеют возможности влиять друг на друга". Йоимия сделала паузу. "Хотя..." "Да?" - нетерпеливо сказала Мона. "Я не вижу здесь разбивки расходов. Что бы они ни добавили за обработку и поглощение, я уверена, что вы сможете снизить их простым подкупом, но арендная плата, скорее всего, останется прежней. Это всё же лучше, чем ничего". Мона оценила её помощь. Она действительно ценила. Но чем больше она слышала об этом, тем больше ей казалось, что она тонет. Она отвернулась от Ёимии и посмотрела на травянистые равнины на окраине города. Сначала Предвестник, потом стражники, а теперь вот это. Всякий раз, когда казалось, что она наконец-то зацепилась за что-то, это что-то уходило у неё из-под ног. Хуже всего было то, что она должна была всё это предвидеть. Очень редко с ней случались плохие вещи без хотя бы намёка на интуицию. Но с тех пор, как она оказалась на корабле, на неё обрушился нескончаемый шквал несчастий, о каждом из которых она практически не предупреждала. Было похоже, что она потеряла способность предсказывать их. Как будто её предсказание судьбы дало сбой. Она прогнала эту мысль, как только она пришла ей в голову. Это было невозможно. Глаза бога были даром Селестии; они не ломались и не разрушались, как смертные устройства. И она прекрасно прочитала созвездие Ёимии в тот день, не так ли? Не говоря уже о том, что её Гидро глаз бога прекрасно отреагировал, когда она вчера запустила Скарамуша в кабинет, и даже сейчас она чувствовала себя самодовольной. И всё же. "Мона, ты в порядке?" Голос Ёимии оторвал её от размышлений. Она повернулась и покачала головой. "Нет, не в порядке. Я в бешенстве. Почему я должна оплачивать чужие долги? Меня даже не было в Инадзуме в то время!" "Я не знаю, но, пожалуйста... Просто говори потише, хорошо?" Ёимия взглянула на пожилую пару, проходившую мимо магазина, и неодобрительно уставилась на них, а Мона сразу же почувствовала волну смущения. Она даже не осознавала, что кричала так громко. Поднеся руку к лицу, она пробормотала: "По крайней мере, теперь мы знаем, почему эта торговка-мошенница так хотела переложить на меня магазин своей подруги". Ёимия вздохнула. Этот звук, казалось, так не вязался с её обычным жизнерадостным фасадом. "Я знаю, что ты расстроена. Я бы тоже расстроилась. Однако ты мало что можешь сделать, пока не посетишь комиссию Кандзё и не поговоришь с кем-нибудь из её членов. Их штаб-квартира находится в Рито, но у них есть офис и в городе. Иди и договори с ними о встрече завтра. Я бы присоединилась к вам, если бы мне не нужно было присматривать за магазином, пока мой отец ходит за поставками". Она сделала паузу, как бы обдумывая что-то. "Я тоже напишу письмо Томе. Он вернулся в поместье Камисато, так что он сможет спросить у леди Аяки, можно ли что-нибудь сделать. Я знаю, что он не будет против". "Я ценю это", - сказала Мона, и она говорила серьёзно. Ёимия ни в чём не была виновата, и она всё равно помогала ей. "Ну, я же не собираюсь стоять в стороне и позволять тебе разбираться с этим одной, не так ли?" - сказала Ёимия, в её голос вернулась нотка игривости - "Кроме того, нет смысла приукрашивать. Если ты так или иначе не погасишь долг, комиссия Кандзё заберёт магазин и аннулирует твой вид на жительство. Тебя вышвырнут из Инадзумы". Слова Ёимии всё ещё преследовали мысли Моны, когда она устроилась на своем футоне той ночью. Тебя выгонят из Иназдзумы. Она последовала совету подруги и записалась на прием в городское управление Кандзё на следующее утро. Женщина за стойкой произвела на неё такое же жёсткое впечатление, как и мужчина в агентстве, оставив у неё безошибочное ощущение, что она чужая и совершенно нежеланная на этих берегах. Но потом она вспомнила Ёимию, угостившего её раменом, энтузиазм Томы, познакомившего её с Камисато, даже трактирщика, который присматривал за ней в ту первую ночь в Конде, и вдруг почувствовала укол вины. Несправедливо было марать всю страну одной кистью из-за небольшого процента её жителей. Если бы это было так, ей пришлось бы утверждать, что Мондштадт - нация жестоких людей, основываясь на горстке кладоискателей, которых она встретила. Здесь, в Инадзуме, казалось, что только чиновники были засранцами. Мона резко выдохнула и перевернулась на бок. В Мондштадте она всегда спала в свободной пижаме, а в дни, когда не было сил переодеться, даже в купальнике, но в этом государстве, где температура была чуть теплее, а воздух чуть плотнее, она стала спать в одном белье. Было что-то расслабляющее в том, чтобы ощущать тонкие