I couldn't lie Everything that kills me makes me feel alive Everything that drowns me makes me wanna fly
Центральное здание погрузилось в непривычную суматоху. Прибытие особо важных гостей, которые большую часть своего времени не высовывали и носа из своих отдаленных от города поместий, означало автоматическое усиление охраны, излишнее количество путающейся под ногами прислуги и кучу заинтересованных взглядов, прикованных к Кейсо, куда бы она ни пошла. Если такая шумиха крутилась вокруг, как сказала Медарда, очень закрытого и очень маленького аукциона, то какой же тогда хаос ждал Пилтовер и саму девушку на день Прогресса? Кейсо была уверена: ее остатки несчастных нервных клеток не собирались самоликвидироваться, потому раздумывать об этом раньше времени не было никакого смысла, даже несмотря на то, что этот день неминуемо приближался. Терпение, в последнее время проживавшее на тонкой грани, смежной со срывом, без конца поддевалось неуместными шутками снующих миротворцев, бесчисленным количеством столкновений в коридорах и гудящей головой от общего шума за дверью. Инцидент с Маркусом — хотя попытки раздразнить шерифа, заставив его сорваться с цепи и показать, что лежит за границей четко выверенных Пилтовером рамок, сложно было назвать инцидентом — почему-то отзывался внутри тупой болью, настойчиво врываясь в ее жизнь тревожными снами и непривычной нервозностью. Она шугалась всего вокруг: громких звуков, дверного скрежета, как какая-то испуганная сопливая девчонка. Маркус всегда врывался в ее жизнь спонтанно, оттеняя привычные дни незамысловатыми шутками, издевками, даря ей долгожданное облегчение от попыток держать себя в узде в верхнем городе. И последние дни, впервые совершенно не загруженные работой, она бродила по коридорам с опаской, слух улавливал несуществующие шаги, обоняние дразнил табачный запах, а кожа зудела от фантомных прикосновений, оставлявших липкие следы, делавшие ее грязной, порочной, отвратительной самой себе — Кейсо чувствовала себя предавшей что-то светлое внутри. В Зауне беспорядочные связи никогда не казались чем-то скверным, а сейчас ее непозволительная реакция на внезапно чуткие прикосновения шерифа и еще более чуткие слова, ломающие меж ребер что-то важное, казалась ей отягощающим фактором в ее маленькой игре. Кейсо вздохнула и устало прислонилась к стене у входа в лабораторию. Неопределенность, так сильно раздражавшая ее в Пилтовере, сейчас стала практически осязаемой, начала приобретать конкретные границы и очертания. Верхний город, переполненный своим местным дерьмом, прочно ухватился за ее нутро, и даже если Кейсо пошлет его на все четыре стороны, избавиться от удручающего чувства, от глупой преданности Виктору и желания забыться, кто она есть, не выйдет. Здание совета кипело подготовкой к завтрашнему аукциону, и Кейсо внезапно ощутила удушающий смрад затхлого воздуха; хотелось на улицу: шумную, яркую, наполненную людьми, — захотелось дать себе хотя бы день свободы, не пресыщенный виной, попытками что-то решить, куда-то сбежать и отыграть чужую роль. Она аккуратно толкнула дверь в помещение, едва различая приглушенный голос Виктора — казалось, что в лаборатории он проводил времени больше, чем в собственном доме. Последний месяц, когда теории перестали казаться лишь теориями, а необходимость засыпать на расчетах с зажатым в пальцах гаечным ключом пропала, Виктор отказался от покоев в центральном здании, вернувшись к себе домой. Кейсо была там пару раз: очерчивала пальцами скудный, почти что смешной минимализм и непрактичность его небольшого домика почти что на отшибе Пилтовера. Удивлялась его незаинтересованности в личных вещах — приятных деталях, воспоминаниях, которые наполняют пристанище, делают его похожим на «дом». Даже широкий свод светлячков с огромным древом, кучей лазеек и соединений сточных труб — и то был наполнен бóльшим количеством безделушек, чем дом Виктора. Ученый мягко бормотал что-то, так, что Кейсо уловила в его голосе едва заметное смущение. — Нет, не совсем так, — она знала, что когда он говорит таким голосом, складка меж его бровей становится более ощутимой. — Нужно провернуть эту руну примерно таким образом, и в следующий раз у тебя обязательно получится запустить хекстек, Скай. Кейсо прикусила язык, перецепляясь через какую-то баррикаду из кипы бумаг, и раздраженно прикрыла глаза. Неловкая ситуация. Девушка нервно дернула уголком рта от собственной неуклюжести, внезапно ощущая себя совершенно не в своей тарелке. Она знала: чужие глаза удивленно осматривают ее, и не было ничего странного в том, что она вдруг решила прийти на свое рабочее место. Вот только поганое ощущение под ребрами продолжало скрестись, словно Кейсо, как какой-то вор, украла чужой момент близости. — Кейсо, — как-то испуганно выдохнула Скай, и девушка постаралась выдавить из себя как можно более виноватую полуулыбку. Скай была, вероятно, самым светлым существом, которое ей удавалось встретить в Пилтовере, кроме, разве что, Кейтлин. Кейсо не винила лаборантку ни за ее слепое обожание Виктора — девушка на своей шкуре знала этот глупый тремор перед ученым — ни за отчаянную попытку быть рядом с ним. Скай была слишком доброй и искренней, чтобы делать это назло, а Кейсо считала себя последним чудовищем, потому что дать девчонке шанс было бы самым верным решением, да вот желание удосужиться внимания Виктора всегда играло с ней злую шутку. — Не хотела мешать, — измученно выдохнула Кейсо, устало проводя по лицу. Следы бессонницы из-за приближающегося дня Прогресса, ощущения собственной никчемности на фоне покладистости перед Виктором, а также нахождения в шерифе внезапно близкого по духу человека скрыть не удавалось, и Виктор поднял на нее встревоженный взгляд. — Все в порядке? Выглядишь уставшей, — он обеспокоенно поднялся со стула, но Кейсо, услышав скрип трости, вытянула вперед руку, побуждая его остановиться. — Думала прогуляться, хоть немного узнать город, пока нет работы, — внезапно выдала она, мысленно давая себе пощечину. Желание оградить Виктора от кого бы то ни было говорило ее устами против воли. Солнечный день, судя по греющим сквозь ставни лучам, теплый воздух и отсутствие каких-либо «необходимо» в сегодняшнем дне обнадеживали Кейсо на то, что его удастся провести в компании Виктора — мягкой, непринужденной, с редким смехом и приятными разговорами ни о чем. Сегодня не хотелось заумных тем, рабочих теорий и тяжелого прошлого. Впрочем, задавая следующий вопрос, она прекрасно знала на него ответ: с Виктором просто не бывало. — Не составишь мне компанию? — У меня всегда есть работа, — чуть насмешливо хмыкнул он, усаживаясь обратно, и на лице Кейсо застыло тяжелое выражение. Работа для него всегда была и будет превыше всего. — Ну конечно, — тихо выдохнула Кейсо, стараясь скрыть нотки обречения в голосе. Колебаться смысла не было, и она тихо выскользнула за дверь, запихивая желание сбежать из Пилтовера прямо сейчас куда подальше, как только пожелала Виктору и его ассистентке хорошего дня. Вполне искренне. Кейсо же не была каким-то там монстром — она умела чувствовать настоящую, неподдельную радость за других людей, когда они того заслуживали. Даже тогда, когда эта радость шла вразрез с собственными ожиданиями. Не имела она права нарушать привычный ход механизма этого города. Эти двое были его неотъемлемой частью, Кейсо же — деталь на замену, отсутствия которой заметит лишь мизерное количество людей. Если она и должна была оставить после себя лишь разруху и озлобленность, то пусть хотя бы в лице Виктора и Скай останется что-то святое — то, что она не тронет своей неаккуратной, преисполненной мести Пилтоверу, рукой. Прохладный ветерок, наполненный смесью ароматов специй, крутился у ее ног, очерчивал тонкими песчинками пальцы, приятно покалывая на коже. Кейсо впервые за долгое время позволила лицу и остальному телу полностью расслабиться, снимая с себя доспехи извечного напряжения и нахмуренного выражения лица. Она ступала по главной пешеходной улице Пилтовера: медленно, несмело, стараясь ощупывать ногами, обутыми в непривычно легкую и тонкую обувь, каждый камешек на выложенной брусчаткой дороге. Снующие туда-сюда дети сбивали с толку, путали ориентацию в пространстве, и, пройдя пару небольших кварталов, Кейсо все же обреченно остановилась, засовывая руки в карманы. Она надеялась, что воспоминания детства о структуре города будут не такими размытыми и неточными, но идти одной по чужому городу в выходной день, наполненный частыми прохожими, торговыми лавками и разносортным спектром запахов и звуков — оказалось намного сложнее, чем она думала. День, обещавший стать небольшим глотком свежего воздуха среди привычно скованного образа жизни, оканчивался, даже не успев начаться. Девушка позволила угрюмому вздоху сорваться с ее уст и понуро опустила голову, разворачиваясь обратно. Не хватало еще заблудиться на этих бесконечных проулках, чтобы совет поставил весь город на уши, думая, что она сбежала от них. Как будто если она и вправду хотела сбежать, они бы узнали об этом не ранее, чем она добралась до Зауна. К моменту, когда переполошились бы миротворцы, она уже преспокойно сидела бы на одной из широких ветвей древа в обнимку с Экко. Кейсо сделала несколько шаркающих шагов обратно, на мгновение останавливаясь, чтобы возвести глаза к