I've been building a wall and I can't tear it down Get a chill when you call me, I'm freezing you out
— Твою мать, твою мать, твою мать, — Кейсо с силой ударила кулаком по стене, упираясь лбом в вычурные обои, и вновь заколотила по ним в попытке снять напряжение и выплеснуть эмоции, но выходило скверно. День, начинавшийся многообещающими экспериментами над хекстековым кристаллом, просто не имел права закончиться столь паршиво. Джейс едва не угробил все нажитые в лаборатории записи и результаты, решив рискнуть. Виктор лишь удивленно наблюдал за весьма необычной дискуссией. Кейсо, срывая голос, пыталась доказать ему, что паровой инструмент, который тот смастерил, недостаточно прочный, чтобы выдержать энергию кристалла. Кейсо была из тех, кто рвался в бой первее всех, и у нее было намного больше очевидных причин закончить с созданием хекстекового ядра — прочного, поддающегося даже обычным людям, чем у остальных. Но Талису этого было мало, он не хотел размениваться на мелочи, желая сконцентрироваться на идее создания чего-то совершенно нового, того, что не смог дать бы ни один механизм, и с этим Виктор мало того, что был солидарен, так еще и их мнение ценилось намного сильнее, чем самой Кейсо. Впрочем, ее слов и предостережений никто и вовсе не слушал. То, что мужчина решил поиграть в человека, желающего обуздать магию без врожденного дара и слепо уповая на какие-то цифры, — заставляло девушку неверяще вздымать глаза к небу. Это было не похоже на Талиса, но, казалось, им с Виктором всегда было недостаточно. Им обоим всегда не хватало достигнутого, и они все лезли и лезли выше, дальше, туда, куда заходить было опасно. Джейс раздраженно махал листами перед ее лицом, словно забывая, что она ни черта не видит. — Расчеты верны! Все идеально сходится, цифра к цифре, знак к знаку, это не может быть ошибочным! — он, не сдержавшись, повысил голос на упрямо вздернувшую нос девушку. — Нельзя всю жизнь полагаться только на расчеты, когда речь идет об энергии, не подчиняющейся никаким законам физики! — Ты просто уперлась, как баран, потому что не желаешь заниматься этим. Где же твой хваленый риск? Почему ты так вцепилась в идею хекстекового ядра, когда мы стоим на пороге открытия? Может, ты боишься? — А ну-ка повтори еще раз, щенок, — прошипела она ему в лицо, хватая за грудки, но со стороны это выглядело весьма жалко. Кейсо доставала ему от силы до груди, а ее веса и сил не хватило бы даже на то, чтобы доставить ему легкий дискомфорт, не говоря уже о том, чтобы сдвинуть с места. Она не боялась. Просто каждая минута, проведенная здесь, отпечатывалась шрамами на душе. Кейсо не хотела тратить драгоценное рабочее время на то, чтобы выслуживаться перед Талисом и исследовать то, что ей не сдалось и к черту. Все, что ей требовалось, — изучить хекстек и с помощью него смочь создать что-то, что поможет светлячкам в борьбе с Силко и мерцанием, дальше этого смотреть ей просто было не надобно. — Ты же всегда хваталась за любую безумную идею! — Не тогда, когда она переходит здравую грань! Одно дело, когда речь идет о бездушных механизмах, другое — когда ты желаешь ставить опыты над живыми существами, это неестественно! Не тогда, когда мы не знаем, с чем имеем дело! — крыса, зажатая между матрицы хекстека, пискнула и раздраженно потерла шрам на бедре, словно в подтверждение слов девушки. Подопытное животное совершенно недавно потеряло одну конечность в какой-то сточной канаве, скорее всего, вырывая себе очередной кусок хлеба. — Делай, что хочешь, но я в этом бреде участвовать не буду. Кейсо раздраженно проследовала к дальнему краю лаборатории и пристроилась у стены. Она нервно щелкала пальцами в попытке вспомнить, где же так сильно согрешила, что ей на пути встретилось целых два непробиваемых мужчины, любящих свою работу над хекстеком сильнее, чем собственную жизнь. Джейс упорно что-то подкручивал и настраивал, не обращая внимания на волны злости, которые девушка посылала ему, и когда она уже решила открыть рот, чтобы в очередной раз попытаться его образумить, ей в руку толкнулся теплый металл. Девушка от неожиданности дернулась в сторону, несколько долгих секунд взирая перед собой пустым взглядом: надо же, она и не заметила, что стоит не одна. Кейсо аккуратно протянула руку, пытаясь нащупать протягиваемый ей предмет, и тихо усмехнулась себе под нос, когда в ее руках оказалась трубка. — Думаете дать насладиться хоть чем-то в моей паршивой жизни перед тем, как Талис взорвет тут все к чертовой матери? — невесело хмыкнула Кейсо, с наслаждением вдыхая крепкий дым, и мужчина заворожено замер, чувствуя жгучее желание оказаться на месте этого самого дыма, которому было позволено касаться девушки, обволакивать ее кожу и клубиться у пальцев. Шериф сцепил зубы и встряхнул головой. Он не понимал своих мыслей. — Может, стоит выйти хотя бы за дверь? — Маркус кинул хмурый взгляд на воодушевленного Джейса. — Если у этого идиота что-то пойдет не так, то нас это не спасет, — девушка еще несколько раз затянулась, протягивая трубку шерифу обратно. — Впрочем, от идей золотого мальчика нас уже в принципе ничего не спасет. Кейсо раздраженно откашлялась, ощущая, как пепел, заполнивший лабораторию, неприятно царапает легкие. Она считала, что матрица сработала лишь чудом, не давая взрыву вырваться за пределы соседних комнат. Пока остальные оттряхивались, недовольно поглядывая на Талиса, чье лицо было покрытой сажей и светящейся пылью, Кейсо недовольно прошествовала к нему, требовательно дергая за рукав, который еле нащупала. Она только успела открыть рот, чтобы выдать гневную тираду, но Талис начал хватать ртом воздух, одной рукой тормоша Виктора, а второй — саму Кейсо. — Вы тоже это видите? — все, на что хватило его красноречия, и Кейсо возмущенно шикнула. — Я не вижу, черт бы тебя побрал, Талис, что там?! — Работает… — он ошарашено выдохнул, переводя взгляд на Виктора, который поспешил раскрыть хекстек, доставая оттуда крысу — живую и невредимую, вполне себе активную и, что было самым важным, — с четырьмя совершенно здоровыми лапами. — Джейс, мы это сделали, мы… Мы это… — начал было мужчина, но его дыхание тут же сбилось, и он растерянно опустил на стол животное, которое внезапно тяжело задышало, затем неестественно выгнулось, словно его тело скрутила болезненная судорога, и безжизненно обмякло в его руках. — Нет… Нет-нет-нет, этого не может быть… Кейсо горько хмыкнула, выскальзывая из-под тяжелой руки Талиса, и отступила на несколько шагов назад. Ей не нужно было видеть, чтобы догадаться: очередной эксперимент так и не закончился ожидаемым результатом. — Она могла жить, — отчеканила девушка, стискивая зубы. — Да, она была неидеальной, но она хотя бы была жива! Да что с вами не так, — Кейсо разочарованно помотала головой, а затем устало выдохнула и направилась в сторону миротворцев, чтобы те сопроводили ее обратно в покои. Да, день, начавшийся