Страх не унять, не убить по обрывкам слов Как, не упав, отпустить землю из-под ног? Боль камнем вниз, каплей рек мимо берегов Взмах… И вот мы льдинки облаков Вдох… И птицей вольною на восход Уводят реки-ветра мои Туда, где болью полынь взойдёт В тихой колыбели моей памяти По тропам давним былых дорог В разные стороны ты да я А между нами любовь Drummatix - Ма <3
октябрь
Они шли пешком. Уже много, много дней. Вот тебе и вся миссия по спасению волшебного мира от тёмных сил. Ощущалось это дело, конечно, совсем не по-геройски, вот только других вариантов не оставалось. Аппартировать было слишком опасно, тем более вчетвером, когда повсюду установили следящие чары Нового Министерства, и то и дело рыскал патруль. К тому же, Рон до сих пор не оправился после ранения. Травма оказалась слишком серьезной, так что даже настойка бадьяна и познания Гермионы в колдомедицине не помогли залечить её полностью. Так что они уныло скитались по лесам, словно какие-то беспризорники во время второй мировой. Перемещались с места на место - нигде сейчас не было безопасно. Не имели малейшего понятия, что делать дальше и как сдвинуться с мертвой точки под названием мы-не-можем-уничтожить-чертов-крестраж. Гермиона, разумеется, до сих пор злилась, что им пришлось спешно покинуть дом на площади Гриммо. Но, на самом деле, её гораздо больше бесил тот факт, что их действия в Министерстве были чистой воды импровизацией, а не хорошо продуманной схемой с гораздо меньшими потерями в итоге. Она винила Гарри, который поспешил, и не стал её слушать, винила Рона, который эту затею поддержал, и заодно Джинни, которая больше не вставала на её сторону, когда мальчишки начинали пороть горячку. Злилась, что они будто бы разучились говорить нормально и договариваться. Раньше друзья всегда прислушивались к её мнению, но долгое отсутствие в жизни друг друга перевернуло всё с ног на голову. Еще Гермиона винила Малфоя. За то, что он вообще-то мог бы помочь ей быстро собрать данные на Амбридж - для него это не составило бы никакого труда. Вот только вместо этого слизеринец послал её куда подальше, наглядно дав понять - дальше Гермиона сама по себе. И всё это в день её рождения, с которым, в общем-то и явился поздравить. Одним словом, мудак. С другой стороны, иногда она с удовольствием представляла его перекосившееся от раздражения лицо, когда уже после их появления в Министерстве Драко развернул свежий Пророк и прочитал репортаж о случившемся. Пусть знает, как она следует его совету не высовываться. Даже странно, что ни на следующий день, ни после, волшебный маячок, который Гермиона установила в доме Ника на случай появления непрошенных гостей, так и не сработал снова - в глубине души она даже надеялась, что Драко явится её отчитать. Но, видимо, слизеринец действительно имел в виду то, что сказал. Она сама по себе. Пускай. Ладно. Хорошо хоть, они больше не в Лондоне. Там почему-то собственное одиночество ощущалось гораздо острее. Больнее как-то. Здесь же незаметно для всех высокая, простоявшая с весны трава сцеловывала усталость с щиколоток, а ветер нашептывал на ухо свои песни, баюкая спящую в межреберье грусть. Иногда Гермионе чудилось, что он оседает на кончиках её пальцев вместе с дорожной пылью, и живет в них еще какое-то время, прячась по карманам куртки. Впереди то и дело простирался бескрайний-манящий горизонт холмов, в котором терялся взгляд, заставляя забыть о тревогах. Оставляя в поле зрения лишь свой простор. На самом деле, хотя Гермиона и продолжала ворчать, что они потеряли дом Сириуса, в глубине души была рада, наконец, выбраться из четырех стен. Отчуждение в общении с друзьями после её возвращения никуда не