Мерцание светлячка

My body is a cage I'm standing on a stage Of fear and self-doubt It's a hollow play But they'll clap anyway

Маркус зашел в помещение рваным шагом, выверенной походкой, и от этого солдатского марша по собственному кабинету Бабетта закатила глаза, качая головой на мнимо рыцарский образ. — Это не проходной двор, шериф, — она пустила кольцо дыма из трубки — ее вечного атрибута. — Ты прекрасно знаешь, что я исполняю свою работу, — слабо огрызнулся он. — Ты искал свою дочь в этом заведении уже дважды. Неужто недостаточно? — Я, уж прости, не доверяю никому в нижнем городе. А тем более той, кто продает шлюх, — Маркус грозно навис над миниатюрной женщиной, но та лишь насмешливо приподняла бровь, на мгновение мелькая глазами в сторону дивана, с которого донесся тихий смешок. — Что-то раньше Вас услуги шлюх не сильно беспокоили, шериф, — хохотнул знакомый голос, и в сторону посетителей блеснул короткий взгляд сквозь щели лисьей маски. Шериф так и застыл спиной к незваной гостье, не в силах заставить себя развернуться. — Помнится мне, Вы даже не боялись замарать о них свой статус, посещая это место… — Хватит, — предупредительно рявкнул он, когда миротворцы за его спиной многозначительно загоготали, насмехаясь над тем, как какая-то работница борделя, судя по всему, узнала в шерифе своего клиента. Маркус прикрыл глаза на несколько коротких мгновений, а затем все же позволил себе мазнуть взглядом по неизвестно каким чудом оказавшейся здесь Кейсо в той самой маске и вязко сглотнул от непрошенных воспоминаний. Он наотмашь указал на выход, кивая миротворцам, и попытался прочистить горло. — Оставьте нас. — Но, сэр… — удивленно начал один из солдат. — Вон! — раздраженно повысил голос он, даже не глядя на подчиненных. — Это какой-то цирк, — девушка устало откинулась на спинку дивана, стаскивая маску, как только за последним миротворцем закрылась дверь. — Почему везде, куда бы я ни пошла, я встречаю твою поганую рожу, шериф? — Что ты здесь делаешь? — он, едва замечая присутствие постороннего человека, с тревогой всматривался в Кейсо — наслаждаясь, насыщаясь такой спонтанной встречей, отдающей горечью под ребрами. — Работаю, — ей бы хотелось подначить мужчину, озорно подмигнуть, но сил не было даже на это. Все стало резко терять смысл еще в тот момент, когда Экко привселюдно выдал ее постыдную тайну о связи со стоящим перед ней мужчиной. — Кейсо, — он резко рванулся к ней, замирая в паре шагов от дивана, словно в мгновение ока проглотил свои мысли. — Ты можешь покинуть Заун. Талис обещал, что сможет что-то придумать, что сможет спрятать тебя где-то и… — Мне не нужна ни безопасность, ни очередные ваши обещания. Оставь меня, ради Бога, — она поднялась на ноги, недовольная присутствием шерифа, и медленно поплелась вглубь здания под недовольный взор Бабетты. — Ты не обязана! — мужчина спешно повысил голос, хватая ее за запястье одними пальцами, как что-то сокровенное. — Никому ничего не обязана, дай другим помочь тебе. Дай мне позаботиться о том немногом, что осталось у меня в жизни. — В твоей жизни не осталось ни черта, шериф. Ни черта, что было бы связано с заунским отбросом, — она развернулась, устало выдыхая перед собой, и мужчина поежился от ее вязкого взора. — Забудь ты уже все, что связано со мной, и поищи кого-то другого, чтобы предлагать свою помощь, — она криво усмехнулась, словно вспоминая что-то, и схватила его за подбородок в насмешливом жесте. — Я недостаточно хороша для тебя. Может, касаться его было плохой идеей. Может, она догадывалась о том, какой эффект это возымеет, но не смогла удержать руки при себе. Всё вне границ этого прикосновения перестало иметь хоть какой-то вес: светлячки, Силко, Пилтовер, междоусобицы, — всё отошло на незримый задний план, концентрируя любую искру внимания на покалывающей щетине у кончиков пальцев. Вселенная и мир вокруг вдруг завертелись с бешеной скоростью, а затем стремительно сузились где-то между «здесь» и «сейчас». Бабетта прекрасно видела нездоровый блеск в ее глазах, буквально читала девичьи мысли, ведь Кейсо наверняка думала, что ей полегчает, что ее отпустит, стоит ей в очередной раз насытить своих демонов. Но владелица борделя знала: на этот раз подобное уже не сработает, и то, что раньше было сродни болеутоляющему, сейчас будет разрушать ее раз за разом, пока она сама будет упорно верить, что ее извечные игры с кем-то, вроде шерифа, помогают ей избавиться от утягивающей воронки внутри. — Кейсо, тебе это не поможет, — предупредительно пробормотала Бабетта без особого энтузиазма, прекрасно зная, что решений девушки изменить нельзя. — Оставь нас, — менять что-то было уже совершенно поздно, а спорить с Кейсо — и вовсе невозможно. — Ты сделаешь себе только хуже, — и все же женщина попыталась в последний раз. — Я сказала: оставь нас! — не сдержавшись, прикрикнула девушка, и Бабетта, тяжело вздохнув, покачала головой и выскользнула из собственного кабинета вглубь помещения. Маркус растерянно хлопнул глазами, когда Кейсо без особой аккуратности пихнула его на диван позади и, пару мгновений постояв в собственных раздумьях, в один короткий шаг приблизилась к нему. Где-то в глубине души все еще таился легкий огонек надежды — может, после их последней встречи в ней что-то поменялось? Может, то, что он пошел против Силко, на которого работал все эти годы, для нее что-то значило? Быть может, еще не все было потеряно? Пожалуй, если бы Маркус присмотрелся слегка повнимательнее, не дурея от ее напора так безбожно, то смог бы заметить неприсущие ей детали намного раньше. — Кейсо, не сейчас, — он неосознанно обхватил ее лицо руками, желая замедлить, остановить излишне настойчивые движения; она вызывала треклятое возбуждение, в последнее время не приносившее ничего, кроме тошнотворного презрения к себе, как к безвольной марионетке, подчиняющейся лишь животным инстинктам. Мужчина обвил ее скулы ладонями в неприкрытом желании прижать к себе и просто просидеть в таком редком умиротворении данные им минуты наедине, хоть раз в жизни не уподобляясь безмозглому существу, пытающемуся залатать рваные раны грязью. — Прошу тебя. Но она его будто и не слышала: сбивчиво кусала, покрывала какими-то поспешными поцелуями скулы и брови. Первый тревожный звоночек у Маркуса прозвенел лишь тогда, когда она с совершенно не соображающим видом стащила свои брюки прямо через ботинки, небрежно откинув их на пол. Мужчине хотелось бы уложить ее на диван: мягко, аккуратно выцеловывая каждый участок кожи, не знавший чужой ласки, но Кейсо едва ли не трусило. Среди приглушенного света канделябров рассмотреть было сложно, оттого ее паршивый вид он заметил не сразу, как и то, насколько она была бледной: с темными веками, блестящими болезненным взглядом, и покрасневшими, едва ли не припухшими глазами. Маркус вдруг напрягся, пытаясь ухватить девушку за пальцы, распахивающие его мундир, но она требовательно надавила ему на грудь, механически расстегивая ремень, действуя отточенными выверенными движениями шаг за шагом, словно он просто один из безликих клиентов, которых ей необходимо ублажить. Шериф