***
Следующие двое суток Гермиона почти не спит. Беспокойство бурлит в венах, не позволяет остановиться и выдохнуть, выкручивает её продуктивность на максимум. Правда, девушка уже не может видеть книги: за месяцы затворничества без палочки, чтение опротивело. Вместе с этой отдушиной будто теряется еще одна важная часть её прежней личности. Зато она без устали тренирует заклятия, которые успела откопать за прошедшие месяцы, сортирует обновлённые запасы зелий и ингредиентов, сушит и перетирает травы, а днём пропадает по несколько часов в лесу, где собирает новые. Каждый раз уходит в самую чащу, позволяет способностям лимы вести себя всё дальше. Продвигается вперед практически на ощупь, иногда по запаху, с каждым разом сильнее полагается на волшебное чутьё, которое, смелея, крепнет и ширится внутри. Лес чувствует её в ответ, постепенно впускает, признаёт и отмечает как свою: прикосновением еловой лапы к плечу, щекоткой папоротника или мокрой травы по щиколотке, криком совы высоко в ветвях или встречающей на опушке стайкой светлячков. Гермиона слушает его голос, пульс и бьющуюся в земле магию жизни, чувствует лес далеко вокруг - до самых пределов у деревень и пролегающих вокруг дорог, до обрывистых скал, что, теперь знает она, лежат в нескольких днях пути на запад, до трепета морских вод у их изножья. Закрыв глаза и сосредоточившись, она может на мгновение почувствовать трепет крыльев от птичьего крыла, ложащегося в полет над ними и ледяной океанический ветер, бьющий в лицо и оставляющий привкус соли во рту. Впрочем, открывая их, Гермиона всё равно оказывается здесь: среди уходящих в небо вековых деревьев и их вгрызающихся глубоко в почву корней. Снова становится просто девчонкой с волшебной палочкой в кармане и перепачканными землей пальцами, остаётся один на один со своими тревогой и усталостью, девчонкой, которой предстоит тащиться назад в дом и ждать его возвращения, как ждала уже столько раз. Как возненавидела ждать. Гермиона знает, что никто её не удерживает. Всё изменилось: она вольна уйти в любой момент, собрать вещи и сесть на поезд, добраться до Норы. Она говорит себе, что Малфой нужен ей для обучения, но всё больше понимает, какой это, на самом деле, самообман. Особенно теперь, когда у неё есть порошок из магазинчика близнецов Уизли. Недавние события на набережной это только лишний раз продемонстрировали: никакие навыки Драко не помогли бы им уйти оттуда незамеченными. Новая способность видеть в темноте и этот порошок вместе, возможно, эффективнее всяких малфоевских уроков: Гермионе в любом случае не овладеть боевой магией на его уровне за какой-то месяц. Он всё равно не будет учить её так же, как учили его - Драко сам так сказал. Так что идея с порошком оказалась просто великолепной, но удовлетворения не принесла, вместо этого обнажая уродливую правду: Гермионе не хочется уходить. Возможно, поэтому она так зла. На себя, на него, на Пожирателей, устроивших непонятно что и зачем в маггловском мире. На магглов, которые на эти провокации ведутся, на волшебников тоже - за то, что позволили Волдеморту провернуть что-то настолько масштабное прямо у себя под носом. То, что они услышали в Лондоне - далеко не первый случай, судя по рассказам Ника. В подполье, среди бездомных, в мире преступности и черных рынков сбыта уже какое-то время шли разговоры о том, что затевается что-то по-настоящему крупное. Что, когда всё начнется, лучше подсуетиться и держать нос по ветру. Гермиона предложила дяде уехать вслед за родителями и выбор, сохранить воспоминания или нет. Он поспешил отказаться и взял слово, что она сохранит его память. По правде, девушка сразу подозревала, что так будет: огонь, который зажегся в глазах Ника, стоило всё рассказать, хорошо ей