небу. Это было их неизменной традицией — забиваться в какой-то дальний угол, подальше от чужих глаз, и выливать все, что накапливалось на душе — без зазрений совести, вины за свершенные поступки и сокрытия позорных фактов. Кейсо пропустила момент, когда Экко вырос, возмужал и смог переложить добротную часть обязанностей на свои широкие мужские плечи, и она была ему за это благодарна. Выворачивать душу наизнанку перед тем, кто рос на твоих глазах, поначалу было странно, но со временем это вошло в обиход, необходимую привычку, без которой ей выживать в Пилтовере оказалось намного сложней. Конечно, компания Виктора скрашивала особо одинокие вечера, но иногда этого казалось мало. Она не могла, скрепя сердце, рассказать ему обо всех мыслях: и заумно-интересных, и тех, что тревожат ее сознание, вызывают непомерную вину и непонимание, куда двигаться дальше. Она так и стояла с высоко поднятой головой, воображая себе, как может выглядеть греющее кончик ее носа солнце, когда в забавный запах пряностей вплелся знакомый аромат. Уголки губ капитулирующе дрогнули в улыбке, не в силах совладать с мигнувшим где-то внутри теплым огоньком. Это запах стал едва ли ни чем-то нарицательным для нее — тем, что ни с чем нельзя спутать, и тем, что вызывало внутри как категоричное отторжение, отдавая чем-то неправильным, так и манило к себе животной опасностью и чем-то, находящимся по ту сторону закона как для Зауна, так и для Пилтовера. — Следите за мной, господин шериф? — она не сдвинулась с места, задав этот вопрос, лишь сильнее закинула голову наверх, словно пыталась рассмотреть что-то в небе, но Маркус, возвышавшийся над ней на добрых две головы, прекрасно видел ее полуприкрытые глаза. Она, скорее, наслаждалась чем-то, известным только ей, и это выглядело буквально несовместимо с ее ежедневным образом. Еще вчера он бы громко рассмеялся, если бы ему кто-то сказал, что она может вот так вот стоять посреди улицы, обрамленная легкой улыбкой, и просто дышать полной грудью. — Я же должен выполнять свой гражданский долг, мало ли что тебе еще взбредет в голову подорвать, — насмешливо ответил мужчина, отстраняясь от стены, на которую облокотился пару минут назад, наблюдая за задумчивым выражением лица бредущей по улице девушки. Она шла по брусчатке, едва касаясь ее ногами, нервно кусая губы и хмурясь, стоило ей оступиться или натолкнуться на кого-то. Маркус обессилено выдохнул, качая головой. На кой черт он подался за ней вслед, не в силах усидеть на месте, шериф уже даже не спрашивал себя. Мужчина сделал два медленных шага в ее сторону, почти бесшумных, словно боялся вспугнуть ее беззаботное настроение. — Вниз или вверх? Кейсо удивленно опустила голову, прекратив предаваться меланхоличным размышлениям, когда ей в ребра толкнулся чужой локоть. Она несколько раз непонимающе моргнула, пытаясь понять, не выставит ли себя полнейшей дурой, если решит, что правильно поняла предложение, но мужчина все так же стоял рядом, и она аккуратно скользнула ладонью, хватаясь за его локоть. Это оказалось не то что бы сильно приятно, но противная дрожь в ногах от незнакомых улиц, казалось, стала постепенно утихать, и она поудобнее перехватила его под руку, стараясь не выдавать, насколько ей самой ситуация кажется по меньшей мере глупой. — Я думала пройтись к центральной пристани через парк, но поняла, что совершенно запуталась, — нехотя ответила она, на мгновение пропуская пару ударов сердца, когда мужчина, пожав плечами, молча развернулся и медленно двинулся вниз по улочке, давая возможность Кейсо, держащей его под локоть, подстроиться под его спокойный прогулочный шаг. Она неуютно поморщилась от неприятного колкого ощущения, словно к ней тут же приковалась сотня взглядов. Было странно думать о том, что шерифу не кажется зазорным, если кто-то увидит его, стоящим рядом с зауновцем посреди города, но еще более невероятным — до нервного смеха — казался тот факт, что ему могло быть не стыдно предложить ей свой локоть, как опору, тем самым негласно приглашая ее на прогулку по Пилтоверу. И это в разгар-то выходного дня. Явным противоречием и обилием контрастных мыслей всколыхнулся в памяти день, когда они с Виктором выбрались на отшиб Пилтоверских труб. Она хохотала над очередной похабной шуткой, которую рассказывала ему, пихала того под бок и заметила его смущение лишь тогда, когда он шикнул на нее. Горечь и стыд в его голосе стали для Кейсо практически откровением, — как же так? — Мы же на людях, Кейсо, веди себя потише, — тихо выдохнул он тогда, с опаской оглядываясь по сторонам и совершенно не замечая тускнеющего взора девушки. Кейсо шумно выдохнула, посильнее хватаясь за локоть мужчины; закатанный рукав рубашки сбился у локтя, и она едва ли не обожглась о его кожу, притупленно опуская глаза. — Стало быть, зауновский светлячок испугался шумной толпы Пилтовера? — Будешь разбрасываться этим направо и налево — и зауновский светлячок расцарапает тебе лицо, — прошипела она, мысленно молясь о том, чтобы никто и вправду не услышал слов шерифа. Впрочем, ей казалось, что небольшой груз, который приходилось скрывать так долго от каждого чертового человека в Пилтовере, сдвинулся с места и стал постепенно растворяться, оставляя после себя легкое расслабление. — Я ничего не боюсь, — надменно фыркнула она, и мужчина едва сдержался, чтобы не закатить глаза: она была столь же самоуверенной, сколь и упрямой. — Ты меня совсем не знаешь. — Ты меня тоже, — пожал плечами он. — Да ладно? — Кейсо насмешливо приподняла одну бровь. Она знала получше остальных, что информация была одним из самых сильных орудий в хитросплетениях и политике верхнего города, потому никогда не брезговала подмечать или запоминать сотню бесполезных, на первый взгляд, деталей. — Ты вырос в Пилтовере в семье обычных работяг, скорее всего, связанных профессией с тяжелым физическим трудом. С детства имел много недругов, с которыми боролся только за счет силы, а не поиска компромисса. Первые несколько свиданий были неудачными. Ты возжелал стать миротворцем будучи подростком, лет эдак в семнадцать. — Родители ездили на заработки в Демасию, занимались горным делом — правда. Я был очень конфликтным ребенком, потому что никогда не любил делиться своими вещами — правда, — на этом моменте Кейсо, не сдержавшись, прыснула, и Маркус не сдержал мелькнувшей улыбки — наверняка она подумала о том, что ничего с того времени так и не поменялось. — Первые мои увлеченности были весьма посредственными, а девушек я пугал излишней настойчивостью, это тоже правда. Но миротворцем я хотел быть всегда, сколько себя знаю, даже не помню, на что я стал засматриваться раньше — на механические игрушки в товарных лавках или козырьки миротворцев. Так что нет, тут не угадала, теперь мой черед. Кейсо на мгновение замерла, недоверчиво скашивая глаза на бредущего рядом мужчину. — Знаете эту забаву? Это была своего рода игра, развлечение для зауновских оборванцев, когда от скуки и тянуло разве что только на разговоры. Иногда это разбавлялось выпивкой или игрой на желания. Человек называл факты о собеседнике до тех пор, пока они являлись верными, но стоило ему ошибиться в своих предположениях, как ход переходил к следующему. — Я слишком много времени провел в Зауне, чтобы не знать ее, — он чуть помолчал, запоздало понимая, что она и вправду ждет от него хода. Шериф нахмурился, задумчиво огибая взглядом достаточно беззаботное выражение лица девушки. Кто знает, когда у него еще появится шанс столь безнаказанно, почти что беспардонно выспрашивать о ее жизни: прошлой и настоящей? Узнавать о таких вещах, о которых ранее мог лишь строить догадки. Почему-то вопрос о том, насколько искренне она будет отвечать, даже не возникал в его голове, он был уверен — Кейсо не из тех, кто может солгать, не моргнув и глазом. — Твои родители погибли на революции. Слова вырвались сами собой, он даже не думал об этом, просто за мгновение, прежде чем разомкнуть губы, данный факт почему-то встал жгучим вопросом внутри. — Правда, — Кейсо выглядела так, словно не ожидала, что он может угадать хоть малейшую деталь из ее жизни. — Тебе было около двенадцати, когда Бензо приютил тебя, — шериф помнил ее еще юной девчонкой — подмастерье у торговца — рычащей на визиты миротворцев в лавку с контрабандным хламом. Кейсо легко кивнула головой, в удивлении приподнимая брови, и Маркус чуть прочистил горло, прежде, чем задать следующий вопрос. — Ты была поблизости во время его смерти. — Нет, — она качнула головой, чуть дрогнув, и остановилась посреди улицы, сжимая локоть мужчины чуть сильнее, чем следовало. Кейсо ушла в воспоминания лишь на мгновение, но и этого ей хватило, чтобы упустить одну занятную деталь: то, сколь облегченно выдохнул шериф, услышав этот факт. — Я опоздала на каких-то минут десять только по той причине, что заигралась в карты с местными бродягами. Он говорил, что ему нужна будет помощь кое с чем, предупреждал меня, но я подумала, что это очередная мелочь вроде разгребания награбленных деталей или чего-то в этом духе. Если бы я… Если бы я просто пришла немного раньше, если бы отправилась с ним туда, куда он меня просил… — Не обманывайся, ты бы все равно не спасла его. — Тебя там не было, шериф, — глухо ответила Кейсо, и Маркус дернулся от ее слов, с силой сжимая зубы. Кейсо спустила ему с рук и так слишком