вдруг осознал, что среди ее размытых действий он даже не смог уловить, когда ее голая кожа прижалась к его груди, а рука обхватила его плоть; он упустил момент, когда она с силой опустилась на него так, что Маркусу почудилось, будто он почти увидел разноцветные искры боли под ее веками. Она не была ни мягкой, ни нежной. Она была сухой. И мысль о том, что Кейсо воспринимала его, как одного из сотен прежних посетителей борделя стала приобретать реальные очертания. Он даже не был уверен, соображает ли она, что творит. Вопросов становилось все больше, когда он, почти потерявшись в происходящем, запоздало подметил ее белесые зрачки, перекрывающие почти всю радужку не менее светлого оттенка — при цвете ее глаз это было почти незаметным. Кейсо не видела, не слышала, да, кажется, даже едва осязала его. Под языком появилось скребущее чувство, словно она в каком-то другом мире, когда на ее лице мелькнул отголосок ухмылки — излишне блаженной, уверенной, словно она знала и чувствовала абсолютно все, что способно уместиться в ее голове. Он пытался огладить ее щеки, словить лицо в ладони и вернуть к себе, трепетно коснуться губами, но она дернула его за волосы, направляя мужчину лицом куда-то вниз в сторону шеи. Тихий хрип, донесшийся с ее уст, был едва ли похож на прежний голос: — Кусай, — она проговорила это почти сквозь плотно сжатые губы, и он неосознанно повиновался — только потому, что она так сказала, только потому, что сейчас он не имел права не поддаться ей. Маркус едва заметно прикусил, молясь, чтобы не доставить ей боли, но ее, казалось, это совершенно не устраивало, и она вновь требовательно дернула его за волосы. — Сильнее, черт бы тебя побрал. Где-то в этот момент он в полной мере осознал смысл ее слов, сказанных перед уходом из Пилтовера: Кейсо, проведшая годы в борделе, просто не умела по-другому, и пытаться, по всей видимости, не собиралась. Она изгибалась под болезненным углом, словно скакала на неживой кукле, направляла его руки, заставляя царапать оголенные участки кожи — до отметин, едва ли не до кровавых царапин; рычала и сжимала его горло, словно от этого зависела ее жизнь. Когда Маркус начал трястись на тонкой грани, не сдерживая тяжелого дыхания и собственных пальцев, скользящих к ее бедрам, она в который раз дернула его за волосы так, что под веками вспыхнули разноцветные искры. — Не смей, — прорычала она. — Даже не смей, пока не доведешь меня до конца. Он был бы и рад уложить ее под себя и ласкать долго — да хоть весь день, но она определенно не нуждалась в его ласке. Шериф охладился почти мгновенно, как от добротной пощечины, глядя на ее пересохшие губы и искаженное от горечи лицо. Возбуждение мерно спало, желание пропало и того быстрее, но он был последним, о чьих желаниях она вообще переживала. — Сильнее, Маркус, — она почти что хныкала, несдержанно срываясь на скупой крик. — Сильнее, мать твою! — ее пальцы съехали с мужских щек к губам, скользнули внутрь —сначала по зубам, затем глубже, дальше, вбиваясь до последней фаланги, и шериф едва подавил в себе рвотный рефлекс. Маркусу казалось, что он готов раскиснуть, раствориться в этом потертом диване, исчезнуть с лица земли вот уже в который раз за последние несколько дней. От всего, что накопилось, от боли и страха за дочь, от мыслей, что с ней могут сделать те, кто отобрал ее у него. От очередной ненависти к себе, что он сидит сейчас здесь и позволяет Кейсо утолять что-то свое, заглушать собственные проблемы за счет него. Она неразборчиво шептала ему что-то на ухо, болезненно вцепившись в его челюсть, и до него сквозь вязкую пелену доносилась куча матерных выражений в свой адрес. Зачем же она так поступала? Зачем так поступала с ним? Кейсо достигла пика совершенно иначе, не имея ничего общего с их совместной ночью в ее покоях: с болезненным изломом бровей, лицом, искаженным от какого-то внутреннего разочарования в себе, и совершенно молча. Она дала себе несколько мгновений отдышаться, упираясь лбом в его плечо, затем достала влажные пальцы и одобрительно пошлепала Маркуса по щеке, прежде чем слезть. Ему ничего не хотелось. Не хотелось уходить, не хотелось оставаться, не хотелось даже собственноручно довести себя до конца вслед за ней, ведь она не позаботилась об этом. Был бы шериф на пару тонов злее, наверняка отшутился на тему ее некомпетентности в работе, но он был изможден и практически выпотрошен наизнанку, а она — уже несколько лет, как не работала здесь. И все же они вновь встретились в борделе при тех же обстоятельствах, вот только роль того, на ком срывают внутреннюю боль и горечь, на этот раз досталась ему, а не ей. Желание съязвить, чтобы хоть немного восстановить свою гордость в столь унизительной ситуации, он постарался проглотить. Он не понимал, с каким бесом заключил сделку, почему столь беспрекословно позволял ей поступать с ним таким отвратительным образом. Более того: почему ему так сильно хотелось убеждать себя, что прежняя Кейсо вот-вот вернется к нему — с мягкой задорной улыбкой, нежным касанием губ, взглядом, кричащим изнутри, умоляющим защитить ее от происходящего во что бы то ни стало. Его Кейсо. Плачущая у него на плече юная девчонка, вжимающаяся в его воротник, желающая его тепла — не тела. Череда неуклюжих совпадений — единственное, почему их совместная ночь — пропитанная кротостью и лаской — могла существовать. В тот вечер Кейсо была на грани слома: разбита от Виктора, растеряна и наверняка сердита на себя. Ему удалось достучаться до нее лишь потому, что он пошел в ва-банк, действуя наугад, и добрался до сердцевины каким-то глупым случайным рывком, шанс на который был один к сотне. Но Кейсо, стоящая перед ним, накачанная каким-то низкосортным дерьмом, была не та. Не его Кейсо. — Зачем? — он болезненно выдохнул, кривя губы. — Зачем ты это творишь, черт возьми?! Да тебе же даже… Тебе же даже не было хорошо! — Мне было блядски плохо, если тебя это интересует, шериф, — глухо ответила Кейсо, растерянно волоча пустой взгляд из стороны в сторону, словно в попытке собрать осознание того, где она находится, воедино. — Но это — лучше, чем ничего. Лучше чувствовать презрение к себе, чем не чувствовать вообще ни черта. — Так твоя дурная философия важнее последствий?! Твое презрение важнее того, что чувствую я, когда ты покидаешь меня посреди минного поля?! Самого! Разгребать все, что ты оставляешь после себя и своих забав над чужими жизнями! — он не сдержал выливающейся горечи в голосе от осознания, что его, как поломанную куклу, используют раз за разом, не обременяя себя хоть чем-то отдаленно напоминающим совесть. — Я потерял дочь! — Именно поэтому твой член не так давно стоял колом? — на ее измученном лице проскользнул отголосок злой усмешки. — Поэтому ты несколько минут назад самозабвенно трахал меня, да? Потому что ты потерял дочь? Или пришло время признать, что тебе плевать на других людей, и ты, ровно как и я, просто используешь остальных, когда тебе того захочется, прикрываясь благородными целями? Быть может, ты пришел сюда не в поисках дочери, а с привычным намерением снять шлюху, на которой можно будет