Мерцание светлячка

Inside your galaxy I fight this gravity Me and you are such a beautiful tragedy Punish me for my past Like how you're making it last If you're gonna hurt me, hurt me I feel your nails in my back

Хеймердингер зыркнул исподлобья на Кейсо, которая резкими, рваными движениями возила мягкой наждачкой по сгибу металла, пытаясь срезать лишний герметический слой. Он не мог понять, была ли она раздражена или это непередаваемое выражение на ее лице было отголоском какого-то внутреннего садистского удовлетворения, потому что на месте чертовой металлической пластины — которую она еще немного и перетерла бы в труху — Кейсо явно представляла какого-то живого человека, с мстительным злорадством проезжаясь жесткой поверхностью. Наверняка, это был неплохой способ выместить пар, скрываясь за необходимостью работы. Все, о чем оставалось надеяться советнику: что причиной подобной злости был не он сам, а кто-нибудь другой, например, полмалкивающий в углу Джейс, который с таким же нервным страхом искоса поглядывал на девушку и старался не находиться рядом с ней на расстоянии меньше нескольких метров. Или кто-нибудь вроде Виктора, который уже полчаса как увлеченно читал тетрадь с собственными записями — тетрадь, к слову, многозначительно покоилась вверх ногами в его руках, как успел заметить советник. Может, конечно, это было прогрессивным способом, благодаря которому гениальные идеи приходили намного быстрее, но что-то Хеймердингеру подсказывало, что это тут не причем. Воздух в лаборатории был наполнен тяжелым молчанием, изредка прерываемым матерной руганью Кейсо сквозь зубы, когда она оставляла очередную неаккуратную засечку от наждачной бумаги на коже. Впрочем, никто не спешил делать ей замечания на тему обилия в ее речи направлений, в которые она намеревается отправить Пилтовер с советом в придачу; лаборанты — и те притаились в углу, с опаской кидая взгляды на вставшую не с той ноги Кейсо. Оно и понятно, почему. Кейсо ворвалась с утра в лабораторию сметающим все на своем пути вихрем и едва ли не сходу оповестила присутствующих о дикой головной боли и желании набить кому-то морду. Может, она ожидала, что кто-то сразу выступит добровольцем и позволит остаток дня провести с побаливающими запястьями, но более спокойным нутром, а может, просто предупреждала вездесущих студентов советника, чтобы те не маячили близким присутствием в зоне ее досягаемости. Спустя каких-то жалких полчаса один особо самоуверенный лаборант рискнул вполголоса предположить, что пора бы кому-то уже отыметь Кейсо, иначе ее плохое настроение из-за недотраха грозит всем в лаборатории. Другой паренек, однако, едва ли не шепотом возразил, что все и так знают, что роль спасателя от этого самого недотраха любезно, практически героически исполняет шериф. Первого лаборанта выволокли брыкающимся за плечи из помещения, когда Кейсо, как раз разгребающая завалы деталей около хекстекового лазера, совершенно случайно запустила в него слабый заряд энергии. Она даже не испытывала укора совести за то, что могла и вовсе испепелить беднягу. Хеймердингер открыл было рот, дабы возмущенно прочитать длинную лекцию о том, что она могла подпалить не только волосы его студента, а и вообще устроить пожар в лаборатории, но именно в этот момент второй лаборант, решивший блеснуть шуткой про связь Кейсо с шерифом, плюхнулся в обморок, и советник перевел шокированный взгляд на Виктора, совершено невозмутимо перебирающего пробирки с хлороформом с видом: «Да он сам склонился над ними — сознание потерял тоже сам». Остаток дня все проводили в тишине, и даже если разного рода догадки и возникали в чьих-либо головах, то глядя на Кейсо, метающую молнии на любой посторонний звук, все предпочитали держать их при себе. — Неужто наша святая троица поссорилась? — не в силах выдержать угнетающей ауры, поинтересовался советник и тут же пожалел об этом. Джейс опустился лицом в стол, страшась ожидаемой бури. Когда он вернулся в лабораторию на следующее утро после совместного пьянства, то застал там мирно спящих Виктора с Кейсо, а затем, когда ему удалось их добудиться, удрученно подметил, как те лишь угрюмо промычали что-то и поспешили ретироваться друг от друга как можно быстрее. Его гениальные пьяные идеи с крахом провалились, и судя по тому, как они втроем перекинулись едва ли несколькими фразами за прошедшие несколько суток с того злополучного дня, все было хуже некуда. Основной причиной, почему все было столь паршиво для Талиса, оказался тот неприятный факт, что оба коллеги винили в произошедшем его самого в придачу с глупыми идеями. Виктор же просто тихо хрустнул пером, ломая его напополам одним резким движением и мечась взглядом по лаборатории куда угодно, лишь бы не на девушку. Сама же Кейсо замерла с приподнятой рукой и так ее и не опустила. Бровь на мгновение дрогнула, как предвестник чего-то нехорошего, а желваки на лице стали отплясывать многозначительный танец. Советник несколько раз успел проклясть себя за несдержанность, прежде чем все как-то синхронно выдохнули, возвращаясь к своим делам и невозмутимо игнорируя резонный вопрос. У Кейсо был паршивый день. Паршивая неделя. Паршивая жизнь. Виновников в этом поганом факте было много, но вымещать злость почему-то хотелось именно на шерифе, может, потому, что он бесился забавнее всего. И дело было не в проклятом недотрахе, — и почему ее вообще это, к черту, задело, — с ним на удивление все было как раз-таки неплохо, а в том, что Хеймердингер с утра пораньше притащил украденное зауновское устройство в лабораторию, сказав, что они вместе будут его изучать и думать над тем, как избавляться от мерцания. Спустя пол, мать его, года пребывания здесь Кейсо, они наконец решили уделить этому время. Накануне дня Прогресса, когда все было уже спланировано. И все казалось не столь паршивым, если бы это было не ее чертово устройство — механизм, который они любовно разработали на пару с Экко и который Пилтовер благополучно выкрал у них. Советник все продолжал крутиться вокруг, воодушевленно приговаривая: «Мы сделаем то, что поможет людям с мерцанием», — и раздражение Кейсо разрасталось до размеров красного гиганта, способного взорваться звездой в любой момент. Это она. Она помогала бороться с мерцанием, пока верхний город вдруг не решил провести инвентаризацию Зауна. Хеймердингер что-то глухо пробормотал, не понимая, как вообще можно работать в такой атмосфере, и подозвал к себе дежурящего миротворца, кивая в сторону Кейсо. — Если тебе так сильно необходимо охладиться, — он стойко выдержал поток нелестных эпитетов в свою сторону, — можешь сходить к шерифу и принести сюда пару пробирок с мерцанием, у него этого изъятого добра полно. «Лучше б у него было полно крепкого алкоголя, — недовольно размышляла Кейсо, угрюмо следуя по бесконечному коридору вслед за поглядывавшим на нее миротворцем, — а не этого поганого дерьма». То, что она самостоятельно идет едва ли не в самое пренеприятное для нее место — сосредоточение миротворцев, логово шерифа, которого непонятно зачем избегала все те несколько дней, прошедших с последней встречи — Кейсо поняла лишь тогда, когда они уже подошли к его кабинету и миротворец три раза коротко стукнул в дверь. Маркуса на месте не оказалось, и девушка то ли облегченно, то ли еще более раздраженно выдохнув, облокотилась на стену. Какое он вообще имел право не быть на месте, когда она к нему пришла? — Может, обслужишь меня перед шерифом? — послышалось со