много грехов, позволяя ему предлагать столь неслыханную дерзость, как совместная прогулка — слишком для того, чтобы узнать еще один факт: в смерти человека, заменившего ей отца, был виновен сам Маркус. — Так что не тебе решать, смогла бы я что-то изменить или нет, — она чуть помолчала, задумчиво сминая свои губы. — Ты когда-нибудь задумывался, сколько всего совершил: сколько ошибок произошло в твоей жизни, каких-то глупых совпадений, когда по твоей лени, прихоти, эгоизма или гордости случалось что-то, какая-то маленькая деталь, меняющая ход событий? Ничего не значащая мелочь в прошлом, которая, как взмах крыла бабочки, отдается захлебывающей волной спустя годы? Когда ты уверен в себе настолько, что ничего не может пошатнуть эту уверенность, и лишь затем ты понимаешь, что из-за твоей легкомысленности произошло нечто, грызущее по ночам до сих пор, оставаясь отягощающим грузом до самого конца? — Думал ли я об этом? — он старался сдержать насмешливый тон, но судя по нахмуренному взгляду девушки, у него не вышло. Ее вопрос казался мужчине, скорее, забавной шуткой. Не могла же она и вправду считать, что в нем вообще не осталось ни капли человечного, чтобы спокойно спать по ночам после всего, что он свершал? — Меня терзала призрачная надежда, что я не выгляжу полным отморозком. — Наверняка выглядишь, — ничуть не смутившись, ответила Кейсо, и пока шериф возмущенно давился воздухом, не в силах найти ответ на ее грубость, она уже расползлась в ухмылке, многозначительно указывая пальцами на веки. — Но я ведь этого не вижу. Глаза Кейсо были прикованы к нелюдной улочке, но скрывать довольный оскал у нее не выходило, да она, кажется, и не пыталась. И Маркус внезапно словил себя за мыслью, что ему нравится — нравится разговаривать о важных мелочах таким непринужденным тоном, нравится ощущать ее уверенную ладонь на собственной коже — а раньше ему казалось, что рядом ему хочется видеть лишь неопытных и застенчивых дам, а никаких не таких, кто может поставить его на место одним, черт возьми, незрячим взглядом — нравится даже быть предметом ее издевок, потому что это вызывает в ней улыбку. — Обычно прокручивание собственных распутий, по которым пошел неверной дорогой, занимает любое свободное время, не занятое работой, сопровождаясь непомерным пьянством. — Злоупотребляешь? — хохотнула она и, не дожидаясь ответа, продолжила: — Что ж, лично я поддерживаю, — она отсалютовала ему невидимым стаканом, — и что же ты глушишь на дне бутылки: совесть, вину, запретные желания? — Угадай, — сорвалось с его губ, и Кейсо предупредительно сощурилась, впиваясь ногтями в чужую руку, с каким-то садистским удовлетворением слыша шипение мужчины. — Не играй со мной, шериф, — она насмешливо приподняла одну бровь, — тебе все равно не выиграть. — Но разве не ты начала эту игру? — наигранно удивленно спросил он, прежде чем уточнить. — В угадывание правды, конечно же. Пинок под бок прилетел ему незамедлительно, но улыбку у Кейсо сдержать не вышло. — Ходишь по тонкой грани, — она пригрозила ему пальцем, что при ее практически миниатюрном росте выглядело более чем забавно. А еще более забавным было то, что при желании она и вправду умела выглядеть весьма устрашающей. И тот факт, что сейчас перед ним была лишь девчонка, улыбающаяся от его неуклюжих попыток поддразнивания, ловящая кончиком носа солнечные зайчики, а не ненавидящий весь верхний город светлячок, замышляющий здесь какие-то свои нижнегородские делишки — делал этот день поистине странным. — Итак, о чем же думает шериф, растрачивая очередную дорогую бутылку крепкого пойла на такую пропащую душу, как он сам… О том, что в его руках находится такое количество знаний и фактов, с помощью которых он, при желании, сможет закопать Силко со своей свитой раз и навсегда, а он, как безвольный трус, продолжает их скрывать? Ее голос оттенился холодными нотками, и Маркус счел это за своеобразную месть за его попытку небольшой дерзости. У Кейсо было удивительное умение говорить о тяжелых вещах, как с дрожащими от чистой ярости ресницами, так и обрамляющей лицо дерзкой ухмылкой — Маркусу было сложно представить, что штормило в ее душе, раз она умела столь искусно скрываться за такими непробиваемыми образами. — Правда, — он научился говорить об этом так, что мускулы на лице оставались не дрогнувшими. — О том, что по его вине гибли мужчины, женщины и дети, а он вместо того, чтобы вымещать злость на тех, кто этого заслуживает, лишь продолжал укоренять свою ненависть к Зауну просто потому, что его так натаскали? Просто по закоренелой привычке, потому что в его глазах все из нижнего города отпетые преступники? — Верно, — в этот раз его голос чуть дрогнул, но Кейсо в ответ лишь рассмеялась. — Ты мне лжешь. — Неправда, — резко ответил он, хмурясь на ее сощуренные глаза. Казалось, она оценивает, насколько он может быть искренен. — То, что не кричу об этом направо и налево, совершенно не значит, что мне не о чем сожалеть в своей жизни. Теперь мой ход. — Засранец, — хмыкнула она, — я же сказала это не в контексте игры. — Твои шрамы, — безапелляционно продолжил мужчина, и Кейсо капитулирующе приподняла руку, показывая, что принимает правила игры. — Большинство из них из… борделя? — Правда, — она не могла не подметить слегка пугливый тон шерифа. — Что, не прельщает говорить о таком? — Боялся, что после этого может последовать апперкот или, как минимум, поток отборной ругани. — Рада, что моя ругань кажется тебе отборной, — хохотнула она, кидая лукавый взгляд на мужчину. Она задрала рукав, оголяя предплечье. — Татуировка, говорят, не перекрыла всего, но эти полосы уже почти не выпирают прежними рубцами: какой-то негодяй связал меня так, что кровообращение едва ли не дало сбой, вслед за синяками пришли кровоподтеки, не сошедшие до сих пор, — она спешно провела пальцами по крыльям светлячка, демонстрируя загрубевшую кожу, а затем, пару мгновений прислушиваясь к тишине почти что пустого переулка, задрала рубашку, насмешливо приподнимая бровь, когда Маркус шумно сглотнул от вида ее оголенного живота. — А этот клиент любил позабавиться острыми предметами, вот только не рассчитал наличия пары бутылок виски в крови, поэтому чуть не вспорол мне живот. — Почему вы не нашли их после этого? Вы же боретесь за справедливость, почему бы не отомстить тем, кто причинял тебе все это? — Во-первых, я не буду действовать грязно: они платили за это деньги, хорошие деньги, шериф, а я предоставляла в ответ услуги, так что все честно, — она чуть повела плечом и неаккуратно заправила рубашку в брюки. — Во-вторых, меня никто не заставлял и насильно туда не пихал, я прекрасно понимала, куда иду и чего от меня там ждут, ну, а в-третьих… В-третьих, все клиенты, которые по какой-то причине оставляли свои поганые следы-напоминания на моем теле — были из Пилтовера. Сам понимаешь, сюда мы не суемся. Мужчина с тоской проследил за ее осунувшимися плечами. — Ну а остальные шрамы? — Ну, ты уж не распаляйся так, некоторые из них не твое собачье дело, — хмыкнула она. — Возможно, когда мы с тобой вновь станем по разные стороны, я посвящу тебя даже в эти шрамы. Иногда врагу открыться намного легче, — Кейсо задорно подмигнула враз помрачневшему шерифу. — А мы станем по разные стороны? — Кто знает, — она лишь подняла брови, и Маркус нахмурился сильнее: она вела себя так, словно ей было известно что-то, что было неизвестно ему. — Скудные у тебя какие-то вопросы. — Ты убивала людей, — в отместку ей рыкнул мужчина, не подумав, и Кейсо вновь вздрогнула. — Правда. — Лишь тех, кто заслуживал этого, — если поначалу утвердительный ответ казался ему очевидным, ведь эти слова были озвучены так, от скуки — чтобы дать себе время продумать следующий факт, то сейчас Маркус начинал отчаянно сомневаться. Веки Кейсо вздрогнули и прикрылись. — Неправда, — она чуть помолчала, продолжив свою тихую походку по улочке и ощущая молчаливый вопрос от мужчины. — Да, шериф, все мы не без греха, — ее лицо исказила усмешка, — будешь порицать меня, ведь я столько времени указывала тебе на ошибки, а на деле сама оказалась не лучше? — Нет, буду ждать твоего хода, — его брови взлетели вверх, и Кейсо остановилась, кидая на него обвинительный взгляд. — Даже не попытаешься смешать меня с грязью? — А надо? — Да что с тобой не так?! — вспылила она, ощущая, что ее выводит из себя его невозмутимость. — У тебя впервые появился веский повод обвинить меня в чем-то, а ты молчишь? Она едва заметно толкнула его в попытке выместить глупую злость — ей не нравилось, что мужчина с каждым разом становился все менее предсказуемым, — но Маркус лишь тихо хмыкнул на ее попытки. Она выглядела рассерженной — не такой, когда она приставляла ему револьвер к груди, узнав о смерти собратьев, а такой, каким бывает обиженный ребенок, чье мировоззрение меняется на глазах. — Если хочешь, я могу надеть на тебя наручники и отвести в совет, сказав, что ты выдала чистосердечное признание, — он не смог сдержать ухмылки, глядя на ее замешательство. — Но я все же предпочел бы продолжить игру. — Всегда берешь на прогулку с девушкой наручники? — рассеянно пробормотала Кейсо — казалось, она привыкла выдавать шутки даже тогда, когда на деле была сбитой с толку. — Только если предполагаю, что она изъявит желание их опробовать. Растерянность в ее глазах всего за мгновение сменилась хитрым