сорвать все свои сожаления о том, что из тебя никудышный отец?! Кейсо на секунду осеклась, шумно выдыхая от чрезмерно резких слов, и Маркус замер, неверяще взирая на нее снизу вверх. Она могла выставлять его поганым лицемером сколько угодно, покрывать руганью и искренне презирать, но выворачивать наизнанку такую важную для него потерю, — было слишком даже для нее. Девушка сделала неуверенный шаг назад, почти что пристыженно опуская глаза, и стала наспех одеваться, медленно продвигаясь к выходу и ощущая, как ее знобит и трясет, словно в разбушевавшейся трехдневной лихорадке; вместо яркого, затмевающего все вокруг прилива энергии и эйфории у нее начинало печь между бедер от ноющих ощущений, в груди — от чувства собственной никчемности. Ей было противно от самой себя, противно от произошедшего и собственных слов, противно от того, что светлячки разорвали бы ее в клочья, узнав о том, что она не прочь встретиться на подполье с шерифом, чтобы позволить ему себя трахнуть разок-другой ради своего эгоизма. Было весьма ироничным, что это звучало столь же отвратительно, сколь и являлось таковым на самом деле. — Ты куда? — хрипло пробормотал шериф, с запозданием замечая, как она дрожащими пальцами застегивает брюки. Несмотря ни на что, ему бы хотелось сгрести девушку в охапку и отогреть от всего, что происходит с ней внизу, но, кажется, отогревать было уже нечего. Маркус все пытался и пытался ее спасти, не спрашивая, нужно ли ей это вообще, и в конце концов с каждым разом делал только хуже. Он не понимал — это Заун похищал ее у него, или он похищал ее у Зауна. — Домой, — она бездумно пожала плечами. — Останься! — шериф схватил ее за запястье, с тоской подмечая исказившееся лицо девушки от этого жеста. — Останься со мной, я же… — Ты — что? Что, Маркус? Ты забыл, как у нас это работает? Мне было неплохо, тебе было неплохо — все, на этом наше взаимовыгодное сотрудничество заканчивается. — Но ты же так не… — Я так не считаю? — в ее голосе было столько усталости, словно у нее не осталось сил даже на насмешку. Не было ровным счетом ничего, кроме отсутствия хоть малейшей тяги к жизни, кроме механических слов и движений. Если настоящая Кейсо когда-то и существовала, то ее давным-давно растоптали чужие правила, обязанности и непомерная вина. — Может, думаешь, что на самом деле я не такая? Маркус, милый, — она коснулась ладонью его отросшей кривой щетины: ласково, почти что с сожалением проведя по краю челюсти. — Поверь, даже если мир от тебя отвернется и я буду единственной, кто сможет тебя спасти, я лишь последую за миром. Потому что меня давным-давно перестало что-то интересовать помимо безопасности светлячков. Тебе мало того, что я уже сделала с тобой? Тебе мало того, что произошло только что? Что еще тебе нужно обо мне рассказать, чтобы ты, наконец, увидел, какая я на самом деле? Я не умею быть другой, и стараться не хочу; я не та, кто спасет тебя, и не та, кто вылечит. Так что сделай мне одолжение — исчезни из моей жизни раз и навсегда. Кейсо хотелось бы выдавливать такие слова через силу, хотелось в конечном счете не суметь отыграть эту роль и запнуться на полуслове от нервозности, давая Маркусу понять, что все ее речи — грязная ложь. Но все шло на удивление легко, и Кейсо с запоздалой горечью приняла для себя тот факт, что играть ей не приходилось. В попытках отдать себя по кусочку каждому нуждающемуся она не заметила, как истратила все до последней капли. На Маркуса ее уже попросту не хватило — ни одной мизерной части, даже несмотря на то, что она, быть может, хотела бы отдать ему все, что имела. Но такого шанса у нее не было, потому-то слова и давались легко, ведь лгать, как ни странно, не приходилось. Внутри не осталось ни морали, ни совести — ничего, что корило бы ее за эти хлесткие слова. Единственное, что внезапно кольнуло под ребрами — это осознание, что будет, если Маркус и вправду оставит ее. Это отдавалось облегчением и в то же время едва заметным скребущим чувством в легких. Если шериф последует ее просьбе, а он — она не сомневалась — последует, то смысл покинет Кейсо раньше, чем она найдет в себе силы вернуть светлячков на нужный путь. Все, что казалось в ее жизни хоть немного значимым, с каждой секундой переставало иметь даже мизерные цену и весомость. Маркус угрюмо молчал, и Кейсо, так и не дождавшись ответа, накинула куртку и покинула помещение. Шериф откинулся на диван, устало проводя рукой по лицу, и на долгие минуты запрокинул голову назад в попытке сложить мысли воедино. Выходило прескверно. Он пришел в себя лишь спустя несколько минут в удручающей тишине, когда со стороны помещения ненавязчиво скрипнула дверь и в комнате появилась хозяйка борделя, с долей сожаления оглядывая мужчину. — Маркус, верно? — шериф неловко дернулся, наспех натягивая брюки. — Хочешь совет? — она прошествовала к своему столу, окинув беглым равнодушным взглядом его раскрасневшиеся губы и многозначительные следы на теле, оставленные Кейсо. — Что с ней… Что с ней такое? — он не сдержал надломанного тона в голосе, прежде чем склониться вперед, скрывая лицо в ладонях. — Спасение утопающих — дело рук самих утопающих, шериф, — поджав губы, оповестила его та. — Но она дорога мне! — надрывно воскликнул Маркус, тут же осекаясь от впервые произнесенных слов вслух. — Я хочу помочь ей, я просто… Просто не понимаю… — Она вернулась из Пилтовера не такой, какой пришла ко мне сегодня. Ты, верно, по глупости и незнанию ее привычных устоев решил показать ей иную сторону жизни — ту, которая была у нее когда-то давно, столь давно, что воспоминания остались лишь размытым маревом. С этим следовало быть предельно осторожным, а еще лучше и вовсе не показывать, ведь Кейсо рано или поздно пришлось бы вернуться сюда — в место, где ее желания и потребности всегда стояли на последнем месте. Она вернулась в Заун и оказалась тут не шибко кому-то нужна, потому что ее люди приловчились жить без ее надзора. Знаешь, где бывшие шлюхи чувствуют себя нужнее всего? Здесь. — Если бы она просто дала понять, что хочет остаться, я бы смог оградить ее от того, что творится в Зауне, — неуверенно пробормотал Маркус. — Мальчишка, это так не работает. Привязывать дикое животное — а тем более такое, как Кейсо — себе дороже. Скажи еще, что ты не понимал этого. — У меня и в мыслях не было привязывать ее… — Ты, быть может, этого даже не заметил, ведь Кейсо та еще выпендрежница — сама свято верит в то, что говорит, сама не знает, что ей мизерно мало надо, чтобы привязаться к кому-то, поверь. Кейсо — это Кейсо. Собранная по кусочкам чужих обещаний, собственных жертв, набор не заживаемых трещин и сожалений. Она излишне самоуверенный в себе человек, и это всегда выливается лишь в том, что любые ошибки она воспринимает на свой счет и винит себя в этом. Девчонка не позволяет себе счастья и покоя просто потому, что не считает, что работала для этого достаточно. — М-мы ведь были вместе с ней в Пилтовере, — Маркус искоса глянул на преспокойно курящую женщину и пропустил ежик волос между пальцев, думая, что если кто и мог знать Кейсо достаточно хорошо помимо ее дикарского