делось, доводя до ручки в замкнутом пространстве, да и силы Лимы, пробудившиеся на природе, помогали почувствовать себя лучше. Спокойнее. Свободнее. Формально, это были не её леса, и потому Гермиона не чувствовала такую магическую подпитку, как в старом поместье Блэков. Но все равно прекрасно ориентировалась в дикой местности и, по правде, ощущала себя как рыба, выпущенная в океан. Без труда находила дорогу или воду, умело обходила тропы хищников и чуяла приближение чужаков издалека, а потому всегда знала, где сегодня поставить защитный барьер, и когда пора снимать лагерь. Ей даже не пришлось ничего объяснять. Друзей вполне удовлетворил тот факт, что в детстве она часто ходила с родителями в походы, и потому априори была опытнее их в таких вещах - и лишь Джинни изредка смотрела на неё задумчиво, с прямым вопросом, читающимся в глазах. Оно и не удивительно, младшая Уизли всегда была чуткой и наблюдательной, в отличие от брата. Не менее сообразительному Гарри сейчас было слишком не до того, чтобы подмечать дополнительные странности в поведении Гермионы. Ведь, если подумать, странностей было и так хоть отбавляй. Они до сих пор не поговорили о том, что с ней случилось весной - каждый раз, когда затрагивалась эта тема, Гермиона умоляюще качала головой и напоминала, что ей нелегко вспоминать об этом. Так что со временем мальчишки перестали предпринимать попытки всё выяснить. Гермиона всячески избегала моментов с Роном наедине - это давно стало очевидно всем, но, к сожалению, не ему. Долгие задумчивые взгляды и мимолетные прикосновения, неожиданные попытки встать на её сторону в обсуждениях, где прежде у рыжего было бы противоположное мнение, постоянно ставили девушку в неловкое положение. Формально, Рон так и не выразил никаких намерений, помимо дружеских - но это только усугубляло ситуацию, поскольку лишало Гермиону возможности поговорить открыто. Сказать, что друг давно перестал быть интересен ей в романтическом плане. Еще на Гриммо терпение Гермионы почти лопнуло. Она собиралась сама поднять тему и сказать всё в лоб, рискнув шатким равновесием, в котором пребывало их и без того скованное общение. Но Рона ранили в Министерстве - и стало как-то не до того. Они начали по очереди носить крестраж и прятаться от егерей и патрульных, прочесывающих местность. Джинни же, судя по всему, злилась, что Гермиона проводит столько времени с Гарри, оставляя на неё брата. Как итог, Рон всё больше бесился на Гарри, а Джинни на Гермиону. По магическому радио изо дня в день зачитывали длинные списки пропавших и объявленных в розыск за поддержку Ордена, начались дожди. Поздняя осень постепенно вступала в свои права. Настроение всех участников их маленького отряда с каждым днем становилось все паршивее. Гарри, кстати, снова начал видеть сны о Волдеморте, в основном беспорядочные картинки о его перемещениях, допросах, пожирателях, но иногда у него получалось выцепить из них какое-то полноценное событие, увиденное отчетливо. Таким, например, стало убийство Григоровича. - Знаешь, что странно? В этот раз с ним был Малфой, - удивленно сказал ей в один из вечеров Гарри, потирая лихорадочно блестящие уставшие глаза под стеклами очков, так, что те сбились на бок. - Не понимаю, почему из всех своих прихвостней он взял именно его на допрос мастера палочек. К тому же, как мы слышали сегодня по радио, нападение произошло в его лавке, в Болгарии. Как-то слишком много чести хорьку. - Думаю, что более опытные Пожиратели ему нужны здесь, - пожала плечами Гермиона, нахмурившись и сделав себе пометку в голове подумать о том, что Малфой сейчас в Европе, позже. - Поддерживать порядок в его отсутствие. - Возможно. Но зачем ему