весьма многообещающе, стал скверным уже к середине, и если Кейсо упорно надеялась, что вечер сможет принести хоть малейшее облегчение, то солдаты, дежурящие за дверью, казалось, были иного мнения. Их громкий гогот и подробные рассказы о похождениях по борделям вызывали лишь тошнотворное ощущение, подступающее к глотке недоеденным обедом, и Кейсо уверенно направилась к дверям, намереваясь вежливо попросить их быть потише. Но хриплый голос, принадлежащий явно немолодому миротворцу, заставил ее замереть на месте, вслушиваясь в слова. — Да, я тоже слышал, что их знатно потрепали в той перестрелке. Та сумасшедшая девка, Джинкс, кажется, едва не перестреляла даже своих. Впрочем, какая нам к черту разница, верно? — он глухо засмеялся, и остальные дружно подхватили его смех. — Главное, что нам пришла «моральная компенсация» от друга из нижнего города, а то, что пара надоедливых насекомых едва не подохли посреди горящего мерцания, нас уже совершенно не касается. — Господин шериф будет доволен, — протянул другой миротворец, — отличный повод доказать причастность светлячков к мерцанию, еще и себя в очередной раз выгородить выйдет. Хорошо устроился, засранец. Его голос прозвучал недовольно, и остальные тут же взорвались хохотом, насмехаясь над нотками обиды и зависти в голосе солдата. — Вот только Рикона жаль, неплохой малец был, его-то за что? — Не бери в голову, — прозвучал тот же хриплый голос. — Это же нижнегородцы, они по-другому не умеют. Им только волю дай, так они решат отомстить всем за прошлое — всем без разбору. Миротворцев они никогда не любили, а как революция затронула наши города, так туда и вовсе спускаться с пустыми руками стало небезопасно. Того и гляди: выпотрошат и не заметят. А эти светлячки, кажется, давно точат на нас свои обломанные клыки. Кейсо отошла от двери, ощущая, как кожа покрылась мурашками от услышанного. «Пара надоедливых насекомых едва не подохли», — чертова слетевшая с катушек Джинкс, которая, казалось, нашла свое предназначение в том, чтобы взваливать собственные горе и боль на остальных, лишая близких людей. «Рикона жаль», — на счету светлячков не было ни одной смерти миротворца, ни одной. Неужели ситуация зашла в такой тупик, что иного выхода просто не было? Кейсо в это поверить не могла, ее ребята всегда были юркими и изворотливыми и, скорее, сдались бы миротворцам с повинной, чем решили убить какого-то юного сержанта. Ведь так было всегда, ведь это она, она лично учила их этому. Вариант, что это было не ошибкой, а осознанным действием, — она даже не рассматривала. Кейсо замахнулась и ударила кулаком по стене. А затем еще раз. И еще. Что она за предводитель такой, который даже не может защитить своих людей; что она за лидер, который за несколько лет так и не смог донести: на насилие нельзя отвечать тем же, иначе это отзовется чем-то еще похуже, глубже и темнее. Бесконечно зацикленный круг, четко выведенный искусной рукой смерти, кровавыми разводами погибших от рук друг друга, никогда не прекратится, если не пойти на жертвы. Кейсо сделала для себя этот выбор давным-давно. На жертвы пойдет она. На любые: легкие, незначительные, болезненные и даже невыносимо тяжелые. Нужно было с чего-то начинать, и проще всего начинать было с себя. Руки, непривыкшие к такому роду занятию, быстро стерлись в кровь, и Кейсо устало заскулила от беспомощности. Махать кулаками всегда было больше по части Экко или пары других крепких светлячков, но никак не самой Кейсо. Ее тощих рук хватило бы разве что на такого же доходягу Виктора, а для кого-то вроде Маркуса или Талиса ее яростные удары были бы не большей проблемой, чем попытки несмышленого котенка нанести увечье взрослой собаке. От мыслей о том, что шериф с расцарапанным лицом угрюмо держит ее за шкирку, словно нашкодившее животное, на душе почему-то посветлело, и ее губы тронула небольшая улыбка, впрочем, тут же вновь возвращаясь к прежнему искаженному виду. Внезапно захотелось плюнуть на все планы и мысли и вернуться домой прямо сейчас. Туда, где были ее близкие, те, кто выслушают, поймут и примут любую. Девушка хмыкнула своим мыслям: интересно, приняли бы они ее теперь, — такую, ждущую работы в Пилтовере, как приятного досуга, и мягко усмехающуюся на слова одного ученого, чья компания внезапно стала не просто интересной, а ожидаемой едва ли не больше, чем сами эксперименты, ради которых она, собственно, здесь и оказалась. Стук в дверь заставил девушку скривиться и несколько раз постучать по наручным часам, ожидая, когда они отщелкают нужное количество времени. Что-то сегодня Виктор пришел рановато. Мужчина вошел в комнату без приглашения, тут же удивленно оглядывая силуэт девушки, упершейся лбом в стену ровно около небольших потертостей. Затем его взгляд скользнул на сбитые костяшки, и Виктор, резко захлопнув за собой дверь, поспешил к ней. Он схватил ее за руку, непонимающе поднося к глазам, а затем перевел взгляд на не пошевельнувшуюся девушку. — С ума сошла? — зашипел он. — Ты чего тут устроила? — Напряжение снимаю, пупсик, — она, наконец, перевела на него взор и криво усмехнулась. — Надеюсь, ты принес сегодня-то что-то покрепче чая. — Напряжение снимаешь?! А разве никаких других способов больше не существует, кроме как бесцельно молотить кулаками стену? — он раздраженно последил за тем, как Кейсо лениво оттолкнулась от стены и плюхнулась в кресло, поманив его пальцем. — Существует, — она похабно ухмыльнулась, расслабленно раскидывая колени в стороны, и Виктор мгновенно вспыхнул от ее не двузначных намеков, не веря, что она может говорить о таких вещах столь спокойно. — Хочешь мне с этим помочь? Мужчина так и остался у стены, хватая ртом воздух в попытке справиться со смущением и найти ответ где-то в стенах ее покоев, но Кейсо лишь раздраженно закатила глаза на его наивность и устало сползла со стула. — Успокойся, никто твою тощую задницу трогать не будет, — она многозначительно цокнула, когда мужчина все же осмелился нервно к ней приблизиться, садясь в кресло напротив. — По крайней мере, пока. — Кейсо! — он все же не сдержался и кинул в нее печеньем в попытке хоть как-то вернуть свое достоинство и продемонстрировать раздражительность, на что получил лишь смех. — Ладно-ладно, — она подняла руки вверх в знак капитуляции и решила сменить тему. — Ты обычно приходишь ровно в восемь, что же поменялось на этот раз? — Сегодняшний эксперимент. Я решил, что тебе захочется поговорить. — Считаешь, мое хрупкое сердце не выдержит смерти какой-то крысы? — девушка изогнула бровь, посылая тому вопрос, и внутренне скривилась: на самом-то деле ее заботила любая смерть. Мужчина как-то замялся, словно пытаясь собраться с мыслями, и Кейсо вопросительно подняла взор. — Или ты здесь по другой причине? — Джейс рассказал мне о той ситуации, — наконец, выпалил Виктор, подмечая вытягивающееся от удивления лицо девушки. — Только сейчас рассказал, а прошло ведь