стороны, и Кейсо мысленно вручила ему медаль остроумия за такой вопрос: как будто у всех миротворцев со времен академии была заложена одна несчастная клетка мозга, способная выдавать только такие низкосортные шутки, почти не удивляющие ее саму. Она лишь вопросительно приподняла бровь в ответ, и паренек усмехнулся. — О, да брось, не строй из себя невинную овечку. Ты знаешь, что это значит, — он коснулся пальцами ее татуировок, — я знаю, что это значит. И шериф тоже. Все мы крутимся в нижнегородских кругах, знаем, как у подопечных Силко там все устроено. — Я не работаю, — предупредительно зашипела она, ощущая, как последние капли самообладания медленно, но уверенно покидают ее, — на Силко. Это же надо, ему удалось одним махом поднять сразу две темы, которые поджигали опасный фитилек у Кейсо: ее работа в борделе и Силко. Впрочем, где-то на горизонте назревала еще и третья: слухи о том, что Кейсо едва ли не добровольно и с елейной улыбкой на лице стала подстилкой шерифа. Прекрасно. — Да, — хохотнул он, — шериф тоже «не работает», а деньги мы с наркобарона имеем все. Ну так что, малышка, — протянул он, — докажешь, что слухи о девчонке Бабетты, затесавшейся в высших кругах общества, и шерифе имеют место быть? Он произнес свои слова так легко, так очевидно, словно это было самим собой разумеющимся — какой-то совершенно безобидной лукавой шуткой, и Кейсо не сдержала искреннего смеха с наивного, едва ли не доброжелательного тона паренька. Может, ему следовало перерезать глотку просто за то, что он посмел решить, будто может так с ней общаться, — в Зауне за любое неверное слово приходилось расплачиваться сполна. Не то что бы Кейсо поощряла такие методы, но благодаря им люди становились более разумными, обдумывая и взвешивая каждую фразу. В нижнем городе слова несли свою неповторимую ценность, в то время как в Пилтовере все разбрасывались лживыми эпитетами и приторными словечками направо и налево, не ценя то, что говорят. Кейсо притянула паренька за воротник, едва услышав приближающиеся гулкие шаги из глубины коридора, и вязко провела языком по мужской щеке под довольно-удивленный вздох, прежде чем смачно зарядить ему между ног, презрительно кривясь на приглушенный писк вперемешку с матерной руганью. — Неплохой удар, — с плохо прикрытой насмешкой заметил пришедший шериф и кивнул двум сопровождавшим его миротворцам. — Отведите коллегу в госпиталь, — его взгляд на мгновение потемнел, и солдаты спешно отдали честь, схватив под руки все еще скрючившегося мужчину, — я побеседую с ним после. Маркус, беглым взглядом окинув скрестившую руки на груди девушку, которая, по-видимому, не разделяла его враз взлетевшего настроения, отворил дверь и мягким жестом завел Кейсо внутрь, придерживая ее за локоть едва ли не самыми кончиками пальцев. Но даже этого хватило, чтобы приятное покалывание распространилось по пальцам, запястьям и дальше по телу от быстрого и мимолетного соприкосновения с чужой кожей. Кейсо шагнула в кабинет, с силой хлопнув напоследок дверью, хотя закрыть ее хотелось и вовсе ногой — хотя бы попытаться выместить часть злости вполне себе безобидным способом, пока не оказалось слишком поздно. Но раздражение, так или иначе, достигло своего пика. Его можно было снять двумя способами, а когда рядом был Маркус, эти два способа бесповоротно переплетались. Кейсо внутренне усмехнулась, не без жалости думая о том, что шериф оказался не совсем в то время и в том месте, превращаясь в козла отпущения. Впрочем, обычным козлом он был и до этого, а учитывая слова наглого миротворца, сказанные несколькими минутами ранее, шерифа ей становилось жаль все меньше, наоборот, какое-то довольное садистское воркование расползалось в груди вязким пятном. К тому же тема, так неоднозначно повисшая между ними в воздухе, колеблющаяся от каждого неловкого слова, назревала слишком яро, и время, когда ее следовало поднять и прояснить, совершенно точно подступало. — И часто ты беседуешь с миротворцами? — Пока что только один раз, — мужчина отложил шлем в сторону и стащил перчатки: в любом помещении, где бы ни была Кейсо, ему почти всегда становилось жарко. Вальяжно развалившись в кресле, он из-под прикрытых век наблюдал, как девушка знакомилась с помещением: скользила руками по стеллажам, корешкам бесконечного множества книг, втягивала носом запах пыли, алкоголя и пороха, наполнивших его кабинет. Ему нравилось сидеть за своим столом и наблюдать, как она осваивается на его рабочем месте. Маркус был уверен, что это — полностью его территория, но почему-то чем дольше времени девушка проводила в молчании, тем сильнее шериф понимал: нет ни одного места, где он смог бы чувствовать себя уверенней, чем она. Даже если ситуация повернется таким боком, что ему придется наставить на нее пушку. Кейсо пролистнула пальчиками его документы, обогнула стол, и Маркусу вдруг начало казаться, что все ее движения, дрожащая ухмылка и дьявольский огонек в глазах — неспроста. Ой неспроста… Шериф научился замечать адреналиновый блеск в ее взгляде, и дразнящие, ленивые движения были как раз-таки отголоском присущего ей нездорового азарта. Возможно, он однажды даже поразмышляет, откуда в ней эта болезненная тяга дразнить опасного зверя из клетки и кто оставил в ней не заживляемые ссадины, из-за которых она желает отыгрываться на окружающих, но эти размышления явно будут не сегодня. Его тело отреагировало на Кейсо намного раньше, чем мозги, и он с запозданием словил себя за мыслью, что даже не знает, что девушка тут делает. Более того, сейчас — впервые, когда она пришла к нему, а не наоборот. Сегодняшний день был преисполнен нервотрепкой перед днем Прогресса и попытками вырваться в нижний город, потому что Силко вдруг вздумалось приурочить шерифа к очередным разборкам с местными недовольствами. Времени и сил на то, чтобы вновь выслеживать Кейсо коридорами или заявляться к ней в покои, чему она была бы совершенно не рада, не было. Но сейчас она находилась в его владениях, добровольно ступив к нему в кабинет, и это дало толчок странно, излишне ярко вспыхнувшим теплу и надежде, которых шериф пообещал себе с ней не испытывать. Глаза Кейсо, резко вскинутые на Маркуса, заставили того едва ли не подпрыгнуть на месте: слишком уж многообещающим оказался ее взгляд. Он нервным жестом пригладил волосы и поправил брюки, запоздало вспоминая, что увидеть слабый бугор на ткани у Кейсо все равно не выйдет. — Так и… зачем ты пришла? — голос прозвучал на пару тонов выше положенного, выдавая владельца с потрохами, и Маркус прикусил язык, когда Кейсо, чуть облокотившись на стол, уперлась ногой в бархатное кресло — ровно меж его собственных бедер — резко и безапелляционно. Шериф вязко сглотнул, понимая, что попасть она могла совершенно не по креслу и тогда в госпиталь пришлось бы вести не только подчиненного, а и его самого. Кажется, ее даже не волновало, что она едва не отдавила ему причинное место пяткой. …Пяткой? Когда ботинок Кейсо оказался на полу, он даже не успел заметить. Раньше Маркус не думал, что какая-то женщина, помимо Медарды, могла выглядеть так же властно. Раньше он и не предполагал, что может возбудиться до одури за столь короткое мгновение, если кто-то бросит на него сверху вниз такой взгляд: словно ему следует сейчас же запереть дверь и запастись большим арсеналом сил и терпения, потому что ее намерения не просто сквозили во взгляде, они, кажется, напитали всю комнату. Где-то на задворках сознания всколыхнулась подозрительная