вообще так рисковать и пересекать границу? Ради чего? - покачал головой он, гипнотизируя обеспокоенным взглядом маленький костерок, пляшущий у их ботинок. - Он нервничает, я почувствовал. Как будто теряет силы, даже умирает. И потому спешит так, словно от того, что он ищет, зависит его жизнь. - Я не знаю, Гарри, - сокрушенно вздохнула Гермиона. - Но мы постараемся это выяснить, ладно? Попробуй поспать, ты выглядишь изможденным. Эти сны будто выкачивают из тебя силы, или что-то вроде того. Иди отдыхай. Я подежурю. Гермиона не хотела полагаться только на свои инстинкты и охранные чары, поэтому по ночам они бодрствовали по очереди - сейчас втроем, кроме Рона, который до сих пор был слишком слаб даже для полноценных дневных переходов. - Ты почти не спишь, Герм, - укорил друг, - не думай, что я не заметил. Твоих смен почти вдвое больше чем моих и Джинни. - Я почти не сплю больше года, - передразнила она с беззаботностью, которой не испытывала. - Уже привыкла, так что не переживай. Иди ложись, а то Джин хватится тебя. Взгляд Гарри помрачнел. Он ведь тоже это чувствовал, хоть, по негласной договоренности с Гермионой делал вид, что не замечает. Ревность и обиду на лице Джинни, каждый раз, когда они обсуждали что-то вдвоем. - Знаешь, а ведь все как-то разладилось. Еще в Хогвартсе, пока тебя не было, - признался он, виновато отводя глаза. - Потому что я идиот, и хотел, пока не поздно, порвать с ней. Выбрал весьма препаршивый способ, наделал дряни. Расстаться не вышло, она тогда все поняла, и меня не отпустила. А теперь мы во всем этом завязли вместе. Знаю, что взять её с собой было правильно, Джинни слишком опасно возвращаться в Хогвартс, но то, что она здесь.. я отвечаю за неё, понимаешь? А она иногда так на меня смотрит, будто все еще верит в то, что для нас возможно какое-то будущее. Гарри резко, раздосадовано замолчал и дернул сигарету из пачки Гермионы на бревне, где они сидели. Гермиона не стала говорить, что запах табака - теперь её вечный спутник - никак не поспособствует сглаживанию углов между другом и его девушкой, это показалось слишком мелочным и вообще не её делом. Это было совсем не важно, на фоне того подтекста, который она услышала в его словах. - Мне кажется, тебе пора снять медальон. Гарри, ты.. - она потянулась успокаивающе положить ладонь ему на локоть, но тот дернул рукой, уходя от прикосновения и перебивая её. - Умру, Гермиона. Я это знаю и, кажется, окончательно принял. Чувствовал много лет, с тех пор, как все началось. Даже если мы выиграем, скорее всего, я этой победы не увижу. Рефлекторную попытку Гермионы возразить прервал филин, пронзительно прокричавший о чём-то своем, птичьем, далеко в лесу, и она задумалась, обняв руками колени. Необдуманные слова умерли на языке, а следом пришло смятение. В глубине души она прекрасно понимала, о чём друг говорит. Дело было даже не в пророчестве, и не в том, что на плечи Гарри свалилась судьба магического мира, а ведь он, по сути, всего лишь мальчик - вынужденный противостоять силам и магии, во много раз превышающей его собственную. А в том, что рядом с ним Гермиона с силами лимы чувствовала примерно то же самое, что ощутила, коснувшись метки на запястье Драко Малфоя. Только мощнее. Темное, старое-голодное колдовство, незаметно втягивающее в себя всё, до чего может дотянуться. Странно родственное тому, что скрывалось в медальоне. Гермиона понятия не имела, в чем дело, но знала одно: Гарри с Волдемортом действительно связаны, и связь эту так просто не разорвать, даже если Реддл погибнет. Такое количество силы не может взять и мгновенно перейти в ничто, обнулиться, природные законы работают иначе. И потому, от мыслей, что