прищуром, но блеснувший дьявольский огонек шериф все же успел уловить. А затем Кейсо, здорово перепугав проходящих мимо людей, громко расхохоталась — наверное, так, как он никогда и не слышал. Шериф не торопил девушку, лишь смотрел на ее трясущиеся волосы, то, как она на вдохе сильнее сжимала его локоть и как смахивала проступившие слезы, отнимая у мужчины весь воздух. Раньше она так смеялась с Виктором, сейчас же она не смеялась так ни с кем. — Моего хода, значит, ждешь, — отсмеявшись, задорно мотнула головой она, — ты рисковый человек, верно? — Не думаю, что я могу правдиво ответить на этот вопрос, — он на мгновение задумался, — такое сложно говорить о самом себе, спроси конкретнее. — Конкретнее, — Кейсо задумчиво постучала по губам, наигранно хмурясь, словно пыталась придумать что-то, и Маркус заметил, что ее шаги стали чуть более уверенными — так, словно чем дальше они отходили от центра Пилтовера, тем быстрее она вспоминала местность верхнего города. Окраины всегда были ей намного ближе. Когда на лице Кейсо расцвета довольная ухмылка, мужчина подумал, что поставил бы на кон все свои сбережения, что она выдаст что-то похабное — слишком уж многозначительным было выражение ее лица. Она нырнула в какой-то переулок, о существовании которого смутно догадывался даже сам шериф. — Рискнул бы зажать кого-то у стены в людном месте? Ее лицо искрилось лучезарной победой, так, словно она только что озвучила самую постыдную тайну шерифа, так, будто одной фразой она не просто поставила мужчину на место за все личные вопросы, а еще и отбросила его на несколько шагов назад. — Неправда, — возмутился Маркус, запоздало замечая, что заплутал среди узких улочек спальных районов, а Кейсо юркнула ему куда-то под руку. — Да ладно, не верю, — прозвучало у его уха, и Маркус шумно сглотнул, не в силах собраться с мыслями. Он не успел заметить, когда ладонь Кейсо покинула законное место у его локтя, а сама она плюхнулась на колени; все, на что его хватало, это безрезультатные попытки сделать хоть один глоток воздуха, но стоило девушке поднять на него хитрую улыбку, как колени сомнительно подкосились, а самого его пробил дикий мандраж. — Не… Не здесь, — все, что он успел выдохнуть, прежде чем ее лицо приняло невинное выражение, а сам шериф лишь сейчас заметил, что ее пальцы упорно заправляют шнурки собственных ботинок. Завязав последний узел, она выпрямилась в полный рост, напоследок не упустив возможности скользнуть рукой по его брюкам, чтобы затем вновь принять самодовольный вид. — Что «не здесь», шериф? — ее лицо лучилось многозначительной победой, и она не сдержала фырканья. — А как же, не рискнул бы он. — Какого… — запнулся он, не в силах подобрать слова не то от осознания глупой ситуации, в которой он оказался по своей вине, не то от кружащейся головы из-за пресыщения картинок стоящей перед ним на коленях девушки. — Какого черта?! Я бы никогда не… — Ну да, а твой член сейчас не выпирает из брюк, потому что ты вдруг решил, что я встала на колени по другой причине, — хохотнула Кейсо, и Маркус, несколько мгновений обреченно взирая на ее довольный вид, нервно одернул рубашку и внезапно для самого себя ощутил, что лицо покрывается румянцем. — Ты забавный, — вдруг выдала она, выныривая на более наполненную людьми улицу и вновь передавая управление их маршрутом Маркусу. — Никогда бы не подумала, что ты можешь быть таким. — Каким же? — поинтересовался он, стараясь скрыть следы смущения на лице с помощью прохладной ладони. — Обычным, — пожала плечами девушка, и шериф в который раз поразился ее умению перепрыгивать с темы на тему, с настроения на настроение. Они брели все дальше, огибая толпы людей, собравшихся поглазеть на очередную диковинку в магазине механических безделушек, путавшихся под ногами детей, которым Маркус был искренне благодарен за возможность лишний раз покрепче перехватить руку девушки, прижать чуть сильнее дозволенного от ее извечно неуверенных шагов. По мере того, как воздух наполнялся приятным теплом, а улицы — людьми, шериф все сильнее осознавал, что этот день едва ли не первый за последние годы, когда ни вчера, ни завтра не имеют значения. Даже сегодняшнее утро — и то затерялось где-то среди вспыхивавших яркими огнями мыслей, среди осознания, что даже Кейсо какая-то не такая, словно она скинула с себя угрюмый костюм, не думая о том, что те или иные шутки или взгляды будут выглядеть странно со стороны. Может, она и звучала куда громче положенного, но и это вызывало у него лишь снисходительное хмыканье — это было куда лучше зажатых, коротких движений, нахмуренных бровей и затравленного вида. Центральная площадь была забита людьми до отвала, но когда Маркус шел через толпу, люди плавно расступались, приветствовали его едва заметным кивком головы, а то и вовсе здоровались, перекидываясь парой незначительных фраз. Кейсо с силой вцепилась в его локоть, проклиная свою недальновидность: можно было догадаться, что к персоне шерифа будет излишнее внимание, а к той, кто вдруг идет с ним под руку — и подавно. — Тебя это не волнует? — наконец, спросила она, когда шериф закончил короткий диалог с каким-то особо настырным торговцем. — Половина города уже видела, как ты преспокойно шагаешь по городу с той, кого сам намеревался подвесить на центральной площади Пилтовера. Не пятнает ли это твой статус святоши при совете? — насмешливая девичья ухмылка вызывала прежние злость и желание стереть ее не самым добропорядочным и джентльменским способом, и мужчине понадобилась добрая часть нервных клеток, не подлежащих восстановлению, чтобы совладать с лицом. — Мой статус запятнан вещами и похуже. — Об этом знают всего-то единицы, да и те либо с нижнего города, варящиеся в собственном дерьме, либо же продажные скоты, вроде тебя, — на этот раз нервных клеток не хватило, и шериф скривился от режущих слух выражений и эпитетов, которыми она не прекращала покрывать его даже сейчас. — Если я скажу, что мне хватает того, что об этом знаешь ты, ты мне поверишь? — Ни на капельку, — приподняла она бровь. — Старый ты слишком для интрижек, шериф. А в особенности тех, которые могут принести такие последствия. — И почему мне кажется, что ты раз за разом предупреждаешь меня о том, что мне не стоит с тобой спутываться? — Может, я пытаюсь уберечь твою поганую душонку от еще одной беды? — Не верю. — Вот видишь, хоть в чем-то мы с тобой солидарны — во взаимном недоверии, — хмыкнула она. — Так и будешь увиливать от ответа? Шериф поежился от того, что за шутливой перепалкой он вдруг сам того не желая, приоткрыл часть своих спутанных мыслей о Кейсо, и… В ее тоне не изменилось ровным счетом ничего — все те же насмешки, все те же искры в глазах и искривленный в ухмылке уголок губ. Знал бы он, что Кейсо вполне уверенно читала между строк все его порывы, да вот только еще более уверенно она умела это скрывать. По большей мере потому, что не верила ни единому слову, продолжая обманывать себя и дальше. В глубине души у шерифа промелькнуло горькое сомнение — не разучилась ли она, после преданных вздохов в сторону Виктора, ощущать что-то сродни обычным человеческим чувствам? А затем он дал себе мысленную пощечину — он прекрасно знал, что являлся для Кейсо — непоседливого ребенка Зауна — очередной пилтоверской забавой, не более. Вот только сдерживать слова, о которых внезапно хотелось кричать, не выходило. Только не тогда, когда широченные глазища Кейсо были прикованы к нему, казалось бы, таким искренне-насмешливым взором, что внутри нутро предательски гудело и капитулировало в пятки. Только не тогда, когда ее смех дразнил его плешивую душу, а кожу локтя бесконечно припекали ее пальцы, бездумно выводящие узоры самыми кончиками. Маркус выдохнул сквозь зубы, не в силах собрать мысли воедино. Желание припечатать ее к ближайшей стене и вернуть на прежнее место на коленях контрастировало с разливающимся внутри не просто теплом — жаром от того, что ему на самом деле хотелось, чтобы окружавшие их люди беспардонно глазели на них. — Новость о том, что Пилтовер приютил у себя человека, едва не взорвавшего хекс-врата, не сильно афишировалась. Никто не знает, кто ты и оттуда, — он едва нашел в себе силы прекратить щемящие размышления, но как только Кейсо, уловив запрятанный смысл в его словах, насмешливо фыркнула, он уточнил. — Но даже если бы знали, это все равно ничего не изменило бы. Ответа на свои слова он так и не дождался, лишь успел заприметить поджавшиеся губы девушки. Казалось, ей было комфортно так — шутить, хмыкать, болтать без умолку о его слабостях и надменно озвучивать свои догадки о том, что шерифом всего-то движет желание горячей ночки с кем-то из Зауна — так, для галочки. Любые его слова и мысли, заходящие чуть глубже, воспринимались в штыки, сопровождаясь хмурым лицом и чуть потемневшим взором ровно до того момента, пока Кейсо, проглотив волну презрения в себе, не поняла, что ведет себя в точности, как Виктор. Она не хотела слышать из уст шерифа неоднозначных слов и фраз, не хотела, потому что это заставляло ее колючую, как кактус, душу, расцветать маленькими бутонами редких соцветий. Как-то Эмис рассказывала ей о них. Говорила: «Бабочки, Кейсо — это плохо. От них внутри неприятное волнение, как в те дни, когда в желудке пусто уже неделю, а тут кто-то приносит буханку свежего хлеба, и ты наедаешься