уже пару недель, не знаю, о чем он думал, — разгорячено взмахнул руками мужчина. — О чем он думал, скрывая это ото всех или посвящая меня в ваши секретные технологии? — похолодевший голос неприятно резанул по ушам, и Виктор поспешил объясниться. — Конечно, я имел в виду, что он скрыл это от меня, мы ведь… Мы ведь почти как братья, — он немного помолчал, подмечая, что девушка не спешит поддерживать эту тему. — Ты и вправду думаешь, что кто-то внизу украл у Джейса кристаллы, тогда, лет семь назад, чтобы создать механизм, который смог бы излечить людей? Я имею в виду, излечить от мерцания? Пальцы Кейсо впились в бархатную обивку кресла, что не укрылось от внимательно взора Виктора, и девушка с силой стиснула зубы, едва сдерживая досадный крик. «Я создала его, чтобы оградить близких людей от блядского мерцания, а вы, недоумки, все не можете в это поверить!» — едва не сорвалось с ее языка, но Кейсо с нажимом выдохнула весь воздух из легких, чтобы с новым вздохом пробормотать: — Я уверена в этом. — Я понимаю твое желание защитить тех, кто живет внизу, — начал мужчина, внимая ее внезапно вспыхнувшему раздражению. — И понимаю твою злость к пилтоверцам. — Ты ни черта не понимаешь! — в этот раз Кейсо не сдержалась, стукнув кулаком по подлокотнику. — Вы все рождены с золотой ложкой в заднице, у вас есть все: перспектива, медицина, любая помощь, какая только потребуется, совет покрывает расходы. И даже если ты пустоголовый кретин, то найдется уйма мест, где ты сможешь пойти зарабатывать на хлеб, посмотри хотя бы на большую часть миротворцев, они же… Они же еще большие отморозки, чем наемники Зауна! А у нас же ни черта этого нет. Чтобы вести более-менее достойную жизнь, у тебя есть три варианта: ты должен родиться гением, и у тебя будет крохотный шанс, что кто-то с верхнего города заметит твой незаурядный ум; ты должен родиться бабой, готовой с малых лет раздвигать ноги перед потными миротворцами и плешивыми наркобаронами, захаживающими в бордель; ты должен родиться амбалом и выбивать себе место под солнцем путем уничтожения других. — И какой же вариант был у тебя? — нервно дернувшись, спросил Виктор, стараясь пропускать мимо ушей всю ругань. — А ты как думаешь? — оскалилась Кейсо, напряженно откидываясь на спинку. — Не смей говорить, что понимаешь мою злость, когда сам не в состоянии даже представить, на что приходится идти людям, чтобы вести свое злачное существование. — Я тоже родился и вырос в нижнем городе, — внезапно сказал он, и Кейсо, несколько раз моргнув, искренне улыбнулась, словно тот сказал самую наивную шутку в мире. — Ну да, а как же, — она помотала головой, устало потирая переносицу. — Не лучшее время ты выбрал, чтобы шутить, пупсик. — Я не шучу, — таким же серьезным тоном проговорил мужчина, и Кейсо вскинула недоверчивый взгляд. — Я жил недалеко от моста, там, где сточные трубы собираются в один большой канал. Наши маленькие апартаменты были прямо над магазинчиком рыбных продуктов, поэтому подобный запах до сих пор вызывает отвращение и неискоренимую тошноту. Я помню времена, когда о революции думали лишь единицы, а проход между нижним и верхним городом практически не контролировался. — Почему ты никогда не говорил? — в голосе Кейсо, вероятно, впервые со дня знакомства с ней звучали искренняя обреченность и легкая надломленность. Так, словно этот факт значил для нее намного больше, чем любое другое знание о Викторе. Мужчина лишь пожал плечами. — Здесь, как ты уже успела заметить, не особо приветствуют такие факты, так что мне было намного проще достичь успеха, когда люди лишний раз не задумывались о том, откуда я. — Помнится мне, что в первую нашу встречу ты назвал меня отбросом, — Кейсо требовательно подняла взгляд, и мужчина слегка растерялся. — Иронично, не находишь? — И там и там живут разные люди, и то, кем ты являешься, делает тебя не город, а твое поведение, — его голос прозвучал слегка надменно, как и в тот день, и Кейсо залилась лающим смехом. — Значит, я в твоих глазах выглядела именно так? — глумливо спросила она, и Виктор раздраженно передернул плечами. — Совет принял решение, шедшее вразрез с нашими планами, а ты выглядела как бомба замедленного действия, которая рано или поздно накличет на нас беду. — И что, сейчас уже не так? — насмешливо поинтересовалась Кейсо, вслушиваясь в очередное фырканье мужчины. — Нет, — он неуверенно качнул головой, но встретившись с ухмылкой девушки, нахмурился. — По крайней мере, мне так кажется. Но если нижнему городу так сильно нужна помощь с мерцанием, почему вместо того, чтобы цивилизованно попросить об этом Пилтовер, они поступают так низко: крадут, используют и вымогают? — Ты издеваешься? Шутки со мной шутишь?! — вновь взорвалась Кейсо, придвигаясь к Виктору. — Все, через кого мы можем передавать наши «просьбы», — это продажные миротворцы, которые ежедневно вливают вам в уши заверения, что нижний город живет припеваючи и ни в чем не нуждается. Виктор дернулся от ее слов, пытаясь понять, готов ли он верить ей, или желание быть убежденным, что Пилтовер не стал таким испорченным городом и что контрабандное веяние, как зараза, не доползло и до самого совета, — было выше. — Почему ты так ненавидишь Пилтовер? — наконец разрушил тишину Виктор, вскидывая вопросительный взгляд. На самом-то деле вопрос был глупым, а ответ, казалось, и вовсе очевидным, но почему-то хотелось услышать все — до последней капли, до последнего слова — из уст Кейсо, каждую ее мысль, связанную с этим, и каждую нить эмоции, плотно переплетающую ее прошлое с верхним городом. Она насмешливо подняла бровь, явно намекая, что не собирается отвечать на этот вопрос как минимум потому, что ответ на него она много раз озвучивала. — Я имею в виду, что ты не просто его ненавидишь, а так, словно он для тебя живой. Словно он был некогда близким тебе человеком и в какой-то момент сделал очень больно, и ты никак не хочешь давать ему второй шанс на то, чтобы он показал тебе себя. Кейсо нахмурилась и откинулась на спинку кресла, задумчиво потирая татуировку на предплечье. Вопрос Виктора, поначалу прозвучавший весьма глупо, даже истерически смешно, сейчас впивался в ее кожу тонкими шипами, не давая вновь увильнуть от ответа. Виктор, желая того или нет, ударил ровно в цель, задев за что-то живое внутри. Такой идеальной аналогии не удалось бы подобрать и самой Кейсо, в конце концов, какая-то душевная обида и вправду воспринималась ею, как давняя ссора с близким другом, который, пообещав защитить, воткнул нож в спину. Девушка нахмурилась еще сильнее, наконец, поднимая взор обратно и чувствуя жгучее желание поделиться этой обидой на Пилтовер с Виктором, так, чтобы он наконец понял, что именно грызет ее день за днем. И этому желанию противиться она не смогла. Только не в этот раз — Родители часто водили меня в Заун, — она расслабленно выдохнула, ощущая, что ей не нужно подбирать слова, они сами