это может означать, у неё волосы на затылке вставали дыбом. - Слушай, ты не можешь быть уверен, - осторожно начала она, понимая, что подтверждение его слов сейчас никак Гарри не поможет, но все равно не в силах отделаться от мерзкого ощущения себя лгуньей, - никто их нас понятия не имеет, чем все закончится, Гарри. Но тебе нельзя терять надежду, ясно? Ты больше всех заслуживаешь жить. Друг пристально посмотрел на неё сквозь оседающий дым от затяжки и поднялся. - Я говорю тебе об этом сейчас вовсе не чтобы ты меня пожалела, ясно? - уточнил он грубее обычного. - А потому, что, когда все закончится, тебе придется позаботиться о них обоих. Особенно о Джин. Тебе всегда достаётся самое сложное, знаю, но мне больше некого попросить, так что пообещай, хорошо? Так мне будет немного спокойнее. Это Гермиону почему-то разозлило - звучало так, будто друг давно все решил и сдался. Да, он продолжал бороться ради победы и ради других, но на себя махнул рукой. И вряд ли этот настрой мог помочь ему выжить, вот только она не видела способов его переубедить, поэтому злилась в том числе и на себя. Годрик, она не хотела и не могла поддерживать иллюзию, что это нормально - говорить о таком. Даже думать о таком. Не собиралась. Пусть Гарри думает, что она в отрицании, лучше так, чем хоть как-то укрепить в нём эти мысли о скорой смерти, нет уж. - Мне непреложный обет дать? - раздосадовано сыронизировала она, сдвинув брови, и тут же поймала еще один испытующий взгляд друга и прикусила язык. Ну да, очень тактично, молодец, Гермиона. Десять очков Гриффиндору. - Знаешь, а ты действительно изменилась, - покачал головой Гарри, невесело фыркнув. И поднялся на ноги, отряхивая джинсы. - Доброй ночи. Не замерзни тут. Костер укоряюще затрещал и выплюнул вверх столп искр, которые, взмыв вверх, с шипением погасли, прочертив короткие всполохи в темноте. Гермиона проследила траекторию их полета и с болью в сердце подумала о том, что меньше всего желает своему лучшему другу разделить судьбу таких вот всполохов. Подняв голову, увидела, как фигура Гарри почти скрылась в тени палатки, но все же не выдержала: - Гарри, - окликнула, отвернувшись и растаскивая импровизированной кочергой угольки по костровищу. Смотреть на него сейчас было бы слишком грустно. - Просто, на всякий случай и.. чтобы тебе лучше спалось, - ответное мычание доложило, что её слушают, и Гермиона устало прикрыла предательски намокшие ресницы прежде, чем выдохнуть короткое: - Обещаю.***
Прости, Гарри. Кажется, у меня не получится выполнить то обещание. Первым, что Гермиона почувствовала, приходя в себя, был вкус слез на губах и щемяще-острое смутное сожаление. Мозг еще даже не включился в реальность, чтобы сформулировать причину столь навязчивой и четко оформившейся в голове мысли. Вот только.. почему? Почему не получится? Что случилось, Гермиона? Вопрос скребся неприятным, настойчивым жужжанием в височной доле, пока тупая боль в затекших конечностях и тяжелый туман в голове продолжали держать её в темноте. - Гермиона? Слышишь меня? Мерлин, Гермиона! - настойчиво звала темнота хорошо знакомым мелодичным голосом, пока, наконец, мягкое прикосновение пальцев порхающим холодком не пробежалось по лбу, прогоняя морок и выдергивая её на свет. Гермиона закашлялась и села, опираясь на руку и дрожа всем телом, в котором, казалось, болел каждый нерв и каждая косточка - несмотря на то, что она прекрасно знала еще со времен маггловской начальной школы: кости не могут болеть. - Гермиона! - обеспокоенно повторила Луна Лавгуд, сидящая на коленях напротив и всматривающаяся в её лицо. Выглядела она просто ужасно. Её волосы были заплетены в растрепанную косу, стекающую вниз