народца, так только владелица борделя. — Мы провели ночь вместе, она была другой, я не понимаю… — Не понимаешь, почему она вдруг отымела тебя во всех смыслах, при этом не получив от этого обозримого удовольствия? — дежурно улыбнувшись, переспросила женщина, и Маркус запнулся, потирая ноющую от укусов кожу. — Наверное, да? — он и сам не знал, о чем толком спрашивал, но говорить об этом вслух здесь — в месте, где хранятся сотни секретов, не выходя за рамки этих стен — казалось очень правильным и простым. — Она много раз доставляла мне неприятности, говорила в порывах злости и раздражения, но сейчас мне казалось, словно каждый мой болезненный вздох, каждая искра горечи в моем теле — отдавались в ней капелькой жизни. — А ты никогда не думал, что так и есть? — покачала головой Бабетта, туша табак в трубке. — Кейсо — пилтоверский ребенок, воспитанный Линиями. Она училась выживать, как могла, росла в компании покрытых сажей ребятишек. В Зауне дети взрослеют быстро, пупсик, — Маркус скривился на обращение к себе; вот, у кого Кейсо нахваталась таких словечек. — Девушка, работающая в борделе, не умеет чувствовать свое тело так, как положено. Ей нужно, просто на физическом уровне необходимо одерживать полный неоспоримый контроль, потому что слишком много лет она провела не в силах отыграться за причиненное ей, не в силах отомстить всем, кто приходил к ней здесь. Ее привлекает и кормит не столько физическое наслаждение, сколько моральное насыщение от процесса. Может, она мстит за все, что с ней творили таким образом, может, она наказывает так себя за какие-то свои грехи — сказать сложно, но предохранитель в голове тех, кто работает у меня, давно сгорел. У них не бывает иначе. Позволить кому-то овладеть своим телом вновь — подобно расстрелу для нее, поэтому она никогда не воспринимает это, как взаимовыгодную сделку или удовольствие, только она и все. А если тебе вдруг удалось лицезреть что-то другое — то тебе крупно повезло, наверняка ты неплохо постарался для этого, — она криво усмехнулась. — Но то, что Кейсо пришла сюда сама, пришла ко мне, намереваясь поработать, шериф, — Бабетта скосила на него глаза, проверяя, точно ли Маркус понял о какой работе идет речь. — Слишком тревожный звоночек. У тех, кто живет в нижнем городе, почти всегда есть адреналиновая зависимость; у тех, кто сражается против Силко, она подобна мерцанию. Кейсо нужна отрезвляющая боль, чтобы это напоминало ей, что она все еще жива. Ей нужно самоутверждаться за счет других, потому что она не шибко хороший человек, так уж вышло. Но она многое отдала ради других. Очень многое, шериф. — Я тоже не шибко хороший человек, — раздраженно мотнул головой Маркус. — Это ведь можно как-то исправить? — Что именно исправить? Что, шериф? Редкие психотропы? Голод до азарта и преступной жизни? Излишнюю самоотверженность ради светлячков? Зависимость от ощущения контроля над всем вокруг? Что ты собираешься исправлять, глупец? — Все, что делает ее жизнь такой… Такой нежеланной. — Мальчик мой, меньше всего Кейсо нужны попытки «исправить» ее. Хочешь помочь, хочешь облегчить ее гнойные раны и болезненные нарывы — просто смирись со всем ее дерьмом и живи дальше. Ей в окружении не нужны те, кто будут хотеть ее исправить. Хочешь просто быть рядом — будь, но не исправляй. Прошло слишком много времени и необратимых вещей, чтобы ее можно было вылечить. — Я не хочу ее лечить, я хочу, чтобы ей было хорошо! — Тогда всади Силко пулю в лоб, пупсик, а еще лучше спали Пилтовер — и тогда ты сделаешь ей хорошо, — Маркус горько скривился, вспоминая, как эти же слова говорила ему Кейсо. В какую ночь она ему их говорила, бесстыдно выстанывая его имя, покрывая бархатными поцелуями губы и тело. — Не бывает у нее «хорошо», пойми ты это. Не бывает и подавно. Может, когда-то где-то там в Пилтовере и было, пока она брала временный перерыв в верхнем городе, поставив на паузу своих ребят и прежнюю жизнь. Тебе могло показаться, что там, наверху, она вдруг стала настоящей, вдруг поняла, что эта жизнь — та, которую она ждет; что вдруг прозрела и захотела оставить прежнее существование, полностью отдавшись размеренным будням в Пилтовере. Но это не так, поверь мне. Не потому, что она обманывала в этом тебя, а потому, что как бы она ни отрицала — она любит обманывать себя. Всю жизнь обманывала и обманывает. Ты можешь либо принять ее со всей этой чертовщиной, либо уйти. Так вот мой тебе совет: беги, пока не поздно. — Нет, — он резко встал, упрямо мотнув головой, и тыкнул пальцем в сторону женщины. — Я видел ее. Я знаю ее. Может, не всю ее, может, лишь мизерную часть, но мне хватит и этого. Она нуждается в помощи, а вам лишь намного проще убедить себя в том, что это ее прошлое. И если никто из вас не способен найти в себе силы, чтобы откопаться в ней ценой собственного спокойствия, это не значит, что я, как и вы, сбегу, поджав хвост. Она не заслуживает такого отношения. — Моментами она заслуживает даже худшего, — она словила его непонимающий взор и грустно качнула головой. — Спроси у нее как-нибудь про Эмис, и тогда, мальчишка, тебе станет проще ее отпустить. Хотя бы для себя. Просто пойми и признай: ты ей не нужен. Не нужен и подавно, поверь. Это она нужна тебе. Но если по ее вине, из-за того, что ты будешь с ней носиться, наведываться в Заун, если из-за нее с тобой что-нибудь случится, — а для человека, занявшего место в списке Силко на убой — это самый очевидный исход, — она будет винить себя. Винить и ненавидеть. — Эмис? — выцепив смутно знакомое имя, переспросил он. — Да, девчонка-светлячок, которую она взяла под свою опеку. Она погибла пару лет назад во время одного из их конфликтов с Силко — она и еще пара ее ребят. Осталась в живых — просто чудом — только Кейсо, поведавшая нам историю трагичной смерти собратьев. Но есть секреты, о которых не знает ни ее братец, ни остальная ее «семья». Секреты, о которых она боится им рассказывать. Ведь тогда ее образ спасительницы станет не таким светлым. — Это все равно ничего не меняет, — Маркус мазнул хмурым взглядом по оставленной Кейсо лисьей маске, подхватил свой шлем и, коротко кивнув на прощание, поспешил к выходу. — Она все равно сражается и будет сражаться на стороне Зауна, шериф, — оповестила его вдогонку Бабетта. — Мне не важно на чьей она стороне, — в отчаянии прикрикнул он, словно не понимая, как еще может объясниться. — Мое место рядом, вот и все. Маркус выскользнул за дверь до того, как она успела бы хоть что-то ответить, чтобы поскорее удалиться из места, которое во второй раз оставило на душе поганые воспоминания. — Забавный, — тихо усмехнулась себе под нос Бабетта. — Упрямый, как осел. Неудивительно, что смог достучаться до девчонки, — она с горечью хмыкнула, припоминая потерянный взгляд девушки и на пару с ним изломанную, ненормальную активность. Наверняка та не спала последние несколько суток. Прилив болезненной, разрушительной энергии всегда был тревожным звоночком. — Лишь бы не было слишком поздно. Она взглянула на часы, проследовала к маске, кинутой Кейсо, и водрузила ее на законное место среди коллекции, тяжело вздохнув. Бабетта любила