неуверенность: что-то тут было не так. Кейсо, приходящая к нему на работу с таким взглядом, похожа на очередной влажный сон, а не реальность, фантазию, которую он не заслужил в жизни. От девушки можно было ожидать чего угодно, и потому верить в то, что сегодня он просто выиграл лотерейный билет в виде ухмыляющейся Кейсо за его столом — лучше бы на столе — было бы глупо. Но верить хотелось до судорог в сжатых скулах. — А ты спроси у своих подчиненных, — холодно бросила она, с каждым словом сдвигая ногу все выше, пока Маркус, нервно пытающийся задвинуться как можно глубже в кресло, не уперся копчиком в его спинку. Дальше двигаться было уже некуда. Да и в целом бежать от Кейсо, чья стопа стала ненавязчиво, но на удивление приятно оглаживать выпуклость его штанов — не вышло бы. Шериф заворожено замер, с нервным смешком подмечая, что любое движение, любая странная прихоть девушки каким-то магическим образом преобразовывается в собственные фетиши. — Они, судя по всему, намного лучше осведомлены о том, зачем я к тебе пришла. — У подчиненных? — рассеянно уточнил он, стиснув зубы, когда Кейсо надавила чуть сильнее. Почему все, что бы она ни делала, было до такой степени чудесно? Вдумываться в смысл ее слов выходило все тяжелее. Она затеяла очередную игру, на поводу которой мужчина был готов идти снова и снова, вот только соображать нормально никак не выходило, потому что поступательные движения ее стопы не позволяли мыслям собраться воедино. — Да, — трение прекратилось, и он не смог сдержать разочарованного вздоха, уязвлено дергаясь бедрами вслед за убранной ногой. Кейсо равнодушно пожала плечами, и мужчина мельком взглянул в висящее сбоку зеркало: лицо раскраснелось, волосы все также растрепаны после тяжелого рабочего дня, а многозначительная палатка, натянутая на его брюках, дополняла жалкий возбужденный образ. Он перевел на Кейсо непонимающий взгляд, забыв, о чем вообще спрашивал до этого и на что прозвучал ее ответ. Девушка склонилась над ним, мягко оглаживая плечи, грудь, и Маркус откинулся на спинку с шипящим выдохом: за что судьба послала ему такое счастье, он не знал. Рука Кейсо легла ему на брюки, и он снова дернулся вверх. — Имей терпение, шериф, — нравоучительным тоном пронеслось откуда-то снизу, но мужчина лишь зажмурил глаза, зная, что если кинет взгляд на опустившуюся между его колен девушку — то позорно не выдержит многообещающий марафон. Послышался глухой стук ее коленей о пол. — Так что скажешь? — Насчет чего? — промычал он себе под нос, когда Кейсо на удивление быстро расправилась с пуговицами, ныряя ладонью в брюки, чтобы высвободить его порядком напряженный член. Кожу обдало горячим дыханием, и он уже довольно было выдохнул, предвкушая, что за этим последует, но внезапная боль, пронзившая тело, вспыхнула разноцветными искрами под веками, и Маркус дернулся на месте, резко распахивая глаза и опуская взор. Кейсо крепко сжимала его орган у основания, пока пальцы второй руки опасно вцепились в нежную кожу под ним. — Насчет того, почему твои щенки судачат, что весь нижний город говорит о шлюхе, скрашивающей одинокие вечера шерифа? — вкрадчиво прошипела она, и от этого тона неприятно зашевелились волосы на затылке. Он бы не сказал, что ее голос был холодным, и это поселило небольшую надежду внутри, что Кейсо оказалась не настолько зла, как могла бы, но затем ее пальцы вцепились сильнее, и мужчина вновь болезненно дернулся. — О чем… О чем ты говоришь? — он скривился от того, что чуйка не подвела: удача и вправду на его плечи никогда просто так не падала. Тем более такая удача. Изощренность наказаний и выплесков злости у Кейсо всегда поражала. — Я думала, что работа у Силко научит тебя держать язык за зубами, но ты его, видимо, умеешь использовать хорошо только между чьих-то ног, — раздраженно рыкнула девушка. В любой другой момент он бы воспринял это как комплимент, может, даже, переспросил бы у нее, правда ли она так считает. — Я никому не рассказывал, — выдохнул он, пытаясь вложить в собственный дрожащий голос как можно больше уверенности. — Да, а миротворцы, осведомленные о твоей продажности, по волшебному стечению обстоятельств попали четко в точку. Знаешь, что входит в список вещей, который я ненавижу больше всего? — она чуть ослабила хватку, скользнув рукой по всей длине, и мужчина не сдержал тихого скулежа. Ему казалось, что ничего хуже острой боли в данной ситуации быть не могло, но слишком медленные, дразнящие движения в тот момент, когда ему нужно было сосредоточиться на необходимом ответе, не сболтнуть ничего лишнего и не сказать чего-то, что разозлит ее сильнее, были намного хуже. Что же за игру она затеяла и почему расплачиваться за собственные грехи ему приходится таким отчаянным способом? Кейсо требовательно дернула рукой, показывая, что ждет ответа. — Силко? Я, может? — нервно предположил он. — Это первые две вещи, — ухмыльнулась Кейсо тому, что шериф не обманывается на тему своей значимости в ее собственной жизни, — а третья — это ложь. Ты знаешь, что я светлячок, я знаю, что ты продажный шериф. Видишь ли, наше с тобой знакомство и дальнейшее, как бы это назвать… — она запнулась, задумавшись, и еще раз двинула рукой, отчего мужчина вновь требовательно приподнялся, толкнувшись в ее ладонь, — сотрудничество за последние полгода поставило нас в особое положение. Мы знаем друг о друге намного больше, чем кто-либо еще в окружении, и это дает некую фору, и вместе с тем ставит в рамки, понимаешь, о чем я? Кейсо скользнула языком по влажной головке, растягивая тонкую ниточку предсемени, и предупредительно прижалась зубами к бархатной коже. Маркус, с до одури кружившейся головой от контраста боли и приятно-дразнящих ощущений, попытался понять, что от него хотят. Что вообще к черту происходит и почему в голову Кейсо приходят такие изощренные идеи. Почему бы просто не поговорить с ним, не спросить, не пригрозить в очередной раз стащенным у него же револьвером. Обязательно ли делать это, воплощая самые его глубинные пожелания, прерываясь на риск лишить его детородного органа от сильной хватки и рычащие угрозы со всплесками искреннего презрения в глазах. А затем мужчина едва ли не хлопнул себя по лбу: Кейсо по простому не умела. А если и умела, то тщательно это скрывала, ведь позабавиться его состоянием было куда более интересным для нее. Треклятая Кейсо. — Хочешь сказать, — Маркус нервно запнулся, когда она, словно поощряя его попытки предположить, опустилась чуть глубже, и мужчина вцепился рукой в подлокотник кресла. — Что ты желаешь продлить эту тенденцию и дальше? Или что моя жизнь напрямую зависит от осведомленности и теперь я заложник собственного знания щекотливых фактов о тебе, и стоит мне сказать что-то лишнее, как свора твоих друзей уберет меня? Она отстранилась, и мужчина на мгновение испугался, что сказал что-то не то, но Кейсо подняла на него прищуренный взгляд, уже полностью расслабив руку и размеренно двигая ею. — А ты не так глуп, как кажешься, — хохотнула она. — Я хочу сказать, что расширять круг тех, кто знает обо мне настолько много, я не намерена и, будь уверен, не позволю и тебе. К тому же намного проще просто продолжать откровенничать с человеком, который уже и так предостаточно знает о твоих внутренних демонах, верно? Хороший любовник, врать которому нет необходимости — неслыханная роскошь в нашем мире, — Маркус промычал что-то нечленораздельное, когда Кейсо чуть ускорила движение рукой, и она, заметив его