простыни на своей голой коже, а волосы, разметавшиеся по плечам, теперь не были собраны в хвост. Но сегодня, казалось, в каком бы положении она ни лежала - на боку, на спине или обнимая огромную подушку под собой, - её тело никак не могло устроиться поудобнее. Выгонят из Инадзумы Она знала, что Ёимия не имела их в виду, но в этих словах было что-то холодное. Не то чтобы она была в опасности. В жизни были вещи и похуже, чем депортация - Архонты, она провела большую часть своей жизни, скитаясь без дома. Тем не менее, несмотря на то, что она пробыла в Инадзуме совсем недолго, ей уже казалось, что она пустила здесь корни, и мысль о возвращении в Мондштадт с поджатым хвостом после того, как она превознесла себя перед всеми, вызывала у неё тошноту. Конечно, у неё было решение проблемы, причем настолько невыразительное, что до сих пор она даже не рассматривала его как вариант. Мона подумала о Предвестнике, склонившемся вчера над прилавком, о мрачном блеске в его глазах, когда он ответил на её вопрос одним словом: "Сама". Это было такое неожиданное предложение, особенно если учесть, что сам Скарамуш ещё на палубе назвал её никем. Перейти от этого к утверждению, что она ему интересна, в то время как он прижимал ее к земле, было, по меньшей мере, неожиданностью. Они встречались всего пару раз. Что же она такого сделала, чтобы так быстро изменить его мнение? Скорее всего, для него все это было игрой. Он видел в ней лёгкую мишень, человека, которым можно манипулировать и шантажировать без последствий. Он уже занял этот тёмный уголок её мыслей, о чём он, несомненно, знал. Почему бы не пойти ещё дальше и не заставить её отдать ему свое тело? Неужели эта идея настолько отвратительна для тебя? Не то чтобы у Моны не было опыта в этом деле. Два года назад в Спрингвейле был тот мальчик-охотник, с которым она переспала в первый раз. Потом, пару месяцев спустя, она встретила герболога, который временно поселился на границе Ли Юэ и Мондштадта. Мона навещала ее несколько раз в течение следующих недель, пока тот не объявил, что переезжает обратно в родной Натлан, к душевной боли Моны. После этого она на некоторое время отбросила всякую мысль об отношениях. В Мондштадте был один мужчина по имени Нимрод, который пытался подкатить к ней в один из редких вечеров, когда она посещала "Ангельскую долю", пока капитан Кэйя деликатно не отвёл её в сторону и не сказал, что он женат. Кэйя пообещал, что он и рыцари будут "смотреть сквозь пальцы", когда на следующий день Мона навестит Нимрода по его адресу и настучит ему по заднице на пороге, а его жена будет смотреть на это с одобрением. И всё же было в Скарамуше что-то такое, что пробирало её до костей. Больше, чем тот факт, что он был Предвестником и убийцей и, похоже, уклонялся от её гидромантии. Она не собиралась утверждать, что это было что-то нечеловеческое, хотя её можно было бы простить за такие мысли. Она помнила, как легко он перерезал горло Хьюго, как непринужденно вёл себя после этого. Мона никогда раньше не убивала никого, но, конечно, было бы нормально после этого проявить хотя бы толику раскаяния. Её отталкивала не мысль о том, чтобы переспать со Скарамушем. Дело было в самом человеке. Он был мерзок. Так почему же какая-то её часть продолжала возвращаться к воспоминаниям о его вчерашней руке на её шее? Она пыталась игнорировать это, отмахнуться от него как от естественной реакции на нападение. Это было легко днём, когда у нее было чем отвлечься. Но сейчас, лежа в своей комнате, когда вокруг была только тишина, она не могла не вспомнить жар, охвативший её, когда он прижал её к себе. Она подумала о том, как остекленели его глаза, о тяжести его тела на её, о том, как близко его губы были к её лицу, когда он шептал ей. Не успела она это осознать, как новая волна тепла затопила тело Моны. Она потерла бедра друг о друга, чтобы унять нарастающую боль между ног. Когда это мало помогло, она медленно потянулась к нижнему белью. В её голове зазвенели тревожные колокольчики. Неужели она действительно собиралась лежать здесь и ласкать себя мыслями о Предвестнике, человеке, которого она последние десять минут называла чудовищем? Эта мысль была низка даже для неё. Тем не менее, потребности есть потребности, и она всё равно не могла уснуть. Мона просунула руку под нижнее белье и начала нежно поглаживать себя. Через несколько секунд стало ясно, что бельё будет только мешать, поэтому она приподнялась, сняла его и снова легла. Она погрузила палец между складок, чтобы смочить