ей до отвалу. А потом внутри паршивое чувство остается. Мне кажется, что любовь — это не бабочки, а цветочки. — Кейсо закатила глаза на извечные аллегории, трепля девчонку по волосам. — И не смейся. Цветы — это хорошо, они греют изнутри, растекаются в руки, ноги, и заворачиваются вокруг сердца. — Кейсо тогда едва нахмурилась, проглатывая вопрос о том, отчего же Эмис говорит так, словно знает, о чем речь. — Мне кажется, я такое тепло чувствую, когда Экко рядом. С ним спокойно, знаешь? Как думаешь, когда я вырасту, он сможет ощутить подобное рядом со мной?» Кейсо с неприязнью одернула противно липнущую к телу рубаху, и соцветия, приятно пульсирующие в груди, резко утихли. Эмис так и не выросла. Так и не узнала, ощутит ли Экко «то самое» рядом с ней. А Кейсо, словно стоя на ее свежей могиле — столь свежей, что влажная земля проваливается под ногами, — ощущала эти поганые пресловутые соцветия к продажному шерифу. Тепло от мягкого света цветов не шло ни в какое сравнение с ураганом и теми самыми бабочками, которые описывала Эмис, когда Кейсо вела замысловатые беседы с Виктором. Кейтлин увлеченно рассматривала свой значок миротворца, прозябая на посту, когда среди чужих разговоров выцепила знакомый командный голос. Привычка становиться по струнке ровно в присутствии начальника сработала сразу же, поэтому она дернулась на месте прежде, чем успела сообразить хоть что-то. Она завертела головой в поисках источника мужского голоса, пока, в изумлении приоткрыв рот, все же не наткнулась на него взглядом. Шериф спускался по улочке медленно, неотрывно следя глазами за каждым шагом спутницы, в которой Кирамман далеко не сразу признала Кейсо — с задорной улыбкой на губах, озорными смешинками в глазах — словно это не она всего пару недель назад без зазрений совести покрывала шерифа благим матерным наречием, пытаясь убедить Кейтлин в том, что ее начальник — самовлюбленный говнюк. Несмотря на очевидно неэтичное поведение, дочь советницы никак не могла перестать пялиться на взгляд мужчины, который, казалось, нельзя было бы оторвать и пушечным выстрелом; на то, что, невзирая на привычно ровный, местами даже надменный тон, которым он отвечал на очередную провокационную похабщину, на его губах играла легкая улыбка, а в глазах горел такой теплый огонек, что Кейтлин сдержанно подавилась воздухом. Ее начальник — безэмоциональный истукан, надменный эгоист и консервативная задница, — думалось ей, — не могла же компания Кейсо, прожженной бунтарки и самоуверенной ненавистницы Пилтовера, быть причиной этого неприсущего начальнику живого огонька в глазах? — Кирамман, закрой пасть, твой язык сейчас вывалится мне под ноги, — скривился Маркус, наконец, увидев девушку, и та, чуть смутившись своего излишне изучающего взора, опустила глаза. — Я-я просто д-думала, что вы сегодня дежурите, с-сэр, — запинаясь, выпалила она первое, что пришло в голову, и тут же прикусила язык: шериф-то не был одет в форму миротворца. — Должен был, но решил взять отгул. — Отгул? — Кейтлин пыталась понять, насколько резонно звучит фраза начальника об отгуле. — Чтобы познакомить Кейсо с городом, — еще сильнее сжав зубы, зашипел Маркус, ощущая, как Кейсо утыкается в его плечо, стараясь скрыть смех, но ее подрагивающая спина говорила о том, что шериф сейчас выставлял себя полнейшим дураком, пытаясь оправдаться перед подчиненной. Мог ведь проигнорировать ее, да растерялся. — Еще вопросы Кирамман, или ты закончила свой допрос? — Нет, конечно, сэр, — отчеканила она, вытягиваясь по струнке под убийственным взглядом шерифа. — В смысле, да, сэр. Отдыхайте, — она не знала, что еще могла сказать и, дабы не получить пулю в лоб, крутанулась на пятках и отправилась в противоположном направлении, ощущая нутром, как шериф посылает ей в спину проклятия. — Значит, выполняете свой гражданский долг? — ехидно передразнила его Кейсо, ощущая удовлетворение от того, что шериф оказался в неловкой ситуации. — Услышал, что ты хотела осмотреть город, — недовольно протянул он, понимая, что препираться все равно нет смысла. — А день был не загружен. — Спасибо, — тихо оповестила его девушка, всего на мгновение позволяя шерифу полюбоваться ее благодарным взглядом, прежде чем опустить взор. Маркус удивленно скосил глаза на скользнувшую по ее губам улыбку. Ему казалось это мелочью — то, что он просто решил составить ей компанию, ничего не значащей деталью, которую Кейсо и вовсе могла отвергнуть. Было странным осознавать, что девушка могла быть благодарна ему за такую никчемную попытку провести с ней лишние пару часов. Они остановились на фонтанной площади недалеко от парка — большого зеленого уголка Пилтовера — и Кейсо устало выдохнула, ощущая, что ноги непривычно гудят от длительной ходьбы. Девушка плюхнулась на каменные ступени, довольно откидываясь назад под легкими освежающими брызгами воды, когда услышала тихое повествование со стороны. Голос, принадлежавший очевидно пожилой даме, вещал смягченную историю Пилтовера и Зауна, и, судя по восхищенным детским охам, рассказывала она для детей. — Сиротский приют, — оповестил шериф, пристроившись рядом, когда заметил ее интерес к истории. Дети расположились вокруг фонтанчика, увлеченно слушая занятные, в их понимании, байки, и лишь пара особо шумных непоседливых ребят шушукались в сторонке, сникая под каждым рассерженным возгласом воспитательницы. — У меня струна порвалась, — заканючила одна из нарушительниц порядка, показательно брынькая на глухой надорванной леске. «Пять парных струн, — на слух определила Кейсо, грустно хмыкнув воспоминаниям, — лютня». — Могу настроить, — вырвалось у девушки мимо воли, и она сжала губы в полоску, когда женщина прекратила свое повествование вместе с опустившейся тишиной среди толпы детей. — Уж простите, что подслушала Вашу замечательную историю. Она подняла руки в примирительном жесте, но к ней тут же подскочили дети, всучив злополучный инструмент. — Вы не из Пилтовера, — с добрым прищуром подметила воспитательница, недовольно шипя на развеселившихся детей. — Неужто так заметно? — хмыкнула Кейсо, натягивая лопнувшую струну в петлю. Она покрутила колки, пару раз проводя по струнам, чтобы убедиться в правильном звучании и протянула инструмент обратно. — Готово, юные дебоширы. — Ты играешь? — подозрительно оценила способности Кейсо самая шумная девчонка, заглядывая ей прямо в глаза, но девушка лишь стушевалась, когда ее рука чуть дрогнула, а сама она потупила взор. — Ты слепая! — Так ты не видишь! — А сыграй нам что-то, о чем поют в Зауне! Шквал детских голосов посыпался на девушку, а несколько особо наглых ребят повисли на ее плечах, и Кейсо растерянно моргнула и закрутила головой в поисках поддержки от шерифа, но тот, откинувшись на каменную колонну, лишь тихо посмеивался с непривычно потерянного вида девушки. — Прекратите! — шикнула на них воспитательница. — Разве я не говорила, что неправильно говорить о таком вслух! Девушка может воспринять это, как оскорбление! — она по очереди отлепила клянчащих детей от Кейсо, которая, нервно хмыкая на строгие нотки в голосе женщины, устало потерла шею. — Я давно не играла, — попыталась улизнуть она, но хор нестройных голосов, завизжавших пуще прежнего, заставил девушку покрепче ухватиться за гриф: мало ли, что еще взбредет на ум этим маленьким безобразникам. Она задумчиво скользнула по струнам, прикусывая губы, и слегка улыбнулась, зажимая первый аккорд. Мы все воины в местных балладах, мягким гласом от бардовских строк, Что воспеты про честь и отвагу, отрицая судьбы скверный рок. Оборванец из выцветших Линий иль Пилтовера верный слуга — Мы пришли с разных мест, но отныне нет различий у нас в именах. Были сломлены кем-то однажды, как потертый старинный клеймор, Не унять никому дикой жажды, не посеять меж нами раздор. Воспылают глаза среди ночи ярче вражеских факельных свеч. Закричим в тишину что есть мочи: не покинет азарт ломких плеч. Наших вам не сменить траекторий: хоть ползи, хоть срывайся на бег — Мы все воины славных историй, бунт в сердцах не угаснет навек. Маркус склонил голову в сторону, подмечая, каким мягким стал ее голос, когда она разговаривала с детьми. Движения становились широкими, он бы даже сказал — открытыми. И шериф внезапно осознал: она любит детей. Это казалось чем-то странным, выбивающимся из колеи общего восприятия, ведь Кейсо казалась ему той, кто ничего в своей жизни не любила и любить не умела. Он не мог не заметить, что когда она пела, черты ее строгого лица разгладились, глаза зажглись так, как не горели при размышлениях о какой-то научной чепухе или даже хекстеке. Совершенно резко и спонтанно Кейсо в его глазах вдруг стала такой беззаботной, сразу скидывая пару лишних лет, которые легли на ее плечи непомерным грузом. И это вдруг отозвалось внутри такой внезапно яркой вспышкой, что сознание погрузилось в своего рода прострацию. Пока из ее уст лилась песня, он совершенно позабыл, кем они оба являлись и какую роль отыгрывали в политике двух городов. Потому что ее светлая, искренняя улыбка, звонкий голос с легкой хрипотцой и слова — он был уверен — вырванные прямиком из недр ее души, раз и навсегда разбили для него выстроенный ею же самой образ: грубый, презрительный и самодовольный. Он вдруг увидел лишь юную девушку, и к горлу впервые подступил совестный укор — слишком юную для такого пропащего