невовлеченность, остановилась, восстановив прежнюю хватку. — Кажется, ты меня не слушаешь, детка. Может, что-то тебя отвлекает? Мужчина вновь опустил глаза вниз, окидывая девушку обреченным взглядом. Он догадывался, что Кейсо была бы искусным палачом и пыточником, но чтобы настолько… Ее взгляд был полностью серьёзным, таким, словно она не стояла перед ним на коленях, касаясь его крайне возбужденной плоти, не доводила до последней стадии безумия, параллельно ведя разговоры со скрытой угрозой. Впрочем, угроза была совершенно не скрытая. — Нет, — прохрипел он, — я просто не понимаю, к чему ты клонишь. — Ты прежде не лгал мне, — она полностью остановилась, и Маркус внезапно понял, что несмотря на попытки наказать его за подчиненных-недоумков, за ее собственное унижение от мыслей, что родной Заун сплетничает о ней, и еще за Бог знает за что, происходящий сейчас разговор был важен для нее. Кейсо умело пряталась за подобными ситуациями, чтобы скрыть то, что на самом деле было на душе. — Почему ты так уверена? — он удивленно приподнял брови, и Кейсо положила обе руки на его бедра по сторонам. Вид блестящего, каменного от ее телодвижений члена, качающегося перед девичьим лицом — был настолько же прекрасен, как и сбивал с толку. Казалось, именно этого она и добивалась. — Я много лет следила за твоими жалкими попытками врать и выкручиваться на улицах Зауна, потому неплохо знаю, когда ты лжешь, — ее губы странно дернулись, словно на нее вдруг накатила неуверенность. — И мне бы хотелось, чтобы твои слова и дальше несли только однозначный смысл, поэтому спрошу еще раз: почему твои солдаты говорят, что нижний город пестрит слухами обо мне? — Я не знаю, я не… — Не лги, — она рыкнула, напряженно скалясь. — Говорить всю правду с нуля сложно, шериф, верно? Признаваться во всех грехах разом, одним махом. Но перед тобой стоит весьма простая задача, разве не так? Я знаю, что ты продажный миротворец, и новость о том, что ты доносишь на меня Силко или хвастаешься своими ночными похождениями перед солдатами, не такой уж и большой грех на фоне остальных, уж поверь. Подумай еще раз и хорошенько, прежде чем ответить, я ведь не прощаю ни лжи, ни предательства. Шериф замер, вглядываясь в ее серьезный, вопросительный взор, застывший перед собой, и ощутил, как нутро сворачивается в узел. Он со всей своей глупостью вновь загнал себя в замкнутый круг, выхода из которого не было. Как он мог сказать, что и вправду рассказывал о ней Силко, пусть и косвенно, пусть и оберегая ее, но все же? Она ведь не глупая, прекрасно понимала, что за такой длительный период наркобарон обязательно будет требовать хоть каких-то упоминаний о подруге золотого мальчика Прогресса. И намного проще было сказать, что он трахнул какую-то бесполезную девчонку, чем раскрыть факт того, что у него под носом находится светлячок, на которого так яро охотится Силко. Из двух зол ему приходилось выбирать меньшее. Хотя Кейсо это самое меньшее наверняка бы не восприняла. Она, вероятно, больше и слова ему не скажет, если узнает, какой грязью он ее покрывал, чтобы отвадить интерес наркобарона. Маркус с сомнением передернул плечами: знал ведь, что правда, пусть и такая паршивая, была ей намного важнее приятной лживой неги, но мог ли он осознанно озвучить ее вслух, зная, что эта самая правда раз и навсегда отрежет его от Кейсо? Выбор, вставший перед ним, был до безумия прост: продолжить свое злачное существование без Кейсо, оставшись в ее глазах все тем же подонком, зато честным, или продлить ее присутствие в своей поганой жизни хоть на мгновение, зная, что правда может просочиться в любой момент. Наверное, стоило хоть раз поступить верно и благородно. Вот только благородным шериф не был никогда. — Я не говорил Силко ни о тебе, ни о том, что между нами было, — она недоверчиво сощурила глаза, склоняя голову вбок, — клянусь, Кейсо, я бы никогда… Кейсо чуть дрогнула губой, шумно выдыхая, затем опустила взгляд, словно прокручивая его слова, пытаясь оценить, насколько он с ней откровенен, а затем подняла взор обратно, преисполненный той же дразнящей улыбкой и теплым, прищуренным на грани с доверием взором, от которого на душе у шерифа погано заскребли кошки. Кейсо не знала, почему была готова поверить. А, впрочем, знала: ей хотелось верить. Хотелось знать, что хотя бы такому, как шерифу — циничному жестокому ублюдку — такому же преступному отбросу, как и она, будет важно следование ее жизненным принципам, будет важно не предавать ее доверие. — Так это значит, что я могу приходить к тебе в покои? — приподняв бровь, нервно спросил мужчина, потому что ситуация вырисовывалась весьма неоднозначная. — Это значит, — чуть резче ответила девушка, — что я очень корыстный человек и если у меня есть возможность скрашивать свою жизнь приятными дополнениями я не буду от этого отказываться, шериф. Я человек крайне низких моральных принципов, и тебе это хорошо известно. — Друзья с привилегиями? — он горько усмехнулся, не в силах скрыть обреченных ноток в голосе. Счастливая пелена мгновенно спала, стоило Кейсо напомнить о том, кто она такая и как привыкла действовать. Ее внутренняя боль и страхи мешались с той желчью, что укоренилась внутри, контрастировали и оттеняли друг друга. Это и было настоящая она — в коктейле из несмешиваемых, несочетаемых вещей. Не святая добродетель, но и не чистое зло — что-то столь же яркое, что и бесцветное. Марус внезапно понял: Кейсо бы не сотворила с ним что-то едкое, раздирающее душу без веской на то причины, потому что она не была злобной и испорченной, где-то глубоко внутри — едва заметный мерцающий свет и сострадание. Все разочарования и неоправданные ожидания были лишь последствием его завышенных мечтаний. Она предупреждала не раз и не два, и последствие его собственных преступлений границ и нарушений сейчас сидело между его ног. Он не мог жаловаться, но червячок чего-то горького все прогрызал и прогрызал путь глубоко внутри. Мужчина не мог, не имел права желать сделать ее своей, но так или иначе желал, и это противно било под дых: в подобных эгоистичных мотивах он ничуть не отличался от заносчивого ученого с его надменными взорами. Но поделать с собой все равно ничего не мог. Хотелось вжать ее в себя, запихнуть внутрь — в грудную клетку, растворить до атомов навсегда, чтобы никто, кроме него, не мог наслаждаться ей. — Нет, шериф, — она насмешливо приподняла уголок губ, прежде чем полностью вобрать его чуть опустившийся член в рот как в наказание, мнимую пощечину за его излишние мечтания, чтобы остудить и вновь тыкнуть носом. — Мы с тобой даже не друзья. Кончик носа мазнул по его лобку, и Маркус с тихим шипением дернулся бедрами вверх, не в силах сдержать руки, метнувшейся на ее затылок, чему она, казалось, и вовсе была не против. Шериф глухо замычал, откидываясь назад, словно это было своеобразной наградой за то, что он сказал правду ложь, но сейчас, когда ее язык скользил вдоль ствола, когда ладони мягко забирались под мундир, мужчина понимал, что думать о чем-то другом сил не остается. Он горячо задышал, путаясь пальцами в ее волосах, сжимая их, требовательно ускоряя темп, и блаженно прикрыл глаза, когда она подстроилась под его негласные требования. Дверь распахнулась одним резким движением, с легкой угрозой врезаясь в угол шкафа, и Маркус дернулся, инстинктивно задвигая кресло глубже под стол. — Шериф, — прошелестела Медарда, ворвавшаяся в его кабинет, и не сдержала раздраженного взора на мужчину. — Я очень рада, что