с плеча по грязной и сильно изношенной одежде, под глазами залегли темнющие круги, скулы заострились, а и без того бледный цвет кожи, казалось, вообще лишился всех здоровых красок, став мелово-белым. И вот тогда, увидев однокурсницу Джинни, Гермиона вспомнила. Годрик. Луна Лавгуд была в плену. Её отец вызвал Пожирателей смерти, в надежде вернуть дочь в обмен на Гарри, и те сели им на хвост. Напали на лагерь. Её друзья в безопасности. А Гермиона теперь с Луной. Гермиона в Мэноре. Так, кажется, сказала Беллатриса. Годрик. - Как ты себя чувствуешь? - спросила Полумна, предусмотрительно дав Гермионе отдышаться. - Вот, тут есть немного воды, выпей. Вода явно была застоявшейся и не самой чистой, с привкусом железа, но Гермиона все равно сделала несколько жадных глотков, разливая часть себе за ворот - рука дрожала и всё еще толком не слушалась. - Получше, - выдавила из себя она, чтобы успокоить перепуганную подругу, хотя на самом деле сильно погрешила против истины. Взгляд упал на черную решетку, отрезающую путь на лестницу. - Мы ведь в Малфой-мэноре, да? Они обсуждали, когда поймали меня, куда забрать. Потом я отключилась, дальше ничего не помню. А то, что было до, совсем не хотелось вспоминать. - Да, в подземельях, - подтвердила её догадку Полумна. Гермиона невесело хмыкнула, обводя критическим взглядом более чем спартанскую обстановку: - Не могу сказать, что рассчитывала на гостевую спальню, но, учитывая многомиллионные счета Малфоев в Гринготс, могли бы и разжиться чем-то более комфортным. Хотя, по правде, она ожидала худшего. Никаких цепей, изувеченных узников по углам, темноты, зловонных запахов или гнили. Скорее подземелья походили на заброшенную кладовую очень большого размера, с несколькими секциями, перегороженными колоннами и нарами, одна из которых служила сейчас Гермионе постелью. Или на разоренный винный погреб крупной винодельни. Чертовы снобы. Здесь было ощутимо прохладно - но всё же теплее, чем на улице. Из маленьких вырезанных окон под потолком - без стекол, но с крестообразной решеткой, делающей их похожими на бойницы, внутрь падал тусклый свет. - Уже утро? - уточнила Гермиона и обняла себя за плечи, ежась - то ли от сырости и озноба, то ли от ощущения жути, грозившей цепко схватить за горло. - Люциус Малфой принес тебя последи ночи, вернее не принес, а отлевитировал, - поправилась когтевранка, увидев недоверчивый взгляд подруги. - Ты несколько часов была в глубокой отключке, потом стала бредить, метаться по кровати, и только под конец успокоилась… даже начала о чем-то приятно беседовать, кажется, с Гарри. А потом заплакала, тогда я и решила, что пора тебя будить. Хочешь есть? Могу что-нибудь тебе поискать. Гермиона отрицательно покачала головой, постепенно приходя в себя и уже внимательнее осматриваясь: - Ты давно здесь? Что произошло? Что с тобой сделали? - вопросы слетали с губ один за другим, прежде чем Гермиона успевала их обдумать - особенно последний, учитывая, что человеку может быть неприятно вспоминать о пытках, если он через них прошел, или знает, что пройдет еще. Уж Гермиона-то теперь хорошо это знала. Внутри гадко кольнуло, и она одернула себя, заставляя сосредоточиться на словах Полумны. Потом. Всё потом, сначала информация. План, Гермиона. Ты еще успеешь забиться в угол и себя пожалеть. Сначала попробуй сделать всё, что можешь, чтобы выбраться отсюда. - С прошлого Рождества. Они забрали меня прямо из дома - всегда могли из школы, но, думаю, так было показательнее для отца. Им не понравилась правда, которую он писал о Гарри в журнале, и они хотели убедиться, что журнала больше не будет, - вздохнула блондинка и, всё же поднявшись с колен, опустилась