девчонку. Ее любили многие. Кейсо не хватало не так уж и много для хорошей жизни. И в первую очередь ей не хватало любви к себе. Сумерки мерно опускались на оба города, наполняя улицы вечерним гамом, пока Кейсо, отшатываясь от любого постороннего шума, брела к своему пристанищу. Последнему оставшемуся и последнему, в котором ей хотелось сейчас быть. Рико — один из дежурящих светлячков — с тревогой окинул ее помятый вид, когда она завалилась домой, нервно предложив свою помощь, но она с раздражением откинула его руку, кинув хмурый взгляд. — Я похожа на ту, кому нужна твоя помощь? — огрызнулась она, и парень виновато потупил взор. — Ты выглядишь уставшей, Кейсо, — попытался оправдаться он. — Я просто думал… — А ты не думай, — оборвала она его на полуслове, — просто не делай то, о чем не просят. — Но… — казалось, паренек и вовсе сник под ее раздраженным взглядом, так и не закончив предложение, когда девушка развернулась и побрела вглубь громадного помещения. — Не переживай, — Скар, стоящий неподалеку, положил ему руку на плечо, одобрительно кивая головой. — Знаешь же, они с Экко не в ладах, вот Кейсо и огрызается. Она отойдет. Поверь, она не хотела тебя обижать. — Она почти всегда так разговаривает, — неуклюже пожав плечами, улыбнулся он и хмыкнул своим мыслям. — Разве я вообще имею право на нее обижаться? Она ведь мне жизнь спасла. Это звучало как само собой разумеющееся, как аксиома жизни светлячков, но почему-то лишь сейчас в душе Скара неприятно заныло. Рико не сказал ничего нового или ошеломляющего, просто… Просто они иногда забывали о том, что вся злость и отстраненность Кейсо имела под собой очень веские причины, о которых они просто могли не знать. Скар устало потер веки, с толикой вины глядя вслед девушке, скрывшейся за поворотом. Разве он имел право среди сегодняшней размолвки обвинять ее в любых связях с кем бы то ни было? Разве она не заслужила того, чтобы утолять свое одиночество так, как ей вздумается? Кейсо брела в свою комнату, проталкиваясь сквозь узкие коридоры, залитые мутным светом, чуть задевала плечами проходящих мимо ребят и слушала вполуха их воодушевленные рассказы о завтрашних планах. Глупцы. — Кейсо? — ей показалось, что этот голос шел не снаружи, а изнутри, как что-то отрезвляющее, взывающее к пробуждению. Девушка озадаченно остановилась, зябко потирая плечи от промозглого холода — ее путь всегда лежал через их самодельные темницы для разных отморозков, обладающих полезной информации, вроде прихвостней Силко. Но сейчас, насколько она была осведомлена, все их камеры пустовали. — Это ты? Девушке пришлось несколько раз хлопнуть глазами, сделать пару глубоких вдохов, прежде чем развернуться в сторону голоса и неверяще застыть посреди темного коридора. — Рен? — она не понимала, как на таком коротком имени ее голосу удалось уместить столь разный спектр эмоций; не помнила, когда ее окутывал такой липкий страх, словно она поставила все на победу в блэкджек и безбожно проиграла. Кейсо рванула обратно в страхе, что услышит ответ, в страхе, что ее слепое убеждение в святости ее людей начнет сыпаться по частям, стоит дочери шерифа ответить ей и убедить, что ее голос не почудился. Но было слишком поздно. И к моменту, когда она, спотыкаясь, неразборчиво огрызаясь всем встречным, пришла к комнате Экко — Кейсо уже поняла, что ее убеждение разбилось вдребезги давным-давно. Просто она, боясь терять свою последнюю опору и смысл, пряталась за этими осколками, как за единым целым. Она ведь дала шерифу слово, была уверена в этом сильнее, чем в себе — в том, что Экко так бы не поступил. Стоило вернуться к девчонке и успокоить ту, стоило пообещать, что она сейчас же ее вытащит, да просто пойти к дежурным и сказать им отпустить ее — кто она, последний человек здесь, в конце-то концов? Но как можно было найти в себе силы предстать перед испуганным ребенком, зная, что ее нахождение здесь — лишь результат планомерных ошибок самой Кейсо? Сейчас любое ее действие несло абсолютно двоякий характер. Как бы она ни поступила, что бы ни выбрала — она, так или иначе, будет неправа. В моменты особого упадка сил и потери веры в свои действия ей часто вспоминался Вандер — его терпкий обволакивающий голос, способный расслабить и успокоить любого, с привычными нотками снисходительности и мудрости. — Что тебя тревожит, пилтоверская птичка? — спросил он как-то ее, когда Кейсо распласталась по барной стойке «Последней Капли» после закрытия. Он часто называл ее так, ведь даже прожив несколько лет в Зауне, она неизменно выделялась из его основной составляющей. — Ты же ненавидишь верхний город, почему тогда сотрудничаешь с ним? — она повертела в руках граненый стакан, кидая взгляд из-под опущенных ресниц, когда мужчина нахмурился. — Только не пытайся отнекиваться, я знаю о Грейсон. — Черт тебя дери, Кейсо, — вдруг хохотнул он. — Почему незрячий человек замечает намного больше, чем остальные? — ему нравилась девчонка. Прежнее презрение к ней, как к выходцу из Пилтовера, сникло после того, как она лишилась всего на той революции, после того, как в ее жилах стала течь ненависть к верхнему городу похлеще, чем у коренных зауновцев. Ей было шестнадцать, и она создавала такие вещи, от которых даже Бензо приходил в непомерный восторг. Она выпила содержимое одним глотком и подперла ладонью щеку, не в силах сдержать искренней заинтересованности. — Мне просто не дает покоя вопрос: как ты так живешь? Как живешь, зная, что в любой момент от тебя могу отвернуться близкие, так и не поняв твоих мотивов, а верхний город однажды может прийти по твою душу? Если ты не знаешь, как поступить — как ты поступаешь в итоге? Что если и мне однажды придется столкнуться с таким же выбором, и я не буду знать, как мне поступить? — Слишком много вопросов, на которые у меня нет ответа, девчонка. Рановато тебе еще думать о таких нелегких вещах, — серьезность Кейсо всегда веселила его, и мужчина тепло стукнул ее по носу. — Пока я жив, тебе и остальным ребятам не о чем беспокоиться. — И все же? — она уткнулась взглядом перед собой, не желая уступать, и мужчина задумался. — Пожалуй, я делаю то, что первым приходит на ум. Когда хочется спасти сотню людей, ты пытаешься делать все возможное и даже больше, и у тебя, будь уверенна, это не выходит. Ты просто маленький человек среди сотен таких же других маленьких людей, и у тебя не выйдет быть везде, где нужна твоя помощь. Сложность в том, что иногда приходится выбирать между вещами, которые не должны подлежать выборке: доверие или друзья, уважение или собственное благополучие, жизнь любимых или твоя жизнь. Иногда я думаю, что мог бы пойти войной на всех в этом мире, но вижу Вай и Паудер, вижу их слезы и растерянные глаза, вижу боль от потери семьи и понимаю: то, что я спасу две невинные жизни, будет намного ценнее, если я просто последую идеалам спасителя. Кейсо всегда знала, что каждое слово Вандера несло особый, пророческий смысл, который рано или поздно обязательно становился ей комом в горле. Дверь в комнату Экко распахнулась одним точечным ударом, и он вздрогнул, хмуро оборачиваясь на нежданную