Вы решили потратить вечер на прохлаждение в собственном кабинете, но я до сих пор не получила списки и местоположение всех патрулей на день Прогресса, который, к слову, уже послезавтра, если Вы вдруг забыли. Кейсо еда заметно дернулась, понимая, что смеяться в таком положении не особо удобно, но живот сдавило легким спазмом от того, как легко вычитывает советница шерифа. Мужчина в отместку сильнее сжал ее волосы, насаживая поглубже, и едва сдержал довольную ухмылку, упиваясь моментом внезапной власти и вседозволенности над Кейсо, и девушка закатила глаза от его жалких попыток. — Возникла накладка с одним из офицеров буквально около получаса назад, пришлось заменять его в последний момент, но отчет уже почти готов. — Не думаю, что заменить одного человека большая проблема. — Я завтра занесу Вам списки, — спешно проговорил мужчина, с силой стиснув зубы, когда Кейсо чуть дернулась и продолжила размеренное движение, забавляясь дрожащим голосом шерифа. — Закончить сейчас какая-то проблема? Шериф услышал тихий звук, похожий на приглушенный смешок откуда-то снизу, и смотал пряди Кейсо в короткий хвост, утыкая ее носом в собственное бедро. — Я сейчас немного занят, — процедил мужчина, когда Кейсо начала вырисовать узоры кончикам языка по уздечке. Медарда показательно закатила глаза, приоткрывая рот для небольшой угрозы о излишне высоком посте шерифа, но тот вновь резко дернулся, и женщина, приподняв бровь, с интересом скользнула по каплям пота на его виске, по неаккуратно расстегнутому воротнику и напряженным сухожилиям на шее. Его скулы были окрашены в алый оттенок, и Медарда дрогнула уголком губ, заприметив знакомый ботинок, валяющийся у ножки стола. — Значит, буду ждать отчет завтра, — произнесла она ровным тоном, разворачиваясь к выходу из шерифского кабинета. Женщина замерла у двери, словно раздумывая над чем-то, но сдержать вырывающуюся насмешку не смогла. — Будьте так добры, шериф, передайте Кейсо, что профессор Хеймердингер ждет ее для продолжения работы как можно скорее. — Передать Кейсо? — он растерянно хлопнул глазами, ощущая, как неловкость начинает затапливать его нутро. — Да, — она мазнула краешком улыбки напоследок, — когда она освободится. Закрывшаяся с громким стуком дверь ударила по его барабанным перепонкам не хуже громкого рыка Кейсо. Он не сдержал разочарованного вздоха, когда она прервалась и с выражением крайней злости на лице выбралась из-под его стола. — Просто прекрасно, — едко прокомментировала девушка, одним резким движением поднимаясь с колен и отталкивая протянутую руку помощи растерянного шерифа. Мало того, что его только что раздразнили до крайней степени несдержанности, так еще и лишили весьма очевидного и весьма ожидаемого финала развития событий. Он откинулся на спинку кресла со страдальческим вздохом, не понимая резкой смены настроения девушки, которая, услышав разочарованные нотки в мужском вздохе, вновь рыкнула и смела со стола шерифа стопки бумаг, на расфасовку которых он потратил не менее нескольких особо нудных часов. — Да что… Эй, да что такое? — даже сквозь подступающее раздражение лицезреть рассерженную девушку, меряющую шагами его кабинет и наверняка размышляющую, что еще можно смести на своем пути, было неплохо. — Ты лишила меня вполне заслуженного минета, на который я имел право рассчитывать после всех своих страда… — Закрой свою пасть, — рявкнула Кейсо, с силой хлопая обеими руками по столу, и мужчина подпрыгнул на кресле, прикусив язык на полуслове. Она совершенно не переносила подобного тона, но почему-то слышать от шерифа такие лукавые шутки, словно они хорошие приятели уже миллион лет как, казалось чем-то до боли и скрежета в зубах приятным. И именно это и пугало ее. Кейсо всеми силами отгораживалась от того, что привносил в ее жизнь шериф — тепло, уют, возможность дразнить его и слышать беззлобные насмешки в ответ — потому что боялась поддаваться этому, зная, что рано или поздно все это пойдет под откос. Почему-то подумалось, что с ним приятно было бы молчать: просто сидеть на веранде летнего дома, вдали от задымленного Зауна и шумного Пилтовера, позволив уложить свою голову на чужие колени, слушать какие-то бессмысленные абсолютно точно не научные разговоры и засыпать под тихие рассказы. Смена эмоций на ее лице: от злости, отчаяния и до дикого утробного страха, — и вовсе сбила Маркуса с толку, но затем этот калейдоскоп проделал оборот и вновь вернулся к гневу. Мужчине хотелось остановить девичьи мысли на том моменте, когда страх обуревал ее лицо, встряхнуть за плечи и спросить: «О чем ты думаешь? О чем думаешь сейчас, когда так непохожа на лицемерную эгоистку, когда твои глаза дрожат на грани неподдельного ужаса? Что я могу сделать, чтобы ты пустила меня чуть дальше собственной кровати?» Но Кейсо била на опережение, не в силах совладать с обидой от всколыхнувшейся темы. — «Что такое»? Может, то, что я по горло сыта замечаниями да полунамеками Медарды на тему этого?! Она неопределенно обвела руками пространство перед собой, не удосуживаясь уточнить, что в ее понимании было «этим». — На тему чего? — «А что, встать на колени перед шерифом сейчас кажется тебе все такой же проблемой»? — скривившись, процитировала советницу Кейсо. — Мне хватает грязных слухов о себе за спиной и так, уж поверь, и тешить самолюбие и эго Медарды, которая возомнит теперь себя гениальнейшим стратегом, мне совершенно не хочется! — Разве это имеет какое-то значение сейчас? — он нахмурился, не понимая, почему это столь сильно ее задело. — Разве это имеет… Ты что, черт возьми, шутишь сейчас надо мной?! — она переклонилась через стол, словно желала дать ему возможность отчетливее рассмотреть собственные эмоции на лице, полыхавшем яростью. — Мне казалось, ты пришла сюда по собственному желанию, на колени встала — тоже, — она метнула на него прожигающий взгляд, совершенно не понимая, когда вообще дала позволение разговаривать с ней подобным нахальным образом, более того, почему до сих пор не пресекала это и почему получала скудное удовольствие. Словно искусственная лицемерная жизнь среди таких же слащавых лицемеров, которые не умеют говорить прямо и искренне, заставили ее наслаждаться грубыми перепалками, потому что это было единственным искренним среди окружавшего ее мракобесия. Он пожал плечами в такт ее мыслям, и Кейсо едва сдержала яростный рык — он ведь не сказал ничего неправдивого, даже если и выразил это излишне прямолинейными словами. Встать на колени перед шерифом и вправду было исключительно ее идеей и внезапно обжигающим желанием. И в чем же Маркус был неправ? — Какая уже разница до слов советницы, если причина этого поступка была не в попытке унизить тебя, а просто потому что ты и я этого захотели? Почему-то слово «мы» в одном предложении с Кейсо становиться не хотело, словно ржавый механизм не позволял произнести такое вслух — это было не просто неправильным, а, скорее, совершенно невозможным. Рядом с зауновской оборванкой не могло быть никаких «мы» или «нас». Лишь разбойница, прогрызающая путь к правосудию, да шериф Пилтовера, давно переметнувшийся на ту сторону, где этого самого правосудия никогда не было и быть не могло. Как иронично. Было глупым ставить их двоих даже в одно предложение, потому что чем ближе они находились друг к другу, тем сильнее взаимно отталкивались диаметральными различиями, как одинаково заряженные частицы, которые при всевозможных исходах и вариантах развитий событий никогда не смогут приблизиться