мужчины, которому скоро стукнет четвертый десяток. Он видел ту, кто хочет беззаботно смеяться и петь, улыбаться направо и налево и дышать полной грудью, но какие-то выстроенные рамки, часть из которых она принесла из Зауна, а часть которых образовалась уже здесь, в Пилтовере — не давали ей этого сделать. Шериф запоздало подметил небольшой полукруг, образовавшийся на площади — кто-то просто остановился на полпути, желая послушать мелодичную песню, кто-то выглянул из окон окружающих домов, а кто-то просто уселся рядом у фонтана, желая скоротать дневную сиесту. Когда Кейсо, в последний раз ударив по струнам, протянула инструмент обратно детям, те благодарно зашумели, прося ее продолжить, но она лишь отрицательно мотнула головой и усмехнулась. — Ну все, девушка, наверное, устала, вы ее своим гамом и вовсе утомите! — недовольно шлепнула особо настырных детей воспитательница. — Что нужно сказать? — Спаси-ибо! — прозвучал нестройный хор детских голосов, и Кейсо удивленно вздрогнула, пытаясь подняться на ноги. Произошедшее заставляло ее душу умилительно улыбаться, не в силах сдержать светлого порыва, но это не отменяло того, каким неправильным и странным все это выглядело. Дети, шумно напевая какую-то простую считалку, выстроились в ряд за воспитательницей и стали удаляться в противоположную от площади сторону, не замечая недоуменного взора Кейсо. Все здесь было не так. Дети, восхищенно слушавшие ее и тихо подпевающие, выбивались из прежнего мироустройства и того, каким Пилтовер был ранее. Эти мысли, подозрительно укрепившиеся в ее в голове, поначалу даже слегка разозлили девушку. Будто бы ей в последнее время и так не хватало глупых причин остаться в верхнем городе. Будто бы помимо детской непосредственности и ощущения, что Пилтовер меняется, ей и так было недостаточно противно липнущего к легким сомнения. Совокупность беспорядочных размышлений, легкая усталость и растерянность стали причиной неосторожности Кейсо. И хотя обвинять в подвернутой лодыжке ей хотелось в первую очередь не себя, а скользкие влажные ступени, отрицать факта своей излишней неуклюжести она не могла. Красноречиво встретиться носом с землей ей не дал какой-то пожилой мужчина, чудом оказавшийся в достаточной близости, чтобы успеть подхватить ее. Кейсо удивленно моргнула, совершенно сбиваясь с толку, когда в следующую секунду ее окружила еще пара незнакомых людей, поучительно причитая, что ей бы следовало носить с собой трость. Лишь когда все они, едва ли не на руках передали Кейсо подоспевшему шерифу, который несколько раз успел себя проклясть за невнимательность, лишь тогда она поняла одну странную вещь. Никто из этих людей так и не сказал слово «недуг». Она не услышала ни одного смешка, более того: совершенно чужие ей люди вдруг вознамерились помочь ей. Нет, — Кейсо мотнула головой, — это больше походило на прежние деньки в Зауне, а никак не времяпровождение посреди вычурной площади надменного города. Она так и сидела на ступенях фонтана, куда ее усадил Маркус, совершенно не замечая происходящего вокруг, пока не ощутила теплое прикосновение к ноге, вырвавшее ее из раздумий. Шериф молча скользил пальцами по ее щиколотке, разминая легкий ушиб, и Кейсо даже не поняла, когда он уловчился стянуть с нее обувь, потому что приятные мягкие ощущения вызывали внутри блаженную дрожь, позволяя истоме и теплу растекаться по мышцам. Она сейчас даже и не вспомнила бы: делал ли ей хоть кто-то массаж за всю ее не особо длинную жизнь? — Что такое? — мужчина вопросительно взглянул в ее совершенно сбитое с толку выражение лица. — Пилтовер, — ей казалось, что ее короткого пояснения должно быть достаточно, но ощущая молчаливый вопрос, она поспешила уточнить. — Он… Изменился. Люди изменились. — И как же они изменились? — Не знаю, — собраться с мыслями и так было нелегко, а дразняще-аккуратные телодвижения у ноги и вовсе плавили привычную собранность. Кейсо ощущала, как мужские пальцы со знанием дела ощупывают щиколотку, мягко надавливая там, где неприятно ныл легкий ушиб — наверняка всех миротворцев учили первой помощи в таких ситуациях. — Не думала, что скажу это, но кажется, словно они стали немного чище и светлее, чем я их запомнила. Кейсо казалось, что она была сейчас подобна тающему на солнце мороженному, потому что нежные прикосновения заставляли ее расслабленно выдохнуть и едва ли не заурчать, довольно прикрывая глаза, словно наевшийся сметаной кот. Но стоило мужчине мягко коснуться губами выступающей косточки ее стопы, как она нервно выдернула ногу, пытаясь вернуть лицу привычную собранность. Она не знала, что после той песни, так неосторожно озвученной из сердцевины нутра, никакие ее надменные взгляды, никакие презрительные маски вряд ли бы убедили шерифа в их искренности. Среди ее прищуренного нервного взора он видел лишь лучинки морщинок у глаз и теплый огонек, обращенный детям — и развидеть этого у него не получалось. Когда они пошли дальше, огибая замысловатые пешеходные улочки, избегая сильно шумных и людных мест, Кейсо ощутила первые отголоски вечерней прохлады. Это приятно остужало кожу, покрытую легкой испариной. Шериф рядом аппетитно захрустел чем-то, и до ее носа донесся приятный фруктовый аромат, прежде чем мужчина всучил ей, судя по давно забытому запаху из детства, ионийскую грушу. Кейсо несколько раз непонимающе моргнула, ощущая, что и вправду проголодалась, и подняла вопросительный взор на мужчину. — Откуда ты ее взял? — поинтересовалась она, прежде чем откусить фрукт. — Стащил, — пожал плечами он, и Кейсо, тут же поперхнувшись, послала ему немой вопрос, требовательно дергая за локоть. — Что? Мы проходили лавку особо пренеприятного торговца, чей магазин кишит контрабандными продуктами. Я не сделал ничего плохого. Кейсо несколько раз недоверчиво моргнула, пару раз откусила фрукт, посмаковав терпким вкусом, и мягко протерла губы краем рубашки — Маркусу вдруг стало даже завидно несчастному клочку ткани, ведь он и сам с большим удовольствием оказался на его месте. А затем Кейсо в который раз за день рассмеялась: громко, несдержанно, иногда хватаясь за живот и прикрывая ладонью широкую усмешку. Шериф даже сбился со счета, пытаясь запечатлеть ее очередную опьяняющую улыбку. Зачем вообще нужно мерцание, если существуют такие дни? К пристани по неровной, обитой брусчатке они спускались уже почти бегом. — Я видел! — кричал за их спинами противный гнусавый голос. — Та девчонка сперла у меня груши, пока я отвернулся! Маркус резко дернул смеющуюся девушку в сторону, припечатывая ее к какой-то прохладной стене: за его широкими плечами игрушечная фигура Кейсо бесповоротно терялась. Она все продолжала смеяться, когда пара миротворцев пробежали мимо, и шерифу пришлось зажать ей рот ладонью, чтобы и самому не расхохотаться от безмерно глупой ситуации, как мальчишка. — Шериф, — выдохнул один из миротворцев, заприметив мужчину. — Вы не видели тут… — Видел, она побежала туда, недоумки, — наигранно сощурился он, указывая рукой в противоположную сторону, и миротворцы, ощущая себя провинившимися щенками перед начальником, поспешили ретироваться с места событий. Конечно, никакую девчонку, якобы стащившую груши у торговца, они не нашли. Ну не признаваться же шерифу в том, что именно он взял тот злополучный фрукт? Маркус развернулся обратно, отстраняясь от Кейсо, и убрал ладонь, опасаясь, что лишнее соприкосновение пальцев с девичьими губами может закончиться его очередным несдержанным порывом. Сейчас, когда ее волосы слегка развивались от водного бриза, а сама она вполне себе добровольно стояла рядом, морща нос от дразнящих зайчиков заходящего солнца, накрыть ее губы своими хотелось, как никогда прежде. Вместо этого он вновь подставил ей локоть, и уже через несколько минут они стояли у широкого канала: Маркус провожал взором торговые судна и туристические пароходы, а Кейсо, прикрыв глаза, просто вдыхала полной грудью свежий воздух. На подкорке сознания девушка ощущала неловкое напряжение, потому что они подошли к какому-то логичному завершению прогулки, когда обычно говорят что-то вроде: «мне было неплохо проводить с тобой время, не хочешь продолжить сегодняшний вечер у меня в кровати?», но Кейсо ничего подобного ни говорить, ни слышать не хотела. А еще она не хотела быть той, кто вечно разряжает эту самую неловкость дурацкими шутками или язвительными фразами. Только не сегодня. Сегодня ей отчаянно еще хоть немного хотелось побыть той, кто может спокойно гулять под руку с шерифом по улочкам Пилтовера, не думая, что ее, вообще-то, привлекает совершенно другой человек. В конце концов, она и так слишком много времени пыталась играть роль клоуна для Виктора, развлекая его перепады настроения и пытаясь сгладить все неровности. Ей хотелось, чтобы хоть однажды эти нервности сгладил кто-то другой. Маркус осязался громоздкой скалой рядом, подойдешь чуть ближе — и он задавит, как надоедливую муху. Но отчего-то казалось, что ее эта громоздкость не касается. С ним не было трепета или замирания, зато с ним ощущались столь неожиданные для его угрюмой компании легкость и спонтанность, которых в последнее время отчаянно не хватало. Кейсо чуть задумчиво повернула голову в сторону шерифа — вот, что выбивалось в сегодняшнем дне: сегодня она никому ничего не должна была. Не должна была быть всемогущим лидером светлячков, защищающим