гостью. — Объяснись, братец, будь так добр, — ей хотелось срывать на него голос, но сил хватало только на короткие фразы, несущие в себе намного больше эмоций, чем бесполезный крик. — На тему? — он вновь вернулся к своему скейту, монтируя внутрь хекс-ядро. — Ты забрал Рен, — она встала позади парня, заставляя вернуть все внимание к ней, и Экко, тихо вздохнув, оторвался от своих дел. — Кого? — уточнил он, непонимающе вскидывая брови. — Ты даже не удосужился узнать ее имя?! — наконец, хоть какой-то огонек злости соизволил полыхнуть внутри, и она раздраженно хлопнула ладонью по столу. — Дочь шерифа! — У него в руках системы охраны моста, управление защитой города и остальными миротворцами. Он, судя по твоим словам, пойдет на все ради ее спасения, — парень зябко передернул плечами, глядя, как по мере его слов глаза Кейсо все больше расширяются от непонимания и разочарования. Она последняя, кого он хотел бы видеть разочарованной. Разочарованной в нем. — Господи, Кейсо, я же не буду ее калечить, за кого ты меня держишь? — За человека, нарушающего свои обещания, — она едва не выплюнула эти слова, и Экко сжал зубы. — Я лишь припугну шерифа, да и только. — Думаешь, если ты не принесешь кому-то физического вреда — это значит амнистию?! Думаешь, то, что она провела несколько суток в холодном сыром подвале, без света и в страхе грядущего будущего — никак не повлияет на нее? Она — ребенок! Очнись, Экко, — Кейсо встряхнула его за грудки, выкрикивая в самое лицо. — Ребенок! Мы никогда не трогаем детей! — И никогда не спим с миротворцами, — криво ухмыльнулся он, скидывая ее враз ослабевшие руки с себя. Пожалуй, он не смел упрекать ее в этом, но иногда стоило пойти ва-банк, чтобы донести до нее свою точку зрения. — Я не хочу обсуждать это, — парень нервно потер шею, кидая хмурый взгляд. — Мы выступаем завтра на рассвете, будь готова. Кейсо замолчала на несколько долгих мгновений, прежде чем обреченно мотнуть головой, отступая к двери. — Когда же мы стали теми, Экко, против кого всегда сражались? Он оставил этот вопрос без ответа, и девушка, покинув последний клочок надежды в его комнате, выскользнула из помещения, направляясь к древу — месту сосредоточения их общей силы и ее веры в светлое будущее. Будущее, которое она постепенно разрушала своими решениями, будущее, которого теперь не станет, потому что она не смогла привить своим людям то, что желала. Возле громадной живописной картины, разрисованной портретами близких людей, всегда можно было найти необъемлемое количество вещей. Важных вещей, к которым приходили, свершая своеобразное паломничество; вещей, у которых можно было сесть, впитывая в себя частичку того, кого с ними давно уже не было. Они позволяли ощутить чужое присутствие, которое приносило немного необходимых всем успокоения и веры, что все их старания не напрасны. Сейчас это место пустовало. Кейсо мягко прикоснулась пальцами к помятой металлической перчатке Вандера — одному из немногого, что удалось сохранить с места взрыва, унесшего его жизнь. Ей понадобилось пару коротких вдохов и выдохов, чтобы стащить ее на пол и со злостью пнуть ногой, не в силах выместить свою ярость иным способом. Она чувствовала себя крайне беспомощной. — Такими ты хотел нас видеть? — презрительно хмыкнула Кейсо, шмыгая носом. — Такими, Вандер, черт возьми?! Разве такое будущее желал ты детям Зауна?! Одна твоя дочь мертва, вторая превратилась в психопата, истребляющего бывших друзей, как надоедливых мух, — ей отчего-то хотелось обвинять во всем мужчину, словно именно он был зачинщиком череды неудач в ее жизни. Словно если бы не его светозарный пример, она бы не решилась помогать другим. — Разве это нормально? Я хотела стать, как ты, Вандер, хотела защищать их, быть стеной между их попытками жить обычной жизнью и остальным мракобесием в лице Силко и Пилтовера. А в итоге все зашло в наиглупейший тупик. Что ты сделал бы на моем месте? Кого побежал бы спасать? Вопросов было больше, чем ответов. Если быть точным, то ответов не было вообще. Наверняка Вандер лишь добродушно рассмеялся бы с ее дилемм, легко потрепав по волосам, и посоветовал пустить все на самотек, не забивая голову чужими проблемами. Но Кейсо так совершенно не умела. Она сидела у подножия, стараясь слиться с окружением, впитаться в него, раствориться навеки, и слушала тихие сборы светлячков, готовящихся к завтрашнему дню. Их воистину слепое убеждение и наивная вера, которые были последствиями перманентной усталости от влияния верхнего города, вызывали в девушке лишь острый страх за их жизни. Неужели они надеялись, что даже если им удастся перебить весь Пилтовер, они смогут что-то изменить? Впрочем, может и смогут, но уж точно не в лучшую сторону. — Я так много лет провела в поисках истинных врагов, пытаясь бороться то с Пилтовером, наказывая его за тщеславие, то с Зауном, который погряз в своей мести, а истину поняла лишь сейчас, и это даже смешно, до какой степени она очевидная. Мой главный враг, пожалуй, находится у меня в отражении. Я, — она откинулась на грубую поверхность коры затылком. — Я все ломаю. Я подарила людям надежду, которую не смогла воплотить в жизнь, вела за собой воодушевленных юнцов, едва ли не детей, подпитываясь их желанием докричаться миру о себе, и куда привела? На бойню? Я хотела поступить верно, искупив свою вину, используя хекстек для помощи нижнему городу, но попав в Пилтовер, снова проиграла сама себе. Я столько раз нарушала свои же обещания, хотя рассказывала направо и налево, какая я принципиальная личность, — Кейсо, не сдержавшись, фыркнула себе под нос. — Чертова лицемерка. Девушка вскинула глаза вверх, расслабленно выдыхая. Это место — их дом, их пристанище и укрытие — было ее местом. Оно возвращало ее силы, оно направляло на нужный путь и напоминало о самых важных вещах в жизни, когда груз проблем вытеснял эти воспоминания. — Я боюсь ошибиться вновь, даже если последую твоему совету, Вандер. Ты ведь не ошибался, — тихо пробормотала Кейсо и тут же замерла, осененная простым пониманием. На ее лице вдруг блеснула едва заметная улыбка. — Хотя, наверняка ошибался, просто продолжал работать с тем, что есть. Пожелай мне удачи, Вандер, — Кейсо коснулась лбом поверхности дерева. — Пожелай удачи не совершить ошибок вновь. К моменту, когда силуэт Кейсо возник пред двумя светлячками, дежурящими на нижних этажах, на оба города стали опускаться сумерки. — Кейсо! — задремавший паренек подпрыгнул на месте, здорово перепугав приятеля, который едва не выронил самокрутку из губ, резко повернувшись на прибывшую девушку. — Черт, научи меня подкрадываться к людям так же незаметно, — он неловко потер шею, переминаясь с ноги на ногу в попытке сбросить остатки сна. — Поживи пару десятков лет без глаз и научишься не только подкрадываться, а еще и мысли чужие читать, — беззлобно отшутилась Кейсо, и паренек застыл, переваривая ее слова. — Ты же это несерьезно? — вдруг нахмурился он, за что тут же получил подзатыльник от напарника и короткий смешок от девушки, кинувшей на него укоризненный взор. Он еще немного помялся на месте, взъерошивая волосы. — Я хотел