больше положенного. Но и этого «положенного» им хватало, что были желания становились смелее, последствия опаснее, а надежда — болезненнее. — Потому что она будет считать, что видит меня насквозь, — Кейсо отшатнулась он него, неверяще мотая головой, не понимая, как он может не осознавать таких простых истин. Ее истин. — Она теперь будет самодовольно смотреть на меня сверху вниз, надменно хмыкая на любые мои слова, потому что теперь у нее будет просто чертовски классный аргумент против меня: Кейсо, непоколебимый бунтарь из нижнего города, прогнулась под представителем закона Пилтовера. Кейсо, несколько месяцев ядовито убеждавшая о своих нерушимых принципах, позволила шерифу, которого ненавидит, трахнуть ее у себя на кровати. Представляю, как она, наверняка, потешается надо мной: еще бы, очередной повод унизить какую-то выскочку из Зауна. Казалось, она распалялась все сильнее и сильнее, вновь начав наворачивать круги по его кабинету, пока мужчина все сильнее сникал под ворохом ее неаккуратных, хлестких слов. — Мне казалось, ты не из тех, кого чужое мнение на предмет твоих собственных интересов заботит сильнее, чем сами эти интересы, — тихо проговорил мужчина. — Конечно, меня не заботит чужое… — огрызнулась было Кейсо, замерев посреди комнаты на долгих несколько секунд, а затем ее руки как-то безвольно повисли вдоль тела, и она шумно выдохнула. Ее плечи излишне поникли, так, словно с этим движением она выдохнула половину собственного нутра. — Я стала слишком уподобляться ему, верно? Она обреченно замерла посреди комнаты, впившись пустым взглядом перед собой, и из ее рта донесся тихий смешок. — Верно, — он окинул ее нечитаемым взором, ощущая, как все в груди предательски горит от того, какой настоящей она начинала становиться с ним, насколько бесстрашно, практически с вызовом обнажала свои страхи и слабости. Словно пыталась отвергнуть его, напугать, образумить, не понимая, что наоборот, сильнее приковывает его этим самым к себе. Хотя ему и вправду было страшно. Было страшно от того, что медленным, волнообразным пониманием на него накатывало осознание, какую ответственность он возложил на свои плечи за Кейсо. — Мнение Медарды на этот счет — только ее мнение, каким бы грязным и искаженным ни было ее понимание произошедшего здесь, это совершенно не влияет на то, почему и при каких обстоятельствах это между нами произошло. — Не пытайся строить из себя психолога, — беззлобно огрызнулась Кейсо и угрюмо повернулась в его сторону. — Я просто хочу сказать, что вне зависимости от того, как ситуацию восприняла для себя советница, мне абсолютно плевать. — Могут поползти слухи, — она неуверенно качнула головой. — Твоя святая репутация наверняка не переживет связи с каким-то отбросом из нижнего города. — Ты пытаешься заставить меня пожалеть о том, что между нами произошло? — он вопросительно приподнял бровь, и Кейсо едва заметно улыбнулась, качая головой на свои мысли: сейчас провоцировать его и заставлять играть по собственным правилам было куда сложнее. — Может, заставить стыдиться этого? Я прекрасно знаю, насколько низкого ты обо мне мнения, но не испытываю ни стыда, ни сомнений на этот счет. И я догадываюсь, насколько для тебя важно выстраивать твой образ, — Кейсо продолжала молчать, и мужчина шумно выдохнул, в который раз поправляя растрепавшиеся волосы, и натянул брюки обратно. — Так зачем… Зачем ты пришла? — Профессор попросил принести пару образцов свежего мерцания для экспериментов, — раздраженно выдохнула она, мгновенно меняясь в настроении. Он открыл ящик и достал подставку со склянками с переливающейся жидкостью, заметив, как Кейсо скривилась. Глаза нечитаемым взором уперлись в мерцание, застыв на пару мгновений. До того, как Кейсо зашла в его кабинет и заставила все лишние мысли — и не только лишние — вылететь из головы, он думал о том, что было бы неплохо поговорить. Озвучить вслух то, что пришло к нему в голову тем ранним утром, когда он проснулся в ее кровати один. Он намеревался уйти от Силко. Не понимал пока как и с помощью чего, даже примерного плана не составил, знал только, что выхода два: либо бежать подальше под руку с Рен, может, во вполне себе цивилизованную Демасию, подальше от магических и мерцающих бредней, может, в заснеженный Фрельйорд — жить, наслаждаясь чудеснейшей природой. Да, он сможет оградить дочь и себя от преследования головорезов Силко, но если он сбежит, поджав хвост, то кем он станет? Слабаком? Трусом? Преступником? Шериф Пилтовера не может сбежать, оставив остальных разгребать собственное дерьмо. Был и второй вариант: сдаться совету с повинной, рассказав абсолютно все, каждую малейшую деталь, которая поможет им отловить Силко и избавиться от него раз и навсегда. Может, за это ему не дадут пожизненное. Раньше мысли о невозможности видеться с дочерью вызывали внутри пекущую боль, сейчас к ним прибавилось еще одно отягощающее обстоятельство — Кейсо. Ни при каком из вариантов он не сможет продлить ее присутствие в своей жизни хоть на йоту — именно поэтому он и вертел сейчас в руках склянку, желая вывалить все это, желая поделиться, объяснить, спросить совета, в конце концов. Кейсо вопросительно приподняла бровь на заминку шерифа, а затем чуть скривилась, когда он шумно выдохнул, словно намеревался сказать ей что-то важное. Она не любила быть тем, кому вываливали душевные терзания: не потому, что не желала помочь, а потому, что в данной ситуации ей сказать было нечего. Девушка терпеть не могла чувство собственной бесполезности. — Я хотел поговорить, — его голос прозвучал практически загробным тоном, и Кейсо не на шутку занервничала. — Нет, шериф, — безапелляционно отрезала она, и мужчина поднял недоуменный взгляд. — Вот только давай без таких тем, ладно? — Каких? — он передернул плечами от страха, что девчонка научилась читать мысли, иначе чем еще можно было описать ее раздражение? — Мы переспали: мне понравилось, тебе понравилось, было неплохо, правда, — Кейсо почти что рассмеялась тому, как нагло и не дрогнув ни одним мускулом она лгала. Неплохо. Разве это можно было назвать неплохо? Разве в словах, которые она собиралась сказать, была хоть крупица правды? — может, однажды я даже угощу тебя минетом, а, может, и не одним, вполне вероятно, что мы проведем не одну неплохую ночь вместе, но больше — ничего. Обоим стало на пару мгновений обидно. Даже слишком. Кейсо нервно прикусила губу, с досадой морща нос: где-то в глубине души хотелось выслушать все, что он скажет. Хотелось сказать: «Ты же, черт подери, обещал срывать все маски — почему же сейчас упорно отмалчиваешься?! Неужели больше не видишь правды за моими словами?». Впрочем, это было правильно — так правильно, что десна сводило судорогой, до противного скрипа от того, какая она молодец, что научилась идти не просто вразрез со своими желаниями, а так стойко их игнорировать, когда все лежит, как на ладони. — Я хотел поговорить о Силко, — казалось, он растерял все желание говорить, потому что ее слова на опережение ударили совершенно не туда, где он планировал контратаковать, внезапно и неожиданно, что не растеряться у него попросту не вышло. — Не то что бы мне и о нем сильно хотелось говорить, — нехотя протянула Кейсо. — Он стал выглядеть таким самоуверенным на своем псевдо престоле, словно убежден, что каждый человек в Зауне доволен его политикой. А еще он выглядит так, словно меня и вовсе не существует, словно я — какая-то надоедливая муха. Он даже не боится, что я его