их от мелких неприятностей, не должна была быть сдержанным участником великого эксперимента, который может опозорить Виктора и его ненаглядные изобретения, не должна была улыбаться или сдерживать ругательства тогда, когда следовало. — Плавать умеешь? — Маркус видел, что ее мысли витали где-то очень далеко, потому лишь хмыкнул, когда Кейсо неуверенно сглотнула, поднимая взгляд, полный смятения, наверх. Кажется, давящая атмосфера его даже не напрягала, он не пытался улизнуть от нее или спрятаться. Шериф принимал ее внезапные порывы сбежать куда-то вглубь себя, полностью и по-глупому безрассудно игнорируя напряжение. Маркус сам, не замечая этого, ненамеренно сглаживал повисшую неловкость. Мужчине было весьма забавно наблюдать за сменой эмоций на ее лице. Звук прокручивающихся в голове шестеренок был практически осязаем — она пыталась проанализировать его слова, отыскать в них какой-то подвох, смысл, да хоть что-то логичное, но мужчина знал, что у нее этого не выйдет. Не выйдет, ведь даже он не смог бы назвать первопричину своего поведения и слов. — Да, — наконец выдохнула Кейсо, — а почему ты, собственно… Договорить ей, впрочем, не дали. Вода оказалась на редкость холодной. А Маркус, с тихим довольным хмыканьем толкнувший ее, а затем и прыгнувший вслед за ней, едва не захлебнулся, потому что брыкавшаяся от негодования Кейсо непреднамеренно зарядила ему ногами по всем болезненным местам. Ее громкая ругань, на которую удивленно выглядывали прогуливающиеся вдоль воды пары, шла вперемешку с заливистым смехом и булькающими звуками, когда ее лицо опускалось ниже уровня воды. Маркус не знал, как ему в голову вообще пришла идея столкнуть ее в воду, просто подходящий к концу день, который, мужчина был уверен, больше не повторится, прекращать не хотелось. А еще он был уверен, что она вновь рассмеется с его выходки — и не прогадал. Она улеглась на спину, позволяя течению плавно нести ее вдоль причала, и шериф, неуклюже плывя за ней вслед, неотрывно следил: как волосы Кейсо темнели от пропитавшей их воды, как губы начинали подрагивать от холодных потоков, но лицо выглядело столь расслабленно, что он не смел прерывать ее внезапные минуты умиротворения. Лишь когда легкая волна плеснула ей на лицо, и она забарахталась, вцепляясь в плечи шерифа крепкой хваткой, лишь тогда он услышал цокот ее зубов. — Лекарства будешь покупать из своего кармана, — недовольно засопела носом та, когда мужчина догреб до ближайшей лестницы на пристань и вылез из воды, помогая подняться девушке. Кейсо даже никак не прокомментировала ситуацию, лишь напоследок щедро плеснула водой прямо в недовольное лицо мужчины. Благо, она не видела его голодного взгляда, шерстящего по ее прилипшей к телу рубашке. Зато горячие руки, обхватывавшие ее продрогшие ладони в безуспешной попытке согреть, Кейсо была уверена, будут вспоминаться ею до глубокой ночи.***
Виктор ускоренно зашагал по коридору в сторону лаборатории, едва до его слуха донеслось задорное брыньканье, заливистый голос Кейсо и дружный смех нескольких человек. Он не понимал, что его злило больше: то, что стоило ему распахнуть двери, как никто и не оторвался от созерцания Кейсо, поющей какую-то балладу о бродягах, или взгляд, которым его окатил Маркус, стоящий подле дверей. — Мне казалось, тебя освободили от обязанностей торчать здесь ежеминутно, шериф, — процедил он сквозь сжатые зубы. — Разве не так? — За мной остается право находиться в любом помещении этого здания, если я посчитаю это необходимым. Вдруг кто-то позарится на Вашу бесценную жизнь? — уголок губ Маркуса все же дрогнул в ухмылке, когда Виктор, окинув его презрительным взглядом, направился глубже в лабораторию. Очередное четверостишье, высмеивающее систему налогов в Пилтовере и спетое на задорный заунский лад, заставило Виктора нервно дернуть бровью: ну как ей вообще могло прийти в голову о таком петь? Недолго и до нарушения правопорядка, а то и подстрекательства мирных граждан к революции. Хотя, — Виктор кинул угрюмый взгляд через плечо на Маркуса, — когда на твоей стороне шериф — глава этого правопорядка, пожирающий глазами ее впалый живот, просвечивающийся через мокрую ткань — ей вряд ли было до этого дело. На самом деле чрезмерный, в некоторых аспектах, консерватизм Виктора не давал ему увидеть, что ее песни — всего лишь веселые частушки, которые никто и всерьез-то не воспринимал. И то, что Кейсо без зазрений совести высмеивала в своих песнях совет, коррупцию и прочие подноготные Пилтовера — не делали ее преступницей. Он вновь недовольно хмыкнул на волну заливистого смеха лаборантов, с удивлением подмечая среди них Скай — ну она-то куда? Девушка, никак не вяжущаяся с дерзкими выходками Кейсо, сидела подле нее и с горящими глазами внимала чужим песням. Виктору казалось, что все вокруг сошли с ума. Иначе как они могли, сидя ближе к полуночи на полу в лаборатории, слушать песни Кейсо и совершенно не замечать, что та, почему-то, вся промокшая до ниточки — так, что под брюками расплылась многозначительная лужа. Сюрреализм, да и только. — Что за балаган ты тут устроила? Какого черта? — он перехватил ее руку до того, как она успела бы сказать очередную матерную рифму под новый аккорд. — Это лаборатория, а не таверна! — Расслабься, им тоже нужно отдыхать, — отмахнулась она, но цепкая хватка, сжимавшая запястье, никуда не пропала, и Кейсо подняла вопросительный взор. — Им нужно работать! — запротестовал он. — Да сейчас… Сейчас время к полуночи, что за муха тебя укусила?! — Кейсо выдернула руку и недовольно нахмурилась: чем ближе был день Прогресса, тем раздражительнее становился Виктор, и причины тому девушка просто не находила. Он стал подолгу пропадать, закрываясь в лаборатории, подолгу молчаливо разглядывая хекстек, так, словно искал там что-то, и это напрягало девушку. Казалось, гребаный артефакт выкачивал из мужчины остатки жизни и человечности, делая его каким-то обозленным на весь белый свет. — Тогда пусть отправляются по домам, а не коротают ночи в лаборатории, — сухо ответил он. Его злило, что из-за выходки Кейсо на него взирало несколько пар удивленных глаз, порицательно сощуренных на беспричинное негодование. Но Виктор-то знал, что у его злости была вполне себе объективная причина. И эта самая причина сейчас стояла у дверей и насмехалась над ситуацией. — Но, Виктор… — послышался голос Скай. — Все, без исключений, — отрезал он, прежде чем развернуться и направиться к рабочему месту, которое в последнее время перекочевало из угла прямиком к хекстеку. — Цирк окончен, — помрачнела Кейсо, прислушиваясь к его удалявшимся шагам. — Мой коллега, очевидно, встал не с той ноги, — послышались недовольное бурчание лаборантов, а затем все стали постепенно разбредаться по рабочим местам — собирать вещи перед парой заслуженных выходных в честь аукциона. — Скай, задержись, — Кейсо мазнула сухой ладонью по бархатной коже девушки, мягко сжимая плечо. — Он просто не в себе, не бери в голову, ладно? Она одобрительно хлопнула ту по спине, тихо хмыкая на тихое лепетание той в ответ. Когда лабораторию наполнил размеренный шорох оставшихся работников, Кейсо, не сдержав недовольной гримасы, шумно отложила музыкальный инструмент в сторону, намереваясь промыть мозги приятелю. Она преодолела пространство лаборатории в пару широких, уверенных шагов, упираясь пальцем в грудь не менее раздраженному мужчине. — Слушай сюда, засранец заносчивый, мне плевать, с какой из своих трех ног ты встал сегодня, но будь так добр вымещать собственные комплексы наедине. Пожалей хотя бы Скай, она этого не заслужила, — прорычала Кейсо ему в лицо, чувствуя неприятный стыд за Виктора перед упомянутой лаборанткой. Она вновь набрала в легкие побольше воздуха, намереваясь продолжить тираду, но Виктор резко потянул девушку за локоть на себя, утыкаясь лбом ей в плечо, и зарылся носом в складки влажной рубашки. — Ты мне нужна, — тихо проговорил он, и Кейсо замерла, с толикой нервозности вспоминая, что они в лаборатории не одни. — Тогда, когда это удобно тебе, или тогда, когда это необходимо мне? — с плохо скрытой горечью уточнила Кейсо, и мужчина протяжно вздохнул, прекрасно понимая, о чем говорит та. — Мне плохо, когда ты покидаешь меня, — тихий шепот лаборантов стих вслед за хлопнувшей в помещение дверью. Казалось, даже эти говнюки научились хоть каким-то манерам. Была бы ситуация немного иной, Кейсо бы довольно хмыкнула на собственную дрессировку пилтоверских тараканов, но ситуация как-то совершенно не располагала. — И я совершенно не знаю, что мне с этим делать. Виктор всегда говорил рвано, сжато, какими-то ошметками настоящих мыслей, но его слова — даже такие откровенные, даже такие, которые болезненно били Кейсо под дых своей желанностью — всегда объединяло одно: они были озвучены из-за его личных желаний и потребностей. Кейсо часто открыто говорила ему, забавляясь над его смущением: «Мне нравится твоя незаурядная компания, пупсик», в словах же Виктора всегда сквозило плохо прикрытое отчаяние и легкий эгоизм, желание, чтобы другой человек вылечил его терзания: «Мне плохо, когда ты покидаешь меня». — И ничего не делаешь, чтобы я осталась, — Кейсо обессиленно мотнула головой, словно в попытке убедить себя прекратить паломничество. — То, что тебе плохо без меня, не показатель того, что со мной тебе хорошо, Виктор, — она