сказать, Кейсо… — Ну так говори, — она вскинула вопросительный взгляд, скрестив руки на груди, и замерла в ожидании. — Мы ведь все тебя очень уважаем, верно? — он потормошил приятеля за плечо, словно ища поддержки. — И ценим, просто… — Просто что? — она прекрасно знала, что нарочно вгоняет его в еще более неловкую ситуацию, но выслушивать сбивчивые извинения и попытки объяснить свою точку зрения, которую Кейсо на самом деле прекрасно понимала, ей не были нужны. — Просто мы устали, — вздохнул парень, стыдливо опуская глаза. — Только и всего. — Это не дает вам права браться за роль палачей, — отчеканила Кейсо, напряженно дергая плечом. — И, тем более, не дает вам достаточно сил, чтобы войти в Пилтовер с лавровыми венками на голове, как вы того желаете. — Ты всегда говорила, что конечная цель стоит любых попыток. — Когда у тебя остается всего одна попытка, друг мой, ты начинаешь смотреть на все это немного иначе, — горько качнула головой девушка. — В любом случае, я пришла сюда не отпевать вас, а показать девчонке, которую вы караулите, дерево. Наверняка она такого никогда и не видела. — Девчонке? — неуверенно переспросил парень, переглядываясь с напарником. — Какие-то проблемы? — учтиво поинтересовалась Кейсо. — Нет, Кей, конечно, нет, просто… Она же дочь шерифа. — Она ребенок, которого вы кинули в холодную и темную камеру, — отчеканила девушка, не сдерживая легкого презрения в голосе. — Но я думал, — запнулся вдруг он, — это был твой приказ. Кейсо тяжело вздохнула, неудовлетворительно качая головой, и приподняла вопросительно бровь, давая светлячкам понять, что она не имеет к этому никакого отношения. — Я ведь говорил Экко, что это плохая идея, — тихо пробормотал он извиняющимся тоном, выводя брыкающуюся девочку из темноты коридоров. — Только недолго, иначе у нас будут проблемы. — Раньше вы боялись моего гнева, а не Экко, — хмыкнула Кейсо, сощуривая глаза. — Что ты, Кей, — в голосе светлячка послышалась теплая улыбка. — Я, скорее, добровольно сдамся Пилтоверу, чем попадусь тебе под горячую руку, — он вскинул руки перед собой, позволяя улыбке расползтись шире. — Все наладится, вот увидишь. Он беспечно подмигнул Кейсо на прощание, даже не замечая, как она едва не подавилась сказанными им словами. «Все наладится». Было неприятно паршиво слышать эти слова. Ведь ничего наладиться уже определенно точно не могло. Рен повисла на ее шее со сдавленным писком, судорожно вжимаясь в хрупкие плечи и стискивая рубашку, стоило Кейсо завернуть за угол и присесть на корточки перед девчонкой. — Прости меня, — пробормотала Кейсо, вжимаясь подбородком в рыжую макушку. — Прости, что не пришла на твой день рождения. Она хотела извиниться за другое, но сил хватило только на это. — Это твои друзья? — вжавшись в чужие руки еще сильнее, тихо спросила Рен и подняла вопросительный взгляд. — Это моя семья. Не бойся, они бы не сделали ничего плохого, обещаю. — Тогда почему они забрали меня сюда? — Понимаешь ли, — Кейсо шумно выдохнула, мягко оглаживая девочку по волосам, — иногда мы с ними немного не ладим. Временами у нас бывает разное мнение о том, как стоит поступать, а как не стоит, — Рен задумчиво запыхтела, пытаясь вникнуть в сказанные ей слова, и Кейсо едва заметно улыбнулась. — Но сейчас мне бы хотелось прогуляться вдвоем в одно место, только для этого мне нужно тебя кое о чем попросить… — Я должна быть тихой, потому что твоя семья считает, что нам не стоит туда идти? — перебила ее девчонка, любопытно вскинув взгляд в ожидании похвалы за то, что догадалась о своем задании раньше времени, и Кейсо вновь не сдержала улыбки. — Абсолютно верно, юная леди, — она стукнула ее по носу, встала на ноги, покрепче перехватывая девичью руку и прислушиваясь к постороннему шуму, побрела вдоль одного из коридоров. Пристанище светлячков напоминало громадный муравейник с парой сотен небольших палаток и самодельных домиков, расположенных посреди широкого свода, на ветвях деревьев или в глубине коридоров; оно пестрило бесконечными лабиринтами, путающими даже средь бела дня, и десятками входов и выходов, добраться до которых было просто невозможно, не зная об их существовании. — Это был твой дом? — поинтересовалась Рен спустя добрых полчаса, разумно предположив, что раз они выбрались с того места, то молчать больше нет необходимости. Они брели по окольным улицам, которые плавно связывали торговые кварталы Зауна с Променадом, стараясь избегать шумных баров, отрядов миротворцев и просто бестолковых пьяниц, способных напугать девчонку. — Да, — неприятный привкус обречения горчил на самом кончике языка. — Это мой дом. — Мне там понравилось! — воскликнула Рен, тут же сникая под предупредительным шиканьем Кейсо. — Ну, не в той темной комнате, а в большом-большом зеленом зале. Я бы хотела взобраться на то дерево. Как ты думаешь, я смогу это сделать, когда ты снова подружишься со своей семьей? Наивные, почти что нелепые слова вызывали легкую дрожь и даже капельку злости, но девушка лишь напряженно выдохнула, качая головой. — Мне бы хотелось показать тебе то место, и я, — она запнулась, стараясь подобрать слова. Лгать и выкручиваться больше не хотелось, только не снова. — Я постараюсь сделать все, чтобы мы смогли там с тобой побывать, но боюсь, милая, что больше мне там рады не будут. — Не переживай, — Рен доверительно сжала руку Кейсо, стоило им ступить на темный, не освещенный прожекторами мост. — Мы с папой тоже часто ссоримся, но потом обязательно миримся, — простые истины, произнесенные детскими устами, казались забавной злой шуткой для самой девушки. — Вот как, — хмыкнула она, выдавливая из себя слабую улыбку. Брусчатка под ногами неприветливо скрипнула, и Кейсо неосознанно снизила скорость, неуверенно сжимая руку девчонки, ощущая, что боится намного сильнее, чем сама Рен неуютно ежится перед туманной темнотой моста. Эмис тоже боялась темноты. И Кейсо, стараясь приучить девчонку к жизни на темных переулках Зауна, часто водила ее на ночной мост, рассказывая о звездах, о которых ей много читала мать, о конструкции моста, крепче которой нет ничего в двух городах, а еще о том, как побороть свои страхи. Иронично, что свои страхи она побороть так и не смогла. Впрочем, Кейсо часто вещала о том, чего делать не умела. — Ты любишь папу? — разрезая тишину раздумий, послышался вдруг вопрос, и Кейсо резко замерла, ощущая, как страх мерно сковывает части тела одну за другой. Откуда в детской голове вообще могло взяться такое — оставалось для девушки сущей загадкой, и Рен, уловив замешательство, поспешила протараторить. — Мне гувернантка как-то рассказывала, что видела, как вы гуляете по городу. Она сказала, что папа выглядел счастливым, — Рен задумчиво покусала губы, оценивающе оглядывая девушку. — Мне кажется, что рядом с тобой таким быть легко, и я бы хотела, чтобы папа был счастливым. Поэтому, — девчонка понизила голос до доверительного шепота, словно намереваясь посвятить в сокровенную тайну. — Я совершенно не против, если ты вдруг его любишь. Возможно, все, что требовалось Кейсо, чтобы сбросить с себя грызущие страхи, старые обиды и закостенелую горечь, вросшую