медленно льются из ее уст, словно давно ждали выхода наружу. — Знакомили с местными аборигенами, рассказывали первопричины возникновения конфликтов. Моя мама была историком, пока не познакомилась с папой и он не увлек ее часовыми механизмами. В верхнем городе такой работой было мало кого удивить, а вот на улочках нижнего города их тонкая работа ценилась достойно. Поэтому она и рассказывала мне много всего интересного: о воителях из Ноксуса и мастерах клинка из Ионии, о великих ученых Пилтовера и храбрых упрямцах из Зауна. Я никогда не занималась с другими детьми в верхнем городе, потому что программы обучения всегда становились мне до жути нудными, и я вечно устраивала переполохи, потому мне сменили около трех школ, прежде чем мама решила заниматься со мной сама. Она была чудесной женщиной, много работала, чтобы заказывать недешевые книги из других стран. Книги для меня, чтобы я тоже могла читать. Я хоть и не любила этого делать, но всегда была безумно благодарна им, потому что знала, с каким трудом им удается достать эти тома, поэтому каждый ее подарок был для меня бесценным. Отец работал еще больше, поэтому с ним я виделась не так часто, зато все походы в нижний город я проводила на его широких плечах, пока они не отпускали меня в компанию местных оборванцев, и дальше я уже проводила время с ними. — Ты говорила, что они отдали свою жизнь в твой день рождения, что ты имела в виду? — Мои родители всегда были «другими». Не такими сдержанными, не такими надменными, как большинство тех, кто нас окружал. Их часто не понимали, что уж говорить обо мне. Дочь двух слегка странных, немного сумасшедших затворников — вот, что обо мне считали и относились соответственно. Пилтовер никогда не баловал меня, но я там родилась, он обеспечивал крышу над головой, а я в ответ его уважала — искренне, со всеми грехами и попытками откупиться неплохим качеством жизни. В день той сраной революции родители должны были отвезти часы на заказ одному из промышленников Зауна. Мы засиделись дольше, чем обычно, и взрывы со стороны Пилтовера застали нас врасплох. Я помню, как папа бежал вперед со мной на руках, как свистели мимо пролетающие горючие смеси, как шумел вокруг народ. Я слышала крики тех, кто был ранен, и тех, кто делал последний вздох. Мы пробирались через мост долго. Настолько, что гудящий вокруг воздух, приказы миротворцев и ругань бунтарей слились в одну бессвязную массу. Пепел покрыл наши лица и одежду, и все, о чем я мечтала — это поскорее попасть домой. Но миротворцы нас не пустили. Они лишь глумились над нами, отталкивали от баррикад и говорили возвращаться в ту помойную яму, откуда мы вылезли. — Нет… Нет, этого не может быть, — Виктор упрямо качнул головой, хмурясь на слова девушки. — Они просто старались сдержать поток бунтарей, которые желали захватить город. — А мы просто хотели попасть домой, — невесело хмыкнула девушка. — Разве мы так много просили? — Почему? — размытый опрос, слетевший с его губ, не относился к чему-то конкретному. Он и сам не знал, хотел ли он избирательно спросить о чем-то или подытожить сотни «почему» в одном. Кейсо же показалось, что он спрашивает это только потому, что сам до безумия боится озвучить ответ. — Потому что им было плевать, откуда мы. Им было весело: стрелять в людей и оправдывать это тем, что они преследуют благие цели. Может, они даже знали, что мы из Пилтовера, а, может, и нет, это даже не играет никакой роли. Мы были грязные от дымовых шашек, в порванной одежде и заляпанные чужой кровью, вкус которой я до сих пор ощущаю на губах. Толпа бунтарей напирала и напирала, и кто-то вырвал меня из рук родителей. Я оказалась на середине моста, вслушиваясь в казавшуюся бесконечной на тот момент череду выстрелов. Когда шум уже стих, я все же смогла пойти вперёд, — наступая в лужи вязкой крови, карабкаясь по горам из мертвых тел и стараясь не думать о том, что все это реально. Мне хотелось поскорее прийти домой, в душ, смыть с себя этот день и забыть о нем как о страшном сне. Когда я вновь услышала молящий голос матери, чтобы миротворцы помогли найти дочь и пустили их домой, я испытала вспышку злости на бездушных солдат, которые не могут внять даже словам женщины, а затем облегчение от родного голоса. Голоса, за которым последовала раздраженная ругань одного из миротворцев, а затем глухой выстрел. Крик отца застыл у меня где-то здесь, — она легко коснулась пальцами виска, — на подкорке сознания. Каково это, знать, что твоя дочь может лежать среди сотен этих трупов, и видеть, как жена смотрит на тебя остекленевшими глазами. Он, видимо, бросился на них с кулаками, поэтому следующий выстрел предназначался уже ему. Меня миротворцы убивать не стали, оставили задыхаться своими слезами, кровавым смогом и бесконечной болью от потери родных. Я даже не знаю, за что ненавижу их больше: за то, что лишили жизни моих родителей, или за то, что им не хватило духу покончить уже и со мной. Потому что жизнь, на которую они меня обрекли, оставив сидеть над мертвыми телами родителей, долгое время казалась мне бессмысленным существованием. — Долгое время? Что же изменилось? — Виктор, ей Богу, не хотел спрашивать ее об этом, но просто не мог дать тишине накрыть комнату хотя бы на секунду. Потому что ему казалось, если он и Кейсо одновременно замолчат, то тяжесть произнесенных слов затопит его с головой. — Я нашла семью. Точнее, не так, семья нашла меня. Не с первого года, а постепенно. Она собиралась медленно, человек за человеком, люди, которых я решила защищать. Дыра в моей жизни, которую я ничем не могла заполнить, стала заполняться именно этим: поисками убежища, попытками подарить близким достойную жизнь и защитить их. Мне казалось, что я нашла свое место: место, ради которого миротворцы оставили меня в живых, место, на котором я могла бы спасать хороших людей. Забавно, да? Такой паршивый человек, как я, спасает других людей, когда сам на самом деле не стоит и их мизинца. Мы учились друг у друга, росли на ошибках и много раз теряли людей, которые заслуживали этой жизни больше остальных. И каждый раз я обещала себе, что это будет последняя жертва, но каждый раз я ошибалась, пока и вовсе перестала говорить эти бесполезные слова. Единственное, о чем я бесконечно спрашивала себя: почему они, а не я. Почему каждый чертов раз мы теряли кого-то другого, когда могли потерять меня, — казалось, поток ее фраз стал путаться, слова шли одно за другим, переходя с мысли на мысль. — Знаешь, я ведь даже не знаю, похоронили ли родителей достойно, опознали их после революции или сгребли их вместе со всеми в одну большую безымянную яму? Кейсо замолчала, и Виктор с силой вцепился в подлокотник кресла: он никогда не видел ее с таким потускневшим, обреченным лицом. Сомнения и нехорошие мысли, преследовавшие его на ее счёт, внезапно отпали, уступая место дичайшим жалости и сожалению, что стали неустанно биться в груди