рядом с Гермионой на край постели. - Позже поговорите. Я должна была оказаться с остальными заключенными у Лестрейнджей, но вмешалась миссис Малфой, уж не знаю почему. Она настояла, чтобы меня держали здесь. Наверное, мне повезло, здесь не так уж и плохо. Кормят дважды в день, на ужин даже дают суп и иногда тыквенный пирог, представляешь? - с преувеличенным энтузиазмом улыбнулась когтевранка. - Есть теплое одеяло, можно поболтать с Мистером Оливандером или иногда с эльфами - когда они приносят еду или чистые вещи, что, конечно, редкость. Крюкохват не так разговорчив, что понятно, учитывая, насколько гоблины не жалуют волшебников, так что я стараюсь ему не докучать. Но мозгошмыги все равно выводят его из себя время от времени. - Погоди, Оливандер жив? - недоверчиво переспросила Гермиона, не дослушав чепуху про гоблина. Исходя из видений Гарри и сообщений по волшебному радио, они с друзьями мысленно заведомо похоронили старого мастера палочек. - Он здесь? - Он сейчас спит. Вызвался посидеть с тобой ночью, когда ты была без сознания, - безмятежно подтвердила Луна. Гермиона нахмурилась. Ей не хотелось никакого позже - нужно было выбираться отсюда, и поскорее. Желательно до того, как о её существовании вспомнит Беллатриса. - Что начет Малфоя? - задала она вопрос, который мучил её с самого начала, но нужно было, чтобы он прозвучал невзначай. Вряд ли удалось, но Гермиона хотя бы сделала всё, что смогла - на дальнейшее хождение вокруг да около у нее просто не было времени. - Младшего. Не знаешь, он в Поместье? Спускается сюда? В последний раз они виделись вскоре после облавы, устроенной на них с Гарри в Годриковой впадине. Драко так разозлился, что даже изменил себе и выцепил её в Лондон, активировав установленный в доме Генри маячок на магию. Хорошо хоть, Гермиона в тот момент быстро сориентировалась, как объяснить свой уход Гарри, смогла оставить его в лагере и успела вовремя: немую сцену, которую она застала в гостиной дяди в тот день, ей не забыть никогда. А пистолет, который, слава Годрику, тогда так и не выстрелил, еще несколько недель оттягивал карман её пальто, прежде чем она всё же убрала его в сумку в целях безопасности. Годрик, он её убъёт. Предварительно прочитав длинную нотацию о том, какой нужно быть идиоткой, чтобы так проебаться. Оставалось надеяться, что перед этим Драко, в очередной раз, спасёт её жизнь. Что он снова рискнёт всем ради неё, после того как предупредил не лезть на рожон. Разумеется, они оба знали: она не послушается. Он сказал тогда, что не сможет помочь, если что-то случится, но Гермиона все равно сейчас надеялась на призрачный шанс. Потому что другого у неё могло не быть. Это ведь то, что Драко делал всегда. Весь последний год. Спасал её. Так что да, Гермиона на него очень надеялась - пока Полумна не обрушила на неё жестокую реальность: - Драко здесь нет, Гермиона, - в словах подруги звучит непонятно откуда взявшееся сочувствие. - Он в Европе с Сама-Знаешь-Кем. Где-то в Альпах. - Откуда ты знаешь? - упавшим голосом переспрашивает Гермиона, потому что мозг отказывается поверить в услышанное. Да и откуда Луне, действительно, что-то знать о перемещениях Волдеморта. Нет, тут точно какая-то ошибка, повторяет она себе успокаивающе, и, закусив губу, выжидательно смотрит на когтевранку. - Эльфы бывают разговорчивы, особенно, когда дело касается их «молодого хозяина», - передразнивает обращение Луна, пожимая плечами. - Знаешь, они ведь его обожают. Помнят ещё маленьким мальчиком, наперебой рассказывают истории про те времена, стоит только спросить. Это грустно, как, оказывается, им тоже бывает одиноко и страшно - особенно сейчас, когда наверху творится такое. С