сдам, словно знает, что силы воли на это не хватит, — шериф устало выдохнул и потер шею, кидая беглый взгляд на Кейсо, которая все сильнее хмурилась с каждым его словом. — Мне ведь просто хотелось уважения и почета, мне хотелось страха, а все, к чему я пришёл, — презрение с обеих сторон, и никто не считает, что я чего-то стою. Я думал, что я буду стоять сверху, что буду главным в нашей сделке, а Силко будет прогибаться, будет делать что-то, чтобы заслужить мое доверие и расположение, но сложилось ровно наоборот, и когда я осознал это в полной мере, оказалось уже поздно. Я думал, что смогу через него контролировать то, что происходит в преступной части Зауна, как было при Вандере, думал, что это поможет выполнять свой долг, а в итоге… — Глупец, — прошипела Кейсо, резко мотая головой. — Самовлюбленный эгоист. И как, стоило твое высокое положение того, что случилось с Зауном по вине Силко? Половина нижнего города работает на него, чтобы прокормить семью, а вторая половина либо едва сводит концы с концами, либо вынуждена прятаться по сточным трубам, чтобы скрыться от него! Кейсо на секунду осеклась от своих слов, судорожно пытаясь переиначить их, найти другой смысл, иначе сточные трубы могут стать не таким уж и безопасным местом для светлячков. Но шериф, казалось, и вовсе не замечал, что та едва не проболталась о чем-то важном. — Я ведь, — он запустил руку в волосы, поднимаясь с места и начиная нервно слоняться по комнате маятником, понимая, что всего одно ее слово, один взгляд, наполненный хоть каплей поддержки, которую она неустанно шлет Виктору, и он бы сдал Силко, не раздумывая. Сделал бы все, лишь бы увидеть у Кейсо толику гордости, что он все же нашел в себе силы. — Если бы ты просто помогла мне убедиться в том, что я поступаю правильно… Его мысли стали путаться и вылетать в хаотичном порядке, а Кейсо, совершенно непонимающая, что за «правильно», о котором он говорит, начинала медленно терять терпение от его бормотания. — Я не хочу об этом говорить, черт тебя дери! — она несдержанно перебила его невнятную речь. — Ты — продажный миротворец, я — та, за чью голову тебя погладят по головке и твой босс в Зауне, и совет в Пилтовере. Я не хочу об этом думать, не хочу вспоминать кто я и кто ты, потому что тогда ненависть за то, куда завернула моя жизнь, сожрет меня с потрохами. Я хочу хоть иногда убеждать себя, что единственной моей проблемой является недостача какой-то детали в хекстеке, а не сотни людей в Зауне, которым я хочу помочь и которые медленно умирают. — Но я просто… — А здесь, — она злобно зыркнула исподлобья и облокотилась на его стол, когда мужчина вдруг остановился перед ней, прекращая бессмысленное мельтешение, словно пытаясь вслушаться в каждое слово. — Я могу всего не скрывать, позволять проходить этому сквозь, зная, что я не буду огородным пугалом, — поток эмоций из ее уст на мгновение прервался, и Кейсо тяжело выдохнула, облокачиваясь на стол и роняя голову на руки. — Я просто не хочу вспоминать о настоящем, я ведь на самом деле… — Ты боишься, — эти слова должны были прозвучать вопросом, но мужчина так сильно удивился своей догадке, что выпалил это таким убежденным тоном, словно это было самим собой разумеющимся. В каждом ее слове, в каждой фразе скользило плохо прикрытое отчаяние, и ему на мгновение захотелось хохотнуть от неверия. Неверия в то, как сильно разнится Кейсо, которую он лицезреет каждый день где бы то ни было, от той, которую он застает временами то в темноте коридоров, то в ее собственных покоях, то здесь, посреди его кабинета. Она замерла на пару очень долгих вязких мгновений. Ни капли надменности на лице: сжатые губы, брови, вставшие болезненным изломом, сеточка морщин, пересекающая лоб, и многозначительные лучинки у глаз. Он бы даже удивился, если бы к своим тридцати пяти годам не был покрыт легкой сединой — имение дел с нижним городом, так или иначе, отдается невозвратимыми последствиями. Девушка чуть вздрогнула, нервно оглаживая собственные локти, словно в помещении вдруг стало холодно, и еще сильнее ссутулилась, когда Маркус не сдержался и потер ее плечи в попытке согреть от несуществующего сквозняка, а затем едва ли не хлопнул себя по лбу за такой глупый вопрос. Даже если в его словах и была доля правды, она вряд ли призналась бы в этом и под дулом пистолета, и уж точно не ему — продажному шерифу. — Да, — слетело с ее уст короткое признание: сухое, терпкое, слишком тихое, чтобы быть правдой, слишком емкое, чтобы заключить в двух буквах все, что лежало у нее за душой. То, во что она вложила все силы, выжала себя до самой последней капли, чтобы произнести это вслух, потому что как можно признаться кому-то, вроде извечного врага, о собственной слабости? Осталось только ладони вверх поднять, мол: насмехайся, если хочешь, все в твоих проклятых руках. — Тебе нечего бояться, — слетело с его губ сразу же, не давая ее мимолетным страхам укорениться внутри, не давая и секунды на мысли о том, что он может позволить кому-то притронуться к ней хоть пальцем, если она того не будет желать. «…рядом со мной» — хотелось добавить ему до тремора в руках, но Маркус вовремя прикусил собственный язык. Он мог покушаться на ее тело, мимолетные прикосновения, мог претендовать на ее сухие уста и стоны, но только не на сердце. Только не на него. — Все, кто находятся рядом со мной, все, кто мне дорог, погибают, — Маркус даже не услышал предостережения, не услышал ее попыток озвучить самое потаенное, самое хрупкое, что лежит внутри: окаменелые грусть и горечь, застарелые страхи и неуверенности. Она говорила не о будущем, а о прошлом, но он этого даже не слышал, потому что мерный гул ударил по барабанным перепонкам сразу же, стоило ему эгоистично выцепить в ее словах: «Все, кто мне дорог». Кажется, она предупреждала его, а ему слышалось лишь то, что он жаждал услышать: обещание, повиновение и принятие. Он готов был вообще не внимать этим предупреждениям, лишь бы услышать такие слова из ее уст еще хоть раз. Ему, в общем-то, было плевать, что это даже не похоже на признание. Еще меньше имел значения тот факт, что Кейсо и сама не особо-то поняла, что Маркус воспринял ее слова совершенно неверно, но все, на что у него хватило сил — это прижать ее к себе одним резким рывком — с таким напором, что ребра у Кейсо болезненно заныли, а воздух выдавился из легких из-за сильной хватки. До зуба в деснах хотелось прижаться к ее искривленным губам, но нарушать момент выворачивания Кейсо наизнанку не хотелось сильнее. Ничего приятнее запахов лаборатории, его табака и примятой усталости, льнущих от ее грубой кожи — для него сейчас не существовало. Кейсо устало вздохнула. Почему-то, когда Маркус вжимал ее в себя с неистовой силой, словно она вот-вот растворится полуночным миражем у него между пальцев, когда касался с благоговением и придыханием, обида и боль, оставшиеся кровоточащими ранами на душе из-за неосторожности Виктора, медленно уходили. Дверь в шерифский кабинет приоткрылась во второй раз за последние полчаса, и с ее стороны молниеносно последовали сбивчивые извинения. Кейсо помотала головой: сегодня был совершено не ее день. — Твою мать, это не мой кабинет, а проходной двор, — несдержанно прошипел в макушку девушки Маркус и резко развернулся в сторону дверей. Девушка чуть сжалась, пытаясь скрыться за широкой грудью шерифа, чтобы незваный гость не увидел ее, но мужчина наоборот почти что отстранился в сторону, и Кейсо удивленно моргнула. Его эмоции ощущались