знаком. Это взгляд человека, который однажды пришел с войны, но так и не перестал жить в ней, а теперь только и искал повод вернуться. Гермиона не раз видела такой - полный решимости - взгляд у Сириуса. Взгляд человека, который только в стрессовой ситуации чувствует себя нужным, живым и оправдывающим свое существование. Человека, который так и не освоился в мирной жизни, потому что всё, что он видел и умеет - это война. “К тому же, мелкая, - добавил тогда Ник, будто оправдываясь, - кто еще вместо меня сможет держать руку на пульсе в немагическом Лондоне и рассказывать тебе обо всех изменениях?” Гермиона не стала спорить и сделала вид, что приняла аргумент. А сама задалась вопросом, будет ли с ней то же самое, когда война закончится и - если - они выиграют. Получится ли оставить всё в прошлом и пойти дальше. Почему-то сейчас в это совсем не верилось. Смогу ли я оставить в прошлом тебя, думает Гермиона с бессильной злостью, когда из открытого окна в сад наконец-то доносится хлопок аппартации и заставляет её выглянуть на крыльцо, предусмотрительно захватив со стола палочку. В этот раз Драко даже не разменивается на предупреждения и разговоры. Впрочем, он и обещал с ней не церемониться, верно? От него - даже на расстоянии - отчетливо пахнет дымом, вот только на сей раз не сигаретным, скорее гарью и копотью. Пахнет тьмой и чужеродной магией, издевательски смеющейся Гермионе в лицо и будто норовящей отобрать что-то, принадлежащее ей и по-настоящему ценное, пахнет чем-то, от чего её усилившееся за последние дни волшебное чутье приходит в ужас и отвращение. Но она заставляет себя сосредоточиться и уверенно отбивает атаку, напоминая себе, что они поговорят позже. Когда оба смогут утихомирить голодное-разозленное предвкушение, которое слишком настойчиво будоражит кровь. Призывает мешочек с порошком мгновенной тьмы и решительно сжимает в левой руке, сбегая со ступенек ему навстречу. Драко снимает серебряную маску с лица и бросает на землю - в темноте она будет только мешать - и криво улыбается, прогоняя с лица осунувшуюся усталость. А потом дает Гермионе именно то, чего так жаждет её измученное неприкаянной тревогой сердце: темноту и огонь, и бой, и секс, и тепло своих рук в самом конце, которое обманчиво ощущается как дом и прибежище после шторма.***
Драко почти ничего не рассказывает ей о том, что происходило с ним в его отсутствие. Говорит лишь, что контакты Пожирателей с магглами всё еще не предаются огласке, но он все же смог найти того, кто за них отвечает. Что, на самом деле, ему просто повезло: этим человеком оказался Тео. Теодор Нотт младший, которого война тоже успела взять за грудки. Лорд не афиширует данное их однокурснику задание так же, как в своё время не афишировалась задача Драко: о шкафе и поручении убить директора знали лишь немногие, хотя в налет на школу в последствии было вовлечено гораздо больше участников. То же самое, как Драко понял, происходит в Лондоне - Тео находит благодарных слушателей и доносит нужный посыл, после чего для наглядности могут подключиться уже участники рейда, как было в этот раз с мостом. В какой-то момент в происходящее неизбежно вмешиваются авроры, озабоченные лишь тем, чтобы замести следы. Они не проверяют воспоминания свидетелей, а стирают их подчистую, не задумываясь о том, что среди зевак могли быть магглы, успевшие уйти или просто распространить услышанное. - Еще бы, аврорат даже не подозревает, что нужно кого-то искать или проверять воспоминания! - восклицает Гермиона возмущенно, оценив гениальность задумки. - Никому и в голову не придёт, что настоящей целью подобного взрыва может быть пропаганда до. Они не понимают, с чем столкнулись! - Ты не можешь передать эту информацию в Орден сейчас, Гермиона, как раз