некоторыми мы даже стали друзьями. Очевидно, что в задачу домовиков входило приносить в темницы еду. Кому еще, если не им? Сами Малфои и остальные пожиратели не стали бы этим заниматься. Другой публики здесь не наблюдалось. И, раз так, значит, у эльфов есть прямой приказ не помогать заключенным выбраться и возможно даже пресечь попытку побега, в случае чего. Осенью Гарри попросил Кикимера и Добби переместиться в поместье Малфоев - проверить, могут ли они выяснить что-то полезное. Оказалось, что в защиту Менора после истории с Сириусом внесли изменения. Эльфы, исключенные из фамильного фонда, больше не могли перемещаться на территорию. Учитывая, что Нарцисса и Беллатриса предусмотрели даже это на случай, если Орден решит воспользоваться оставшейся лазейкой, они бы точно исключили возможный саботаж со стороны местных домовиков. - Но разве им не запрещено делиться с пленниками такой важной информацией? - недоверчиво приподнимает брови Гермиона, все еще хватаясь за версию, что Луна может ошибаться, как за спасительную соломинку, которая стремительно выскальзывает из рук. Шум, раздавшийся из глубины камеры, заставляет её испуганно вздрогнуть и обернуться. - Мисс Грейндждер, милая, здесь меньше всего беспокоятся о том, что мы знаем о них, - со смешком уверяет её мастер волшебных палочек, прихрамывая показываясь из-за колонны, выложенной камнем. - Ведь совершенно не предполагается, что кто-то из заключенных выберется отсюда да конца войны, а у хозяев поместья, знаете ли, и без нас есть чем заняться. Содержать резиденцию Сами-знаете-кого, полагаю, дело весьма хлопотное и не всегда приятное. Так что мы по большей части предоставлены сами себе, а что ещё делать в такой ситуации, кроме как собирать слухи, которые, в случае чего, могут оказаться полезными? Гермиона хочет спросить про вчерашний вечер, но старик, подняв указательный палец вверх, показывает ей дать ему закончить. - Юный Малфой действительно сопровождает Тома, и, после последнего допроса вашего покойного слуги, мы даже с уверенностью можем сказать, что знаем куда. Целью их путешествия является Нумерград. Тюрьма, где, помимо множества опасных волшебников, которых он хотел бы видеть в числе Пожирателей, содержится особенно важный для него человек. - Гриндевальд, - выдыхает Гермиона, когда в голове последний кусочек пазла встает на место. - Он ищет палочку, да? Бузинную палочку. Гриндевальд ведь оказался тем самым вором, обокравшим Григоровича, Гарри видел его в видении и сразу узнал, когда они наткнулись на портрет в доме Батильды. А из разговора с отцом Полумны Гермиона сделала вывод, что и Дамблдор и Гриндевальд верили в существование Даров Смерти и даже были одержимы их поисками. Те, судя по всему, увенчались успехом - по крайней мере, для последнего. Вот только она еще не успела как следует это обдумать - побег от патрульных и нападение на лагерь не слишком располагали к размышлениям. Но теперь всё стало понятно. Бузинная палочка. Палочка, которая не знает поражения. Черт. Если он сможет её заполучить - у них точно не останется шансов. Потому что к условному иммунитету от смерти добавится иммунитет к проигрышу в непосредственном поединке. Черт. Вот зачем ему нужен был Оливандер. Зачем он пытал Григоровича и теперь искал встречи с Гриндевальдом. Черт. Хуже не придумаешь. Ужасаясь мрачной перспективе, Гермиона даже успевает напрочь позабыть о своей первостепенной заботе. О допросе, который ожидает её, если срочно не придумать, как выбраться отсюда. Потому что Драко ей сегодня всё-таки не поможет. Мысль сворачивается тугой колючей змеёй ужаса в животе, когда на лестнице сверху раздаются шаги. Низкий полный человек в засаленном