при виде ее искривленного от болезненных воспоминаний рта и поникших глаз. — Спрашиваешь, почему я так сильно ненавижу Пилтовер? — он перевела пустой взгляд перед собой: даже не на Виктора, а сквозь него, так, словно смотрела вне времени и пространства. — Потому что вам не важно кто ты, откуда ты, какого рода и состояния. Если у вас есть шанс оказаться выше, если у вас есть шанс показать свое положение, статус, использовать преимущества, данные по праву жизни в этом городе, — вы покажете их, во что бы то ни стало. Вам наплевать, откуда человек: из Зауна или Пилтовера, слеп он или нем, если вы по какой-то причине имеете над ним власть, — вы будете пользоваться ею до посинения, вот и все. Пилтовер, Заун, — ты был прав: и там и там живут одинаковые люди, их определяют лишь поступки. Я не ненавижу Пилтовер, я ненавижу людей, живущих в нем, потому каждый чертов человек, встречающийся мне здесь, рано или поздно обнажал свою истинную сторону. — Я так никогда не поступлю, — он схватил ее за руку, горячо убеждая в своих словах Впрочем, как «так» — он и сам особо-то не понимал, лишь ощутил сильное желание убедить в этом девушку, а может, и самого себя. — Пилтовер изменился. Люди изменились, все, что ты помнишь о нас, — давно в прошлом, это стертая страница в истории, которую мы не хотим повторить. — Но вы уже повторяете, — качнула головой девушка, но руку не отняла. — Так просто направить свои исследования в полезное русло, но для этого нужно отложить собственные мечты и амбиции, верно? А на это никто из вас не готов. Не готов и не будет готов, пока вам не показать, что творится внизу, пока не заставить почувствовать кровоточащие раны Зауна. — Люди, которые окружают тебя сейчас, Кейсо, не предадут, как это сделал с тобой кто-то иной. — Людям, которые окружают меня сейчас, я еще не причиняла боль, Виктор, — наотмашь ответила она, и Виктор нервно отшатнулся от нее. — А люди показывают свою истинную сторону только тогда, когда это происходит. — Хочешь сделать мне больно? — он недоверчиво взглянул на нее. — Только если ты этого заслужишь, — она чуть помолчала и потерла ладонь Виктора, сжимающую ее, затем аккуратно высвободила руку и медленно повела пальцем выше, прослеживая вены, сухожилия, задерживаясь на мягкой коже внутренней стороны локтя и дальше. Казалось, его руки были чем-то неземным, тем, чего хотелось касаться. Ради этих прикосновений даже Кейсо, прожженная бунтарка и своевольница, готова была смыть с себя весь Заун, чтобы стать достойной нежной кожи мужских запястий. Желание прикоснуться к ним губами, раздирающее глотку на мелкие потроха, она поспешила проглотить. Почему именно Виктор — она понять не могла, а размышления приводили лишь в тупик, но его неуверенность, глупое упрямство и по-своему очаровательное неумение смотреть на мир через суровые реалии сыграли с ней злую шутку. Она была слишком черствой, чтобы называть это чувство чем-то возвышенным, и слишком практичной, чтобы убедиться, — они с Виктором из разных миров, с диаметрально разными взглядами на жизнь. Такой, как Виктор, вряд ли подставит ей плечо, если это будет необходимо. Кейсо жила с огромным горьким жизненным опытом за плечами, не свойственным для ее весьма молодого возраста, потому «острая заинтересованность» или «странная привязанность» — подходили к ее ощущениям как нельзя кстати. Кейсо шумно выдохнула, а затем едва слышно прошептала: — А иначе, я обещаю, больно не будет. По мере того, как ее рука продвигалась по коже, а затем и рубашке мужчины, Виктор успел несколько раз втянуть носом воздух и напряженно выдохнуть, не смея оторвать взор от медленно склоняющейся к нему девушки. Ее взгляд был слегка рассеянным и упирался ровно в уголок его губ, и Виктор внезапно увидел то, что никогда не видел в ее взоре: острую необходимость в чьем-то плече, на которое можно опереться, в тепле и даже какой-никакой заботе. Он резко выдохнул, когда ее дыхание коснулось его раскрытых губ, и откинулся на сиденье, назад, нервно выдергивая руку из ее плавных движений, и полез в сумку, доставая небольшой томик. — Я-я, тут подум-мал, — чуть заикаясь произнес он, пытаясь остановить свой мечущийся взгляд хоть где-то. — Нашел одну книгу и решил, что она будет полезна для исследований. Он не смог не зажмурить глаза от досады, когда увидел, как в ее взгляд всего на долю секунды промелькнуло разочарование, а после ее губы окрасила грустная улыбка, отдававшая горечью на языке. — Ну раз ты так считаешь, значит, вероятно, так и есть, — она невесело хмыкнула, поудобнее устраиваясь у себя на сиденье, и на ее лицо вернулась привычная насмешка. Так, словно и не было этих глубинной истории и отрывков из памяти, так, словно ее глаза не блестели нездоровым огнем, будто все это доносилось до ее слуха до сих пор, так, словно ее губы не были искусаны от того, что она оголяет свои истинные мысли перед ним. А еще так, словно между ними не было тягучего момента, который сам Виктор не смог осилить, путаясь в своих страхах и неуверенностях. — Ну, читай, ученый. Привычная ухмылка слегка расслабила его, и мужчина открыл книгу, кидая взгляд из-под опущенных ресниц. Тогда, когда она не открывала мужчине душу, ему отчего-то было с ней легче. Виктор не был готов разделить ее прошлое, страхи и болезненные мысли, потому что боялся этого сам. Первые несколько страниц он с теплой усмешкой наблюдал, как она клюет носом, явно ведя очень тяжелую борьбу со сном под его, видимо, монотонный голос, но когда он дочитал до теории магических материй, Кейсо проиграла битву, и ее голова расслабленно упала на подлокотник. Она сквозь сон затянула ноги на мягкое кресло, достаточно широкое, чтобы уместить туда две таких Кейсо, и свернулась калачиком на мягком сидении. Виктор, не сдержав слегка умиляющейся улыбки, встал с места, доковылял до ее кровати и сдернул с нее шелковый плед, накидывая на задремавшую девушку. Он несколько мгновений поколебался, мягко проводя по чужой щеке. А затем, словно испугавшись своих мыслей, одернул руку и сел обратно в кресло. Уходить отчаянно не хотелось. К моменту, когда он и сам, опустив голову на ладонь, стал погружаться в сон, со стороны Кейсо послышались невнятные бормотания, и он резко выпрямился, заинтересованно внимая ее ночному шепоту. Ее руки подрагивали, брови то удивленно взлетали к верху, то снова хмурились, и Виктору захотелось узнать, что же ей обычно снится. Кейсо снились светлячки. Вечера, когда они садились огромным кругом вокруг костра, рассказывая друг другу забавные истории. Вечера, когда кто-то вытаскивал струнные инструменты, щелкал пальцами в такт и пел душевные песни, такие, которые расплывались внутри надеждой на светлое будущее, иногда баллады, а иногда дурацкие шутливые четверостишья, придуманные на ходу. Иногда вечера были наполнены детским смехом, реже — тихими сочувствиями тем, кто потерял друга на одной из нападок на груз Силко, еще реже — безудержными танцами. Детей отправляли спать, но и те редко слушались, выбираясь из своих лежбищ, любопытно поглядывали на молодых людей, горячо касающихся друг друга, плавно, а то и не очень двигаясь в такт музыке, рваными движениями выставляя напоказ всю боль, перенесенную ими, одиночество и желание чьего-то тепла. Это тепло находилось в беспорядочных поцелуях, объятиях и мягких касаниях чужих тел, но никто этого не стыдился. Кейсо всхлипнула сквозь сон, желая прикоснуться к привычно-грубой коре древа, ставшего родным, обнять тех, кто виделся ей ночами, кто окружал ее последние годы. Она старалась упорно не думать об этом, убеждая себя, что цель стоит разлуки с близкими, но чем больше она это игнорировала, тем навязчивее становились мысли: она не виделась со своей семьей около четырех месяцев и скучала по ним столь отчаянно, что отдала бы много, лишь бы видеть их счастливые радостные лица хотя бы во снах. Наверное, именно эта тоска по светлячкам и побудила в ней порыв искать тепло и поддержку там, где, казалось, было абсурдно ее искать. Когда до Виктора донесся судорожный вздох, лишь тогда он подскочил на месте, неотрывно глядя на то, как спокойное дыхание девушки сменяется на тяжелое, прерываясь редкими, чуть слышными всхлипами. Он потормошил ее за плечо, намереваясь разбудить, и едва успел увернуться от девушки, испуганно вскочившей на месте и чуть не разбившей ему нос резким движением. — Это я. Это я, Виктор, — он замер, наблюдая, как она несколько мгновений смотрит перед собой пустым взглядом, словно в попытке ухватиться за знакомый голос, а затем чуть расслабленно выдыхает и роняет голову обратно на подлокотник, с благодарной улыбкой натягивая на себя плед. — Я заснула? — наконец, спросила она, и Виктор облегченно выдохнул, радуясь, что неловкую тишину пришлось разрушить не ему, и одновременно злясь на себя, что не смылся из комнаты раньше. Вдруг она решит, что он какой-нибудь извращенец? Хотя, наверное, после его очевидного молчаливого отказа на ее действия вряд ли Кейсо могла так подумать. От воспоминаний в горле встал сухой ком, который протолкнуть было просто нечем: сейчас, глядя на ее сонное лицо, в мыслях проскользнуло сожаление, что он не позволил ей довести свои движения до конца. Он не знал, что последовало бы за ними: привычное касание, как и раньше, важные для нее слова или… Что за «или» он боялся даже думать, потому зажмурился, в очередной раз радуясь, что Кейсо не может видеть его сменяющихся на лице эмоций. — Да, я решил тебя не тревожить, — замялся он, начиная впопыхах собираться, подгоняемый неизвестными ему доселе мыслями и желаниями. Он не знал, что мог сказать еще, тяжелая история из уст Кейсо заставляла желать помочь ей справиться со всем, что было у нее в душе, а излишняя прямолинейность и слишком храбрые движения в его сторону, такие, к которым он не привык, наоборот, — подгоняли быстрее сбежать от нее. И он не знал, в чем была причина: в том, что он боялся, что могло последовать за ними, или в том, что ожидал этого, как не ожидал ничего иного. — Дурные сны? Он обернулся лишь у выхода из комнаты, не в силах сбросить ощущения, что Кейсо лениво осматривает его, — на деле осматривать она не могла просто физически, но ее взгляд скользил ровно по нему, по складкам одежды, рукам, задравшемуся галстуку и, конечно же, губам. — Вроде того, — наконец ответила она, разочарованно выдохнув, словно она и вправду искала что-то взглядом, но найти так и не смогла. — И что же тебе снится в плохих сновидениях? — спросил он, открывая двери и кидая беглый взгляд на то, как она запрокинула голову, слабо улыбаясь каким-то своим мыслям. — Дом.***
Джейс был уверен, что трудоголизм Виктора переплюнуть будет сложно, но, как выяснилось, даже «гениальные умы Пилтовера», как любила говорить Кейсо, ошибаются. Чем больше девушка вливалась в работу, тем позже задерживалась в лаборатории, и в конце концов Джейсу стали приходить жалобы от миротворцев, что она подрывается ни свет ни заря с твердым убеждением проследовать на рабочее место. Талис, впрочем, тихо посмеивался с этих слов. Он был уверен: миротворцы просто-напросто дремали на своих дежурствах, и чем раньше просыпалась сама девушка, тем меньше отдыха выпадало им, оттого они и недовольствовали. Джейс с Виктором брели по коридорам и слушали последние новости о мерцании и ситуации в нижнем городе от шерифа. Талис, привыкший быть вдали от насущных дел после злополучного происшествия, возжелал быть в курсе всех событий: хороших и трагичных, — последних было как-то особенно много, — и Джейс искренне удивлялся каждым словам Маркуса. Неужели дела всегда шли столь паршиво, а он, глупец, просто не интересовался этим? Стыд за невовлеченность стал преследовать его еще после первой встречи с Кейсо, в особенности после ее резких, но оттого не менее справедливых слов, что Джейсу, в общем-то, просто комфортно сидеть в лаборатории и заниматься своими делами, не обращая внимания на внешний мир. После того, как шериф, подверженный мерцанию, напал на девушку, а сама она наглядно показала пример того, сколь беззащитны жители нижнего города перед наркотиком, Талис впервые задумался, что Кейсо может быть ключом для более радужного будущего. Она знала нижний город лучше, чем кто-либо в Пилтовере, и речь шла не о лазейках и закоулках, речь шла о людях, которые там жили. Девушка смогла бы стать посредником — необходимой деталью, через которую поначалу можно было приблизить два города, а затем и вовсе объединить, так, как это должно было быть с самого начала. Эта мысль мелькала в голове достаточно давно, но после последнего неудачного эксперимента с крысой и вовсе укоренилась там. Кейсо была права: им стоило начинать спасать жизни уже сейчас, а не уповать на призрачное будущее великих ученых. Джейсу льстила лишь мысль о том, что однажды в список их заслуг смогут добавить создание панацеи от болезней, даже от смертей, но потраченные жизни того не стоили, и девушка продемонстрировала это самым наглядным образом. Чтобы понять тех, кто живет снизу, нужно и самому спуститься туда и постараться выжить, нужно познакомиться с людьми и узнать об их проблемах и желаниях, прежде чем разглагольствовать о чем-то еще. Мужчина толкнул дверь в лабораторию, увлеченно интересуясь у шерифа об иерархии известных им наркобаронов Зауна, но как только двери неприветливо скрипнули, он заметил, что Маркус и вовсе перестал его слушать. У шерифа на пару с Виктором, идущим подле него, как по команде вытянулось лицо и, Талис был уверен, даже отвисла бы челюсть, судя по округлившимся глазам. Но этого он уже не застал, желая взглянуть, что могло вызвать столь бурную реакцию у двух мужчин. Джейс приподнялся на носках, огибая взглядом плечо Маркуса, и ощутил, как сердце пропустило удар, а кончики ушей предательски вспыхнули, окрашиваясь во все оттенки бордового, и чем дольше он наблюдал, тем