после того, как я вынудил Тео всё мне рассказать, - осаживает её Драко, и она вынуждена согласиться с его правотой. - Лорд держит её в секрете, так что, всплыви все прямо сейчас, ко мне будет слишком много вопросов. Это в любом случае уже не остановить, так что будь добра подождать, хотя бы до своего отъезда. Это равносильно ушату ледяной воды. Неприятным, но необходимым Гермионе напоминанием: они всё еще по разные стороны, ходят-балансируют по краю, грозясь вот-вот сбросить друг друга вниз. Драко же, в отличие от неё, подвергает себя гораздо большему риску, рассказывая об этом подруге избранного и прекрасно понимая, что через какое-то время она все равно передаст информацию своим. Видимо, поэтому он больше ничего ей не говорит о том, где пропадал так долго и продолжает с устойчивой периодичностью пропадать весь июль. Каждый раз возвращается усталым, злым, все больше источающим всполохи тёмной, опасной магии, от контакта с которой Гермиону прошибает ледяной озноб. И всё же - несмотря на это, несмотря на его молчание и замкнутость, которые с каждой встречей становятся только очевиднее, Гермиона остается до начала августа. Погружается с головой в их тренировки по магии и окклюменции, в свои вылазки в лес и последние приготовления для поиска крестражей, в ночи без кошмаров, которые проводит в его руках. В некоторые из них, подозревает Гермиона, ей снятся вещие сны, которые она отчаянно пытается ухватить, но никогда не может вспомнить наутро. Кажется, иногда она говорит по ночам, судя по утренним мрачным взглядам Драко. Убедившись, что она ничего не запоминает, он перестаёт спрашивать. Отчуждение растет между ними с каждым его уходом в Мэнор, становится почти осязаемым под конец, пухнет замалчиванием и недоверием, очевидными обоим, уничтожает последние крохи шаткой иллюзии, что они за одно. Это честно, и потому у Гермионы даже нет сил винить Драко в чём-то: любую информацию, слетевшую с его уст, она непременно использует против Волдеморта, этим невольно его подставив. По правде, она даже благодарна, что Драко молчит, не заставляя её выбирать: хотя её выбор в пользу Ордена очевиден, это вовсе не значит, что не будет больно. Однажды, прямо в этом лесу, стоя перед волшебным камнем изо льда, она уже выбрала Гарри. Воспоминание всё еще безжалостно жглось внутри - не только у неё, судя по тяжести, которой наливаетсяся взгляд слизеринца каждый раз, когда они обходят в разговоре одну из “опасных” тем. Не заставляй меня пожалеть об этом, Гермиона, будто предупреждают грозовые глаза, когда, он, убирая волосы ей за ухо, использует легиллименцию во время очередной тренировки. За всё это время она ни разу не пыталась сама проникнуть в его голову, как это как-то сделал Гарри на занятии с профессором Снейпом. Гермиона убеждает себя, что ей необходимо сосредоточиться на окклюменции, но на самом деле просто боится того, что может там увидеть. Иногда Драко показывает что-то сам, но картинки всегда фальшивые или ей уже известные: выбирает какой-нибудь их недавний разговор или момент из школьного прошлого, где присутствовали они оба, и на примере объясняет, как подменить одно воспоминание другим. Окклюменция, которой он учит её, действительно не имеет почти ничего общего с обычным возведением ментальных стен. Гермиона потратила на освоение этого навыка практически весь учебный год. Тот факт, что теперь приходится учиться их снимать - причем незаметно для того, кто пытается тебя прочесть - не может не раздражать. Не говоря уже о том, что последующие этапы лежат в плоскости тончайшей психологической работы со своим сознанием. Мысли и память существуют неотрывно от наших чувств и интерпретаций, и потому достаточно подсунуть легиллименту нужную тебе эмоцию, чтобы за ней