в нее за многие годы — это позволение какой-то девчонки. Возможно, никто и никогда не говорил ей таких простых вещей, от которых хотелось иронично рассмеяться, скрывая от остальных угасающую внутри боль. Ведь все в жизни было так просто — так чертовски просто, что маленький ребенок понимал это получше умнейших людей Рунтерры. Кейсо вдруг присела на корточки, мимолетно касаясь губами спутанных прядей волос девчонки. — Знаешь, так уж вышло, что мне в детстве никто не объяснял, что значит «любить», — она потрепала ее по макушке. — Как же ты так живешь?! — Рен неверяще приложила руку ко рту, с сожалением качая головой. — То, что я не умею, не значит, что я не пытаюсь учиться, — попыталась объясниться Кейсо. — Но ты же уже взрослая, — с толикой недоверия ответила девочка. — Ты должна уметь все-все. — Поверь, если бы ты знала, как много взрослых совершают одни и те же ошибки… — выдавила измученную улыбку Кейсо. — Знаешь, что я чувствую, когда твой отец рядом? Что я, выходит, могу делать кого-то счастливым. Оказывается, что лишь моего согласия на прогулку по городу может быть достаточно для чьей-то радости. Она проговорила это таким обезоруживающе удивленным тоном, словно открыла сама для себя простую истину. Виктор мог делать ее счастливой, но упорно отказывался от этого, отдавая предпочтение более насущным вещам. По крайней мере, так думала она. Быть может, он просто не был уверен, что способен на такое? Быть может, ей следовало проявить каплю сочувствия и уважения к его страхам быть неидеальным, ведь у нее самой этих страхов было в разы больше. Быть может, ее слов просто всегда было недостаточно, чтобы показать и объяснить, что ей на самом деле нужно мизерно мало? А, может, ей стоило попробовать подарить кому-то, кому она могла, уголок спокойствия и умиротворения, наконец признав для себя, что сама она нуждается в этом самом покое не меньше. Было до нелепого глупым, что об этих вещах девушка всерьез задумывалась лишь тогда, когда добровольно шла на плаху. — Но это то, что чувствует он, — упрямо притопнула ногой Рен. — А что чувствуешь ты? — Я бы сказала, что это похоже на цветы, — Кейсо слегка сжала кофту на груди. — Наверняка подсолнухи с такими широкими листьями, которые отогревают в особо прозябшие дни. Они… Они не всегда желанные и приятные, часто вянут и сохнут от любого неверного движения, потому что я не умею ухаживать за этими цветами, а еще у меня на них аллергия. Забавно, правда? — криво усмехнулась Кейсо, кидая внезапно серьезный взгляд на девчонку. — Но я учусь и стараюсь изо всех сил. Как думаешь, этого хватит? Рен насупилась, оценивающе прокручивая в голове сказанные слова, и Кейсо вновь усмехнулась, почти слыша, как в детской голове упорно крутятся шестеренки. — Отец любит подсолнухи, — деловито кивнула она, спустя недолгое молчание. — Так что да, думаю, этого хватит. Девушка тихо рассмеялась с ее серьезного тона и вновь взяла девчонку за руку, продолжая дорогу через мост, пока Рен рассказывала ей о том, как прошел день рождения, как ее дразнят в школе из-за рыжих волос и что она недавно примерила шапку миротворца и ей понравилось. Детский голос, вещающий незамысловатые истории, преисполненные чрезмерной важностью для самой девчонки, навевали теплые мысли и не давали вязкому туману прокрасться липким сомнением в нутро. Где-то на подходе к стороне Пилтовера Кейсо стала различать чужой шепот, механическое потрескивание и скрип натертых сапог миротворцев о брусчатку. Она перехватила руку девчонки покрепче, делая еще несколько уверенных шагов вперед, как спереди включились прожектора, на пару мгновений ослепляя Рен, и она вжалась в Кейсо, испуганно прикрывая лицо ладонью. — Стоять! — послышался командный голос, и Кейсо послушно остановилась, мягко оглаживая девочку по плечу. — Передвижения по мосту в ночное время суток запрещены в связи с обстановкой в нижнем городе. Назовитесь. Кейсо презрительно скривилась от вычурного официального тона и, проигнорировав просьбу, чуть вывела девочку из-за спины. — Это дочь шерифа, и было бы неплохо, если вы прекратите пугать ребенка револьверами, которые, я уверена, наставлены на нас. — Рен?! — послышался знакомый голос из толпы, и Кейсо сцепила зубы, отпуская чужую руку, когда девчонка рванулась вперед. Маркус растолкал миротворцев, подхватывая дочь, которая добралась до него за считанные мгновения, с разбегу кидаясь ему на шею. Кейсо отсчитала пару секунд, делая глубокий вдох и выдох, прежде чем ее руки болезненно скрутили за спиной, и она презрительно зашипела, не забывая одарить подскочивших к ней миротворцев привычным оскалом. — Мальчики, тише, — она забавно склонила голову, наотмашь подмигивая мужчине, держащему ее за плечо. — Я, конечно, люблю пожестче, но не все же сразу. Ответом ей послужил мгновенный удар под дых рукоятью револьвера, и Кейсо не сдержала болезненного скулежа от горящего ощущения. — А ну-ка закрой свою поганую пасть, — прошипел ей в лицо офицер, с силой сжав девичьи скулы пальцами, и тут же обернулся за спину, отвлеченный какой-то потасовкой и прикрикивая на подчиненных, ругающихся с Маркусом. — При всем уважении, шериф, — он многозначительно кивнул головой, пытаясь показать, что не может не повиноваться приказам совета, — но арест Кейсо Ред’орн больше не под вашей юрисдикцией. Маркус с неприязнью дернулся из хватки удерживающих его миротворцев и сжал зубы от ощущения собственного бессилия. Медарда прекрасно понимала, что вмешивать шерифа в дела с Кейсо больше нельзя по той простой причине, что он, вполне вероятно, дал бы ей уйти при любом удобном случае. — Зачем?! — сорвал он голос на крик, как только увидел, с каким равнодушием Кейсо подставляла руки и покорно брела в сторону Пилтовера, куда ее пихали миротворцы. Так, словно это не она много лет возглавляла банду проворных преступников, способных выкрутиться из любой передряги; так, будто это не она могла бы перерезать половине присутствующих глотки, если бы захотела. — Зачем ты пришла?! Убегай! — на свой авторитет и мнение подчиненных ему вдруг стало глубоко наплевать. — Ты же можешь сбежать, черт возьми! Он опять рванулся к ней, но несколько миротворцев преградили ему путь, невнятно бормоча извинения за такую наглость, как препятствие шерифу Пилтовера. — И кем я потом стану, Маркус? — тихо проговорила Кейсо, стоило ей всего на мгновение поравняться с мужчиной, затем она одарила короткой подбадривающей улыбкой Рен, шмыгающей носом под боком у шерифа, но сказать ничего более ей не дали, подхватив под руки и направившись с ней в сторону верхнего города. Она ощущала, как остывающий морской воздух приятно расслабляет боль в легких, наполняя нутро рваной уверенностью, что она поступает правильно; как горчат на подкорке свежие воспоминания о свободных деньках с Экко, которые они проводили в юношеских забавах и озорных набегах. Она слышала, как прибережные брызги разбивались о пристань, и вдалеке безлунной ночи кричали поздние чайки. А еще она слышала, как позади нее скулила девчонка, сбивчиво объясняя отцу о подсолнухах в груди, за которыми Кейсо так и не научилась ухаживать.