через мягкое касание собственных пальцев к его мундиру: только искренняя злость, что ворвались в его кабинет, а не неловкость или стыд, что Маркуса застали с ней. Мужчина целомудренно положил руку на плечо девушки, многозначительно обходя талию или любые другие провокационные места, и опасно сузил глаза в сторону опешившего миротворца, словно предупреждая, чтобы тот ничего не ляпнул. Шериф смотрел долго и неотрывно, пытаясь донести одним лишь взглядом, что если к вечеру по Пилтоверу разнесется какой-то грязный слух о Кейсо, то он лично выпотрошит каждого, кто будет к этому причастен. — У тебя была веская причина ворваться в мой кабинет без стука? — Сэр, понимаете, я… — паренек быстро мелькнул взглядом на девушку, аккуратно придерживаемую ладонями шерифа. — Меня попросили… — Мисс Шеллбот заболела, — из-за спины миротворца показалась маленькая рыжая макушка, и Маркус резко отшатнулся от Кейсо, едва его дочь мазнула любопытным взглядом по недавней знакомой и заскочила в комнату чуть ли не вприпрыжку: она обожала его рабочий кабинет. — И сказала, что попросит кого-то из твоих несмышленых солдатиков привести меня к тебе на работу. Маркус раздраженно выдохнул, думая о том, что обязательно проведет длительную беседу с пожилой гувернанткой о том, как при его дочери не следует говорить о его подчиненных. Миротворец, недовольно зыркнувший на девчонку, коротко отчитался напоследок, что мисс Шеллбот взяла больничный на пару дней, и по-тихому ретировался и кабинета, прикрыв за собой дверь. Кейсо, соскользнув с края стола, начала нервно натягивать злополучный ботинок обратно на ногу и пытаться настроиться на нужный лад. Слишком уж резко ее попытки исповедаться и в очередной раз забыться в крепких руках шерифа, ставших столь необходимыми, прервались такой спонтанной сменой обстановки. — Не уходи, — не сдержал хриплого голоса с мольбой Маркус, видя, как неуютно заминается Кейсо, явно чувствуя себя не в своей тарелке, но понятия не имел, как вернуть прежнюю обстановку. Он несколько раз перевел взгляд с дочери, копошащейся в собственном рюкзачке, на Кейсо, которая выглядела — краше в гроб кладут. — Я… я думал, что мы могли бы… «Могли бы что? — подумалось шерифу, — ты, чертов мудак, поцеловал ее всего-то месяц назад, провел одну-единственную ночь в покоях, а уже хочешь предложить бордельской шлюхе провести день в компании дочери — единственного напоминания о любви всей твоей жизни? — он мысленно зарядил себе по лицу, злясь, что его нутро не желает принимать на себя ответственность за то, что ведет и чувствует себя, как влюбленный мальчишка, вместо этого он продолжает выставлять виноватой Кейсо, бесконечно поливая ее грязью — словно так у него получалось находить себе хоть малейшие оправдания». «Дочь! — в этот же момент трезвонило в голове у Кейсо, — милое дитя, у которого я отобрала самого важного человека, которого лишила детства своими самоуверенными глупыми руками, всем своим кровавым максимализмом веря, что творю благое дело. Один щелчок металлической зажигалки, — она до сих пор помнила примятую и чуть проржавевшую металлическую поверхность под подушечками пальцев, — один взрыв — и я уже не просто разбойник и защитник, я — убийца, результат трудов которой сейчас стоит передо мной, а я не стою и капли времени, проведенного здесь». — Кейсо, — Рен перебила отца и подбежала к девушке, таким же требовательным и уверенным движением дернув ту за руку, — Я рада, что ты здесь, смотри, что я тебе сделала. Кейсо нахмурилась, выждав несколько секунд, но когда со стороны шерифа не прозвучало никаких протестов, девушка аккуратно протянула руку, с удивлением ощупывая плотный лист бумаги, который всучила ей девчонка. Она пару мгновений недоуменно повертела его в руках, пока ее пальцы не наткнулись на что-то знакомое, и Кейсо в неверии вскинула брови. Шершавые точки — пробоины в бумаге, по которым она чувствительно скользила подушечками пальцев, не с первого раза, но вполне быстро складывались для нее в буквы и слова. Маркус приподнял брови, непонятливо глядя на лучезарно улыбающуюся дочь и сосредоточенную девушку, словно она высчитывала в голове какой-то важный алгоритм, а затем ее губа подозрительно вздрогнула, и девушка поспешно протянула бумагу обратно, как-то нервно, скованно ведя плечом в сторону. Улыбка Рен резко начала тускнеть, и она встревожено взглянула на свое письмо, и затем на Кейсо. — Я сделала что-то не так? — разочарованно уточнила девчонка, теребя клочок бумаги в руках, и Кейсо поспешно присела на корточки, ласково качая головой, и не сдержала тихого смешка от того, сколь знакомой прозвучала эта фраза. — Тебе кто-то говорил, что ты до безумия напоминаешь своего отца? — чуть прищурилась Кейсо, сжимая ладони Рен в своих. — Да, — с плохо скрытой гордостью протянула девчонка, — мама. Я, правда, этого не помню, но папа рассказывал, что она очень сильно его любила! И меня тоже любила, потому что мы с ним похожи! Маркус позади Кейсо болезненно выдохнул, скрывая лицо в ладонях. Следовало дать Кейсо уйти, а не позволять стоять здесь и обсуждать с его дочерью погибшую жену, распалять прежнюю злость, пока они теребили какой-то клочок бумаги. Что это вообще, к черту, было такое? — Ты сделала это для меня? — тяжело сглотнув, спросила Кейсо, указывая на бумажку между чужих пальцев. — Да, я попросила гувернантку показать, как сделать письмо для незрячих, — Рен, наконец, поняв, что ничего неверного не сделала, вновь расплылась в самодовольной улыбке, словно это письмо было самым лучшим, что она делала за всю свою жизнь. — Папочка, я пригласила Кейсо ко мне на день рождения! — прощебетала она, несколько раз подпрыгнув на месте для убедительности. Кейсо натянуто улыбнулась, ощущая, как скулы сводит от этой улыбки. Маркус вновь тяжело вздохнул позади, и девушка ощутила, как каждый позвонок на спине медленно наполняется тянущей болью. В месте, где, казалось, она могла бы заполнить чьи-то пробелы, стать не временной деталью, а незаменимым элементом, — она внезапно оказалась лишней. Может, раньше она бы посчитала это очередным отягощающим фактором, но искренний голосок девчонки сейчас наталкивал лишь на одну мысль: пришла ей пора прекратить обманываться. Пришла пора перестать оттягивать реальность и упорно не замечать, притворяться, что ее жизнь может продолжаться таким образом. Она так сильно боялась выныривать из собственно выстроенного омута, что забыла, что такое лучше делать заранее. Уж точно не тогда, когда день Прогресса на носу, а она вместо того, чтобы осмысленно подготовиться к нему, продолжала играть в кошки-мышки с шерифом, продолжала надеяться на какую-то отдачу от Виктора и убеждать себя, что сможет прийти на день рождения малышки Рен. Кейсо лишь шумно втянула носом воздух, на мгновение прикрывая глаза, и машинально потрепала девчонку по голове, ощущая вспышки болезненных искр где-то под языком. У нее не просто не было выбора, у нее было даже шанса, чтобы обманывать себя, пытаться игнорировать происходящее, но она все равно умудрилась это сделать. Жить такой беззаботной жизнью, словно у нее и вправду есть возможность наведываться ночами к шерифу для утоления и усмирения собственных демонов, и проводить дни в лаборатории с Виктором и Джейсом. Но все это было лишь иллюзией, в которую она сама себя по глупости загнала; наваждением, которое никак не получалось сбросить, и лишь тяжелое дыхание Маркуса оповещало о том, что маленькая ее пьеса неотвратимо подходит к концу.