подтянулось искаженное воспоминание, принявшее именно тот облик, который ты хочешь показать. Это как незаметно для наблюдателя перекраивать реальность, которая существует исключительно в твоей голове, кирпичик за кирпичиком, событие за событием, пересматривая, меняя отношение и вплетая нитки выбранных цветов, чтобы что-то подчеркнуть, а что-то, наоборот, спрятать на фоне получившейся яркой мешанины. - Как ты прячешь меня? - спрашивает она в один из вечеров, всё-таки не выдержав, на что он ухмыляется и подбрасывает ей целый калейдоскоп кричащих о ненависти моментов. Первое “грязнокровка” из его уст на расквасившийся от недавнего дождя дороге на квиддичное поле. Её рука, из раза в раз взлетающая вверх в классе, чтобы отвечать на вопросы учителей. Удар по лицу на третьем курсе, танец Гермионы с Крамом на четвертом, его палочка, упирающаяся в её ключицу в кабинете Амбридж на пятом после облавы на ОД в Выручай-Комнате, лицо Магконагал, объясняющей, что они обязаны работать вместе как старосты школы на шестом. Оскорбления, стычки, подозрения и обоюдоострая неприязнь, щедро пронизанные презрением и завистью, неуместным интересом и даже.. ревностью, - понимает Гермиона вдруг, возвращаясь к тому, как Виктор придерживает её за талию на Святочном балу, а взгляд Драко прожигает его руку. - Ты.. - хочет спросить она, но теряется в словах, присматриваясь к тому, что читается в предложенной им картинке. Драко верно истолковывает её смятение. - Нет, не тогда… еще нет, Принцесса, - пожимает плечами, ухмыляясь. - Ты бесила на уроках, раздражала больше, чем другие. Тогда, во время Турнира, умудрилась засветиться с восходящей звездой квиддича. Крам, между прочим, был моим кумиром в мире большого спорта, так что я заточился еще больше. Всё остальное началось лишь в этом году. - Тогда почему от этого воспоминания веет чуть ли не похотью? - недовольно поднимает брови Гермиона. - Зачем здесь оно? - Есть вещи, которые так просто не спрячешь, - объясняет Драко со значением. - Маскируй или нет, они все равно будут бросаться в глаза. Как пятно от зелья на одежде, которое не сводится заклинанием. С такими остаётся одно - преподнести с нужной стороны, перебросить туда, где они не будут вызывать лишних вопросов, чтобы минимизировать ущерб, который наносится при этом общей картине. - То есть, по мнению Лорда, нет ничего такого, чтобы хотеть грязнокровку, пока ты просто самовлюбленный, помешанный на принципах чистокровных и на собственном превосходстве мальчишка? - уточняет она, прищурившись и складывая на груди руки. На это Драко усмехается еще шире: - Нет, почему же. В этом нет ничего такого, даже если ты Пожиратель, Гермиона. Пока это не мешает делу, - предвосхитив то, насколько ответ выведет её из себя, успокаивающе кладет руку ей на локоть. Только это не помогает. Она вырывается и, взмахнув палочкой, развеивает иллюзию, выдергивая их из созданного Драко пространства его мыслей. - Вот, как называется то, чем ты занимаешься здесь со мной, да? - давится своей яростью, выплескивает накопившееся за последние дни напряжение в виде обвинения, оформившегося в слова. - Не позволяешь этому мешать делу, Малфой? Обида пересиливает здравый смысл. Гермиона знает, что перегибает. Будь всё так просто, Драко не стал бы ей помогать, не стал бы весной укрывать здесь и спасать её родителей. Но секреты, которые он хранит от неё, ранят, снова делают их совсем чужими, еще раз - наждаком по ободранной коже - напоминают о том, что Драко на самом деле не с ней. Он с Волдемортом. - На четвёртом курсе я мог позволить себе отвлекаться, у меня не было более важных дел, сама знаешь, - поясняет он ровным голосом, игнорируя её истерику и по-прежнему пытаясь донести до Гермионы суть используемой техники вместо