сильнее жар распространялся по лицу, шее и груди. Вероятнее, пришли бы они чуть позже, и этот жар сразу бы всколыхнул те места, о которых говорить при даме было просто стыдно. Хотя эта самая дама в лице Кейсо, казалось, стыда не испытывала от слова совсем. Студентка Хеймердингера, которую тот недавно привел в лабораторию на стажировку, стояла у одной из нескольких объемных труб, подающих очищенный кислород, прижавшись к ней спиной, и тихо хихикала. На ее смущенном и, что не мог не подметить Талис, весьма юном лице расползся сильный румянец, а затем она вновь не сдержала робкого смеха. Кейсо недвусмысленно нависала над ней, хоть при ее миниатюрном росте это и казалось невозможным, но выглядело именно так. Нависала, прижимала ту к прохладной металлической поверхности и накручивала прядь ее волос на палец, что-то тихо нашептывая на ухо девчонки. И, судя по тому, как та приоткрывала рот то в немом удивлении, то в легкой улыбке, то едва заметно прикусывала губы, говорила Кейсо ей что-то весьма похабное. Виктор, стоящий в паре сантиметров от Джейса, пытался успокоить свое болезненно учащенное сердцебиение, но не мог даже скрыть того, что он, впрочем, как и все в лаборатории, откровенно пялится на колено Кейсо, зажатое между ног девушки, и на то, как та слегка хищно скалится, когда едва касается нежной кожи на шее ассистентки. Талис что-то возмущенно ей выкрикнул, хватая ртом воздух от того, что Кейсо не повела и ухом на его возгласы. Казалось, она была слишком увлечена краснеющей, да что уж там, практически тающей в ее объятиях девчонкой, мимолетно касаясь губами мочки ее уха и продолжая что-то упорно говорить ей. Джейс не был уверен, что если он подойдет, чтобы намекнуть Кейсо о том, что рабочий день уже начался, то не замрет беспомощным истуканом возле них. Поэтому он лишь стянул с себя перчатку, — единственный предмет под рукой, о котором он вспомнил, — и запустил ею в Кейсо, с улыбкой глядя, как она недовольно морщится, отрываясь от своего занятия. На лице Кейсо промелькнуло замешательство, а затем легкое раздражение, когда ассистентка, все также мило хихикая, выскользнула из ее объятий и поспешила к своему рабочему месту, заприметив троих мужчин, застывших в дверях. Она цокнула и, неуклюже огибая извечные баррикады из барахла, направилась к столу, натыкаясь по пути на все еще смеющегося Джейса. — Талис, — прорычала Кейсо, — ты обломал мне отличный секс, ты вообще в своем уме? — она пихнула его в бок, чтобы убедиться, что он понимает уровень ее угрозы. — Я наслышан о свободном характере зауновцев в этом плане, — тот наконец перестал смеяться, кидая лукавый взгляд на Кейсо. — Кажется, ты хотел сказать «распутном»? — ухмыльнулась она в ответ, улавливая легкую запинку в голосе мужчины. — Сдаюсь, — поднял он руки в знак капитуляции. — Побоялся произносить это вслух. — Правильно побоялся, — Кейсо наотмашь шлепнула его перчаткой, — теперь получай по заслугам. — И много у тебя их было? — не сдержавшись, поинтересовался Талис, замечая, как замер Виктор, прислушиваясь к разговору. — Мужчин или женщин? — Кейсо вопросительно подняла бровь и уселась прямиком на стол, пока челюсть Талиса медленно поползла вниз. — Неужели бывает и то и то? — недоверчиво уточнил он, ловя снисходительный взгляд девушки. — Бывает. Даже одновременно, если сильно захотеть, — казалось, вгонять окружающих в краску приносило ей нестерпимое удовольствие. Ронда, как потом выяснилось звали ассистентку, подошла к ней, протягивая требуемый ранее инструмент, и Кейсо перехватила ее руку, скользя по ней вдоль. Виктор не смог не заметить, как его бросает в дрожь: точно так же она касалась и его самого в ее покоях. — А девушки у вас все слишком сладкие и невинные, чтобы не поддаваться искушению. Кейсо втянула носом воздух у колыхавшись рядом с лицом прядей волос девушки, и та, вновь густо покраснев, неохотно выдернула руку и юркнула подальше от Кейсо, намереваясь дальнейший остаток дня попадаться как можно меньше ей на глаза. В противном случае слишком умелые прикосновения начинали вызывать в ней смешанные чувства. В общем-то, Кейсо даже не кривила душой, говоря об этом. Жители нижнего города были меньше подвержены моральным принципам, тут спорить было нельзя. То, что наверху считали этикетом и моралью, внизу считали глупостью. Не было смысла отказывать себе в наслаждении, если близость чужого тела одно из тех немногих доступных приятных дополнений к жизни, которые существуют в Зауне. Впрочем, мужчины у Кейсо не было уже более двух лет, и чертовы полосы, рассекающие лицо, были тому прямой причиной. Если так подумать, то мужчины, как человека, идущего рядом по жизни, а не просто лежащего рядом в постели, у нее вообще никогда не было. С девушками же дела обстояли иначе. Они были нежными, утонченными, мягкими, а еще невероятно податливыми, и для Кейсо, которая привыкла жить, контролируя все вокруг, это было более чем приемлемо. Она не стеснялась своего тела, даже несмотря на очевидно плоские формы. Но загоняя какую-нибудь девчонку, нуждающуюся в тепле и разрядке в свою постель, она намеревалась доставить удовольствие, а не получить. То ли тут отыгрывала роль все та же старая привычка, неотрывно связывая ее с несколькими особо паршивыми годами ее жизни, то ли дело было в том, что представить себя в полноценной связи с девушкой она не могла. Ей хватало тихих девичьих стонов, срывающихся с чужих губ, и горячих поцелуев с каким-нибудь парнишкой из светлячков для того, чтобы жажда и напряжение временно отступали. И это было тем, за что она любила Заун. Никаких границ и запретов, никаких косых взглядов в твою сторону. Все искали тепло там, где могли, и хотя эти годы Кейсо не вела неразборчивых связей, но даже за такое никто не осудил бы. Близость была лишь одним из инструментов, чтобы унять вопившие в душе одиночество и холод, и все понимали это в полной мере. — Я-то думал, тебе нужен кто-то другой, — шутливо зашевелил бровями Джейс, заставляя Кейсо хмыкнуть себе под нос. Ему нравилась зауновская девчонка, с ней всегда было просто и не нужно было думать о последствиях, в шутках или в эмоциональной ругани — она всегда быстро отходила. Впрочем, что-то мужчине подсказывало, что сильные обиды она не забывает никогда. Учитывая, что последние годы его жизни были полностью отданы работе и бравому делу, ему не хватало таких друзей. Виктор на фоне чуть нервно дернулся, не в силах свести настороженного взгляда. Временами шутки, маячившие на грани дозволенного, вгоняли в его ступор. Он не знал, как выглядит флирт просто потому, что никогда и вовсе этим не интересовался, но тон, которым разговаривали Джейс с девушкой, заставлял его с силой прикусывать щеку изнутри. Неужели это и есть то самое заигрывание, и почему от их дружеской перепалки внутри все предательски волновалось, словно пробуждая предчувствие перед чем-то нехорошим? — Не хочешь ли ты предложить свою