его, а затем вернулась к своему клитору, обводя его кончиком пальца медленными, неторопливыми движениями. У неё было несколько фантазий, припасённых на такой случай. Зацепившись за одну из них, она закрыла глаза и попыталась расслабиться в ритме. Когда она нашла особенно чувствительное место, с губ сорвался вздох, и она сконцентрировала свое внимание на нём, потирая сильнее и быстрее, пока не задрожала. В её голове возник образ Скарамуша, который склонился над ней и прошептал голосом, ровным и смертоносным, как расплавленное золото: "Какая мерзость". Мона должна была остановиться на этом. Она знала, что поступает неправильно. И все же она охотно продолжала. Воображаемый Скарамуш улыбнулся. Он сидел на ней, обхватив её за талию, как тогда, в магазине. Его волосы, мокрые от её воды, прилипли к бледной коже. Медленно, свободной рукой Мона потянулась вверх по телу, разминая одну грудь и перекатывая сосок между пальцами, затем обхватила рукой горло и сжала. Её тело содрогнулось от жара между ног, угрожая кульминацией. Не желая, чтобы все закончилось, Мона просунула палец, которым она массировала свой клитор, внутрь себя. Сердце заколотилось от того, как сжались ее стенки вокруг проникновения. Она вытащила и ввела второй палец, задыхаясь от легкого растяжения. При этом другая рука оставалась на её горле. Неужели Скарамуш прикоснется к ней вот так? Положит ли он ее на стол, прижмёт к себе, пока его пальцы будут входить и выходить из неё? Она представила, как завороженно он смотрит в её глаза, как ругает её за то, что она так легко поддалась, но всё равно уговаривает её продолжать. Может быть, он даже наклонится и поцелует её в губы. Эта мысль показалась ему слишком нежной, но Моне было всё равно. Всё равно всё это было не по-настоящему. Внезапный укол боли пробежал по ее шее. Только тогда она поняла, как сильно она себя душит. Она отпустила руку и на мгновение позволила воздуху свободно войти в легкие. Её щеки горели, но от смущения ли, возбуждения или от сочетания того и другого, она не могла сказать. Она вытащила пальцы, промокшие до костяшек, из между ног и вытерла их о бедро, затем села, взяла подушку и сложила её пополам. Какая-то маленькая, рациональная часть её разума кричала ей, чтобы она прекратила это, но Мона была слишком глубоко погружена в жар своей фантазии, чтобы вернуться назад. Движимая чистой похотью, она уселась на подушку и двигала бедрами, пока не нашла угол, под которым материал прижимался к её клитору. После нескольких экспериментальных движений бедрами Мона начала находить ритм, который ее устраивал. Она никогда раньше не делала ничего подобного. Подушка была слишком мягкой, чтобы обеспечить должное трение, но ощущение чего-то твёрдого между ног с лихвой компенсировало это. Она попеременно наклонялась вперёд, прижимаясь животом к подушке, и садилась прямо, опираясь на руки, выгнув спину дугой и распустив волосы. В мыслях длинные пальцы прошлись по её плечам и спустились к талии. Она почувствовала горячее дыхание на шее, рука отодвинула волосы, чтобы теплые губы прижались к её горлу. Она подняла руку с подушки и обхватила ею одну из своих грудей. Воображаемый Скарамуш застонал ей в ухо. "Ты чувствуешь себя прекрасной, Мона. Позволь мне разрушить тебя". Внезапно он оказался под ней. Его ногти впились в выпуклость её задницы, когда он водил ею вперед-назад над собой. Мона сжимала бедра вокруг его бедер, сжимала руки в кулаки на его бледной груди и скулила, а предвестник наблюдал за ней темными хищными глазами. Одним последним толчком бедер Мона достигла кульминации. Она наклонилась вперёд и зарылась лицом в подушку, чтобы заглушить крик, когда её тело запульсировало от жара. К тому времени, как она кончила, она вся дрожала. Задыхаясь, Мона оторвалась от подушки. Даже в темноте она чувствовала мокрую полоску, запятнавшую одну сторону подушки, - физическое проявление её стыда. Теперь, когда возбуждение прошло, воздух был холодным и приятно обжигал кожу. Она перевернула подушку, надела трусы и натянула одеяло до плеч, испытывая такое сильное чувство отвращения, что по коже поползли мурашки. Это был момент замешательства. Это было всё. Теперь всё закончилось, всё вышло из её организма, и, судя по тому, как она себя чувствовала, это был последний раз. Она перевернулась на бок, удивленная тем, как внезапно опустела комната. Её рука поползла к шее. Кожа была настолько нежной, что она боялась, что завтра на ней появятся синяки. Она поморщилась. Что, во имя Барбатоса, со мной не так?