попыток оправдаться. - В отличие от прошлого года. Вот почему я перебросил эту эмоцию туда. Даже, если бы Лорд её обнаружил, он бы не стал рыть глубже и не взбесился бы, а списал все на детскую вражду и гормоны мальчишки в пубертате. Его не интересуют такие мелочи. Если однажды в твоём сознании будут копаться, очень советую сделать что-то подобное. Возможно, это спасет кому-то из нас жизнь. Это её отвлекает. Потому что это звучит слишком знакомо. В памяти вспыхивает витиеватый почерк в книге, найденной в прошлом сентябре в кабинете старост. - Он написал примерно то же самое. Дамблдор, в учебнике по окклюменции, прежде чем подбросить мне, - добавляет Гермиона под озадаченным взглядом слизеринца. Дальше цитирует вслух: - Мастерство, которому учит эта книга, даётся немногим. Я видел, как оно спасало многие жизни и судьбы. Возможно, однажды именно оно спасёт этот мир от гибели. Это не всё, но Гермиона решает не озвучивать остальное, предвосхищая, что Драко в любом случае будет потешаться, а она не хочет давать ему дополнительный повод. - Судя по степени драматизма, вполне в его духе, - фыркает он и замолкает, задумавшись о чём-то. Потом спрашивает: - Знаешь, иногда мне кажется, он специально. Заставил нас работать вместе. Пустил тебя под раздачу в каком-то смысле. В его словах звучит неприкрытая ярость. Гермиона не спешит подтвердить или опровергнуть сказанное, хотя знает ответ. Знала давно: еще с того момента, когда поняла, что Дамблдор всё это время был осведомлен про плен. Когда прочитала его последнюю записку, в которой тот настоятельно попросил сохранить дружеские отношения с Драко. Годрик, даже сама формулировка “друг” тогда показалась издевкой, практически пощечиной - директор не мог не знать о них и остальное, в том числе подлинный характер их отношений. Вот только погибнув на башне, Дамблдор будто отобрал у неё - у всех, кто по нему скорбел - право злиться. Если даже такой великий и важный для Ордена волшебник был готов стать разменной монетой в этой войне, как может она, Гермиона, предъявлять претензии, что её использовали для какой-то стратегии. К тому же, есть и еще кое-что. - Есть те, кто знают, что будущее уже предопределено до какого-то решающего момента, и даже могут сказать, как именно, - озвучивает Гермиона негромко последнюю мысль и кивает в сторону лестницы. - Идём наверх, я хотела тебе кое-что показать. В кабинете Альфарда она выдвигает верхний ящик стола и протягивает Драко колдографию, найденную в одной из книг несколько дней назад. На фото четыре человека: двое юношей лет семнадцати и девочки-подростки. - Переверни, - советует Гермиона при виде его явного недоумения, и взгляду Драко предстает подпись. “Твой внук, малышка Ариана, Альбус и его гостья Эйрлис, в знак благодарности и на память для Батильды. Лето 1899, Годрикова Впадина” - Это Дамблдор? - удивленно спрашивает Драко и она кивает, подтверждая его догадку. - Да, он, а одна из девочек - та, что слева, с непокрытой головой.. - Ты не врала, - перебивает он, уже решив загадку. - Моя мать действительно на неё похожа. Лима, сверкающая улыбкой на фото, еще практически девчонка. Но женщина, которую Гермиона видела в лесу, угадывается в ней безошибочно. - Не знаю, откуда у Альфарда эта колдография, и кто все остальные, но, выходит, они были знакомы. Эйрлисса и Дамблдор, очень давно. И, если она уже знала, что произойдет, если видела в алтаре, что ты приведешь меня сюда, то, теоретически, могла сказать Дамблдору, - объясняет, нервно расхаживая по комнате. - А он уже сыграл свою роль, - заканчивает Драко её мысль, чувствуя, как взрывается мозг. Салазар, он всегда ощущал себя пешкой. Сначала в планах отца, потом Лорда, но сейчас оказалось, что из желающих распорядиться его жизнью