слабо скользнула по его волосам, позволяя мужчине навалиться на нее всем телом, обреченно повисая на ней и съезжая лицом в ключицы. — Скорее, наоборот. — Я хочу, чтобы ты чувствовала тоже самое. Я хочу, чтобы тебе тоже было плохо, когда ты уходишь, — он выдохнул ей в оголенную кожу, утыкаясь тонкими губами в основание шеи, и Кейсо поспешно вздрогнула. Обоняние дразнил едва различимый запах машинного масла, которым пропиталась каждая поверхность в лаборатории, и тонкий аромат табака. Девушка подняла усталый взор, проклиная собственную привычку привязываться к таким вещам: если с утра несуществующий запах шерифа еще казался мизерной проблемой, то сейчас фантомное ощущение его присутствия покрывало спину неприятными мурашками. Мысль о том, что она не совсем слетела с катушек, а шериф и вправду все еще находился в лаборатории, сникла с очередным вздохом ученого у шеи. — И почему ты вдруг сейчас мне это говоришь? — Кейсо позорно капитулировала, пряча лицо в густых прядях Виктора. В конце концов, кто она такая, чтобы упускать исключительно редкий момент откровений и слабости у мужчины? — Потому что ты просила быть с тобой откровенным. — А, может, потому, что знаешь, что эти слова повлияют на меня именно так, как тебе того нужно? — чуть насмешливо хмыкнула Кейсо, и Виктор уязвлено отстранился. Он бы сам не признался в этом и под страшными пытками — не только Кейсо, но и самому себе. Ему хотелось, нет — было необходимо присутствие Кейсо рядом тогда, когда на душе было тревожно. — Я не… — горячо запротестовал мужчина. — Виктор, — она схватила его лицо руками и очертила подушечками пальцев острые скулы, даже не догадываясь, что они в лаборатории все еще не одни. — Когда человеку плохо без другого человека, вот так вот, на ровном месте — это ненормально, понимаешь? То, что вызывает лишь… — она запнулась, подбирая слова, — злость, обиду, горечь — неправильно. Я сама дала тебе доступ к паре рычагов давления на меня, по глупости — и это только моя вина, но прошу, перестань играться с этим, как несмышленый ребенок. То, что ты знаешь, как вызвать во мне боль — не дает тебе право этим без конца пользоваться. Это несправедливо, Виктор. Несправедливо, что ты подзываешь меня лишь тогда, когда плохо тебе, несправедливо, что ты подпитываешь мою надежду — безжалостно, жестоко — прекрасно зная, что большего дать не готов. Почему-то после такого светлого дня, наполненного наивными дурацкими шутками, привкусом позабытой свободы на кончике языка и такими яркими оттенками жизни, которые она не видела, но совершенно явно ощущала, — сдерживать истинные слова, горечь и мысли не хотелось. — Может, и готов, — угрюмо ответил Виктор, обессилено опускаясь на стул: да кому же он лгал… Черт бы побрал Кейсо. С ней было ровно столь же по-дразнящему сладко, сколь и болезненно-горько. Ему не нравилось, что все смотрели на нее с восхищением, не нравилось, что, пока он занимался делами, она спокойно себе разгуливала в компании шерифа, чей взгляд в эту самую секунду прожигал его спину, не нравилось, что кто-то, помимо него самого, может быть ей интересным собеседником и «другом». Это слово в его голове звучало особо язвительно. А еще ему не нравилось, что Кейсо теряла интерес к его компании, реже приходила вечерами и меньше прикасалась к нему тогда, когда думала, что он спит. Самым неприятным все же оказалось осознание, что в этом была лишь его собственная вина. — Давай ты мне скажешь это после того, как то, что гложет тебя этим вечером — утихнет. И тогда посмотрим, так ли ты готов, — невесело хмыкнула Кейсо. — Так ведь всегда, Виктор, разве ты не замечал? Ты приходишь ко мне уставшим, рассерженным, потому что я приму тебя всегда — это удобно. Удобно знать, что мои объятия будут открыты для тебя в любое время суток, но стоит моей внутренней опоре пошатнуться, потому что я отдаю слишком много — тебя рядом нет. Я не виню тебя, ясно? — ответила она чуть жестче, внезапно осознавая, что длительные попытки достучаться до Виктора загнали ее в безвылазную ловушку злости на себя и ровно такого же бессилия перед ним. — Просто завязывай с этим, будь так добр. — Я виделся с Кейтлин, — его тон прозвучал практически обвиняюще. — И? — удивленно приподняла бровь Кейсо, едва сдерживая желание дать ему смачный подзатыльник. Казалось, Виктор был достаточно умным, чтобы понять ее слова, но, тем не менее, упорно прятался от реальности, а это не было ярым показателем этого самого ума — скорее, страха. Мужчина сидел рядом, касаясь пряжкой металлического корсета ее колена — так близко, что его чернильно-пергаментный запах без конца дразнил обоняние. Вот только вызывало это лишь обречение, смешанное с принятием. Казалось, теперь она была готова и под плаху лечь, если Виктор ее попросит. Чертовы непонятные ей эмоции, нездоровое тяготение по тому, что ей не принадлежало и принадлежать не могло. Кейсо нравились те времена, когда прикосновения ученого вызывали легкую улыбку, а не желание поскорее убрать его руку. Потому что чем больше он к ней прикасался, тем сильнее ей хотелось, чтобы он вообще никогда не прекращал этого делать, и это болезненное желание висело на ее душе огромным камнем, мелено утягивающим на дно. Наверное, именно так чувствуют себя те, кто подсаживаются на мерцание. — И она сказала, что… — он возмущенно схватил ртом воздух так, словно Кейтлин доложила о каком-то ужасном преступлении. — Что видела тебя в компании Маркуса. — Я не понимаю, что ты хочешь мне сказать, — отчеканила девушка, не имея ни малейшего понятия, что шериф так и остался стоять у дверей, неотрывно глядя на точку соприкосновения руки Виктора с кожей самой девушки. Они о чем-то негромко разговаривали — о чем, слышно не было — и мужчина лишь изредка ловил взгляды Виктора, украдкой брошенные ему. Казалось, что тот даже не скрывал их. Он не знал, почему не покинул лабораторию вместе с остальными, лишь осознав, что становится свидетелем слишком личной, интимной сцены — но был уверен, что все это представление было разыграно, в первую очередь, именно для него. Шериф с силой стиснул кулаки, сдерживая огромнейшее желание подойти к Виктору и хорошенько встряхнуть его за плечи, лишь бы тот не смел смотреть на него таким надменным взором, словно он уже обладает Кейсо. Маркус знал: никто не имел права зариться на то, чтобы привязывать Кейсо к ногам, как послушного пса — даже он сам. Кейсо, весь день проведшая в непривычном веселье, задорной энергии и с шумным смехом, стояла сейчас совершенно иной: какой-то излишне узкой, поникшей — так, словно вслед за Виктором она погружалась в пилтоверскую серость, словно при нем быть такой, как раньше — она уже разучилась. — Разве не понимаешь? — конечно, вопрос адресовался именно девушке, но взгляд ученого непрерывно приковался к Маркусу, жалея, что испепелять взглядом он так и не научился. — Ты не решил нужным тратить свой выходной на то, чтобы показать мне окрестности. Редкий день, когда выдается такая возможность. А шериф, — нарочно выделила она, желая что-то донести Виктору, — взял отгул на работе, чтобы я не бродила здесь одна. Забавно, правда? — Ты не составишь мне компанию на завтрашнем аукционе? — вдруг выпалил он, перебивая ее внезапной темой, и брови Кейсо взлетели наверх, когда она неосознанно подалась назад. — Прости? — переспросила девушка, будучи явно сбитой с толку. Наверняка она просто не так поняла его слова. — Я подумал, что, может, ты захочешь сопроводить меня завтра на прием. Ну, знаешь, как… Как… — Я не светская леди, чтобы расхаживать по балам, — жестче, чем хотела, ответила Кейсо, но услышав нервный вздох со стороны Виктора, тут же смягчилась. — Скай ждет от тебя этого намного больше. Она устало провела рукой по лицу, ощущая, что разговор затянулся на какие-то бессмысленные темы, словно Виктор поставил себе какую-то незримую цель и желал ее достичь. Будто он, как и Кейсо, заметил, что в последнее время все стало слишком рассыпчато-хрупким, но вместо того, чтобы услышать попытки девушки достучаться, намеревался исправить это какими-то своими способами. — Но я прошу тебя. — Потому что хочешь таким образом откупиться от моих просьб? — Потому что я хочу, чтобы ты провела завтрашний вечер со мной! — обреченно повысил голос он, тут же опуская голову к ладоням девушки и едва слышно шепча: — Пожалуйста. Кейсо возвела глаза к потолку, с удивлением поворачивая голову на звук захлопывающейся двери. Странно, она была уверена, что за последние минуты в лаборатории не было и звука, неужели особо запоздалый лаборант задержался и был свидетелем столь личного разговора? Более того: неужели Виктор, который всегда был ярым противником лишних прикосновений на людях, так спокойно проделывал все это на чьих-то глазах? Она не сочла необходимым заострять внимание на постановке предложения. Виктор не сказал, что хочет пойти с ней. Он лишь отметил, что желает, что бы она провела с ним вечер. Мелочь, которая стала слишком часто и очевидно всплывать в их разговорах. — Что же ты со мной делаешь, глупец? — она обреченно мотнула головой, и на лице Виктора расплылась довольная легкая улыбка, за которую совесть тут же дала болезненную пощечину. Он знал, что эти слова означали намного больше, чем согласие сопроводить его на аукцион, а еще он знал, что ему жутко жаль, что к этому моменту шериф уже покинул комнату.