костюме, в котором девушка с отвращением узнает Хвоста, взмахивает палочкой, заставляя решетку с лязгом открыться, и направляет её прямо на Гермиону: - На выход, грязнокровка, - командует он и гадко ухмыляется, пока черные поросячьи глазки горят злобным предвкушением. - Давай обойдемся без Империуса, ладушки? Белла любит свежие, незамутненные другими вмешательствами мозги, - и, при виде гнева, отразившегося на её лице, довольно добавляет, - но, если ты любишь пожёстче, можем её позлить. Выбирай. Гермиона меньше всего хочет делать что-то из страха перед чертовой Беллатрисой, но от одной мысли, что придется следовать приказам империо от этого склизкого мерзавца, её накрывает волной отвращения. Поэтому она выбирает первое. Исход ведь, в общем-то, всё равно один. Защищаться ей нечем. Плюнув в ноги Петигрю, она с гордым видом проходит мимо. Далеко уйти, впрочем, не успевает. Скрежет опускающейся решетки раздается прямо над головой, а затем древко палочки упирается ей между лопаток. - Давай наверх, медленно, и без фокусов, - предупреждает Хвост уже злее, посылая залп жалящего заклинания ей в позвоночник. - Здесь тебя очень скоро научат уважительному поведению, не сомневайся. Гермиона сжимает зубы, заставляя себя не вскрикнуть - боль простреливает спину, ослепительная, подкрепленная остаточной после вчерашних пыток. На мгновение хватается побелевшими пальцами за перилу, чтобы остаться стоять и, переждав пару секунд, потянуть себя вверх. Она и сама не знает, откуда в ней вдруг берется столько гордости, чтобы идти весь этот унизительный путь, можно сказать, на эшафот, самой. Зачем эти жалкие попытки показать, что она их не боится, если на самом деле еле дышит от ужаса. Не знает, зачем цепляется за свое глупое гриффиндорское упрямство, когда, прекрасно понимая исход, прямо перед входом в залу собирает остатки сил и бросается бежать налево по коридору, совершенно не разбирая направления, без плана. Как загнанный в угол зверь, пытающийся когтями разорвать чугунные и совершенно неподвижные решетки. Просто из принципа - сражаться до конца. Разумеется, её останавливают. Залп обездвиживающего, тяжелые шаги одного из стражников, стоящих у высоких тяжелых дверей, заклинание левитации, меньше, чем через минуту, бросающее её плечом о мраморный пол. Удар сопровождается противным хрустом, который скорее ощущается внутри, чем слышен, и, похоже, награждает её переломом или, в лучшем случае, вывихом ключицы. Только какая теперь разница, с горечью думает Гермиона, после того как стражник с размаха бьет её по лицу и, кивнув возвышающейся над девушкой Беллатрисе, уходит, оставляя сплевывать кровь на мозаику из блестящего камня. За это будет дополнительное Круцио, не может не быть, уже знает она. За её грязную кровь, пачкающую их снобский, накануне отполированный эльфами до блеска пол - как будто специально, чтобы и это можно было вменить ей в вину. Хотя бы в чём-то Белле не застать её врасплох: Гермиона уже видела похожее, переживала на своей шкуре и теперь навсегда носила с собой в памяти. Несуществующие-несбывышиеся воспоминания из камня. Плен. Пытки. Смерти друзей. Проигранную войну. Всё, что она запрещала себе вспоминать так долго, вдруг оживает перед глазами и неожиданно придает сил - подняться на локте и посмотреть прямо на злобную суку, практически без страха, а так, как она того действительно заслуживает. С испепеляющей, полной обжигающего презрения и вызова ненавистью. Прости, Малфой, просит мысленно, смакуя во рту зачатки истерического смеха со вкусом железа. Им выгоднее сохранить мне жизнь, но уж тебе-то лучше других известно, насколько вспыльчива твоя родственница. Кажется, я сегодня умру.