выстроилась целая очередь, уходящая корнями в гребаную историю магического мира. Кстати, об истории. Грейнджер могла бы не делиться с ним этой информацией, учитывая, что в последнее время они вернулись в фазу замалчивания друг от друга всего важного. Так что за ним должок. - Уж не знаю, кто такая Ариана, но, возможно, могу помочь с остальными, - великодушно предлагает он. - Батильда Бэгшот - историк, некогда весьма знаменитая в светских кругах. Правда, в последний раз её видели в обществе, когда я был еще мальчишкой. Она очень старая, думаю, что гораздо старше того же Дамблдора. А на колдо рядом с ним молодой Гриндевальд, удивлен, что ты не узнала его, с твоей-то тягой к чтению. Ну, и судя по подписи, они с Батильдой кровные родственники. Гермиона нахмурилась, машинально перебирая какие-то бумаги на столе. - Эйрлисса говорила что-то про Гриндевальда тогда в лесу, что-то про то, что он начал раньше всех. Про смерть, которая все равно настигнет и его тоже. Мне тогда показалось, что это важно, я переспросила, но она не стала отвечать. - Уже без разницы, она всё равно умерла, как и Дамблдор, - морщится Драко. - Да и Гриндевальд в своей темнице, насколько я знаю, недалеко ушел, учитывая условия, в которых его содержат и то, что он, судя по докладам Макнейра, совсем чокнулся. - Доклады Лорду? - спешит уточнить Гермиона, тут же схватившись за новую, ненароком подброшенную зацепку. - Он тоже интересуется Гриндевальдом? Почему? - Откуда мне знать, - тут же огрызается слизеринец. - Да и что бы там ни было, я не сказал бы, Грейнджер. Ты же понимаешь. Снова возводит между ними чертову ледяную стену. Это выбешивает её окончательно. - Нет, Драко! Не понимаю! - в гневе она швыряет собранные в аккуратную кипу записи на пол, заставляя их разлететься по комнате. - Ты ненавидишь его, разве нет? У тебя на это не меньше поводов, чем у того же Гарри! Он лишил тебя детства, сделал убийцей, а теперь держит на поводке, используя для этого твоих родных. Не говоря уже о том, что ты давно не разделяешь его взглядов. О том, что мир, который он хочет построить, где таких как я продают как домашних питомцев или домовых эльфов, где убийство это потеха, а родиться в семье магглов - приговор, тебе глубоко противен. Не смей сейчас врать и утверждать обратное! Чем дальше, тем громче звучит её напряженный голос, и последние слова она уже кричит Драко в лицо. Он молчит невыносимо долго, возвышаясь над ней и с преувеличенным интересом рассматривая выражение её лица. - Окей, Принцесса, - когда начинает говорить, каждое слово так и сочится едким раздражением и холодом. - Мне действительно не хочется жить в таком мире, но это не значит, что нынешний мне шибко нравится. Ты прекрасно знаешь, что я не могу пойти против него в открытую, а, значит, рассчитываешь на что-то другое, верно? Так просвети же меня, как я должен поступить? Стать тайным агентом? Сливать информацию в Орден? Ради чего? Я действительно не думаю, что вы можете победить. Не думаю, что Грюм или Кингсли или кто там еще теперь у вас за главного, согласится на помилование для моей семьи, даже если это случится. А ещё, я по-прежнему не могу рисковать тем, что кого-то из доверенных лиц рано или поздно возьмут в плен, и Лорд всё узнает. Я итак рискую многим ради тебя, не смей просить меня рисковать еще больше. - Я прошу не ради меня! - возражает Гермиона, на что он зло смеется. - Тогда ты просто конченая идиотка, потому что всё это, - разводит ладони в стороны, указывая на пространство вокруг, - изначально было ради тебя, Гермиона. Не ради твоего ненаглядного Поттера, не ради нищих Уизли и всей опальной братии магглорожденных. Не ради ублюдков в Ордене, которые мечтают увидеть мою семью за решеткой, включая Нарциссу, которая за