кандидатуру? — в тон ему ответила Кейсо, подхватывая веселый настрой мужчины. — Нет, — отсмеявшись, ответил он. — Я думаю, тебе нужен кто-то, кто сможет тебя укротить. Кто-то, кто сможет поставить на место даже тебя, потому что в глубине души ты этого страстно желаешь. — Будет Вам, мистер Талис, психолог из Вас никудышный, — снисходительно оповестила его девушка, скрещивая руки на груди. Джейс, подметивший сконфуженность Виктора, лишь сощурился. В глазах плясали чертики, а в душе вспыхивал сильный азарт. То, что его напарник давным-давно запал на Кейсо, Талис даже не сомневался, это сквозило в его порою тоскливых взглядах в ее сторону, в ревностных высказываниях и острой реакции на все, что было с ней связано. Он отрицал любые попытки Джейса хотя бы мягко намекнуть ему, что, возможно, Виктору стоит попробовать вести себя с ней более уверенно, потому что Кейсо — не прилежная тихоня из Пилтовера. Она не будет выжидающе стоять и смотреть, пока Виктор вдруг решится заговорить с ней о погоде, а тем более не будет молча млеть от его взгляда, как Скай. Джейсу хотелось подтолкнуть друга, заставить его открыть глаза пошире, чтобы тот, наконец, перестал быть таким снобом-затворником и позволил кому-то внестись ураганом в его жизнь. — Кто-то вроде… Хм… — Талис сделал вид, что глубоко задумался, и Кейсо хохотнула на его паршивую актерскую игру. — Кто-то вроде Маркуса? Джейс со всей силы хлопнул по плечу опешившего Маркуса, который и рта для ругани открыть не успел, как полетел прямиком на девушку, направляемый грузной рукой Талиса. «Впрочем, от идей золотого мальчика нас уже ничего не спасет», — вспомнились шерифу слова самой Кейсо, и это был первый раз, когда он охотно бы с ней согласился. Кейсо довольно ухмылялась, даже не скрывая забавы над комичной ситуацией. Ей не нужно было видеть, чтобы знать, что лицо Маркуса искрится замешательством и злостью. — Что скажете, шериф, — она прошлась пальцами по его воротнику, притягивая к себе, когда он неуверено подался назад, лишь бы не прижимать чертову бродяжку к столу так, как всего несколько минут назад делала сама Кейсо с какой-то девчонкой. — Как Вы считаете, мистер Талис прав и Вам бы удалось меня укротить? Он презрительно хмыкнул, искривляя лицо в выражении полного отвращении от ситуации. Предположение того, что ему не удалось бы обуздать какую-то мелкую пигалицу из нижнего города, задевало его мужское достоинство. — Я таких выскочек, как ты, укрощал по одному лишь… — надменно начал он, но тут же прикусил себе язык, ощущая, как ему в подбородок упирается холодный металл. Он скосил глаза вниз, очерчивая взглядом дуло своего же револьвера, которое Кейсо, судя по всему, стащила из его кобуры всего мгновение назад. — А рискнешь, паршивец? — прошипела Кейсо ему в лицо, и Маркус, на секунду пропустив испуганный вздох, выхватил из ее рук пистолет, пряча обратно на место. Ее ухмылку, такую, словно она была уверенна в своем превосходстве над остальными, хотелось стереть в пепел. Исказить ее мордашку настолько, чтобы она, морщась от боли, больше не смела смотреть на него с такой надменностью, чтобы она знала, что в их игре в кошки-мышки, которая началась давно, именно она отыгрывает роль жертвы. Ее взор впивался ему под кожу, делая непривычно уязвимым для окружающих, выставляя его внутренних демонов на всеобщее обозрение, раздевал догола и переплетался с венами на шее, удушливой плетью сдавливая горло в спазм. Ему хотелось наконец убрать ее взор и ухмылку из своей жизни раз и навсегда, чтобы впервые за последние месяцы спокойно вздохнуть, но временами ему казалось, что он совершенно не властен над собой. Ни в помыслах, ни во взглядах, ни даже в действиях. Кейсо действует на него противным помутнением рассудка, так, словно она была бы чертовым мерцанием, которое лишает возможности дышать полной грудью и мыслить трезво; так, словно за дозу еще одного лукавого взгляда он готов содрать с себя кожу живьем. Маркус понимает: он ненавидит Силко, создавшего мерцающую дрянь. Он ненавидит само мерцание. А еще он ненавидит Кейсо, потому что она действует на него примерно так же. — Убери от меня свои поганые руки, — с плохо скрываемой неприязнью сказал он, скидывая ее ладони со своего мундира. — Надо же, раньше Вы иначе говорили о моих руках, — в тон ему с такой же испепеляющей ненавистью произнесла она, и сердце Маркуса пропустило странный, неестественный удар. О чем это она? Он отошел на шаг назад, отталкивая от себя чужие руки. Но когда ее рукав съехал вниз, оголяя предплечье, он на мгновение замер, впиваясь в ее запястье с такой силой, что Кейсо зашипела от боли, бесцельно пытаясь выдернуть руку. На ее коже покоился раскрытый светлячок, обрамляющий руку от запястья и до самого локтя. Маркус стоял несколько долгих секунд, не в силах оторвать тревожного взгляда от рисунка, прежде чем Кейсо все же освободилась от его силков, напряженно потирая ноющее запястье. — Псих, — раздраженно выплюнула она, возвращаясь к своим обязанностям даже не замечая, как шериф переводит чуть испуганный взгляд с самой девушки на ее руку. — Есть там одна девчонка, — вспомнились ему слова Силко, брошенные после очередного нападения на его груз больше года назад. — Среди этих самопровозглашенных пацифистов, хранителей порядка, сами невинности ей Богу, — Силко сплюнул на землю, показывая, насколько ему противны светлячки со всей их идейностью. — Как мне ее найти? — шериф спросил то, что следовало, нервно дергаясь от нехорошего предчувствия, что именно прикажет с ней сделать наркобарон. — Она слишком хитрая и пронырливая, еще похуже мальчишки, который заправляет там всем. Кто она — тебе знать не обязательно, одна из Вандеровских девчонок. У меня тоже есть свои принципы, хоть мы и стоим с ней по разные стороны баррикад, но она из Зауна. Меня перестанут уважать, если я передам ее в руки продажному шерифу, — он вновь скривился, словно на самом деле мечтал о том, чтобы избавиться от нее любым способом. — Делай, что хочешь, Маркус, хоть из-под земли достань, но от нее тебе нужно избавиться. Она моя головная боль и проблема, неглупая, слишком рисковая, зато с кучей очевидных слабостей. Хоть отбавляй. Взять бы в плен любого из ее дикарского народца, так она тут же прибежит за своими ненаглядными светлячками, ан нет, юркие все, как надоедливые насекомые. Ради них даже под плаху ляжет, будь уверен. Она нужна мне мертвой. В сточной канаве или подвешенная на площади Пилтовера, — мне плевать, главное результат. Я все надеялся, что она и сама подохнет тут, потому что такие, как она, в Зауне не выживают, такие, как она, не умеют быть беспощадными головорезами, но эта зараза оказалась слишком живучая, еще и пасть на меня скалит. В маске тебе ее все равно не узнать, а они их не снимают, но если видишь набитого на руке светлячка, — он окинул шерифа беглым взглядом травмированного глаза. — Сделай все, чтобы она сдохла, Маркус.