всю жизнь ни разу не применила ни одного непростительного. И уж точно не ради старика, о смерти которого я даже не жалею, хотя и не хотел его убивать, и не ради его ебучих тайных планов, которые, судя по всему, не больно и работают. Ради тебя, говорит он, и эти два слова остаются выжженными в сознании Гермионы похлеще всякого клеймо, так сильно они вскрывают то, о чём ей меньше всего хочется думать. Что она никогда не влюблялась в героя - потому что Драко никогда им не был. - Ты взялся меня учить, чтобы никто не узнал о тебе! Это было в твоих интересах, - слабо качает головой, пытаясь заново осмыслить все, что он сейчас сказал. Пытается переспорить, обесценить сказанное им, чтобы оно имело меньше веса и власти над ней. Ничто из этого не было новостью, но почему-то слова жалили похуже волшебных ос, проникали под кожу и оставались там жгучим месивом её израненных надежд и идиотских попыток видеть в нём то, чего нет - в этом Драко ни разу ей не врал. Она сама домыслила за него: так было легче простить себе собственные чувства, объяснить их природу и оправдаться. Прежде Гермиона всегда видела слизеринца совершенно отчетливо. Так почему же она не успела отследить, в какой момент это произошло? Когда она начала обманываться просто потому, что стало слишком сложно от него отказаться? - В моих интересах было снова запереть тебя здесь, когда ты вернулась со своей идиотской просьбой. Перестраховаться, чтобы никто никогда не узнал о нас, - объясняет ей как ребенку, и Гермиона понимает, что он прав. Что нет никакого другого объяснения его поступкам, кроме одного. И - как и в случае с письмом - в глубине души Гермиона уже знала его, иначе бы никогда сюда не сунулась. Годрик, он практически признался, говоря, что делал это ради неё. Если исходить из того, что пишут в книгах, ей полагается сходить с ума от радости, чувствовать, как сердце бьется быстрее и уходит в пятки, как порхают бабочки в животе, полагается броситься на него с поцелуями и признаться, что это взаимно. Вот только всё, что Гермиона чувствует в данный момент по случаю собственной очевидной взаимности - горечь. Ведь кроме того, на что каждый из них способен ради другого, оказывается, общего у них ничего и нет. Совсем. Это уж слишком невыносимо, поэтому она делает еще одну жалкую попытку все переиграть: - Если ты не доверяешь никому из Ордена, я могу быть твоим связным. Ты же не хочешь его победы. Сделай это для себя, не ради кого-то еще. - Нет. Он говорит это так коротко и спокойно, будто не понимает, что одним словом забивает последний гвоздь в гроб их и без того маловероятного совместного будущего. Или наоборот, понимает слишком хорошо - и давно обдумал, а теперь режет как умеет - быстро и безжалостно, не оправдываясь и не ища компромиссов. Ведь с ними, на самом деле, будет еще больнее. Услышав его, Гермиона с удивлением обнаруживает, что в глубине души всё же на что-то надеялась. Что ей отчаянно хотелось остаться с ним - пусть даже, если бы это были короткие встречи украдкой, пока одного из них не убьют, или эфемерная возможность вырасти вместе в новом мире, когда всё кончится. Становится нечем дышать, суровая реальность загоняет в угол и душит, лишая опоры, лишая того, кто умудрился стать самым близким, когда со всех сторон подступают темнота и неизвестность. Напоминая: июль вот-вот кончится, а дальше ей придется снова справляться самой. Гермиона была уверена, что к этому готова. И лишь сейчас, когда время почти пришло, понимает, как страшно ошиблась. Как сильно он нужен ей. Это уже ничегошеньки не меняет, так что говорить об этом нет никакого смысла. Кажется, Драко и не ждёт от неё никаких слов. - Иди сюда, - мягко зовет он, протягивая к ней руки. - Мы всё еще здесь, помнишь? И Гермиона идёт.